Мама, расслабленная приличной порцией корвалола уснула за стенкой. А Виктор, подогрев еще чаю в электрическом самоваре, достав из холодильника половину сливочно-орехового торта, под названием «Нежность», нарезанной кружками копченой колбасы, маринованных маслят, сыра и соленых оливок, решил продолжить ночное бдение перед телевизором.

Гуси молчали, ночь была темна и тиха, но Виктор продолжал чувствовать себя неспокойно. Зловещий черный ромб никак не давал прийти разгулявшемуся воображению Виктора в нормальное состояние, и он из минуты в минуту взвинчивал себя множеством самых фантастических догадок и предположений. В целом, и догадки, и предположения носили достаточно мрачный характер, и вместе с нарастающим нездоровым возбуждением у моего друга катастрофическими темпами падало настроение.

Не помогали даже вкусные колбасно-сырные сэндвичи в прикуску с маслятами и оливками, не помог и последовавший за ними торт «Нежность» и янтарный ароматный чай «Липтон». Да и по телевизору демонстрировалась какая-то откровенная гадость. Нет-нет, он поглядывал на окна, снаружи плотно закрытые ставнями. Именно с целью проверить: а, действительно ли по-настоящему плотно закрыты ставни?

– Тьфу ты, черт! – выругался он шепотом на самого себя, неприятно удивившись возникшим неврастеническим симптомам, – Однако… а-я-я-яй! – Виктор сокрушённо покачал головой, не забывая, тем не менее, с аппетитом жевать сочный кусок торта «Нежность».

Аппетит у Виктора, к счастью, существовал как бы сам по себе – вне зависимости от складывавшихся внешних обстоятельств. А обстоятельства в этот вечер складывались, что называется, из ряда вон выходящими и выбивающими всегда уравновешенного Виктора напрочь из привычной психической колеи. Жизнь уж у Виктора складывалась, в отличие от моей так, что для каких-либо белых пятен в ней места совсем не оставалось и спрогнозирована она уже давно была в мельчайших деталях до самой смерти – и никаких лазеек для сомнительных случайностей…

Но… упитанный, добрый, уравновешенный Витя сделал еще один большой глоток «Липтона» и почти с мистическим страхом услышал то, чего подсознательно боялся услышать – гусиный гогот. Можно даже сказать – не гогот, а – вопль ужаса, дружным хором изданный гусиным стадом. Фарфоровая кружка выпала из ослабевших Витиных пальцев, и ароматный янтарный «Липтон» темным горячим потоком растекся по белой вышитой скатерти. Сердце Виктора сжалось дурнейшим предчувствием. Откуда-то даже прилетела мысль: «А стоит ли так рисковать из-за каких-то паршивых гусей?!» Но он не зациклился на ней, решительно встал на ноги и бегом (насколько позволили ему избыточный вес и габариты) бросился на помощь гусям, отчаянно скандирующим «SOS!!!”.

В сенях он повернул эбонитовую ручку рубильника, включавшего освещение птичника, и выскочил во двор, густо заросший мягкой зеленой травкой. Травка оказалась покрытой скользкой прохладной росой и Виктор, невольно заглядевшийся на луну, подернутую трупным зеленым налетом умершего и уже наполовину сгнившего чужого неземного света, проехался твердыми подошвами тапочек по предательской травке и шарахнулся навзничь, не сумев удержать равновесия. Еще в падении Виктор совсем невысоко и недалеко заметил огромного комара, пролетевшего по диагонали сверху вниз на ядовито-зелёном фоне круглого лунного экрана.

Размеры комара потрясли Виктора, он зажмурил глаза и заткнул уши, чтобы не слышать низкого басовитого гуденья, издаваемого чудовищным насекомым. О какой-либо опасности лично для себя Виктор не думал, пребывая в не совсем нормальной уверенности, что пятнадцатисантиметровый комар является плодом его воображения, расстроившегося за последние несколько часов. Когда он открыл глаза, комар, действительно, исчез, и пропало зловещее, басовитое гуденье, сопровождавшее полет адского насекомого.

– Господи!! – не имея в виду именно Бога, через всуе упомянутое имя Его выразил свое испуганное изумление мой друг.

Затем он медленно сел на сырой траве и активно начал вбирать ноздрями влажный воздух, явственно ощущая в нем какую-то совсем, совсем незнакомую примесь, неизвестно о чем напоминавшую – о чем-то грустном, красивом и безнадежном. Именно о таком неясном и неопределенном, безвольно сидя на густой мягкой травке, и думал Виктор в течение пяти-шести минут. А когда он очнулся, то гусиный гогот в птичнике достиг апогея и звучал для хозяина не утихающим гневным укором.

Виктор с трудом поднялся на ноги, его сильно, словно пьяного, качнуло влево, затем вправо, но все-таки ему удалось найти в себе силы не упасть и добраться до двери птичника. Сквозь дверные щели просачивался страшный сиреневый свет и вылетали души кем-то убиваемых (теперь Виктор нисколько не сомневался в этом) гусей. «Господи, спаси и сохрани!» – прошептал воинствующий атеист Виктор и распахнул дверь.

Главная ошибка моего друга заключалась в том, что он полагал, будто бы открывает дверь в птичник, а на самом деле перед ним распахнулась дверь терпингольца – одной из разновидностей апарца, как согласно специальной терминологии, принятой среди сотрудников секретного подотдела ФСБ «Стикс-2», именовались входно-выходные отверстия межпространственных тоннелей, соединяющих параллельные измерения. И в данном конкретном случае просто-напросто сильно не повезло как самому Виктору, так и, особенно, его гусям. И буквально, и образно выражаясь, Викторовы гуси улетели все до одного куда-то в гости к чертовой матери.

Он увидел уже утихавшую метель из белых перьев и услышал утихающее где-то в невообразимой дали печальное гоготанье, настолько печальное, что к горлу подступил противный комок и предательски зачесались глаза – Виктор с ужасающей ясностью представил себя на месте своих гусей, вместо родного тепелого птичника, очутившихся где-то в холодном незнакомом небе над чужими страшными туманными долинами, где звонко щелкали зубами голодные хищные белки, покрытые густой шерстью синевато-стального оттенка…

– Мы раз-зорились, мать! – обиженно и зло крикнул Виктор в пустоту птичника и дальнейшее существование на планете Земля показалось ему потерявшим всяческий смысл…