После заключения перемирия с Тарой Реджи спустилась на кухню, где все еще пахло дымом. Лорен сидела за столом, шмыгая носом. Джордж стоял рядом с ней, держал ее за руку и гладил по спине. Когда вошла Реджи, он поднял голову. Он выглядел почти так же, как она его помнила – с заостренными, неуловимо мышиными чертами лица, но вокруг глаз собрались крошечные морщинки, в волосах проглядывала седина, а залысины увеличились в размере. Он носил круглые очки в серебристой металлической оправе и был одет в брюки цвета хаки и тщательно отглаженную голубую рубашку, застегнутую на все пуговицы.

– Реджи, – произнес Джордж и выпрямился, как показалось Реджи, чтобы обнять ее. Он был меньше ростом, чем она помнила, а возможно, стал сутулиться и горбить плечи, как человек, испытавший бессчетное количество поражений.

Вместо того чтобы обнять Реджи, Джордж прошел мимо нее.

– Давай выйдем на воздух, – сказал он и направился в коридор. Лорен осталась сидеть, опустив голову и промокая глаза скомканной салфеткой. – Что ты сказала Лорен? – спросил Джордж, когда они вышли во двор, в густую тень дома, сразу же окружившую их.

Они стояли лицом к старому деревянному домику Реджи. Крыша все еще находилась в неплохом состоянии, но окна так и не были закончены. Веревочная лестница болталась, деревянные планки местами прогнили насквозь, но, тем не менее, Реджи почти ожидала увидеть в дверном проеме лицо Чарли, который пригласит ее внутрь и спросит, куда она запропастилась.

– Думаешь, она это заслужила, да? – продолжал Джордж. Его голос был тихим и сдержанным, но было ясно, что он в ярости. – Думаешь, есть хотя бы один день, когда она не думает, что могло бы случиться, если бы той ночью все обернулось по-другому?

– Послушай, Джордж, я… – начала Реджи.

– Несправедливо винить ее в том, что случилось с твоей матерью.

– Я не виню ее!

– Нет, винишь, и так было всегда. Разве не поэтому ты уехала из дома так спешно, как только могла? Ты не хотела даже смотреть на нее. Я помню, каково ей приходилось последние четыре года. Ты практически перестала разговаривать с ней. Ты разбила ей сердце, Реджи.

Реджи покачала головой. Это было безумием. Лорен вычеркнула Реджи из своего сердца с того самого дня, когда она появилась на свет, просто потому, что она была дочерью Веры.

Джордж неспешным шагом пересек дорожку и вошел в старый деревянный гараж. Реджи последовала за ним. Верстак с рыболовными приспособлениями Лорен по-прежнему стоял на месте, заваленный кусачками, крючками, мотками лески, катушками ниток и пучками перьев. Внизу стояла пыльная коробка с принадлежностями для таксидермии: маленькими глазами на проволочках, опилками, ножами и химикалиями. У верстака стоял дубовый шкаф для удочек, который Джордж смастерил для Лорен. Джордж любовно погладил дверцу, потом открыл шкаф, где находились четыре удочки, рыболовная сеть и поношенный рыбацкий жилет на вешалке. Шкаф напоминал Реджи длинный ящик, куда фокусник укладывает женщину, чтобы распилить ее пополам. А может быть, он взмахивает рукой, закрывает дверь и заставляет женщину исчезнуть.

– Потерять Веру было тяжело, – сказал Джордж и закрыл шкаф. – Это надломило нас. Но потом мы потеряли и тебя.

Это было уже слишком.

– Прошу прощения, но ты не заставишь меня чувствовать себя виноватой, – сказала Реджи и выпрямилась. – Я была лишь ребенком и старалась, как могла. Лорен всю жизнь относилась ко мне как к мусору, потому что я была дочерью своей матери. Она ненавидела Веру, Джордж! Разве ты не помнишь?

Джордж кивнул.

– Да, у них были разногласия, но…

– Разногласия? – перебила Реджи. – Лорен кошмарно относилась к ней. Она предупреждала меня, чтобы я держалась подальше от собственной матери и запирала по ночам дверь.

– Она делала это лишь для того, чтобы защитить тебя! – отрезал Джордж.

– Я не нуждалась в защите, – прошипела Реджи, уже не сдерживая гнев. – Только не от своей матери.

Она отвернулась от него и увидела чучело форели на подставке, глядевшее на нее со стены, пыльное и деформированное, с грубыми черными стежками на брюхе. Франкен-рыба.

Джордж немного помолчал.

– Иногда я задаюсь вопросом: помнишь ли ты, как все было на самом деле? – наконец сказал он.

У Реджи застучало в висках.

– Если бы ты помнила, то, наверное, больше бы ценила жертвы, которые принесла твоя тетя, – продолжал Джордж.

– Ой, да ладно! – Реджи отвернулась от форели и со злостью посмотрела на Джорджа. – Какие еще жертвы?

– Ты хотя бы представляешь, чего стоило отправить тебя в школу Брукера на четыре года? А потом еще и в колледж. Ты занимаешь свое нынешнее положение благодаря Лорен. Она чрезвычайно много сделала для тебя.

– Это она тебе рассказала? – спросила Реджи. – Да, она оплатила учебу в школе, но, откровенно говоря, я думаю, что она отправила меня туда, поскольку стыдилась моей матери, опозорившей фамилию Дюфрен. А за колледж она не заплатила ни цента, Джордж. Я вкалывала как проклятая ради грантов и стипендий, делала кучу исследований в этой сраной школе и все равно была по уши в долгах, когда получила диплом. И все эти долги я выплатила сама! – Реджи почувствовала, что ее гнев становится неконтролируемым, но испытала странный душевный подъем. Она шагнула вперед и ткнула пальцем в направлении Джорджа. – Я делала все возможное, чтобы как можно дальше оказаться от этого места, где я чувствовала себя чужой, и все провоняло горечью утраты. Так что не смей стоять здесь и обвинять меня. Я обязана своим положением только себе, и никому больше.

Реджи отвернулась, тяжело дыша. Через маленькое окошко она посмотрела на «Желание Моники». С этого угла дом казался искривленным. Послеполуденное солнце высветило разбитую черепицу на крыше, каменные стены как будто кренились то влево, то вправо.

Джордж что-то пробормотал, но к нему было обращено ее фальшивое ухо, и Реджи не расслышала его слов, кроме одного: «Неблагодарная».

– Я все сказала, – бросила она и вышла из гаража.

Реджи зашагала через лужайку к дому, сначала медленно, потом все решительнее. Она побежала трусцой еще раньше, чем осознала это. Сейчас она была уверена в одном: не нужно было возвращаться сюда. У Джорджа и Лорен явно имелась своя версия истории, согласно которой Реджи была скверной и неблагодарной тварью, ответственной за все душевные страдания их маленькой семейной ячейки. К черту их всех!

– Реджина! – позвал Джордж у нее за спиной, но Реджи не обернулась.

Она вошла в дом и миновала кухню, где тетя заваривала чай. Реджи торопливо поднялась наверх, в свою комнату, плотно закрыла дверь и секунду постояла, прислонившись головой к косяку. Реджи слышала, как в дом вошел Джордж. Послышался скрип стульев на кухонном полу; до нее донеслись приглушенные голоса. Она повернулась и прижалась здоровым ухом к двери, пытаясь подслушать их разговор.

– Сделал, что мог, – сказал Джордж. Лорен снова заплакала.

– Да пошли вы! – процедила Реджи.

Она услышала голос Веры в соседней комнате:

– Дорогая, ты когда-нибудь бывала в Аргентине?

– Нет, не приходилось, – ответила Тара.

Реджи посмотрела на водяные разводы на потолке – пятна, которые выглядели как искривленные круги на мишени. Каменная стена с северной стороны комнаты была похожа на тюремную – такая же темная, толстая и непробиваемая. Ее камни, словно сотни тусклых глаз, следили за тем, как Реджи росла, и знали все ее секреты.

С сильно бьющимся сердцем, под надзором стенных камней, она быстро собрала свои вещи: вытащила из комода аккуратные стопки одежды и запихала их в чемодан на колесиках. Она закрыла чемодан, закинула на плечо курьерскую сумку, спустилась по лестнице, прошла через гостиную, по коридору и к парадной двери. Ей снова было семнадцать лет, и она тайком уходила на рассвете и садилась в такси, которое отвезет ее до автостанции Грейхаунд, где она сядет на автобус до Провиденс, не попрощавшись ни с кем из друзей и родственников. Вот так просто.

Реджи уселась за руль и включила зажигание. В верхнем окне, в комнате Веры, появилось лицо Тары, отодвинувшей занавеску. Тара прижала ладонь к стеклу; ее лицо казалось бледным и призрачным.

Реджи врубила задний ход и развернулась так, что гравий полетел из-под покрышек. Она включила GPS и нажала кнопку с надписью «ДОМОЙ».