Глава 36
Шло первое действие. Декорации к спектаклю были броские, современные. Глянцевые черно-белые фотографии в двенадцать футов высотой составляли задник сцены, на фоне которого ярко выделялась Лана в образе Виолетты, принимавшей перед своими многочисленными сценическими поклонниками разные томные позы в стиле Vogue.
Вечеринка была в самом разгаре, то и дело слышалась беззаботная болтовня и звон бокалов. Хористы, рассевшиеся на ярко-розовых и оранжевых диванах, выделялись яркостью нарядов. Эван подозревал, что лишь половина из них были способны на выдающуюся игру; большинство же слишком рассчитывает, что их блистательная La Diva вывезет все действие на себе.
Лана с черными распущенными волосами, в платье с откровенным красным кожаным корсажем держалась в центре сцены. Публика слушала как завороженная. Эван в роли Альфредо был одет в черный костюм от Армани и белую сорочку, каждой мельчайшей своей черточкой являя изысканного аристократа. Как он и обещал Лане в гримерной, он признавался Виолетте в вечной, бессмертной любви, несмотря на то, что сама девушка уже была в шаге от смерти.
Сюжет «Травиаты» довольно прост и держится на избитой жизненной истине. Юноша встречает девушку. Юноша пытается увлечь собой эту девушку. Юноша понятия не имеет, что девушка уже одной ногой в могиле. Их разлучает отец юноши, вмешиваясь в ситуацию из самых лучших побуждений. Юноша пребывает в уверенности, что в их разлуке виновата девушка. Потом юноша и девушка вновь воссоединяются. И юноша узнает всю правду, как раз когда девушка уже готова покинуть сей бренный мир. Сплошь и рядом такое случается у самых обыкновенных людей!
Однако в этот вечер по неведомой причине эмоциональная нагрузка его партии проникала в душу Эвана глубже, чем когда-либо прежде. Когда он обращался к Лане, держа ее в объятиях, в глазах его стояли слезы. Выразительный и сочный итальянский стих разливался по залу, когда Альфредо велеречиво признавался, что любит Виолетту с того самого мгновения, как впервые ее увидел:
Я трепетал от пламенной любви,
которой не знавал еще ни разу,
от той любви, что для меня явилась вдруг
бесценным средоточьем, сердцем мирозданья.
На что Лана, глядя ему в лицо, в ответ пела:
Найду ль я в себе силы и отваги на настоящую, бессмертную любовь?
Ни одному еще мужчине в мире не довелось влюбить меня в себя.
О наслаждение, неведомое прежде! Любить и быть любимой!
Любить и быть любимым… Неужто он и дальше пойдет по жизни, так и не изведав, что значит любить и быть любимым? Внезапно это показалось Эвану чересчур горькой и безрадостной перспективой.
Лана между тем вырвалась из его объятий, и Эвана неожиданно потрясло осознание того, что он жаждет вновь осязать тепло ее тела.
Могу ль я пренебречь такой любовью ради пустых забав и суеты?
Эван и сам в последнее время чуть не каждый день задавал себе такой вопрос. За долгие годы он изрядно зачерствел сердцем, сдерживая себя всякий раз, когда появлялся шанс отбросить прочь всякую осторожность и влюбиться с головой. Как он, далеко ходить не надо, обошелся с Ферн? Просто чудовищно! Эта женщина, как ни одна другая, сумела полностью овладеть его мыслями, а он взял и так легко упустил ее. Он всегда слишком сдерживал свои чувства. Всегда слишком себя оберегал.
– Так давай же вкусим ее наслаждений, – призывала Лана, крепко сжимая его кисти. – Любовь – быстротечная, сиюминутная радость. Это дивный и хрупкий цветок, что, распустившись, уже увядает…
Эван, как никто другой, знал, что любовь и вправду порой всего лишь быстротечное наслаждение, которое могут вырвать у тебя в любой момент. Так стоит ли рисковать нарваться на мучения, чтобы познать это блаженство? Эвану уже однажды довелось испытать потерю, и он не хотел когда-либо снова изведать это страшное чувство. Потому-то он и отдавал всего себя оперной сцене, всецело вкладывая душу в свои выступления, за что его теперь превозносили по всему земному шару. Просто его любовь не ведала иного выхода, а ей необходимо было куда-то излиться.
И внезапно это показалось Эвану достойным скорей безмерной жалости, а отнюдь не восхищения.
