22
Болото давно закончилось, но ни ручейка, ни родника, ни другого источника чистой воды нам не встретилось. Затекшая за пазуху и за шиворот грязь подсыхала, отчего кожа зудела. Одежда задубела и неприятно натирала тело. Хотелось скорее ее сбросить. В котомке у меня был свернутый плащ, но не надевать же его на грязное тело.
Ледень почему-то продолжает оставаться в образе волка. Шерсть на нем топорщится грязными сосульками. Он периодически встряхивается всем телом, как это делают вылезшие из воды собаки. Однако липкая грязь, вопреки заверениям легендарного поручика Ржевского, даже высохнув, не собирается отваливаться.
Лес вновь стал малопроходимым. То и дело приходилось перелезать через поваленные гигантские стволы, продираться через переплетение сухих ветвей, а то и вовсе обходить непролазные участки. За высокими деревьями давно не было видно Ведьминой сопки, и будь я один, уже заблудился бы. Сейчас же полностью доверился волчьему чутью Леденя и молча иду за ним.
Краем глаза улавливаю движение в ветвях, воздух разрезает свистящий шелест, и в бок оборотня вонзается стрела. Взвизгнув, он опрокидывается на спину, изогнувшись, вцепляется в торчащее древко зубами и рывком выдергивает стрелу. Та вдруг теряет жесткость и обвисает, а в следующий миг крепко обвивает волчью пасть. Поднявшись и опустив морду к земле, волколак пытается содрать неожиданный намордник передними лапами. От раны на его боку не осталось и следа. У него и раньше раны заживали быстро, но не так мгновенно.
Заглядевшись на оборотня, едва не прозевал следующую стрелу, пущенную уже в меня. В последний момент отбиваю ее посохом. Стрела не отлетает, а обвивает клубком конец шеста. Снова шелест. Удар посохом. И на другом конце, где утолщение в виде черепа, новый клубок. Краем глаза вижу, что очередная стрела сбивает с ног Леденя, так и не освободившего пасть от предыдущей. И опять, отвлекшись на него, чуть не поплатился сам. Едва успеваю подставить посох под летящую в лицо стрелу. Ударившись о шест, та, как и прежние, обматывается вокруг него, но одним концом продолжает тянуться ко мне. Прямо перед моим носом звонко лязгают зубастые челюсти.
Собрав глаза в кучу, с изумлением вижу маленькую копию гадины. Сморщенная старушечья морда, щелкая кошмарными челюстями и тряся шапкой из извивающихся червей, старательно тянется к моему носу. Коротенькие скрюченные лапки трясутся от нетерпеливого желания вонзиться грязными когтями в мою кожу.
Пока центральная гадина тянулась к лицу, те, что на концах, подобрались к рукам и одновременно вонзили в них зубы.
Не отбрасываю посох только потому, что от резкой боли судорогой сводит мышцы рук.
Боль включает во мне Кощея. Шест вспыхивает, и все три гадины осыпаются с него обугленными тушками. Еще одна сгорает в полете от моего взгляда. И еще одна.
Продолжая уничтожать периодически вылетающих тварей, подхожу к катающемуся по земле оборотню и, поймав момент, касаюсь посохом обвившей его пасть гадины. Та уже почти сгрызла его черный пятак. Получив свое, она отваливается дымящимся червяком, а освободившийся от нее Ледень хватает зубами вторую, наполовину погрузившуюся в его тело, и резким рывком выдергивает ее. Та, в свою очередь, жадно вцепившись пастью и лапками, вытягивает из жуткой раны на боку волколака какие-то внутренности, то ли кишки, то ли жилы. Содрогаясь от жути и омерзения, уничтожаю и эту тварь, но сам пропускаю удар. Прилетевшая гадина вонзается в правое плечо, но тут же опадает поджаренной дохлятиной. Похоже, тело начало защищаться, не дожидаясь моей реакции. В подтверждение этого следующая стрела сгорает, лишь слегка тюкнув в грудь. Давно бы так!
Начинаю чувствовать себя действительно грозным Кощеем. Не пойти ли проверить, что за стрелок пускает из зарослей столь пакостные стрелы?
Однако оборотень вцепился зубами в мою штанину и, поскуливая, пятится в сторону, явно намекая, что лучше обойти это место стороной. Может, тут и правда какой-нибудь милый монстр таким своеобразным способом охраняет свою территорию, на которую мы по незнанию вторглись. Ну что ж, если он не будет нас преследовать, пусть себе живет, помня великодушие Кощея.
– Что это было? – спрашиваю Леденя, когда мы поспешно покидаем злополучное место и удаляемся от него на приличное расстояние.
Однако оборотень то скулит, то рычит, продолжая оставаться в волчьем облике. Создается впечатление, будто он пытается мне что-то сказать, но не может.
– Ты что, не можешь обернуться человеком?
Оборотень, рыча, кивает.
– Почему?
В ответ только поскуливание.
– Это что, мне теперь самому себе еду готовить?
Вижу в волчьих глазах укоризну.
При упоминании о еде желудок издает возмущенное бурчание. Время-то давно за полдень. Держу грязными руками грязную котомку и удрученно вздыхаю. Наверняка болотная вода попала внутрь и испортила пироги, которыми нас снабдили в царстве-деревеньке.
– Ты, случайно, воду поблизости не чуешь? – спрашиваю у оборотня. – Надо бы нам отмыть эту грязь. Может, и тебе она мешает человеческий облик принять.
Тот задирает морду кверху и рычит. Смотрю на скрывающее небо переплетение ветвей, но ничего не вижу.
– Что ты там учуял?
Волколак снова рычит, глядя вверх, затем встряхивается, будто от воды.
– Ладно, веди к сопке, – распоряжаюсь, так ничего и не разглядев в ветвях и решив, что лучше уйти, пока ничего не свалилось на голову.
Вскоре и без того мрачный лесной сумрак начал сгущаться. Воздух стал еще более сырым и тяжелым. И вот дремучую тишину разорвал оглушительный треск грома от полыхнувшей где-то рядом молнии. Тут-то до меня доходит, что хотел сказать Ледень, показывая вверх в ответ на мой вопрос о воде. Воды сейчас, похоже, будет более чем достаточно.
Непроизвольно пригибаюсь от нового близкого удара молнии. Как бы, прежде чем намочить, нас не поджарило!
Прислушиваюсь к нарастающему непонятному гулу. Это что еще такое? Наконец доходит, что это гудит обрушившийся с небес дождь. Густое многоэтажное переплетение ветвей пока не дает воде достигнуть земли. А гул все усиливается, сливаясь с частыми ударами грома.
Вот на покрытую сухой хвоей землю протекла первая струйка воды, вот еще, и еще, и еще. Вот не выдержавшие скопившейся тяжести ветви прогнулись, обрушив целый поток, едва не сбивший нас с ног. Пришлось прижаться к стволу гигантской ели. Здесь хотя бы не текло сверху. Говорят, в грозу нельзя укрываться под деревьями, но вряд ли это правило применимо в густом лесу.
Ель, под которой мы спрятались, находится на небольшом пригорке. Вокруг уже несутся потоки воды. Если так будет продолжаться, скоро вода доберется и до наших ног. Вся надежда лишь на то, что подобные грозовые ливни обычно непродолжительны. Оно, конечно, понятие «обычно» подходит только для обычного мира, но вдруг ливень и правда скоро кончится?
Подвесив котомку на сук, шагаю под ближайшую стекающую с ветвей струю ледяной воды.
– У-у-йо-о! – выплескиваю охватившую меня гамму чувств и кричу оборотню: – Иди смой грязь со шкуры! Глядишь, вновь человеком станешь!
Ледень продолжает боязливо жаться к гигантскому стволу. По подступающей к его лапам воде черной лентой подплывает уж и, недовольно шипя, выползает на оставшийся клочок суши. Я и не заметил, когда он сполз с моего пояса.
Ну что ж, мыться так мыться. Сдираю с ног сапоги, перебрасываю их голенища через ветку, снимаю одежду и начинаю тщательно отмывать ее от грязи. Затем моюсь сам и растираюсь тщательно отжатой рубахой.
Прохладненько, однако. А ливень и не думает прекращаться, оставляя все меньше незатопленного пространства.
Хватаю котомку и ополаскиваю под струей от болотной грязи. Развязываю и с радостью обнаруживаю, что внутри все сухо и цело. Первым делом достаю плащ и облачаюсь в него. Развязываю тряпицу с пирожками и бросаю один в пасть оборотню. Второй пытаюсь запихнуть в собственный рот, однако пирожок оказывается слишком большой, приходится откусить только половину.
Провожу ревизию содержимого: небольшой бурдючок с козьим молоком, десяток краснобоких молодильных яблок, огниво, моток веревки, какие-то мешочки и разная ненужная мелочь, всунутая Леденем. Ему-то котомку не таскать. Ему, видите ли, порой необходимо перекидываться в волка, чему разная поклажа мешает.
Кстати, как-то раньше не обращал внимания, что в такую маленькую котомку может поместиться такое количество вещей.
Треск над головой отвлекает от размышлений. Где-то вверху вновь скопилось большое количество воды, ветви не выдержали и, ломаясь и прогибаясь, обрушили на землю целый водопад.
Закинув в рот остаток пирожка и прижав котомку к груди, свободной рукой хватаюсь за ближайший сук. Когда волна схлынула и туча брызг осела, с удовлетворением отмечаю, что моя одежда осталась висеть на ветке.
А где же Ледень? Ага, вон он возвращается, бредет по брюхо в воде. Пришлось-таки искупаться. Обсохнет, хоть на волка будет походить, а не на грязную подзаборную шавку.
Не понял, а откуда у оборотня ошейник? Еще раз не понял – это что, мой уж решил сменить хозяина? Ладно, потом разберемся. Может, уж просто решил, что слуга, прикинувшись унесенным волной, задумал от меня сбежать, и хотел того малость придушить? Кто ж знает, что у этого первозмея на уме!
Кстати, а что это за серые лохмотья повисли на ветках в том месте, где только что обрушилась водяная лавина? Ого! Вот это экземплярчик! Летучая мышь размером с курицу. Подхожу, берусь за коготь на конце обвисшего крыла и приподнимаю его – длина крыла с человеческую руку. Интересно, как с таким размахом этот монстр летал в такой чащобе?
– Ё-моё! – отдергиваю руку от пискнувшей твари. – Да ты живая?
Снова жалобный писк. Мышь приподнимает голову и смотрит на меня по-коровьи большими и влажными глазами, в которых отражается вся мировая скорбь. Так смотрят на прохожих голодные и замерзающие бездомные дворняги, скитающиеся по городу в ожидании участи быть задавленными на дороге или застреленными охотниками из санэпидстанции. Да и мордочка у этой зверушки не мышиная, а собачья. И вообще это не мышь. И близко не похожа. Вылитая собака. Только вместо передних лап крылья. Может, это вообще щенок?
– Кутю-кутю-кутю, – обращаюсь к существу так, как когда-то в детстве у бабки в станице было принято подзывать щенков, коих именовали кутятами, и осторожно кончиками пальцев поглаживаю его по загривку.
Еще раз пискнув, зверек безвольно обвисает на ветвях.
Осторожно беру его в руки и возвращаюсь под ель, где уже жмется к стволу вернувшийся промокший до нитки Ледень.
– Смотри, какое чудо, – присев, показываю ему найденыша и с сожалением добавляю: – Скорее всего, не жилец. Наверное, все косточки переломал об ветки.
Оборотень как-то странно, совсем не по-волчьи заглянул мне в глаза, ворчливо рыкнул и вдруг принялся старательно вылизывать крылатого звереныша.
Всемирного потопа не случилось. Через полчаса раскаты грома удалились, ливень стих, а вскоре и вовсе прекратился. Прекратился там, наверху, о чем можно было догадаться по отсутствию гула дождя. Здесь же, внизу, по-прежнему стекали потоки, ручьи и струи накопившейся в ветвях воды. Но вот иссякли и они, превратившись в редкую капель. По земле еще текли достаточно бурные ручьи, однако и они быстро мелели, превращались в вереницы отдельных луж.
Обойдя ближайшие ели, наломал прямо со стволов сухих веток и развел небольшой костерок под суком, на котором развесил одежду.
Хорошо оборотню – его одежда является частью организма и при трансформации превращается в шерсть и обратно. Причем все полученные в человеческом облике прорехи исчезают после того, как он, побывав волком, вновь становится человеком. Вот интересно, может ли Ледень снять свои портки и рубаху? И что будет, если сняв их, он обернется? Получится лысый волк?
Тем временем Ледень продолжал суетиться над крылатым монстриком. Он то вылизывал его, то обнюхивал, то тыкал носом, передвигая или переворачивая. В итоге серая шерсть зверька высохла и залоснилась. Сам он перестал жалобно пищать, подтянул и сложил крылья, и, свернувшись клубком, уснул. Оборотень прилег рядом с ним и, положив морду на лапы, грустно наблюдал за тем, как я сушу свои шмотки.
Следя, чтобы языки пламени не подпалили развешанную одежду, достаю из котомки пару пирожков и кидаю один Леденю. Тот, поймав пирожок, не глотает его, а аккуратно кладет перед мордочкой зверька. Хмыкнув, кидаю ему второй, а себе достаю еще один.
Не открывая глаз, зверек зашевелил носом, принюхиваясь к пирожку. Вот веки разомкнулись, и он недоверчиво уставился на аппетитно пахнувшее подношение. Посмотрел на сидящего рядом большого черного волка, снова на пирожок, приподнялся и уселся сам. Бросая косые взгляды на оборотня, нерешительно коснулся лакомства коготком на сгибе крыла, затем сноровисто подхватил его двумя крыльями и отскочил в сторону, вероятно ожидая нападения волколака. Но тот лишь снисходительно рыкнул и улегся на землю, продолжая наблюдать за подопечным из-под полуприкрытых век. Убедившись, что никто не собирается отнимать у него пищу, монстрик принялся ее поспешно поглощать. Вскоре он проглотил последний кусок, смешно проковылял к ближайшей луже, шумно напился и, повернувшись, будто бы ожидая, что будет дальше, уставился сперва на Леденя, затем перевел взгляд на меня, на костер и снова на Леденя.
– Все, – сообщаю ему, облачаясь в слегка подсохшую одежду, – лафа закончилась. Можешь лететь на все четыре стороны, а нам пора. Надо до темноты дойти до Ведьминой сопки.
Ледень вскочил и шумно отряхнулся, выражая готовность продолжить путь.
– Веди, – говорю ему. Закидываю за плечо котомку и беру прислоненный к стволу посох.
Только мы трогаемся с места, как раздается хлопок крыльев, и взлетевший зверек опускается на загривок волколака. Тот испуганно припадает к земле. Я приподнимаю посох, готовясь сбить монстрика, если тот вздумает вонзить зубы в шею моего сопровождающего. Зверек же, игнорируя раздраженное ворчание оседланного оборотня, ерзает, устраиваясь удобнее, вцепляется коготками в шерсть, кладет голову на волчий хребет и закрывает глаза, показывая, что он тут просто спит и мы можем не обращать на него никакого внимания.
Ледень вопросительно смотрит на меня.
– А чего я? – отвечаю на его взгляд. – Ты его лечил, ты его кормил, тебе за него и отвечать.
Но не получилось у меня спихнуть ответственность за найденыша на оборотня. А может, мой спутник оказался хитрее, чем я предполагал, и специально шнырял по густым зарослям, ветви которых нещадно хлестали крылатого наездника. В общем, в конце концов тот, получив очередной хлесткий удар еловой лапой, недовольно заверещал и взмыл вверх. Однако вместо того, чтобы просто улететь восвояси, звереныш оседлал мою котомку и запыхтел мне в ухо с таким усердием, будто это он сейчас тащил котомку, на которой сидел я.
– Здра-асте, приехали! – говорю раздраженно. И все же, повернув голову и встретившись с по-детски наивным взглядом крупных карих глаз, не решаюсь прогнать симпатичного монстрика. Пусть пока будет с нами. Может, это какой-нибудь бездомный первозверь, тогда добавлю его к своему зоопарку.
Вспомнив о зоопарке, обнаруживаю превратившегося в веревку ужа у себя на поясе и успокаиваюсь. Леденю и без ошейника хорошо, а мне без пояса некомфортно.
