4.1. Дано мне тело, что мне делать с ним?
Голова и то, что ниже
Скажите, как вы относитесь к своему телу? Что оно для вас значит? Чувствуете ли вы его потребности? Или же внимание на него вы обращаете только тогда, когда что-то начинает болеть? Высыпаетесь ли вы? Хватает ли вам времени на отдых? А на движение?
Екатеринбургский психолог Анастасия Рубцова описывает, как все вокруг пытаются превозмочь себя: «Бледные, хронически недосыпающие люди приговаривают: «Надо просто выйти из зоны комфорта и погнать себя в спортзал». Люди, проживающие мучительную, очень несладкую жизнь, говорят: «Выйти бы уже из зоны комфорта и перестать жрать сладкое». Это еще не худший расклад. Некоторые просто говорят: «Перестать жрать». Для того чтобы были силы даже на обычную жизнь, нашему телу должно быть гарантировано право на отдых, заботу, безопасность и комфорт. В нашей культурной парадигме тела принято стесняться либо относиться к нему утилитарно. Сама идея того, чтобы прислушиваться к телесным ощущениям, кажется непонятной и сомнительной.
Меня постоянно спрашивают, можно ли мыслящему человеку есть то или это. Не вредно ли после сорока лет пить молоко? Нужно ли есть полезную овсянку, если терпеть её не можешь? Лучше всего спрашивать об этом не врача, а собственный организм. Если вы любите молоко, чувствуете в нем потребность и хорошо его перевариваете, почему бы не пить его? У некоторых людей отсутствует фермент, который расщепляет молочный сахар, поэтому они его в рот не возьмут. Им от молока худо – особенно если родители, уверенные в его необходимости, заставляли пить молоко, не обращая внимания на восстание в животе у ребёнка, тошноту и рвоту. Если вы не любите какой-то продукт, даже наиполезнейший, он вам не нужен. Или вы просто не умеете его готовить.
Тело не врет. Только вот мы придаём нашему мыслительному аппарату гораздо большее значение, чем чувствам, а тем более телесным сигналам. Это давняя традиция. Ещё Платон утверждал, что рациональный разум должен укрощать необузданные эмоции и примитивные инстинкты, которые заключены в теле. Представим, что наш организм – это огромный химический завод, где за соблюдением техники безопасности круглосуточно следит диспетчерская служба. У неё множество приборов, чувствительные датчики, системы оповещения. И вот авария: важный объект вышел из строя, сирена воет, приборы мигают, а диспетчер вырубает всю эту музыку и продолжает себе решать кроссворд. Великий русский поэт, девять букв?
Сценарии для тела
Мы с вами рассмотрели ряд пищевых сценариев, когда еда зависит не от внутренних сигналов тела, а от внешних обстоятельств: её доступности, полезности, социальных ситуаций, наших представлений о еде, попыток с помощью еды справиться с проблемами. Наши взаимоотношения с телом и пищевые сценарии имеют общий знаменатель, и часто одно вытекает из другого.
«Повелитель ЗОЖ». Знает обо всём, что касается здоровья, и живёт в соответствии с кодексом зожника. Не довольствуется йогой и раздельным питанием: купается в проруби, ходит по снегу, практикует сыроедение, отворачивается от соли и сахара, избавляется от «шлаков», зал воспринимает как работу, пьет «травки». Вся жизнь подчинена цели – сделать тело максимально здоровым, чтобы оно не доставляло своему хозяину никаких хлопот. Иногда, если резервы организма достаточно велики, это удаётся. Человек действительно перестаёт болеть. Однако мы не можем навсегда приспособиться к низким температурам, экстремальным нагрузкам и неадекватному питанию. Адаптивные возможности со временем истощаются. Может пересекаться с пищевым сценарием «правильный едок». Тело в данной системе координат – это объект воздействия, и прислушиваться к нему необязательно.
«Укрощение плоти». Некогда нормально поесть, невозможно вовремя лечь спать. Отдых? Нет, не слышал. Движение? Лень и неохота. Сигналы голода, жажды, усталости не считаются. Они как будто закрыты в сундуке, и до инвентаризации дело доходит, только когда становится совсем плохо. Всё, что требуется от тела, – чтобы оно служило, не отвлекая своего хозяина от важных забот. Это возведённый в принцип пример с химическим заводом: работай и молчи. Аскетичное, а иногда и подчеркнуто безразличное отношение к телу совпадает с нежеланием слушать его сигналы и внешним равнодушием к своей внешности и фигуре. Часто идёт рука об руку с пищевым сценарием «небрежный едок».
«Леди (лорд) Совершенство». Стремление к идеальному телу, идеальному весу, идеальной фигуре присуще и мужчинам, и женщинам. Именно его поддерживают и обслуживают коммерческие диеты и индустрия красоты. Тело украшается татуировками и пирсингом; от обилия плоти, от лишней растительности, от запахов надо бескомпромиссно избавляться, иногда самыми радикальными методами – например, с помощью удаления потовых желез. Дело даже не в том, что потовые железы нужны нам для терморегуляции, а в том, что существуют более простые пути приблизиться к совершенству. Сколько бы ни твердили врачи, что идеального веса нет, а есть здоровый, люди всё равно будут использовать диеты для того, чтобы похудеть. Будут пить шарлатанские снадобья, чтобы нарастить мышечную массу, будут увеличивать рост, нарушая целостность костей. Выигрыш от этих манипуляций – только социальный. Интересы тела, соображения здоровья здесь не учитываются. Эти сценарии радикального преобразования своего тела встречаются при ограничительном и эмоциональном пищевом поведении. В их основе – неудовлетворенность телом, о которой мы подробно поговорим в главе 4.2.
«Спортивное тело». В этой системе координат тело должно быть абсолютно послушным и с легкостью выполнять то, что от него хотят. На первом месте – физическое совершенство и достижение результата. Перегрузки, травмы, хроническая боль – тот минимум, которым придётся расплачиваться. И голодание: спортивные, балетные и другие профессионалы, для которых тело – рабочий инструмент, должны поддерживать вес на определённом уровне. Ограничительное пищевое поведение иногда сочетается с экстремальными физическими нагрузками по принципу «всё или ничего». И здесь сигналы тела будут подавляться. За возможность заработать деньги, славу и похвастаться тренированным телом придётся заплатить сполна.
Обязательное взвешивание раз в полгода было судным днем: когда солнце, луна и плафоны меркли и спадали с колеблющегося потолка, и сам потолок свёртывался, как свиток. Бледные – бледнее самого бледного коня, оглушённые ангелами и трубным кишечным гласом, балетные толпились в коридоре перед медицинским кабинетом, прижимали к стене дрожащие лопатки, из последних сил втягивали несуществующие животы. Норма минус сто пятнадцать – это значило, что при росте в сто сорок сантиметров девочка не имела права весить больше двадцати семи килограммов. Лучше – двадцать пять. Совсем хорошо – двадцать три. В старших классах минус сто пятнадцать превращались в полноценные минус сто двадцать. Полтора метра роста и тридцать пять кило? Да кто тебя поднимет, жирная корова? Вместо того чтобы жрать, пойди лучше покури!
Курить начинали лет с тринадцати – и курили, с благословения и поощрения педагогов, отчаянно, самозабвенно, жадно. Заглатывали спасительный сытный дым – это за маму, это за папу, это за Галину Сергеевну Уланову, шарили ревнивыми завистливыми глазами по бёдрам и рёбрам товарок – вон у Таньки какая жопа жуткая, её уже со средней палки выкинули, прямая дорога под рояль, хоть бы её, боженька, отчислили, хоть бы её, ну, пожалуйста, лишь бы не меня!
Перед взвешиванием или экзаменом измученные пубертатки сидели на гречке и кефире: за три месяца так можно было согнать до пятнадцати килограммов и навеки попрощаться с поджелудочной, самый лучший друг балетных – фуросемид, самая модная операция – удаление желчного пузыря, чаще рвутся только связки, но зато без желчного пузыря ты будешь ещё легче, Сильфида, ещё кружевней и воздушней. Неделя до взвешивания – никакой клетчатки, два последних дня – целительный голод, если угораздило что-то съесть, два пальца немедленно отправляются в сопротивляющуюся глотку, калории и надежды с хриплым рёвом и брызгами извергаются в унитазное жерло.
Да, девочки, главное – ничего не пить, никакой жидкости, сушим мышцы, сгоняем балласт, клизма утром, клизма вечером, обморок, снова унитаз. Наутро перед Голгофой – крошечный квадратик шоколадки, чтоб не рухнуть прямо под ноги невозмутимому доктору. Вес в норме, а вот рост – никуда не годится, еще пара сантиметров, милочка, и ты отчислена. В недетских, нечеловеческих почти глазах милочки пляшут фанатичные сполохи не то жертвенного, не то палаческого костра: к следующему взвешиванию она готова, если надо, отрезать себе полголовы, да хоть всю голову – что угодно, кроме круто и кругло изогнутых стоп, – ломаем подъём, ломаем подъём, клуши, не жалеем себя. И они не жалеют.
Марина Степнова. «Женщины Лазаря»
