Несмотря на категоричное утверждение Аймангера, что вне апарца для людей не осталось шансов выжить, со мной, во всяком случае, в первые минуты ничего опасного для жизни не случилось. А как бы даже напротив – жизнь показалась мне, когда я выскочил на крыльцо, веселым, радостным и беспечным процессом, никогда не заключавшим в себе зловещих подтекстов. Лишь только я ступил на крыльцо, покинув темные сени, как в разгоряченное лицо мне дунул тёплый ласковый ветер, наполненный терпкими душистыми ароматами бескрайних неземных прерий и бездонных болот, заросших плотоядными цветами.

Аромат растений Алялватаски оказался настолько насыщенным, что у меня на какой-то миг закружилась голова, я покачнулся и вынужден был ухватиться за перила, успевшие покрыться влажной и немного липкой плесенью. Я еще подумал: ни эта ли янтарно светившаяся плесень издавала столь резкий и сильный аромат, откровенно вызывавший у меня сладкую грусть по тем неведомым далям, о существовании которых я совсем не подозревал до сегодняшнего вечера, и которые навряд ли мне суждено было когда-либо увидеть. А перед глазами моими, между тем, мелькали яркие лиловые, смарагдовые, фиолетовые, изумрудные, нежно-желтые и багрово-алые бесформенные пятна.

Я крепче сжал рифленую рукоятку тяжелого пистолета и повнимательней вглядевшись в разноцветных тварей, хаотично и как-то ошарашено ползавших по обширному двору, с фаталистическим спокойствием понял, что мне до больницы не добраться и, по большому счету – так до конца жизни и не догадаться об истинных причинах собственной гибели. Все было сном, дьявольским наваждением, вылетевшим из могилы, раскопанной алчными цыганами, и я беспомощно барахтался в этом потоке галюциногенных событий, увлекавшем меня в бездну невообразимых бедствий. Всегда такое понятное и милое моему сердцу бытие стремительно размывалось ослепительным и прекрасным, но не менее ужасным от этого, бредом.

Я зажмурил глаза и очень ясно представил Раду в больничной палате, залитой неземным фантастическим светом, разрисовавшим голые стены палаты сложными узорами из причудливо переплетавшихся и изгибавшихся теней. В ее огромных широко распахнутых глазах, наблюдавших за хороводами живых теней, наверняка застыло холодное равнодушие безумия…

Не в силах созерцать открывшегося видения, я раскрыл глаза, и сплюнув на возможные последствия, стараясь не смотреть под ноги, бросился через двор к полураскрытым воротам. Под ногами, пока я бежал, постоянно что-то хрустело, и от хруста этого мне хотелось заткнуть уши. Но, как бы там ни было, я сумел миновать двор без малейшего для себя ущерба и выбежал за ворота проклятого дома с твердым намерением никогда сюда не возвращаться.

За воротами, что меня немало ободрило, пахло почти по-земному: не было того удушающего навязчивой грустью сладкого аромата, заполнявшего апарц. А самое главное – я увидел невредимые джипы и «Мерседес», своими полированными поверхностями отражавшие диковинный свет выползавшего из-под земли чужого абсолютно враждебного мира. Дверца одного из «Хаммеров» оказалась приоткрытой, и сиденье водителя при этом пустовало. Водителя, вообще, ни вблизи, ни в дали не наблюдалось, как и остальных членов группы. Стараясь сильно не задумываться об их вероятной судьбе, я прыгнул за руль «джипа», включил зажигание и сорвал дивную американскую машину с места на почти бешеной скорости.

Врубив все шесть фар на полную мощность, я погнал джип вперед по улочке, состоявшей из пустых, темных и мертвенно тихих домов, где, наверняка, уже никто не поселится после прошедшей ночи. В мощном световом тоннеле, построенном сквозь ночную темень шестью фарами «Хаммера», мелькали одинаково голые доски высоченных заборов, редкие деревца возле ворот и кучи какой-то дряни – не то шлака, перемешанного с землей, не то палых листьев. И самое плохое – остро, хотя и внешне совершенно бессимптомно, чувствовалось, что люди больше за этими заборами не живут.

Об апарце, Сергее Семеновиче, оставшемся там, об Аймангере я старался не думать и не решался поглядывать в зеркало заднего вида, совсем не желая видеть оставшегося позади меня пейзажа. Впрочем, пейзаж, мчавшийся мне навстречу со скоростью восемьдесят километров в час, меня также особо не радовал: в его патологической безлюдности невидимо пульсировала какая-то жутковатая тайна, в любой момент готовая превратиться в кошмарную явь.

Как-то я вполне профессионально успевал реагировать на постоянные крутые повороты улочки, за каждым поворотом ожидая увидеть притаившихся мальхургов или то огромное величиной со старого тетерева, насекомое, сидевшее на вершине чьего-то забора, когда мы только ехали сюда. Но нет – ничего нового не припасали для меня темные крутые повороты. Мальхурги, по всей видимости, чего-то испугались и поскорее вернулись обратно в свою Алялватаску, заодно прихватив всех жителей Цыганской Слободы – может им там для полноты счастья как раз цыган и не хватало.