Глава 31

Я уже больше не хочу в сотый раз петь эту чертову песню.

– Давай еще разок, – говорит Карл.

– Нет.

– Пока что не совсем безупречно.

– Да уж лучше и быть не может, – ворчу я, обессиленно откидываясь на спинку дивана. – Пусть будет как будет.

– Тьфу ты!.. Неверный это подход, Ферн. – Карл пытается напустить на себя непреклонный вид, но тем не менее откладывает гитару.

– Если ты еще хоть раз заставишь меня петь, то к прослушиванию я совсем охрипну.

Мой друг недоуменно взмахивает ресницами.

– Ну всего разок.

– Знаешь, есть такой феномен, как «перерепетировать». Боюсь, мы как раз к этому уже и подошли.

В ответ мой мучитель лишь испускает смешок.

– Можем сделать паузу, попить чайку, – предлагает он.

Для меня «попить чайку» означает вновь отправиться на кухню и столкнуться с отцом. Тот сидит за столом с несчастным лицом и стремительно опустошаемой бутылкой виски. Подрагивающий от возлияний подбородок прячется под трехдневной, порядком спутавшейся седой порослью. Плюс к тому он продолжает утверждать, что подхватил синдром Туретта, а потому может с легкостью послать меня куда подальше «плодиться и размножаться», едва я сунусь в дверь, а я вовсе не уверена, что спокойно на это отреагирую.

– Куда лучше будет пицца под пару стаканчиков вина. – Я одариваю Карла своей самой что ни на есть подкупающей улыбкой, перед которой он гарантированно не в силах устоять. Маска непреклонности тут же соскальзывает с его лица, и он заметно сдает позиции. За кусочек пепперони этот человек готов на все! – А то я что-то очень проголодалась.

– Я тоже, – признает Карл, потянувшись за своей потрепанной джинсовой курткой, что так всегда ему к лицу.

– Я угощаю, – предупреждаю я, хотя вовсе не собираюсь разбрасываться деньгами, особенно теперь, когда мое гламурненькое местечко в мире оперы, похоже, уплыло от меня как дым.

– Как думаешь, может, нам лучше написать для этого свою песню? – вдруг спрашивает Карл, озабоченно насупив брови.

Ну да, в моем нынешнем настроении – самое то! Песню о том, как я на дикой скорости вот-вот вметелюсь в огромное дерево. К тому моменту, как я закончу, все жюри будет готово вскрыть себе запястья. Все ж таки произвести на них мне хочется несколько иное впечатление.

Сейчас утро понедельника, и я не потрудилась вернуть себе должность при Эване Дейвиде после того, как была так беспардонно уволена из-за моей глупейшей бестактности в памятный вечер после «Большого Королевского концерта».

Все же интересно, а что бы произошло дальше, если бы я тогда держала рот на замке? Лично мне показалось, что наклевывалось нечто большее, нежели просто ужин. Вспомнив о том, еле сдерживаю тяжкий вздох.

В отличие от предыдущего раза, Руперт мне не звонил, прося вернуться на работу. Так что наверняка выяснилось, что Эван Дейвид вполне способен управляться со своими делами и без моего участия. А другой довод, которым я пытаюсь успокоить свою пораненную душу, – что работа у Эвана Дейвида лишь на каких-то несколько недель могла разнообразить мою жизнь. В общем, моя неколебимая верность должна принадлежать лишь Господину Кену из «Головы короля», который будет иметь сомнительное удовольствие быть моим единственным работодателем после того, как вышеупомянутая оперная суперзвезда полетит дальше по земному шару своим «фирменным» шармом разбивать впечатлительные сердца. Всему произошедшему я способна дать разумное объяснение – но это все равно не избавляет меня от ощущения, что дело мое полный швах. Разве можно без последствий пройти мимо человека, настолько великого, что аж больно глазам? Такого, что жутко хочется вцепиться в него коготками и не выпускать. Звучит, скажете, странно? Уж поверьте на слово, со мной такого в жизни еще не было!

– Мне кажется, будет надежнее держаться классики, – отвечаю я на вопрос Карла.

В качестве моего pièce de re’sistance приятель выбрал старый-престарый хит Роберты Флэк «Когда я впервые увидела твое лицо». И я безмерно признательна Карлу за его горячее участие, хотя сейчас, может быть, этого и не проявляю. Пусть даже я готовлюсь выступать на сцене одна, я, по крайней мере, не чувствую, что делаю это в одиночку.

– Пошли, – киваю я Карлу. – Если угостишь дешевым кьянти, то, может, и сумеешь меня уболтать потом еще разок порепетировать.

– А мне не удастся уболтать тебя на что-нибудь опосля? – мурчит он, блудливо шевельнув бровями.

– Однажды я сделаю тебе сюрприз, – усмехаюсь я. – Возьму и скажу «да» – и ты не будешь знать, что со мной делать.

– Я вылезу из кожи вон, – пылко уверяет он.

Целую Карла в щеку.

– Я так высоко ценю твою дружбу, что не хочу запятнать ее, уравнивая с презервативами.

– Даму твоих лет не очень-то красит роль недотроги, – роняет он уже на пути к дверям.

– А жирная итальянская пища обычно не относится к афродизиакам, – парирую я.

Краем глаза я замечаю своего угрюмого – и, может, вправду свихнувшегося – родителя, пытающегося на кухне утопить свои печали в виски. У меня едва не срывается с языка позвать его за компанию, но Карл тут же кидает на меня упреждающий взгляд. И он совершенно прав: это вызовет только еще одну словесную перепалку.

– Мы уходим, пап, – сообщаю я.

Отец поднимает голову, тяжело уставясь на меня.

– Счастливчики.

– Ничего хорошего тебе это не даст, – выразительно взглядываю я на его быстро убавляющийся «Джеймсон».

– Задница. Жопа. Сиськи, – изрекает папаша, однако уже без прежнего энтузиазма.

– Может, попробуешь изобразить какую-нибудь другую хворь? – спрашиваю его. – А то эта уже начинает приедаться.

– Кажется, у меня еще и кружится голова, – мрачно говорит он, широко расставляя ладони по столу, словно пытаясь удержать равновесие.

Я непроизвольно скриплю зубами.

– А как насчет бешенства? – предлагаю ему. – У тебя, должно быть, куда больше на это опыта. Можешь даже взять жидкость для мытья посуды, чтобы изобразить пену у рта.

А заодно, думаю, и смыть всю ту мерзопакостную дрянь, что извергается из него в последнюю неделю.

Его покраснелые от постоянных возлияний глаза страдальчески округляются.

– Вот только с мамой все это не срабатывает, – напоминаю я. – Ей совершенно безразлично.

Я решила не сообщать пока отцу, что куда более небезразличен нашей матушке привлекательный джентльмен азиатской наружности, владеющий ныне магазином, где она работает, и что теперь она частенько исчезает по вечерам и на выходные на свидания, не сообщая другим членам семьи, куда идет. Это наверняка гораздо быстрее привело бы моего папочку в форму, нежели мои нынешние старания, однако я ни за что не заставила бы себя сделаться вестником злого рока. Возможно, когда у меня будет больше доказательств матушкиной неверности, нам с Джо придется устроить насчет этого семейный совет вместе с отцом.

Игнорируя все мои основные инстинкты, требующие оставить его самого расхлебывать все то, что заварил, я иду к отцу и крепко его обнимаю. Мой отец вообще-то крепкий коренастый мужик, но почему-то сейчас он мне кажется маленьким и каким-то съежившимся.

– Мы ненадолго, – говорю ему. – Прими пока душ, освежись немножко. – («И попытайся вновь обрести человеческое лицо», – добавляю про себя). Шутливо подталкиваю его локтем: – Слабые духом никогда не завоюют сердце прекрасной дамы.

– Пшшла ты на хрен, – получаю в ответ.

Видя, что у меня вот-вот вырвется из ушей пар и я взорвусь, Карл поспешно сжимает ладонью мои пальцы и тянет меня к выходу.

– Я ведь чуть его не отдубасила, – горестно качаю головой уже снаружи. – С меня бы сталось.

На улице сразу овевает лицо вечерней свежестью.

– Значит, говоришь, слабые духом никогда не завою-ют сердце прекрасной дамы? – с насмешливым взглядом переспрашивает Карл. – А ко мне этот твой совет тоже относится?