10
Пока Болтомир бьется в дверь, я еще раз осматриваю помещение. Ловушка оказывается надежной. Попали, как кур то ли во щи, то ли в ощип. Никогда не знал, как правильно звучит эта поговорка. Странно, что задумался о ней в момент, когда вот-вот загнусь от угарного газа. Вот и княжич уже опустился на карачки. Содержимое его желудка выворачивается прямо под порог. Видать, решил напоследок устроить неприятный сюрпризец запершим нас душегубам.
Почему-то на меня угар все еще не действует. Может, потому, что я не так активно двигался, как Болтомир? Или потому, что я бессмертный? Вот, кстати, отличный повод проверить версию о моей бессмертности. Эх, жаль княжича. Отличный парень, хоть и простоват. Но, если жив останусь, я этим злыдням за него отомщу. Еще не знаю как, но мстя, как говорится, будет страшна. Гарантирую.
Собственно, а почему бы не начать веселиться прямо сейчас? Эх, нет же тут ничего, что сломать можно… Попробую хотя бы полок раскурочить. Вбиваю шест, который все это время не выпускал из рук, в щель между широкими осиновыми досками, налегаю всем телом и с ужасным скрипом выворачиваю одну.
Что бы еще сломать?
Откладываю шест, хватаю увесистую доску и с размаху бью по печной трубе. Труба сотрясается, и с расположенной в перекрытии выдры – расширения дымохода – осыпаются куски сухого глиняного раствора. Ага, сейчас мы ее… После пары новых ударов вываливается несколько кирпичей. Та-ак… Это ж если обрушить трубу, то получится дыра в крыше, через которую выйдет угарный газ!
– Держись, дружище Болт! – кричу натужно кашляющему княжичу и начинаю колошматить по трубе с еще большим неистовством, хрипя при каждом замахе: – А-а, с-суки!
Наконец труба обрушивается, выбивая у меня из рук доску и взметывая к потолку тучу пыли, искр и дыма. Отскакиваю от обвала и падаю на раскуроченный полок. Под руку попадается шест.
Замечаю, как один из сыплющихся обломков бьет по голове продолжающего возиться на полу Болтомира, и парень окончательно затихает.
– А-а, волки позорные! – вскакиваю и в бессильной ярости замахиваюсь на дверь шестом.
Мой кулак, сжимающий деревяшку, начинает светиться желтоватым светом. Свет будто бы пробегает по древку к черепу. Тот вспыхивает яркой электрической лампочкой, и в следующее мгновение с него срывается ослепительная молния. Дверь вышибает с такой страшной силой, что содрогается весь сруб, а потолочные бревна с треском прогибаются, грозя переломиться и рухнуть нам на головы.
Я же, обалдев от происшедшего, перевожу взгляд с раскуроченного дверного проема на набалдашник шеста. Череп уже не сияет так ярко. Он, как часть шеста от него и до моей руки, будто бы светится изнутри мягким теплым сиянием. Та-ак, и это за него мельник предлагал мне какой-то ржавый меч? Да я им тут сейчас…
Выскакиваю из бани, вращая вокруг себя чудесное оружие, словно шаолиньский монах из некогда популярных незамысловатых китайских фильмов. Череп сыплет снопы искр, окружая меня ореолом света. Представляю, как феерично мое выступление смотрится со стороны, и жалею, что его не видит Яга. Да его вообще никто не видит. Где все? Где те, кто нас запер? Перед кем я тут выдрючиваюсь? Обида на коварных жителей деревеньки значительно усиливается.
Ну, блин, разнесу всю деревню по бревнышку! Вот только вытащу на свежий воздух Болтомира. Жив ли он?
Княжич жив. Он приходит в себя, когда я, вытаскивая наружу, неосторожно прикладываю его головой об косяк. Замычав, он становится на четвереньки и его снова выворачивает. Это когда он успел столько съесть? Траванулся угарным газом, видать, сильно. Да и сотрясение от попавшего в голову обломка трубы наверняка заработал. Вон какая шишка на затылке. С кулак будет. Да и я опять же его головой об косяк. М-да, сходили в баньку… Разнесу ее к чертям!
Вспыхнувшая злоба наполняет шест ярким свечением. Однако, глянув на голого княжича, временно усмиряю гнев и выношу из предбанника наши пожитки, попутно натянув штаны. Оттаскиваю вновь потерявшего сознание Болтомира дальше от бани и даю волю рвущейся из меня разрушительной силе.
Не знаю, как пропускаемая через шест сила регулируется, но тот удар, которым я выбил двери парилки, не шел ни в какое сравнение с тем, которым я буквально взорвал крышу сруба.
Увернувшись от пролетевших мимо стропил, оттаскиваю княжича с пожитками еще дальше.
В результате следующих трех ударов от сруба практически ничего не остается. Дымящиеся бревна разметаны в радиусе пятидесяти шагов. Часть из них плавает в пруду.
Получив временное удовлетворение, одеваюсь сам и натягиваю штаны и рубаху на Болтомира. Остальную амуницию напялит сам, когда очнется.
Эх, а я так мечтал помыться после двух дней блуждания по лесу и всласть выспаться в чистой постели! Ну, или хотя бы на душистом сеновале. И главное, за что нас погубить хотели? Что с нас взять?
Злость вновь закипает. Сжав наливающийся свечением шест, поворачиваюсь к деревне и, вздрогнув от неожиданности, чуть не выпускаю разряд по сгрудившимся в десяти шагах от меня жителям деревни. Все, от древней старухи до годовалого мальца, стоят на коленях, покорно опустив головы.
Ну и как я теперь буду жечь молниями это покорное стадо? И опять одни бабы и дети. А где же тот, чей голос я слышал из парилки за запертой дверью?
– Мы готовы принять за содеянное любую кару из твоих рук, господин, – говорит стоящая впереди всех Колунья.
– Готовы, говоришь? – ухмыляюсь злорадно. – Отчего же тогда я не вижу того, кто подпер двери в баню? А?
– Но ты уже покарал моего мужа, – поднимает на меня удивленный взгляд Колунья.
– Я? Кого покарал?
Тетка что-то тихо говорит односельчанкам, и те, не поднимаясь с колен, расползаются в разные стороны, открывая уходящую к деревне широкую тропу. На тропе, освещенный ярким светом полной луны, лежит человек с неестественно повернутой головой. Подойдя ближе, вижу, что это седой крепкий мужик лет пятидесяти, под стать Колунье. Вокруг его шеи обмотана толстая веревка. Та самая веревка, что я использовал вместо пояса. А я-то думал, что оставил ее в разгромленной бане.
М-да… Кто ж его, бедолагу-старосту, так приложил? Скорее всего, подельник, желающий замести следы. И женушка, смотрю, не очень печалится. Лицо ее как напоминало невозмутимостью физиономию индейского вождя, так и напоминает. Может, сама она и придушила муженька? С ее лапищами это сделать не трудно. Однако, коль уж она пытается свалить вину на меня, спрашивать об этом бесполезно.
– Кто еще из мужиков в деревне? – все же задаю вопрос Колунье.
– На сенокосе все, – твердит тетка. – Только муж мой и оставался. Ибо староста он… был.
Отчего не он встречал нас, ежели староста, а ты?
Далее выясняется, что, завидев вышедших из леса незнакомцев, коих сопровождал изгой Тюря со своей, по выражению Колуньи, блаженной женушкой, Репень, так звали старосту, решил до поры не показываться, а сначала выяснить, что за люди пожаловали и с какой целью. Потому и послал встречать чужаков жену. Сам же куда-то запропастился. Появился только тогда, когда гости уплетали расстегаи с молоком. Подозвав жену, староста сообщил, что нас необходимо убить, иначе будет беда для всей деревни, и посетовал, что не успел раньше, а то обязательно подсыпал бы отравы в пищу. Оборвав вопросы жены, Репень грубо приказал ей делать, что он говорит, и не интересоваться тем, для чего бабский ум не создан.
В общем, западню в бане подготовил и осуществил он, и ни Колунья, ни кто еще из баб о его замыслах ничего не знает. На мой наезд по поводу лжи жена покойного старосты откровенно ответила, что если бы имела желание содействовать мужу в злодейских деяниях, то уговорила бы его порешить нас во сне или подсыпать отраву в завтрак.
И как мне проверить слова этой каланчи в юбке? Не пытать же ее?
И кто же все-таки придушил моим поясом злыдня-старосту?
И самое главное, кому мне теперь мстить? Не убивать же на самом деле баб с ребятишками, даже если они и помогали Репню в покушении на нас!
Стон Болтомира отвлекает меня от допроса Колуньи. Вспоминаю, что сопровождающая нас в баню молодуха говорила, будто жена старосты владеет знахарскими познаниями. Хочу обратиться к ней, но пришедшая в голову мысль заставляет повернуться к продолжающей стоять на коленях толпе. Поднимаю руку с посохом и заставляю его светиться ярче.
– Значит, вы пришли, чтобы понести кару за содеянное зло? – вопрошаю громко и, выслушав ответное молчание, продолжаю: – Так слушайте мою волю! Я, Георг Советский, наследник великокняжеского престола, под властью которого находятся земли, простирающиеся от владений волотов и до самого края мира, повелеваю отныне считать Мирошки имуществом наследника престола Заозерского княжества великолепного витязя Болтомира, коего вы чуть не сгубили по недомыслию. Отныне ваши никчемные жизни зависят от жизни Болтомира Заозерского. Буде случится, что он не оправится от причиненного ему зла, все вы от мала до велика взойдете на его погребальный костер. Да свершится воля моя! Аминь!
С последним словом я бью посохом о землю. С макушки черепа в небо срывается столь ослепительная и жаркая молния, что я одновременно слепну и глохну от оглушительного грохота, а кожа на правой половине лица трещит, поджариваясь.
Обалдевши, долго прихожу в себя. Впредь надо быть осторожнее с этой деревяшкой. К тому же неизвестно, откуда в ней берется энергия. Вдруг при частом использовании сядет какая-нибудь батарейка?
