9

Просыпаюсь от щекочущего ноздри запаха жареного мяса. Поднимаюсь и, протерев глаза, с удивлением вижу надетую на струганую ветку тушку кабанчика, которая, установленная над вспыхивающими алыми углями, издает этот заманчивый запах.

– Здоров же ты спать, Георг! – Болтомир помахивает над углями еловой веткой и поливает пузырящуюся жиром тушку из фляги. – Теперь верю, что не простых кровей. Но и воинской наукой не владеешь. Воин в походе до рассвета встать должен.

– Да ладно тебе, – отмахиваюсь миролюбиво и бреду к ручью умываться.

Проходя мимо болотца, в котором ночью кто-то возился, краем глаза замечаю шевеление мшистой кочки. И будто бы даже глаза у нее сверкнули в мою сторону. Останавливаюсь и присматриваюсь. Вроде бы обычная кочка. Отворачиваюсь и тут же слышу за спиной булькающее бормотание, в котором явственно различаются слова:

– Кощей это или нет? И он, и не он вроде…

Резко оборачиваюсь, но на болотце никакого шевеления. Нет даже ряби на подернутой ряской поверхности. Лишь большая зеленокрылая стрекоза приземляется на кочку.

Решаю больше не реагировать на разные глюки, не то опять заблужусь из-за какого-нибудь хохотунчика, а там Болтомир жарит вкусного кабанчика.

Хрустя нежными поросячьими ребрышками вприкуску с сочной редькой из собственных запасов, думаю о том, что пусть я и являюсь каким-то там уплотненным духом, но все плотские наслаждения мне доступны, словно простому человеку. И это просто замечательно. Впрочем, если верить Яге, люди являются нашими непосредственными потомками, а значит, все их способности унаследованы от нас.

– Говори, – обращается ко мне Болтомир, забросив в кусты последнюю обглоданную кость, и припадает к горлышку фляги.

– О чем? – Я хоть и ждал вопроса по поводу моего вчерашнего предложения, но на всякий случай решаю уточнить.

– Как собираешься мне помочь победить Горыныча? – Парень сыто отрыгивает редькой, заставляя меня задержать дыхание. – И что потребуешь за услугу?

– Ну, – начинаю, выдохнув, – Горыныча еще нужно найти. И именно в поисках его логова я и обещал тебе помочь. О победе над ним речи пока не было. А что я потребую за это? Ты же знаешь, что я сам иду незнамо куда, в поисках незнамо каких чудес. Так почему бы нам не пойти вместе? Дружеское плечо в пути – больше мне ничего от тебя не надо.

– Добрые слова ты изрек. – Болттомир встает и протягивает мне лопатообразную ладонь.

Поднимаюсь и я. Моя ладонь выглядит куда более аристократически, но не сильно уступает размерами. С минуту мы краснеем от напряжения, пытаясь выяснить, чье рукопожатие крепче. Поняв, что не уступаем в силе один другому, одобрительно похлопываем друг друга по плечам.

– Пора, друг Георг, в поход выступать, – говорит Болтомир. – Не то солнце скоро в зените будет, а меня в полуденные часы в сон клонит. Надо будет вздремнуть часок-другой в прохладном тенечке.

– Вздремнуть в обед – это дело, – одобрительно киваю, завязывая изрядно облегченную котомку. – Я что тебе предложить-то хочу? Мыслю, искать нам нужно Бабу-ягу. Слыхал о такой?

– Кто ж о ней не слыхал-то? Видал даже давеча. Пролетала в ступе по небу, ведьма окаянная. Слыхал, не одного доброго молодца извела карга старая. На кой она тебе? Нешто жить надоело?

– Не мне, Болтомир, а тебе.

– Мне не надо, – энергично мотая головой, отрицает простодушный парень.

– Да? А скажи мне, друг Болтомир… Слушай, если мы друзья, можно я тебя буду запросто Болтом звать? Не на людях, естественно, а промеж собой. Можно?

– Болтом звали деда, победителя Змея Горыныча и основателя Заозерского княжества Крутоболта. Мнится, не достоин я такой чести. Но ежели промеж собой, то можно.

– Договорились. Меня можешь тоже звать просто… э-э-э… Ну, ты и так меня просто Георгом зовешь. Можешь, если хочешь, Кошей. Это мой конспиративный псевдоним.

– Кос… пси… – Болтомир пытается повторить незнакомые слова.

– Короче, друг мой Болт, скажи мне, кто поведал Ивану, где найти Кощея и как его извести?

– Знамо, Яга и поведала, – не задумываясь, отвечает тот. И тут же соображает: – Считаешь, она и о Горыныче подобное ведает?

– Сам-то как думаешь?

– Мыслю, нечисть о нечисти должна все ведать.

Итак, мой хитрый ход удался, и я приобрел надежного или по крайней мере сведущего в местных реалиях попутчика. А там, глядишь, если поиски Яги увенчаются успехом, она избавит простодушного княжича от навязчивой любви к не пойми какой твари, скрывающейся под личиной Василисы Прекрасной. Ну, или подсунет ему другую такую же, и пусть парень будет счастлив в неведении.

В общем, отправились мы вниз по течению ручья, разумно рассудив, что вода рано или поздно выведет к людскому жилью. А люди всегда укажут, где обитает тот или иной ведьмак или ведьма. А уже те могут и на след Яги вывести.

А я меж тем все сильней начинал скучать по рыжей бестии, которую и знал-то всего день. Присушила, не иначе. Сказано же, ведьма.

Вдвоем идти стало гораздо веселее. Я выведывал у Болтомира нюансы обычаев местной знати, попутно скармливая ему небылицы о собственном выдуманном Великом княжестве.

Попутчик походя пристрелил из лука пару нерасторопных зайцев, которых самолично и зажарил во время обеденного привала. Даже и не знаю, как бы я добывал себе пропитание, не встреть княжича.

Меж тем подпитываемый родниками ручей превратился в небольшую речушку. В чистой воде порой проплывали довольно крупные рыбины. Изловчившись, я пронзил одну острым концом шеста.

– С полпуда будет, – оценил Болтомир, подхватив под жабры трепыхающуюся добычу. – Вечером запечем в глине.

Инициатива наказуема, потому эти полпуда пришлось тащить мне.

К вечеру лес поредел, деревья стали ниже, и вскоре мы вышли к месту слияния ручья с гораздо более широкой речкой.

При впадении ручей перегораживает небольшая рукотворная плотина. Падающая с нее вода крутит мельничное колесо. У мельницы стоит телега, запряженная гнедой клячей. У лошади непропорционально тонкие ноги и дистрофично раздутое брюхо. Всегда представлял именно такие экземпляры под седлом Дон Кихота или д’Артаньяна, когда тот впервые прибыл в Париж.

Белобрысый мужичонка с куцей бороденкой укладывает в телегу мешки с мукой. Дородная баба, на голову выше его, нетерпеливо поторапливает:

– Да пошевеливайся ужо скорей, Тюря! Улька и порожняком еле копыта волочит, а с грузом и вовсе дотемна лес миновать можем не успеть. А в лесу нонче, сам слыхивал, волки как никогда лютуют…

Заметив нас, баба замолкает с открытым ртом. Обернувшись к неожиданно замолкшей жене, мужичок тоже испуганно округляет глаза и как-то обреченно опускает руки.

Представляю себя на их месте. Ну что ж, их можно понять. Вышедшие из чащи два вооруженных лба вряд ли могут произвести положительное впечатление. Болтомир, если почистить и заштопать его амуницию, еще и мог сойти за благородного дворянина, но я, одетый не пойми как, с жердиной в руках и топором за поясом, никак не походил на доброго гостя.

– Здравствуйте, люди добрые! – громко прерываю затянувшуюся паузу.

Парочка синхронно кланяется почти до земли.

– Чьи будете? – властно вопрошает княжич.

– Из Мирошек мы, батюшка, – снова кланяется годящемуся в сыновья Болтомиру женщина.

– Я спросил, чьи будете? – грозно повторяет тот.

– Дык кто в нашу глухомань данников пришлет, тех и будем, – теперь отвечает мужичок. – Мы людишки дремучие. Наше дело исправно десятину платить. А кому, даже наш староста не ведает. Бывает, один боярин про нас вспомнит, бывает – другой. Иной год и два раза за данью приезжают.

– Оп… этой… зиции на ваших бояр нету, – глянув на меня, сурово говорит крестьянам княжич. – Ужо встречу, поучу уму-разуму.

Те лишь затравленно переглядываются.

В это время из дверей мельницы показывается новый персонаж. Оттуда выходит кряжистый мужик цыганистого вида, заросший черной бородой по самые глаза. Завидев нас, он прекращает хлопать себя по груди, выбивая мучную пыль из рубахи, и, подозрительно насупив брови, делает шаг назад. Но вот его взгляд останавливается на посохе в моих руках, кустистые брови ползут вверх в изумлении, колени подгибаются, и мужик, грохнувшись на четвереньки, семенит ко мне, старательно изображая из себя провинившегося пса. Не успеваю шарахнуться в сторону от этого сумасшедшего, как он бьется лбом в землю у самых носков моих сапог.

– Вечно здравствовать тебе, повелитель! – не поднимая головы, кричит он прямо в пыль, заставив ее взметнуться серым облаком.

– Ничего не понимаю, – искренне развожу руками в ответ на изумленный взгляд Болтомира и тычу посохом в спину мужика: – Эй, припадочный, ты меня ни с кем не перепутал?

Мне показалось, будто в тот момент, когда кончик посоха еще не коснулся лопатки бородача, с него, словно с пьезозажигалки для газа, слетела маленькая искорка, заставившая мужика вздрогнуть. Но я решил, что это эффект от игры солнечных зайчиков, проникающих сквозь трепещущую на легком ветерке листву дуба, под которым мы стоим.

– Как скажешь, повелитель, – не поднимаясь, попятился задом мужик. – Попутал, как есть попутал. Ясно вижу теперь, что не за того тебя принял, повелитель.

– Почему этот смерд называет тебя повелителем, Георг? – с удивлением смотрит на эту чудную сцену княжич.

– Сам ничего не могу понять, – отвечаю вполне искренне и выдаю первую пришедшую в голову версию: – Может, он родом с моих земель? Эй, а ну встань, чудило.

Мельник поднимает голову и с настороженным подозрением осматривает меня с ног до головы. Затем переводит взгляд на посох, вздрагивает и пятится на шаг назад.

– Так ты не… – обрывает он вопрос на полуслове, поднимаясь-таки на ноги.

– Не кто? – Тоном, говорящим, что его терпение заканчивается, переспрашивает Болтомир.

– Этот посох принадлежал другому, – проигнорировав наезд княжича, уже спокойным тоном обращается ко мне неожиданно быстро оправившийся от испуга бородач. – Тот… э-э-э… человек погиб. Узрев посох в твоих руках, я решил, будто он восстал.

– Теперь понятно, – киваю с облегчением, что все так просто объяснилось, однако понимаю, что таким объяснением может удовлетвориться только мой попутчик. Сам продолжаю оставаться для себя, если можно так выразиться, темной лошадкой. Видя, что теперь и Болтомир смотрит на шест, поясняю: – Я подобрал его на лесной тропе несколько дней тому назад.

– Могу ли я предложить тебе за него хороший меч? – спрашивает вконец осмелевший мельник.

– За каким мне твой меч? – отклоняю предложение, мысленно добавляя, что сроду не умел пользоваться разными мечами, саблями и прочими шпагами.

– Кто был тот человек, которому принадлежал посох? – снова вмешивается Болтомир.

Мужик зыркает на него, как на надоедливую муху, однако через мгновение прячет взгляд и, слегка склонив голову и ссутулив плечи, принимает смиренную позу. Помявшись некоторое время, все же отвечает:

– Лесной князь он был.

– Что? – Княжич берется за рукоять меча. – Так ты с татями лесными знаешься?

– Дык я в глуши живу, – разводит руками мужик. – Тут хошь не хошь, а будешь знаться со всеми, кто нож к горлу поднесет. Заступников тут, чай, не сыщешь. Вы вот тоже не больно от татей отличаетесь…

Болтомиров меч с шелестом покидает ножны, и я едва успеваю схватить его за руку.

– Оставь, – говорю миролюбиво. – В диких местах всегда живут люди с дикими нравами. Нешто всем будешь головы рубить?

Княжич возвращает оружие на место со словами:

– И то правда, нечего о всякую погань меч марать. Плетей всыпать, и будет с него.

– Плетей – это дело, – киваю будто бы одобрительно, и тут же спешу перевести внимание на уже скрывающуюся за поворотом лесной дороги телегу: – Эй, люди добрые, куда это вы так спешите? Нешто уставших путников не обождете и не определите на ночлег?

Понимая, что со своей клячей им от нас не удрать, крестьяне покорно останавливаются и что-то говорят друг другу, еле шевеля губами, словно стараются скрыть свои переговоры от нас.

– Плюнь ты на этого смерда, Болтомир, – хлопаю княжича по плечу и увлекаю его в сторону телеги. – Будет случай, еще займемся его воспитанием. Пойдем лучше отдохнем как следует в деревеньке.

– А как следует? – спрашивает князь, согласно шагая вместе со мной.

– Ну, с банькой чтобы. Эй, банька-то у вас имеется?

– А как же без баньки-то? – невесело отзывается мужичок.

– Погодь, господин, – окликает наглый мельник, и когда я останавливаюсь, говорит требовательным шепотом: – Продай посох. Золотом заплачу.

– Золотом, говоришь? – изображая заинтересованность, приближаюсь к мужику и хватаю его за жесткую бороду. – Это кто же тебе за помол золотом платит?

В черных глазах загорается лютая злость, и я начинаю жалеть, что не позволил княжичу снести эту бандитскую голову. Продолжая сжимать в пальцах бороду, поднимаю посох с намерением врезать черепообразным концом мужику по лбу. И вдруг – теперь я это заметил точно – с посоха снова сорвалась искра и вонзилась мельнику меж глаз. Те сразу собираются, что называется, в кучу, словно мужик пытается рассмотреть собственную переносицу.

А посох-то не просто палка. И мужик явно в курсе его назначения. Похоже, стоит пообщаться с мельником плотнее. Вот только без свидетелей.

Отталкиваю обмякшего мужика. Болтомир только сейчас заметил, что я отстал, и вопросительно смотрит на меня.

– Объяснил смерду, чтобы вел себя с благородными людьми вежливо, – бросаю ему и, чтобы не дать княжичу озадачить меня каким-нибудь неудобным вопросом, догоняю телегу и обращаюсь к крестьянам: – Большая деревенька-то?

– Наша-то? – переспрашивает мужичок. – Дык три двора всего и осталось. Середу со всей семьей в прошлом годе волки задрали. Теперича его хата пустая стоит.

– Отчего ваш князь облаву на волков не сделает, коли лютуют так серые? – спрашивает Болтомир.

– Нам ли ведать княжьи помыслы, – пожимает плечами крестьянин.

Вспомнив слова мельника о бывшем владельце посоха и реакцию на них Болтомира, спрашиваю у княжича:

– Кто такой тот лесной князь, о котором говорил смерд?

– Нешто в ваших землях лесных татей нет? – в очередной раз удивляется моему незнанию тот.

– Почему нет? Есть, – и, вспомнив известный анекдот, добавляю: – Немножко. Только для себя.

По озадаченному взгляду княжича видно, что он анекдота не знает. Надо будет при случае рассказать.

– А-а, – доходит до меня, – у вас главарей татей называют лесными князьями?

Парень отрицательно крутит головой и терпеливо поясняет:

– Под рукой лесного князя бывает несколько шаек. Иной раз их собирается так много, что не всякого князя дружина сможет дать им отпор. А рано ли, поздно ли такая орава затевает нешуточную татьбу, и тогда горят веси да деревеньки, а то и крупным городам несладко приходится. Потому, как только слух о появлении лесного князя разлетается, окрестные князья да бояре сыск объявляют, назначив награду за голову лихоимца. Бывает, и рать собирают, после которой в окрестных лесах не то что татей, крупного зверя не остается.

– Понятно, – удовлетворяюсь объяснением. – У нас такие персоны крестными отцами называются.

Так и беседуем, следуя за скрипучей телегой, пока не выходим на опушку. Перед нами на небольшом взгорке за кое-где подгнившим частоколом расположились в окружении сарайчиков несколько крытых соломой изб. В начинающих сгущаться сумерках слышится милая русскому сердцу какофония деревенских звуков: мычание коров, куриное кудахтанье, гогот гусей, тявканье собачонки и чья-то добродушная матерщина.

– Вот они, Мирошки наши, – сообщает мужичонка, остановив телегу.

– Не слепые, сами видим, что вот они, – двигаюсь вслед за княжичем к жердяным воротам. Однако поняв, что сопровождавшие нас крестьяне следовать в деревню не спешат, удивленно оборачиваюсь: – А вы чего встали?

Супруги переглядываются, и мужичок говорит:

– Мы это, пойдем на хутор к себе?

– Бедно у нас, – встревает молчавшая доселе баба. – В Мирошках вам лучше будет.

– И далеко ваш хутор?

– Дык версты две туды. – Мужичок машет рукой направо.

– А как же волки? – вспоминаю слова бабы. – В лесу темно уже совсем.

– Авось пронесет.

– Ну, если чего несвежего съел, то может и пронести, – не сдерживаюсь от колкости. – Думаешь запахом волков отогнать?

Оборачиваюсь на взбалмошное тявканье и вижу трех собак, бегущих к нам. Болтомир уже стоит в воротах. Он поддает ногой шавке, которая пытается тяпнуть его за сапог. Вот выскакивают ребятишки и прогоняют хворостинами собак. Следом появляется высокая женщина. Она что-то говорит княжичу, бросая быстрые взгляды и на меня.

За спиной раздается скрип колес. Это странные хуторяне, воспользовавшись моментом, спешат скрыться в лесу. Подозрительные они какие-то. Ну да хрен с ними. Может, жизнь в этом лесу любого таким сделает.

Через полчаса беременная молодка провожает нас в баню. Она находится на берегу пруда по ту сторону холма. За речушкой, на которой сделана запруда, видны ровные грядки огорода. Далее начинающее желтеть поле. И огород, и поле обнесены нехитрой оградой из жердей, оберегающей урожай от потравы лесным зверем. Несмотря на то что уже полностью стемнело, мое новое зрение позволило все это подробно рассмотреть.

Как оказалось, деревенские мужики еще поутру ушли заготавливать сено на дальние лесные поляны и вернутся только к завтрашнему вечеру. Встретила нас жена старосты, высокая, худая баба с большими и жилистыми, как у мужика, кистями рук и странным именем Колунья. Встретила так, будто ждала нашего прихода. Не поинтересовалась, ни кто мы, ни откуда, ни куда путь держим. Спросила лишь, останемся ли только на ночь или задержимся дольше. Узнав, что задерживаться не собираемся, кивнула и сама предложила попариться в баньке. Мол, она нынче уже топилась, надо лишь чуток подогреть. Разумеется, предложение мы приняли с благодарностью. Я наконец-то избавился от пойманной полдня назад рыбины, отдав ее конопатой девахе, сопровождающей Колунью.

В дом нас не пригласили. Пока прогревалась баня, усадили за длинный стол под жердяным навесом и поставили перед нами по кувшину с парным молоком и глиняное блюдо с расстегаями с репой. Помнится, уральские родственники как-то потчевали меня пельменями с редькой. У непривычного человека может запросто вывернуть желудок от одного запаха. Хотя на вкус, если перебить запах, например, стопкой самогона, пельмешки были вполне годными. Казалось бы, репа от редьки мало чем отличается, однако запах от расстегаев был ну просто изумительный. Прежде чем испробовать пирогов, мне пришлось шумно сглотнуть заполнившую рот слюну, иначе она потекла бы по подбородку.

Болтомир не церемонясь уминал угощение за обе щеки, с хлюпаньем запивая молоком. Странно, но он общался с женой старосты хоть и свысока, но без крайнего высокомерия, с которым обращался к чете хуторян и мельнику. Собственно, и общения-то особого не было. Колунья молча стояла в сторонке, наблюдая за тем, как гости споро работают челюстями. Лишь изредка отдавала распоряжения суетливо пробегающим бабам да цыкала на любопытных ребятишек.

Тут и банька подоспела.

– А что, – спрашиваю у сопровождающей нас молодки, – ведун или какая-никакая колдунья в ближайших окрестностях обитают ли?

– Так вы ж не иначе как через Леденеву мельницу пришли. Нешто не встретили его? – удивляется бабенка.

– Кого?

– Да Леденя! А на кой он вам? Ежели хворь какую заговорить, то и Колунья сможет.

– Мельник колдун? – встревает Болтомир.

– Рази ж мельник может быть не колдуном? – На лице беременной молодки отображается искреннее недоумение. – Как же тогда он заставит чертей жернова двигать?

– Разве их не колесо двигает, которое крутит вода? – заинтересованно спрашиваю я.

– Как колесо может толкать жернова, если оно крутится снаружи, а жернова двигаются внутри мельницы, – убойным аргументом звучит ответ.

Капитулирую, разведя руками.

– Поутру надо к мельнице вернуться, – говорит Болтомир, разоблачаясь в предбаннике. – Хорошо, что ты не дал мне снести голову наглому смерду. Глядишь, теперь поможет в поисках.

Вот так рушится мой план встать пораньше и, пока княжич спит, смотаться к мельнику, прояснить вопрос про посох и его бывшего хозяина. Чую, мне это важно знать. Задумавшись, машинально беру посох в руки и всматриваюсь в набалдашник. В мерцающем свете лучины кажется, будто череп ухмыляется.

Так с посохом и захожу в парилку вслед за княжичем.

– Эй! – выводит меня из задумчивого состояния возмущенный крик Болтомира. – Почему угли не залили?

Действительно, очаг каменки озаряется исходящим от углей алым светом.

В предбаннике слышатся торопливые шаги. Вероятно, кто-то спешит исправить оплошность. Ан нет… Какая-то возня. Дверь в парилку со скрипом подается внутрь, закрываясь плотнее. Из-за нее раздается глухой мужской голос.

Я вдруг вспоминаю, что слышал мужскую ругань, когда с опушки впервые увидел деревеньку. Получается, не все мужики ушли на сенокос.

– Эй! – Болтомир грохнул кулаком в дверь. Но та, сбитая из толстых, плотно подогнанных досок, даже не дрогнула. Снаружи никто не ответил. Зато послышался скрежет наверху, будто чем-то задвинули печную трубу. И действительно, небольшое помещение стало быстро заполняться удушливым запахом тлеющих углей.

Затравленно осматриваем парную. Нет ни ведер, ни даже ковшика с водой, чтобы залить угли. Стены из толстых бревен. Потолок, словно во фронтовой землянке, сделан внакат из таких же бревен.

– Уморить нас решили тати, – хрипит княжич и начинает безрезультатно биться в подпертую снаружи дверь.