Мы наблюдаем, как она пялится на кукольный дом. Морщит лобик, хмурит бровки. Мы замечаем ее реакцию: до нее начинает доходить.

Потом она что-то бормочет. Мы видим, как шевелятся ее губы, но не можем расслышать ни единого слова. Не важно. Какая разница, что она там лопочет? Важно лишь одно.

Она узнала.

Не все, но достаточно много. Не «Как?» или «Зачем?», хотя и это вскоре станет для нее очевидным, но «Кто?». Это действительно самое важное. Остальное – история. То, что уже случилось.

Да, остальное – не более чем произошедшие события. Значение имеет лишь «Кто?», и если она это знает, она знает достаточно.

Более чем достаточно. Даже слишком много.

Печальный вздох готов сорваться с наших губ. Все шло так хорошо, и на тебе. У девочки все-таки сохранились обрывки воспоминаний. Туманных и бессвязных, но тем не менее. Вероятно, она очнулась на мгновенье, когда мы ее переносили. Но кто же мог знать? Никому неизвестно, как именно работает память. Что нам запомнится, а что забудется навек. Что удастся стереть с помощью медикаментов, а что – нет. Даже страдающие болезнью Альцгеймера, чей разум практически разрушен, могут вдруг вспомнить солнечный денек, проведенный в далеком детстве, на речке, с давно умершей бабушкой. Вспомнить так отчетливо, что решишь, будто им все еще десять лет. Мы знаем это на примере собственной матери, которая всплывала из темного омута деменции и вела беседы с людьми из прошлого, пока вновь не погружалась в тревожную муть настоящего. Когда мы ее убили, это стало облегчением для нас обеих.

Это был один из поступков, который надлежало совершить, трудный, но правильный. Очередное необходимое зло. Как и другие наши поступки. Они все, все были необходимыми и правильными, но люди не способны этого понять. Потому-то нам и приходится скрываться от косного мира.

Так ли удивительно, что девочка запомнила кое-какие детали? Пожалуй, нет. Особенно если дело касается таких предметов, как кукольный дом. Это именно то, за что может зацепиться детский разум: что-то большое и очень-очень интересное.

Проклятье. Мы должны были это учесть. Нам становится обидно. Все шло так хорошо. Просто идеально. Чересчур идеально.

Впрочем, не важно. «В каждой жизни должен дождь пройти однажды», – как любила повторять наша матушка, прежде чем ее разум угас и нам пришлось положить конец ее прозябанию.

Нам следовало действовать. Принять трудное решение. Точно так же, как и сейчас. Мы должны действовать, и в том, что нам нужно сделать, нет ничего особенно сложного. Следует принять соответствующие меры. Дела шли хорошо, но мы были заранее готовы к тому, что если что-то пойдет не так, придется принимать меры.

И вот этот момент настал.

Надо действовать.

Наша невестка медленно поворачивается к нам. Ее коровье лицо искажено ужасом.

– Иди в дом, – говорим мы. – Иди и попрощайся с Анной.

– Иди в дом, – проскрипела Эдна. – Иди и попрощайся с Анной.

При этом она улыбалась, и в ее улыбке сквозила настоящая теплота. Эдна была расслаблена, вела себя дружелюбно и спокойно. Можно даже сказать, участливо. Джулия уже наблюдала подобное раньше. Когда свекровь вдруг становилась просто очаровательной. Она действительно становилась очаровательной, когда ей это было нужно, когда решала, что собеседник это заслужил. Но на сей раз Джулия не чувствовала сожаления из-за того, что Эдна не всегда так с ней обращается. Внезапная теплота свекрови напугала ее до дрожи. Она поняла, что это лишь удобное прикрытие для человека, который вообще не испытывает никаких чувств.

Для женщины, похитившей собственную внучку.

Вот что скрывала эта теплота. Эдна не просто воспользовалась ситуацией и очернила Джулию, чтобы ее сын получил опеку над дочерью. Она создала эту ситуацию сама. Похитила Анну, дабы показать всему свету, насколько безответственна Джулия. Заставила своего сына страдать от мыслей, что его единственный ребенок может быть убит, или продан в рабство, или стал жертвой педофилов. Звучит невероятно, но ведь Эдне не впервой: точно так же она попыталась оболгать Лауру, добиваясь, чтобы Саймон бросил жену.

Но то, что она совершила сейчас, было в сто раз хуже. Это был поступок настоящей безумицы.

Джулия знала, что ей надлежит теперь сделать. Войти в дом, спасти свою дочь, позвонить в полицию и уехать в отель, где Эдна не сможет их разыскать. Она понятия не имела, как полиция сможет доказать, что Анну похитила Эдна. Не знала даже, будут ли они этим вообще заниматься. Сейчас это все было не важно. Анна не могла ни минуты оставаться в этом доме, Джулия никогда больше не оставит ее наедине с Эдной.

– Это была ты, – сказала Джулия. – Это твоих рук дело.

– О чем ты? – удивилась Эдна. – Что еще я натворила?

– Сама знаешь. Прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

Эдна приподняла бровь, искривив губы в недоуменной ухмылке.

– Боюсь, что не понимаю. Почему бы тебе меня не просветить?

– Пошла ты на хрен, – ответила Джулия и двинулась на выход. Эдна отступила. Джулия боялась, что та преградит ей путь, и испытала внутреннее облегчение. В конце концов, что может сделать свекровь? Ей под семьдесят, на тридцать лет больше Джулии, так что, сцепись они врукопашную, у нее не будет ни единого шанса.

За спиной раздался голос Эдны, но на этот раз теплоты в нем не было.

– Это ничего не меняет, Джулия. И ты сама это понимаешь.

Джулия резко обернулась.

– Нет! Это все меняет! Но ты можешь попытаться объяснить свою позицию полиции.

– А что сделает полиция? Примется искать следы ДНК Анны в моем доме? Или в гараже? О, они их найдут, и во множестве. Анна же здесь живет. Доказать, что девочку похитила я, – невозможно. Или ты думаешь, что им будет достаточно обрывков ее воспоминаний?

– Их достаточно для меня.

– Не сомневаюсь. Но ты – не суд. Словам Анны – грош цена. Ей пять лет, и она находилась в шоке.

– А что ты будешь делать, если она вспомнит еще что-нибудь? Посмотри в лицо фактам. В самом крайнем случае полиция обшарит твой дом. Тебе действительно этого хочется? Ты так уж уверена, что уничтожила все следы? Я, конечно, не знаю, что ты делала и как, но учти: что-нибудь находится всегда. Всегда, Эдна. Может, кто-то тебя заметил у школы или твоя физиономия попала на камеру наблюдения как раз тогда, когда ты якобы находилась дома и чинила протекшую трубу. Полиция проверит каждое твое слово и распутает всю историю, узелок за узелком. Достаточно будет поймать тебя на одной лжи, на одной крохотной лжи, чтобы с тобой было покончено. Думаешь, ты непотопляема? Это не так.

– Не знаю, не знаю…

– Не знаешь? То есть ты полагаешь, что общие правила на тебя не распространяются? Или не думаешь, что должна играть по тем же правилам, что и остальные?

Эдна как-то с грустью покачала головой.

– Да, – сказала она, – не думаю.

– Правда? Ладно, скоро мы это выясним. Я же иду за своей дочерью.

Джулия вошла в дом и направилась в кухню. Дверь туда была приоткрыта, слышалось, как Анна разговаривает сама с собой, играя в одиночестве в унылом, холодном доме Эдны. Больше ей этого делать не придется. Это время безвозвратно ушло.

Джулия представила, как они едут домой, и Анна, сидящая на заднем сиденье, спрашивает: «Мамочка, что случилось? Почему мне нельзя было остаться в доме у бабушки?» – «Ты больше никогда не будешь там оставаться, – ответит ей Джулия. – Ты будешь всегда жить с мамочкой».

По спине пробежал холодок.

А как Брайан воспримет мысль, что Анну похитила его собственная мать? Что, если он знал все с самого начала? Вдруг он тоже в этом замешан? Вряд ли. При всех своих недостатках подобного он бы не совершил, не стал бы подвергать Анну опасности. Да и зачем ему? А Эдне зачем было? В чем тут смысл? Или свекровь действительно сошла с ума?

Ладно, со всем этим она разберется по ходу дела. А прямо сейчас ее волнует другое. Сейчас она должна забрать свою дочь домой.