Глава 43
Адамберг встал и окончательно проснулся.
– Где? Когда? – спросил он, хватая блокнот.
– В Валлон-де-Курселе, в восьми километрах от Дижона. Он не умер, чудом спасся.
– Кто нам сообщил?
– Жандармерия Дижона. Мужчина сам объявился в центре скорой помощи, сейчас он в больнице. Убийца повесил его, но ему удалось высвободиться из скользящей петли.
– Что он говорит?
– Пока ничего. У него задета трахея, так что он останется на искусственном дыхании до тех пор, пока не рассосется отек. Но с ним все в порядке, он поправится. Он объясняется жестами и пишет, пока очень мало. Жандармы отправились на место преступления. Это произошло в гараже, куда наш убийца силой затащил свою жертву.
– Почему наш убийца? И почему не самоубийство?
– Потому что они нашли знак, нарисованный фломастером на канистре с бензином. На этот раз он красного цвета.
– Синий, белый, красный, Революция. Этот мерзавец еще и развлекается.
– Да. Жандармы говорят, что пострадавший, здоровенный мужик, ухватился за свисавшую с потолка цепь. Они нашли у него следы на ладони. Подтянувшись, он ослабил веревку, потом оперся правой ногой о стенную полку и скинул петлю.
– Как его зовут?
– Венсан Берье. Сорок четыре года, женат, двое детей, компьютерщик. Сейчас пошлю вам его фотографию. Он лежит с трубкой в трахее, то есть мало похож на себя в жизни. Но общее впечатление составить можно.
Адамберг открыл снимок на мобильном телефоне. Берье мог бы в принципе подойти под туманное описание “велосипедиста”, сделанное Блондином. Квадратная голова, правильные черты лица, недурен собой, хотя какой-то блеклый, с пустыми карими глазами, что, впрочем, объяснимо после такого потрясения. Он воспользовался телефонным номером, который Франсуа Шато дал ему на экстренный случай – “И не пытайтесь его отследить, комиссар, он записан на другое имя”, – и послал ему снимок с просьбой немедленно переслать его Блондину и Брюнету, даже если они спят.
Кромс тем временем разогрел ужин, накрыл на стол и налил два бокала вина. Адамберг кивком поблагодарил его, набирая одновременно жандармерию Дижона. Его переключили на старшего бригадира Облата, которому поручили это дело.
– Я ждал вашего звонка, комиссар. Я только что закончил допрашивать Берье, – сказал Облат с сильным бургундским акцентом. – Мы пытаемся объясняться знаками, и он немного пишет. На него действительно напали, около семи часов вечера, и затащили в гараж, где уже были приготовлены стул и веревка.
– Двери гаража взломаны?
– Он не закрывается. Там лежат только какие-то инструменты, гвозди и всякие мелочи.
– Он узнал нападавшего?
– Клянется, что нет. Говорит, это был толстяк, явно страдающий ожирением. Ростом приблизительно метр восемьдесят или чуть меньше. Он был в седом парике и в маске. Это все, что нам удалось выяснить.
– В седом парике?
– Да, а на полу, прямо под веревкой, мы подобрали прядь искусственных седых волос.
– Волосы прямые или вьющиеся? – спросил Адамберг, приступая по приглашению Кромса к омлету с картошкой, пока он не остыл.
– Я не спрашивал. Короче, толстяк, вот и вся информация. А, да. Под маской у него были очки. В общем, толстяк в очках. И в сером костюме. Ничего особенного.
– Никто не заметил неизвестную машину в… – он заглянул в блокнот, – в Валлон-де-Курселе?
– Мы расспросили местных жителей, тех, кто еще не спал. В деревне, вытащив человека из постели, вы мало чего от него добьетесь. Завтра мы разместим объявление о поиске свидетеля. При этом из тринадцати бодрствовавших никто никакой машины не заметил. Не думаю, что преступник настолько глуп, что решит припарковаться на центральной площади перед церковью. Достаточно оставить машину в стороне и войти в деревню пешком. Тут рано ужинают и рано ложатся спать, на улицах ни души.
– Толстяк в очках, пришел пешком.
– Что не упрощает дело, да, комиссар? Мы начали снимать отпечатки, но наш герой в маске и парике наверняка не забыл перчатки надеть. Предварительным следствием займемся мы, или вы заберете все себе?
– Занимайтесь на здоровье.
– Спасибо. Вообще-то Париж пытается все у нас отнять, поймите меня правильно, я ничего против вас не имею. Но вы это вы, а не Париж. Фломастер мы тоже отдаем на экспертизу?
– Не имеет смысла. А вот снимок знака пошлите мне. И фотографии с места преступления.
– Это уже ушло к вам в офис, мы же получили вашу рассылку, поэтому присматривались. Инсценировка самоубийства, подумал я, надо поискать знак. И обнаружил его на канистре. Не то чтобы скрыт от глаз, но и не слишком на виду.
– Отлично. Отправьте мне все прямо сейчас на мой личный мейл. Да, диктую. Вы обеспечили охрану пострадавшему?
– Круглосуточную, пока не поступят другие распоряжения, комиссар. Лучшая защита – это отсутствие прессы. Чтобы убийца не узнал о своей оплошности, а то еще вернется.
– Да, мы выиграем время, это правда.
– А что ваш знак обозначает? Это такая замысловатая буква H?
– Это гильотина.
– Да ну? М-да, веселого мало, надо же. Вроде той, что в Революцию была?
– Да, именно так.
– Он псих, что ли? Психованный революционер или что-то в этом роде? Или наоборот?
– Мы как раз пытаемся в этом разобраться. Ведем поиски среди членов Общества, которое занимается той эпохой. Видимо, он наведывается на их заседания и выбирает себе жертв. Но там почти семьсот членов. К тому же анонимных.
– Ну и каша, надо же! И как вы собираетесь выйти из положения?
– Ждем, когда он сделает лишнее движение или ошибется.
– Такими темпами он человек сорок убьет, если не проколется.
– Я понимаю.
– Простите, комиссар, не хотел на вас тоску нагонять.
– Ничего страшного. Вдруг он как раз совершил эту ошибку сегодня вечером. Где были жена и дети?
– Уехали на выходные к бабушке в Кламси.
– Хорошо осведомленный толстяк в очках пришел пешком.
– Удачи, комиссар. Что поделать, когда следствие буксует, лучше не зацикливаться на этом. На нет и суда нет. Ну, приятно было с вами потрепаться. Если мы завтра что-то найдем, дам вам знать.
– Ужасный болтун, но отнюдь не дурак, – сказал Адамберг, разъединившись. – И хороший мужик.
– Я разогрею тебе еду.
– Не беспокойся, я так съем, на испанский манер.
– Ты едешь в Дижон?
– Нет. Он пришлет мне всю информацию.
– А почему убийца так странно маскируется? Извини, но по твоему мобильнику слышно все, что говорит собеседник. Он что, не может чулок на голову надеть, как все нормальные люди?
– Вот тут он, видимо, допустил ошибку. Но он же не думал, что так облажается. Вторая ошибка – он слишком быстро сбежал, после того как повесил его. Стул наверняка упал с грохотом. И он испугался.
– Ты не сообщишь об этом Данглару?
– Сегодня дежурят Фруасси и Меркаде. Они ему сообщат.
– А ты не хочешь, – утвердительно сказал Кромс. – Что с ним происходит, по-твоему?
– Он не первый раз на меня дуется.
– Но впервые увлекает за собой других. Что случилось?
– Случилось то, что мы тонем. А когда Данглар тонет, ему скучно. Скука – его злейший враг. Потому что когда Данглар скучает, он сходит с ума. А когда Данглар сходит с ума, он либо опускает руки, либо бросается в наступление. К тому же встреча с Робеспьером вряд ли пошла ему на пользу. Он одурманен в каком-то смысле. Но он очухается, не беспокойся.
– Что значит “скучает”?
– Наверное, это лучшее, что ты от меня унаследовал. Тебе не бывает скучно, даже когда ничего не делаешь.
На его мобильнике звякнул ответ Франсуа Шато.
Блондин совершенно уверен, что это так называемый велосипедист. Непостоянный член, из группы “кротов”, вернее, того, что от нее осталось.
Его зовут Венсан Берье, – написал Адамберг, – он живет в Валлон-де-Курселе. Вам это что-нибудь говорит?
Ничего не говорит. Но я там бывал, в Валлон-де-Курселе. Очаровательная деревушка, у подножия горы.
– Он что, издевается? – спросил Адамберг, показав сообщение Кромсу.
– Не думаю.
Какая гора, это около Дижона, –
написал Адамберг.
Они так там ее называют. Все придумывают себе свою гору, комиссар. Спокойной ночи.
– Нет, все-таки издевается.
Адамберг позвонил Фруасси:
– Кто дежурил сегодня у дома Франсуа Шато?
– Минутку, комиссар. Ламар и Жюстен. Но сегодня Шато к себе не вернулся. Хотя обычно он появляется в одно и то же время. Ноэль зашел в его отель пятнадцать минут назад. Бывает, что Шато допоздна торчит на работе. У них через две недели налоговая проверка, и наверняка бухгалтер зашивается. Но в кабинете его не было или уже не было.
– Никто не видел, как он входил или выходил?
– Нет. Шато обычно идет через сад, оттуда у него есть прямой доступ в кабинет. Он вполне мог там оказаться так, что никто и не заметил.
– Он вполне мог оказаться и в другом месте, Фруасси. И у него было полно времени, чтобы вернуться из Дижона.
Адамберг послал новую записку Франсуа Шато:
Вы где?
Дома, в постели. Вы на часы посмотрели, комиссар?
23.15. Мои люди не видели, как вы вернулись.
Значит, у них плохое зрение, что не лучшим образом отразится на моей безопасности. Я готовился в отеле к налоговой проверке. Вернулся домой двадцать минут назад.
– Черт, – сказал Адамберг, бросив телефон на стол.
– Но тот полицейский говорит, что преступник толстый.
– Это человек из Общества, то есть он умеет преображаться. Если он кажется толстым, значит, на самом деле он худой. Шато худой.
– Но невысокий. А он сказал, что рост преступника метр восемьдесят.
– Или меньше.
– А зачем бы Шато стал рубить сук, на котором сидит, уничтожая членов собственного Общества?
– Робеспьер тоже уничтожал своих.
Прежде чем подняться к себе, Адамберг взглянул на экран мобильника. Бригадир Облат не терял времени даром: ему уже пришли снимки знака и места преступления. Он сел поудобнее и внимательно изучил фотографии. Кромс стоял у него за спиной.
– Ну что, едешь в Дижон? – спросил он.
