Глава 38
Они уехали из театра в лимузине Эвана, преследуемые пестрой тучей папарацци на скутерах, и, по взаимному согласию, направились прямиком в отель, где остановилась Лана, вместо того чтобы петлять по городу в надежде избавиться от нежеланного эскорта.
Когда они подкатили к ее помпезному пятизвездочному отелю – к этому виднеющемуся издалека архитектурному великолепию, возвышающемуся над Кардиффской бухтой, – то у входа их поджидала другая толпа репортеров, принявшихся торопливо щелкать фотоаппаратами, пока Эван с Ланой выбирались из машины, ослепляя певцов множеством вспышек.
Руперт предупреждал его об этом, когда Эван известил своего агента, что не вернется к себе в апартаменты до утра. Их позднее свидание, несомненно, будет завтра размазано по всему очередному номеру журнала Hello! однако, пережив за сегодняшний вечер столько сильных эмоций, Эван пришел к мысли, что его это больше нисколько не волнует. Не будет же он и дальше жить как монах, чтобы только избегать колонок сплетен! Он был нормальным, полнокровным мужчиной, здоровым самцом, если на то пошло, и временами просто не мог себя вести как-то иначе.
Наутро, когда страсти улеглись, утвердившееся с годами здравомыслие вновь напомнило о себе, и Эван сам подивился тому, что сделал. Он потянулся к лампе у изголовья кровати и, мгновение поколебавшись, все же ее выключил. Свет струился в комнату через балконное окно, резкими контрастами являя взору нанятый Ланой роскошный номер в пентхаусе. Кругом царил безупречный порядок, ничто не выдавало их бурной страстной ночи. Боковой столик, который их угораздило опрокинуть, стоял на прежнем месте. Одежда, что разлеталась по всему полу, когда они с Ланой в неистовстве друг друга раздевали, теперь была аккуратно сложена на диване в углу. Точнее, его вещи были сложены – ее одежды уже как не бывало. Так же, как не бывало и ее владелицы. Место рядом с ним на огромнейшей кровати было хоть и помято, но совершенно пусто. Из ванной не доносилось звуков льющейся воды, которые могли бы указывать, что Лана, проснувшись, пошла принять душ.
Голова у Эвана спросонья тупо ныла, и он не мог это списать на последствия алкоголя. Лана, может, и опустошила добрую половину бутылки болланже, но он, как всегда, обошелся лишь минеральной водой. Бывают привычки, которые держатся крепче других.
Эван приподнялся на локте.
– Лана? – позвал он.
Не получив ответа, он заставил себя выбраться из постели. Все тело отчаянно болело. После двух своих выступлений в роли любовника – на сцене и после – Эван чувствовал себя так, будто пробежал одну за другой с десяток марафонских дистанций. В постели Лана была такой же требовательной и ненасытной, как и во всех прочих сферах своей жизни. Эван с кривой усмешкой тряхнул головой. Эта женщина ничего не могла делать абы как!
Может, ему не помешало бы заглянуть в этом отеле в спа-салон, распарить косточки, поплавать в бассейне, чтобы вода вернула жизнь в его разбитое тело. Но тут же он представил, сколько еще других людей будут плавать с ним в одной воде, и мигом передумал. При том безумном графике, что ему предстоял в ближайшее время, он никак не мог рисковать подцепить какую-нибудь инфекцию.
Воспользовавшись одним из пушистых «казенных» халатов в номере Ланы, Эван сунулся в ванную, предположив, что она может скрываться там.
– Лана? – снова позвал он.
Какой только любви и каких обязательств они не наобещали друг другу минувшей ночью в упоении страсти и безудержном потоке чувств! Вполне возможно, Лана сегодня тоже, по зрелом размышлении, передумала.
Однако и в этом выложенном белой плиткой замкнутом пространстве Ланы не оказалось.
В гостиной Эван нашел на стеклянном кофейном столике свежевыжатый сок и фрукты. Вытянувшись на кожаном, персикового цвета диване, он не торопясь подкрепился яблоком, пытаясь вычислить, куда могла деваться его «заглавная дама». Возможно, когда она наконец появится, они могли бы провести вдвоем весь этот день – или хотя бы вместе позавтракать. Эван понятия не имел о ее планах, но в них уж точно не входило каких-либо прогулок по Уэльсу. По крайней мере, не в этот, так характерный для Ланы, мимолетный визит.
Затем Эван заметил сложенную записку, на которой неестественно размашистым почерком, который мог принадлежать лишь одному на свете человеку, было выведено его имя. Развернув, пробежал глазами послание.
«Чао, милый! – прочитал он вслух. – Было весьма занятно! Попозже позвоню. Лана».
Эван вздохнул. Ну что же. По крайней мере, внизу письма был запечатлен поцелуй. Реальная Лана Розина всегда претендовала на нечто гораздо большее, нежели ее сценический персонаж Виолетта. И Лана ни за что и никогда не откажется от своего нездорового образа жизни крупной знаменитости ради настоящего чувства. Так чего стоят все ее пламенные уверения в любви в пылу их ночной страсти! Вместо того чтобы увидеться с Эваном наутро, она усвистала задравши хвост. Как будто их совместная игра – что на сцене, что в жизни – бывает лишь на один вечер.
Мобильник его обнаружился на столе. Эван взял его в руки и позвонил Руперту.
– Привет, Руперт.
– Она что, не спустила с тебя шкуру?
– Не совсем, – вяло усмехнулся Эван. – Можешь прислать за мной машину?
– Прямо сейчас? Не вопрос! – В голосе агента явно сквозило облегчение. – Нам кучу всего надо обсудить. Давешняя премьера была просто всплеск гениальности! Ты был великолепен. Сногсшибателен! Сплошь блестящие рецензии!
– Хорошо, приятно слышать.
Интересно, а от Ланы он дождется когда столь же пылких отзывов?
– Также очень много пересудов насчет тебя и La Diva.
– Уже не так приятно. – Эван испустил глубокий вздох.
– Ладно, увидимся через пару минут. Можем обсудить, что нам с этим делать.
– Только я не сразу поеду к себе, – предупредил Эван. – Мне сперва надо кое с чем разобраться.
– А ты не хочешь посвятить своего агента, что собираешься делать?
– Нет.
Повисла пауза, после чего Руперт осторожно спросил:
– Ты не хочешь поведать своему лучшему другу, что намерен предпринять?
Эван беспокойно провел рукой по волосам. Ну как ему это объяснить? С чего начать? У него сейчас всколыхнулись такие чувства, которых он и себе-то не мог объяснить, а потому решил, что даже и не будет пытаться донести их до Руперта.
– То, что следовало бы сделать уже очень, очень давно, – уклончиво ответил он.