Часы на радиоприемнике Реджи показывали 8.58. Где-то звонил телефон. Реджи натянула подушку на голову и ждала, когда Лорен ответит на звонок. Режущая боль в лодыжке уменьшилась до пульсирующего нытья. Пакет с мороженым горошком, который Лорен велела приложить перед сном, валялся в ногах влажной кучкой.

После того как Реджи позвонила домой из таксофона перед кегельбаном, Лорен приехала забрать ее, вернула велосипед и отвезла племянницу в пункт неотложной помощи. Реджи отделалась растяжением, но ей предписали полный покой до окончательного выздоровления. Она рассказала тете о том, как ее мать села в светло-коричневый автомобиль с водителем, чье лицо она не смогла разглядеть. Лорен заявила, что цвет машины ничего не значит, что у Реджи слишком буйное воображение, и что в Брайтон-Фоллс расплодилось слишком много абсурдных и истерических теорий, похожих на ее предположение. После этого Реджи замолчала.

В ее снах мать снова и снова садилась в автомобиль с разбитой задней фарой. Иногда водитель был дьяволом. Иногда на его месте оказывалась Лорен. В последний раз Реджи увидела за рулем саму себя и большой нож с зазубренным лезвием, лежавший между ней и Верой.

Звонки прекратились, потом начались снова. Реджи села, вся влажная от холодного пота, постаралась стряхнуть остатки сна и потянулась к телефону, стоявшему на тумбочке у кровати.

– Алло? – сонно сказала она.

– Редж! – взвизгнула Тара. – Ты в порядке? Ты уже слышала?

– Что слышала?

– Ох, блин! Слушай, включи новости, ладно? Я скоро приду. – Тара повесила трубку, прежде чем Реджи успела что-то сказать.

Реджи легла в постель и включила приемник. Она наполовину дремала под общенациональные новости, – что-то про президента Рейгана, – но резко выпрямилась, когда услышала главный местный сюжет.

У полицейского участка появилась четвертая рука в молочной картонке. По словам представителя полиции, эта рука имела характерную отметину: рваные шрамы, оставшиеся после давней травмы.

«Сильно изуродованная», – так он выразился.

Реджи моментально поняла, что рука не только была покрыта шрамами, но имела негнущийся указательный палец, вот уже восемь лет указывающий в направлении какого-то безымянного и далекого места.