Глава 32

Ну вот и Кардифф, столица Уэльса, – оживленный город-космополит. К тому же это и родина Эвана Дейвида, самое ее сердце – место, где его любовно называют знаменитым сыном родного края. За последние десять лет миллионы фунтов британских стерлингов были вбуханы в эту прежде безнадежно хиреющую местность, чтобы превратить ее в туристический город мирового значения, а также центр всей европейской культуры. Старинные торговые ряды, отстроенные еще в Викторианскую эпоху, а ныне заполненные модными дизайнерскими бутиками, стоят бок о бок с новыми, тянущимися к небу современными жилыми застройками, цены в которых заставят содрогнуться даже обитателей лондонского королевского боро Кенсингтон и Челси. Сказочный средневековый замок в центре города борется за внимание туристов со здешним музеем, хранящим богатейшую коллекцию импрессионистов – одну из лучших за пределами Парижа.

Все было ему таким вроде бы знакомым и любимым. И все же с каждым разом, как Эван возвращался домой, родные места казались ему все более далекими и чужими. Вот и теперь – незнакомый доселе указатель направлял его к какой-то очередной скульптуре из нержавейки.

На этот раз его приезд был приурочен к открытию нового театра Уэльской национальной оперы – здания, предназначенного для поддержки оперного искусства края, а также являющегося домашней сценой для Национальной оперной труппы Уэльса, той самой, что когда-то дала Эвану первую в его сценической жизни ведущую роль. И теперь, когда бы ни возникла у родной труппы надобность в его участии, он гарантированно готов был найти ей место в своем напряженном графике. В какую бы точку мира Эван ни отправился, нигде не принимали его так тепло и сердечно, как в этом городе с его щедрой душой. Его соплеменники-валлийцы уж точно знали толк и в празднествах, и в похвалах!

Облицованное чудесным валлийским серо-лиловым сланцем, хорошо перекликающимся с окружающим ландшафтом, здание театра с изогнутой нержавеющей кровлей – среди местных ласково прозванное «армадилло» – величественно стояло на самом краю новенькой, поражающей взгляд предпортовой застройки в Кардиффской бухте. Оно успело прочно укорениться в валийских сердцах как безусловная гордость нации. Красующийся на фасаде театра стих на валлийском, выполненный шестифутовыми буквами, воспевает художественную правду и вдохновение, рядом, уже на английском, выведено: «В этих камнях поют горизонты». Замечательное местечко для выступления, отметил Эван. И весьма удачный момент, чтобы возобновить старые связи.

Пока Эван обозревал открывшийся вид, Руперт занимался тем, что извлекал из лимузина их многочисленный багаж. Эрин заранее организовала их пребывание в Кардиффе, забронировав апартаменты в пентхаусе одного из жилых зданий, возвышающихся над портовым кварталом. Слегка солоноватый запах моря смешивался здесь с ароматом кофе, струящимся из множества кафешек и баров, что буквально усеяли район бухты.

Итак, приехал он сюда, чтобы исполнять главную партию в «Травиате» в паре с блистательной Ланой Розиной. И Эван до сих пор так и не удосужился ей позвонить, о чем Руперт сердито бурчал ему всю дорогу от Лондона.

На сегодня в планах еще значилась целая серия интервью для СМИ, а также неофициальная задушевная беседа на местной радиостанции Би-би-си. На завтра была намечена генеральная репетиция, после чего ожидался еще один сумасшедший день с прессой. Саму оперу должны были дать лишь через пару дней, чтобы голосовым связкам исполнителей выпала хоть небольшая передышка. Эван был вполне готов к тому, что, увидев его после столь долгого перерыва, Лана меньше всего на свете захочет поберечь голос. Эта женщина способна была переговорить всю Британию – да и Италию вкупе. Кто бы сомневался, что ей очень много чего хочется сказать Эвану – причем ему, разумеется, не получится даже вставить слово. Они не виделись и вообще не разговаривали с Ланой аж с последних репетиций «Травиаты». Где же довелось ей с тех пор побывать? Он едва мог припомнить, что она говорила ему на этот счет. Может, в Сан-Франциско? Или в Риме? Или же она выступала в нью-йоркском «Мете»? Страны и города вообще в последнее время все больше путались у него в голове, к тому же в случае с Ланой – по крайней мере, у Эвана – в разлуке сердце сильней любить не стало.

Эван решил, что, разобрав багаж, отправится на пробежку с Джейкобом, который, как и прочие, сопровождал его в поездке. Дело в том, что по прибытии сюда Эван внезапно обнаружил, что давние воспоминания сделались намного острее и напряженнее, и теперь ему требовалось хорошенько, как говорится, «поутюжить мостовые» в надежде задвинуть эти воспоминания в безопасное место. Хотя чем старше он становился, тем это представлялось все сложнее. Разве не противоречило это естественному ходу вещей? Разве с возрастом воспоминания не должны растрачивать былые блеск и яркость, оставаясь в сознании тонкими и призрачными, точно паутина? Для Эвана же, напротив, образы прошлого были слишком ясными и отчетливыми – и чересчур болезненными. Возможно, именно поэтому они и преследовали его так долго. Последний раз, еще до подготовки к «Травиате», он приезжал в Кардифф несколько лет назад – и никто, кроме него, потом не мог понять, почему же так долго и старательно Эван избегал появляться здесь снова.

В сердцах Эван пнул ботинком недавно выложенную плитку под ногами.

Дьярмуид тоже, как всегда, прибыл вместе с ним и теперь, негромко насвистывая, споро выгружал из машины свою переносную дорожную кухню. Единственный человек, которого не хватало в окружении Эвана, – это Ферн. Красивой, немного взбалмошной – и настолько разочаровавшей его Ферн. Он так не позвонил ей – и теперь решил, что не станет этого делать. Эван уже даже занес пальцы над кнопками сотового, однако не смог заставить себя их нажать. У него и без того дел по горло, чтобы усложнять себе жизнь завязыванием каких-то отношений.

Так он, собственно, и всегда предельно занят. Каков шанс, что у него вообще когда-либо найдется время на поиски будущей жены? Увы, за успех надо платить. И чтобы огромные залы до отказа набивались зрителями, приходится идти на определенные жертвы – видит бог, он это знает как никто другой! Те немногие женщины, что встречались на его пути, совершенно не способны были это оценить. С чего бы на этот раз все было иначе? Ферн вообще существовала за пределами его мира. Как он мог ожидать, что она сумеет понять, чем он живет, чем дышит? Ферн оказалась совершенно несведуща в оперном искусстве – ну полный ноль! – хотя при знакомстве с оперой и выказала живую неподдельную радость. Абсолютно ничего она не знала и о самом Эване. Так что все, пожалуй, сложилось именно так, как и должно было сложиться.

– Эван, – раздался сбоку голос Руперта, – давай-ка зайдем внутрь. Надо кое-что с тобой обсудить.

– Иди, я сейчас приду, – кивнул в ответ Эван своему агенту, менеджеру, своему единственному в мире другу.

– Смотри горло не застуди, – бросил через плечо Руперт и направился ко входу.

Эван еще раз окинул взглядом район бухты. Он постоянно пребывал в окружении людей – и все же в последние месяцы так часто чувствовал себя оторванным от мира. Что с ним такое творится? Неужели эта скорлупа, которую он с таким старанием создавал вокруг себя, все ж таки дала трещину? Конечно, состояла она из довольно хрупкой субстанции, скрепленной страданием и болью, и то, что она не сможет защищать его вечно, пожалуй, было изначально предсказуемо.

И почему до сих пор ощущение прикосновений Ферн, ее руки, обхватившие Эвана за шею, ее слезы радости, пролитые за него, снова и снова возникали на задворках его сознания, терзая его душу? Может быть, потому, что в те минуты Эвану показалось: настолько искренних переживаний он не наблюдал уже так давно, что затруднялся даже вспомнить. Как оказалось, он ошибся.

От ветра пощипывало веки, вызывая слезы на глаза. В студеном воздухе носились вечно жалующиеся на что-то чайки, и их надрывные крики болью отзывались в сердце Эвана. У него было все, что только можно получить за деньги, – так почему же так часто он ощущал пустоту внутри? Как такое могло быть, что, несмотря на миллионы поклонников по всему свету, он оставался вечно одинок?