Часть II
Впоследствии

Дело сделано.

Мы взяли девочку и отвезли на придорожную стоянку у четырехрядной автострады в пятидесяти милях отсюда. Мы выбрали это место несколько дней назад. Оно привлекло нас тем, что от дороги его загораживал ряд деревьев, а с другой стороны тянулись бесконечные поля. Можно было спокойно все спланировать, осмотреть каждый закуток. Площадка подходила идеально.

Она располагалась на прямом участке автострады, так что мы могли все видеть на милю-две в обе стороны. Убедившись, что никого нет, мы подняли обмякшее тельце с заднего сиденья и отнесли на автобусную остановку.

Положили спящую девочку в уголке скамейки. Когда мы уходили, она чуть-чуть пошевелилась, приходя в сознание. Это хорошо. Значит, скоро проснется, выберется оттуда и попадется кому-нибудь на глаза.

А мы уехали прочь, никем не замеченные. Что и неудивительно. У нас истинный талант к такого рода вещам. Талант, которым мы не раз пользовались, когда нам это было нужно. Грамотное сочетание хладнокровия и расчетливости. И того и другого нам не занимать.

Мы боимся лишь одного. Того, что находится вне нашего контроля. Вдруг человек, обнаруживший девочку, окажется не столь благородным, как мы? Увидит одинокого ребенка, которого все так и так ищут, решит, что ее можно безнаказанно забрать себе, вместо того чтобы отвезти в полицию. Маловероятно, но не исключено. Каких только подонков нет на свете.

Да, далеко не все такие, как мы. Доверять нельзя никому. Сторонний наблюдатель может решить, что между нами и ними никакой разницы: мы похитили девочку, и они похищают или убивают. Но это не так. Они – жестокие, подлые преступники. Наш же поступок – нечто совершенно противоположное. Это великое деяние. Абсолютно необходимое. Верное. Впрочем, не стоит ожидать, что нас поймут.

У нас мелькнула мысль спрятаться неподалеку и убедиться, что с девочкой все будет в порядке, но это слишком рискованно. Нет, мы должны были предоставить девочку ее судьбе. Это, конечно, было рискованно, но мы все рассчитали. Все, что нам оставалось, – это уповать на свой план.

И мы на него уповаем. Поскольку мы хотим, чтобы девочка вернулась домой целой и невредимой.

Часть дела была сделана. Но это всего лишь начало.

Самое важное только начинается.

Джулия проснулась от пульсации в голове. Кто-то сунул ей в череп здоровенный барабан и теперь яростно пинал его окованным носком ботинка.

«Что, черт возьми, со мной происходит? – подумала она. – Откуда похмелье?»

А, снотворное, запитое водкой. И тут она вспомнила о телефонном звонке Уинн. Об Анне.

Уинн сказала, что Анну нашли, что она в порядке.

Сердце страшно забилось, Джулия постаралась взять себя в руки. Ей и раньше снилось, что Анна вернулась домой. Однако на сей раз воспоминание о телефонном звонке было чересчур отчетливым для сна. Хотя может быть, это от алкоголя пополам с таблетками? Совместно с безумным желанием вновь обрести дочь.

За окном было светло, вроде бы – позднее утро. Получается, снотворное вырубило ее на всю ночь. Щурясь от яркого света, Джулия принялась вспоминать, что именно произошло.

Она лежала на кровати. Это было странно, таблетки она принимала не в спальне. Выходит, кто-то перенес ее сюда. А еще это означало, что рядом – ванная, а там – вода. Пить-пить-пить. Чистой, прохладной, живительной влаги.

И тут она окончательно все вспомнила. Обрывки воспоминаний сложились в картинку. Горький вкус таблеток. Обжигающая горло водка. Телефонный звонок, затем еще один. Голос Уинн.

«Миссис Краун, мы нашли Анну».

Очередной сон. Она попыталась его отогнать, но он оказался настойчив. Тяжелое последствие алкоголя и таблеток. Но как же он настойчив! И так реален…

Джулия открыла глаза и посмотрела в потолок.

Нет, это не сон. Анна жива. Каким-то образом Джулия знала это совершенно точно. Что-то изменилось в ее теле.

Анна жива.

Откинув одеяло, спустила ноги на ковер. Вскочила с кровати. Слишком быстро, кровь резко отлила от похмельной головы. Джулию замутило, она присела на край постели.

Снизу донесся смех. Смеялся мужчина. И она знала этого мужчину. Это был ее муж, Брайан. Его смех повторился, снова и снова.

Брайан смеялся, а смеяться он мог, только если…

– Анна! – закричала Джулия.

Крик вышел тонким и ломким. Она откашлялась.

– Анна!

Наступила тишина. Затем послышался быстрый топоток по лестнице. Она знала этот топоток. Ее всегда удивляло, что такое маленькое и хрупкое существо, как ее дочь, может топать громко, словно слонопотам.

– Анна, – прошептала она. – О господи, Анна, это ты?

Она все не верила, не решалась поверить до тех пор, пока дверь спальни не распахнулась и на пороге не появилась дочь. Улыбающаяся и прекрасная. Анна во всей своей красе, ее дочь, ее дитя, любовь всей ее жизни возникла в дверном проеме, пронеслась по ковру и кинулась наконец в материнские объятия.

Джулия крепко обхватила свою дочь.

Как в эту минуту, она не чувствовала себя еще никогда. Все: запах дыхания дочери, тепло ее тела, вкус ее слез, звук голоса, повторявшего: «Мамочка, мамочка!» – когда та бежала к ней, – все это было слишком реальным. Как будто глаза, уши, кожа Джулии не доверяли тому, что видели, слышали и ощущали, и принимались всматриваться, вслушиваться и ощущать, боясь обмануться. Джулия видела трещинки на дрожащих губах дочери, рассматривала волоски на ее голове, изгибы ее маленьких ушек. Как же она любила все это.

То же самое было в тот день, когда дочь родилась. Акушерка положила ей на опустевший живот крошечное, хнычущее, покрытое кровью и слизью незнакомое существо. И Джулия мгновенно его полюбила. Она до сих пор все помнила так, словно это случилось не несколько лет, а несколько минут назад. До сих пор эти воспоминания были самыми яркими, значительными и счастливыми в жизни Джулии.

Но они не могли сравниться с тем, что Джулия чувствовала сейчас.

Тогда она радовалась обретению чего-то восхитительного. Теперь же она обрела дочь заново. Она спускалась в ад, почти потеряла единственную ценность, делавшую ее матерью, – родную дочь. И что самое страшное, потеряла по собственной вине. Она так низко пала, что захотела убить себя, и тут дочь к ней вернулась. Переход от полного отчаяния к неистовому восторгу был невероятным. Сжимая в объятиях дочь, Джулия сознавала, что она – одна из очень немногих, познавших на собственном опыте подобные крайности. Да, очень и очень немногим удалось такое испытать.

Прижав Анну к груди, она поцеловала ее в щечку. Анна похудела, плечи резко выступали под одеждой, черты лица заострились, но девочка радостно улыбалась, обнимая свою маму. Она была в порядке, жива, здорова, вернулась домой, и только это имело значение.

– Я никогда больше тебя не отпущу, Анна, – сказала Джулия. – Обещаю. Никогда больше не отпущу.

– Джулия! Джулия! – послышался из коридора голос Брайана.

С тех пор как Анна исчезла, он не переступал порог их бывшей супружеской спальни, по крайней мере, насколько Джулии было известно.

– Папочка, – сказала Анна, поднимая голову, – иди к нам. Давайте все ляжем и обнимемся.

Наступила неловкая пауза.

– Даже не знаю, – пробормотал Брайан, – я…

– Ну, папочка!

Брайан шагнул вперед. Под его запавшими глазами еще темнели круги, но лицо просветлело, чего не было со дня пропажи.

– Входи, входи, – пригласила Джулия, отодвигаясь. – Ложись рядом.

Брайан нерешительно пересек комнату и прилег, опершись на локоть, с той стороны кровати, на которой прежде спал рядом с Джулией. Протянул руку и дотронулся до дочери. Та отвернулась от Джулии, обняла его за шею.

– Папочка, я тебя люблю, – сказала она.

– Я тоже тебя люблю, – прошептал тот. – Очень-очень.

На какое-то мгновение Джулия задалась вопросом, не была ли она слишком строга к Брайану. Может быть, он лучше, добрее, полноценнее как отец и муж, чем ей представлялось? Не ослепил ли ее воображаемый свет нарисованного в голове идеала, затмив скромный огонек реального человека и тех качеств, которые можно было все еще в нем увидеть, если бы только Брайану удалось выбраться из сумрачного леса, разведенного вокруг него матерью?

Джулия коснулась его локтя и улыбнулась.

– Брайан, она вернулась.

– Да, – отозвался он, выворачиваясь из-под ее руки. – Удивительно. Настоящее чудо.

– Но где она была все это время?

– Никому не известно. Сегодня утром она проснулась на автобусной остановке и зашла в газетный киоск. В Тарпорли. До того никто ее не видел.

Сегодня утром. Пока Джулия накачивалась водкой, ее дочь возвращалась в мир. Она посмотрела на будильник. Три часа дня. То есть она проспала шесть часов. Не важно. Главное, что Анна здесь.

– С ней все в порядке?

– Физически? Да. В полиции сказали… – Он замолчал и показал взглядом на дочь. – Потом поговорим, ладно? Так будет лучше.

– Хорошо.

– Ты бы спустилась вниз, скоро приедет Уинн, а тебе еще переодеться надо.

Анна скатилась с Брайана:

– Можно я останусь с тобой, мамочка? Можно?

– Ну, конечно, можно, – Джулия притянула дочь к себе.

Та была такая теплая, такая настоящая, такая живая. Джулия уже не надеялась, что когда-нибудь вновь ее увидит. Смирилась с пропажей Анны, утянувшей за собой все, что придавало смысл и цель ее жизни. Немного пожив без дочери, зато с гнетущим сознанием своей вины, Джулия поняла, что не смогла бы так жить.

По рукам побежали мурашки. Она сжала Анну еще крепче, возблагодарив пульсирующую боль в висках, по которой только и понимала, что жизнь продолжается и она обнимает дочь, только что вернувшуюся домой.

Однако при всей этой радости, одна мысль не давала покоя.

Кто и для чего похитил ее дочь? Рисковал, увозя средь бела дня, сумел укрыться от британской полиции (да что там британской – интернациональной!). И все это только затем, чтобы просто вернуть девочку через неделю?

Если бы злоумышленников поймали, легко бы они не отделались. Убей они или продай Анну, тогда, по крайней мере, все было бы логично: либо они получали удовольствие от убийства, либо – деньги от продажи. До тех пор, пока у полиции нет никаких зацепок, похитители могут чувствовать себя в полной безопасности. Отправная точка на первый взгляд очевидна: заметили ребенка, оставленного без присмотра, и похитили.

В действительности все было не так. Сначала рисковать, похищая девочку, а потом рисковать, возвращая ее? Для чего? Что они с этого будут иметь? Бред какой-то. Чего-то тут явно недоставало, какого-то звена. Но какого?

И это ее нервировало. Что, если это не было случайностью? Что, если Анну выбрали сознательно?

Анна завозилась – Джулия слишком крепко прижала ее к груди.

– Мам, ты меня сейчас раздавишь.

– Прости, солнышко. Просто никак не решусь тебя отпустить.

И она не отпустит. Потому что если Анну выбрали не случайно, значит, для этого была некая причина. Тогда все еще далеко не закончилось.

Тот, кто это сделал, никуда не делся, и смысл содеянного был известен только ему.

И может быть, как раз сейчас он планирует следующий удар.

– Миссис Краун, я так за вас рада. Это самое настоящее чудо, – с улыбкой произнесла Уинн.

Эта улыбка стала первым искренним движением, замеченным Джулией на ее лице. Впрочем, Уинн была все той же: уравновешенным, жестким профессионалом своего дела. Никому не под силу выполнять подобную работу и оставаться совершенно бесстрастным, но если ты не в состоянии держать эмоции в узде, то не будешь способен ее выполнять. Если размякнешь, твоя работа тебя сожрет.

И то, что Уинн теперь улыбалась широко и спокойно, с видом явного облегчения, показывало, что она – человек.

– Спасибо, – поблагодарила Джулия. – Спасибо вам за все, что вы сделали.

Они втроем сидели в гостиной. Волосы Джулии были еще влажными после душа. Она чувствовала себя получше, хотя головная боль не утихала, несмотря на два порошка ибупрофена. Только это не имело значения. Мир вновь сиял яркими красками. Анна спала, положив головку на колени матери.

– Хотелось бы ответить, что мы просто выполняли свой долг, но увы, – Уинн пожала плечами, – никакой нашей заслуги тут нет. Девочка просто… Просто вернулась.

В курс дела Джулию ввел Брайан. При всей грандиозности события рассказывать было почти не о чем. В девять утра в полицию позвонил киоскер из чеширского Тарпорли и сообщил, что к нему только что зашла девочка, заявившая, что ее зовут Анна Краун, что она хочет кушать и к мамочке. Киоскер дал ей шоколадный батончик, напоил чаем, и вот, значит, звонит в полицию. В пятнадцать минут десятого девочку забрали местные копы, к десяти она уже была в отделении, где ее ждали Брайан и инспектор Уинн. Пока ее мамаша валялась дома в отключке, хотя никому об этом знать не следует.

Анна была в полном порядке. Немного похудела, но цела, невредима и даже весела. Ее заинтересовало полицейское отделение, она попросила показать ей камеры, где сидят самые настоящие злодеи, и одна из полицейских отвела ее туда. Девочка вернулась с мороженым, купленным в столовой. Она объявила Брайану, Уинн и осматривавшему ее врачу, что когда вырастет, станет полицейским.

– Полицейской, – поправила ее Уинн.

– Нет, – отрезала Анна. – Полицейским.

– Боюсь, это я виновата, – рассмеялась сопровождавшая ее женщина. – Сказала ей, что я шоколадное мороженое почти не ем, а мужчины-полицейские лакомятся им с утра до вечера.

В общем, с Анной было все хорошо, за исключением одного обстоятельства: она не помнила, что с ней происходило. Не имела представления, кто ее похитил и где провела эти дни. Помнила только, как проснулась на автобусной остановке, перешла через поле, за которым увидела дома, что замерзла и хотела в тепло. Осторожные, но настойчивые расспросы Уинн (кто ее забрал, мужчина или женщина, какого роста, с приятным голосом или страшным) ничего не дали. Анна не помнила ни единой детали.

Джулия спросила, как такое может быть.

– Вероятно, ее пичкали какими-то лекарствами, воздействующими на память, – ответила Уинн. – Такой дряни полно.

Джулия на секунду задумалась, что же такое творили с Анной, что потребовалось стереть ей память? Но постаралась отогнать от себя подобные мысли, хотя знала, что потом, ночью или под утро, они вернутся. Вариантов произошедшего с дочерью у нее было несколько, один хуже другого.

– Позже с ней побеседует детский психолог, – сказала Уинн, – однако непохоже, что Анна перенесла эмоциональную травму.

Признаков сексуального насилия тоже не было. Это еще ни о чем не говорило, но если что-то подобное и имело место, следов на теле девочки оно не оставило. Джулию этот факт одновременно успокаивал и тревожил. Отсутствие явных примет сексуального насилия, конечно, утешало, но ей нужно было знать наверняка. Идея о том, что некто надругался над дочерью, не оставив никаких следов, радовала мало.

– То есть вы не представляете, кто ее похитил? – спросила она. – А на ее одежде ничего не осталось? Каких-нибудь волокон или ДНК?

– Ничего, – покачала головой Уинн. – Некто проделал прекрасную работу, уничтожив все улики. Одежда Анны абсолютно чиста. Я считаю, что, одевая девочку, похититель воспользовался перчатками и не снимал их до того момента, когда бросил Анну на автобусной остановке.

– Понятно. То есть никаких улик?

– Практически. – Уинн сделала глоток чая.

– Но расследование, надеюсь, продолжится? – спросил Брайан.

– Само собой, – инспектор как-то неуверенно взглянула на потолок, затем перевела взгляд на Джулию. – Нам обязательно надо найти того, кто это сделал.

– Боитесь, что он может повторить? – поняла Джулия.

– Именно. И еще… Ситуация крайне нестандартная. Никогда не слышала ни о чем подобном. Я бы чувствовала себя куда спокойнее, зная, что преступник за решеткой.

– Верно, – встрял Брайан. – Украденных детей находят редко. Разве что через много лет.

«Ну, конечно, он теперь у нас известный эксперт», – подумала Джулия. Не очень приятно сделаться экспертом в таких вещах, но в конце концов теперь это просто знание и опыт.

– Вы правы, – подтвердила Уинн. – Чтобы ребенок вернулся совершенно невредимым – неслыханное дело.

– Может, они нас просто пожалели? – предположила Джулия. – Посмотрели пресс-конференцию…

– Не исключено, – согласилась Уинн весьма скептическим тоном. – Но наверняка это неизвестно. По сути, мы вообще мало что знаем. Например, нам неизвестен мотив. Зачем рисковать, похищая ребенка, если ничего с ним делать не собираешься?

– Вы думаете, за всем этим кроется нечто большее? – спросила Джулия. – Что еще ничего на кончилось и мы в опасности?

«Даже если бы все закончилось, мне уже ни горячо ни холодно», – подумала она, остаток жизни ей придется прожить в страхе, что все повторится вновь.

– У случившегося должна быть какая-то причина, – ответила Уинн. – Это меня очень беспокоит.

– Но что это за причина? – воскликнула Джулия. – Все выглядит совершенным бредом. Разве что… Не знаю, может быть, они просто развлекались? Ждали, просчитывали, а потом – раз! – налетели, как ястребы, и схватили ее? Скажем, проверяли, можно ли похитить ребенка в самых неподходящих обстоятельствах?

Чувство собственного бессилия просто обескураживало. Как она сможет защитить своего ребенка от неведомой, таинственной угрозы? Если бы инспектор предложила ей взять новое имя и переехать в Австралию, Джулия не раздумывала бы ни секунды. Ей хотелось уехать отсюда как можно дальше, чтобы растить Анну в безопасности. Может, действительно попросить Уинн об этом?

– У вашего дома будет дежурить патрульная машина, – сообщила та. – По крайней мере, до тех пор, пока ситуация на прояснится.

Джулия кивнула, чуть успокоившись.

– А пресса? – вспомнила вдруг она. – Они все еще тут околачиваются?

– Нет, мы их спровадили. Не нужно, чтобы вам сейчас трепали нервы. Не поручусь, что они не вернутся, но, надеюсь, к тому времени ажиотаж поутихнет. Появятся новые истории и свежие жертвы, в которые они вцепятся зубами и когтями.

– Поломав жизни своим жертвам, – заметил Брайан. – Стая вонючих стервятников.

Анна на коленях у Джулии шевельнулась. Ее ротик приоткрылся, веки подрагивали, словно ей снился сон. «Что же тебе снится? – подумала Джулия. – Не тот ли, кто тебя похитил? Не сидит ли он сейчас в твоей головке, совершенно для меня недоступный?»

– И что дальше? – Джулия посмотрела на Уинн.

– Продолжится расследование. Я бы посоветовала вам внимательно наблюдать за Анной. Девочка может сказать что-то такое, что будет нам полезно. Память – странная штука. Может вернуться в любой момент. – Уинн посмотрела на Брайана. – Если вы что-нибудь узнаете о вашем отце, не забудьте, мы сильно жаждем с ним побеседовать. В остальном же живите по возможности обычной жизнью.

Брайан начал приподниматься, но Уинн жестом попросила его оставаться на месте.

– Сидите-сидите, я сама найду дорогу, – сказала она, направляясь к входной двери, но прежде, чем выйти, оглянулась. – Мистер и миссис Краун, я бы хотела вам сказать, что счастлива за вашу семью. Вы снова все вместе. Спокойной вам ночи.

Входная дверь щелкнула, и стало тихо. Джулии почудилось, что впервые за прошедшую неделю в доме было по-настоящему спокойно. Нет, тихо тут было не раз, но та тишина гремела в ее ушах, вопя об отсутствии Анны. К тому же тишине мешало жужжание в голове Джулии. В ее мозгах непрерывно вращались шестеренки, переключаясь с воспоминаний об Анне к невыносимому страху за дочь (где она? что с ней?), а затем к убийственному чувству вины.

Теперь же Анна спала у нее на коленях, и в тишине было лишь спокойствие.

– Ты не отнесешь ее в кроватку? – спросил Брайан.

– По-настоящему надо бы, но… – Джулия посмотрела на Анну, и любовь к дочери охватила ее с новой силой. – Не могу себя заставить с ней расстаться.

– Понимаю. Сам все поверить не могу, что она вернулась. Я уже не надеялся… то есть надеялся, конечно, но до сих пор не смею поверить, что она дома. Ну, ты понимаешь.

– Еще бы, – сказала Джулия, действительно понимая, что пытается описать Брайан.

Подобное чувство неверия и вместе с тем удивления возникает, когда вы едва не врезались в столб или чуть не совершили еще какую-нибудь колоссальную глупость. Вы поверить не можете своему счастью и не можете выразить его словами.

Последовала долгая, многозначительная пауза.

– Нам все-таки нужно поговорить, – произнес Брайан.

– О нас?

– О нас. И о тебе, в частности.

– А что со мной?

– Я обнаружил тебя на диване, а рядом стояла бутылка водки и валялось снотворное. Меня это беспокоит.

– Не беспокойся обо мне. Я в порядке, – сказала Джулия, почувствовав стыд.

– Ты собиралась убить себя. Я бы не назвал это «быть в порядке».

– Нет-нет, – замотала головой Джулия. – Все было совсем не так. Никакое это не… Не собиралась я себя убивать. Просто хотела заснуть. Передохнуть хоть немного.

Он явно не поверил.

– Брайан! – с негодованием воскликнула Джулия. – Не было никакой попытки самоубийства! Неужто ты так подумал?

– Ну, раз ты настаиваешь. Просто выглядело все именно так.

– Если бы я собиралась покончить с собой, я бы это сделала, – отрезала Джулия. – И двумя таблетками не ограничилась бы. Сожрала бы их все, – она покачала головой. – Это просто смешно. Самое забавное, я об этом подумывала, но сделать… Нет-нет, пока оставался хоть малейший шанс на возвращение Анны – никогда. И она вернулась, Брайан. Вот о чем нам надо говорить, а не о придуманном самоубийстве.

– Ладно, дело твое. Мне есть что тебе сообщить и помимо.

– Ну, так вперед. Выкладывай как на духу.

– Нам нужно заключить соглашение. Для оформления раздельного проживания.

– Прямо сейчас? Подождать никак?

– Никак. Лучше сейчас.

– Хорошо. И что ты предлагаешь? – ответила Джулия, не сводя глаз с лица спящей Анны. Теперь, когда дочь находилась в ее объятиях, ничто не могло испортить ей настроения.

– Я перееду. Вероятно, к маме. Мы с тобой продаем дом и делим деньги. Или ты выкупаешь мою долю и остаешься здесь.

Джулия знала, что между нею и Брайаном все кончено. Она и сама этого хотела, вот только сейчас все было не ко времени. Нельзя было затевать скандальный развод сразу после чудесного возвращения исчезнувшей дочери.

– Послушай, – начала она, – я знаю, что перспективы нерадужные, но нельзя ли потерпеть? Анна нуждается в нас обоих. В спокойной семейной обстановке, с матерью и отцом.

– Нашим отношениям конец, Джулия. После того, что… – Он замялся, затем пожал плечами, словно примиряясь с необходимостью, и продолжил: – После того, что ты совершила, надежды как-нибудь все наладить нет. Сначала заявила, что хочешь развода. Что жизнь со мной тебя не устраивает и тебе хочется большего. Затем ты не потрудилась вовремя забрать нашу дочь. То, что она вернулась целой и невредимой, ничего, по существу, не меняет. Я не в состоянии тебя простить. Ни за то, ни за другое.

– Мне все это известно. Я же не прошу, чтобы мы остались вместе навсегда. Просто считаю, что можно подождать. Спать будем в разных комнатах. Это довольно унизительно, но ради Анны можно и потерпеть. Не бог весть что, конечно. Вряд ли мы станем единственной парой, играющей в счастливую семью ради детей.

Брайан заколебался.

– И как долго играть? – спросил он наконец.

– Я не знаю. Полгода. Может, год. Столько, сколько потребуется, пока мы не поймем, что момент настал. И ни о чем не волнуйся. Ты можешь встречаться с кем тебе вздумается, мне это совершенно безразлично. Я просто хочу защитить Анну.

– Ты думаешь, мне хочется с кем-то там встречаться? – Брайан побагровел. – И при чем здесь какие-то встречи? В этом ты вся, Джулия, ни о чем другом даже думать не можешь. Вечно стараешься выставить меня в дурном свете. Я просто посчитал, что так будет лучше.

– Прости, – Джулия понимала, что немного манипулирует им, но сейчас ей было без разницы. – Если ты хочешь как лучше, останься хоть ненадолго. Это все, о чем я прошу. Ради Анны.

– Ладно, уговорила. Останусь. Но учти, – он гордо расправил плечи, – я делаю это только ради дочери, а вовсе не ради тебя.

– Вот и договорились. Спасибо тебе, Брайан, – Джулия облегченно вздохнула и встала с Анной на руках. – Думаю, этой ночью она может поспать со мной. Спокойной ночи.

Поднимаясь по лестнице, она чувствовала какую-то горечь, повисшую между ними, но ей было все равно. После возвращения Анны Джулии стало наплевать на брак, на карьеру – вообще на весь мир. Только бы Анна была рядом.

Психолог оказался совсем не таким, каким ожидала Джулия. Около пятидесяти, с круглым животиком, ногти на левой руке выкрашены черным лаком. В конце едва ли не каждого предложения он склонял голову набок и произносил: «Ясно, да?»

Он сидел рядом с Анной на выцветшем, потертом диване. На столе лежали игрушки и детские книжки. Джулия расположилась чуть в стороне, в кресле. Психолог намекал, что лучше бы ему побеседовать с девочкой наедине, но Джулия отказалась наотрез.

– Итак, – сказал психолог, обращаясь к Анне, – меня зовут Роберт. Но ты можешь звать меня Робом, Робби, мистером Робби, Бобом, мсье Бобом или даже, если тебе очень захочется, Дейвом.

Анна хихикнула.

– А можно я буду звать тебя Томасом? – спросила она. – Как паровозик?

Роберт-Роб-Робби-Боб с важностью кивнул.

– Как пожелаешь. Тебе нравятся поезда?

– Немножко. – Анна помолчала. – Но не слишком. Поезда нравятся мальчишкам.

– Девочкам тоже. Девочки любят поезда.

– Знаю. Но в основном – мальчишки.

Джулия едва удержалась, чтобы не кинуться объяснять, что они с Брайаном всеми силами старались избегать гендерных стереотипов. Но при всех их стараниях Анна где-то подцепила идею, что мальчикам и девочкам нравятся совершенно разные вещи. Джулию же бесили все эти розовенькие феечки и принцессы, но ничего поделать она не могла.

Тем временем беседа шла своим чередом. Роберт расспрашивал Анну о том, что ей нравится делать, о школе, о друзьях. Спросил, куда она ходила в последнее время, не встречала ли чего-нибудь страшного, например пауков или брокколи. Не чувствовала ли себя в опасности, не волновалась ли. На все вопросы Анна отвечала спокойно и уверенно. Через полчаса психолог хлопнул в ладоши и улыбнулся.

– Ну, что же, – сказал он. – Очень интересно было с тобой побеседовать. Рад, что познакомился с тобой, Анна. Хочешь еще раз со мной увидеться?

– Хочу, – кивнула та. – Ты смешной.

– Вот и ладненько, мне надо будет только договориться с твоей мамой. Ну, а на сегодня мы, пожалуй, закончим.

В вестибюле Роберт попросил секретаршу помочь Анне выбрать наклейку из корзинки, стоявшей на конторке, а сам пожал Джулии руку:

– Попозже я все напишу, однако уже сейчас могу сказать, что девочка, судя по всему, в полном порядке. Уверена в себе, спокойна, разговорчива. Вполне счастливая маленькая мисс. Какое-то время я еще за ней понаблюдаю, скажем, раз в недельку, посмотрю, что и как, но, по-моему, все у нее отлично.

– Спасибо, – поблагодарила Джулия. – Прямо камень с души сняли.

– У меня своих шестеро, – усмехнулся Роберт. – Младшему – десять, старшему – двадцать два. Так что я вас прекрасно понимаю. Ни о чем так не беспокоишься, как о собственных детях. Их страдания причиняют настоящую физическую боль.

– Да уж, с шестерыми беспокойства вам хватает.

– На самом деле беспокойства столько же, сколько и с одним. Когда их шестеро, ты просто распределяешь свое беспокойство между ними.

– Даже думать об этом не могу. Не представляю, как вы справляетесь.

– Справляюсь? – хохотнул Роберт. – А кто вам сказал, что я справляюсь? Я весь сосредоточен только на одном: как бы выжить.

Подошла секретарь, ведя Анну за руку.

– Она захотела два стикера, – сказала женщина. – Обычно мы даем по одному, но ей я разрешила забрать оба.

По всей видимости, Анна решила вовсю использовать особое к себе отношение. Роль «маленькой девочки, которую похитили».

– И что же ты выбрала? – поинтересовался Роберт.

– Единорога и бабочку, – ответила Анна.

– То есть не поезд и гоночную машинку? – спросил Роберт.

– Нет, – ответила Анна. – Я же тебе говорила, поезда – для мальчишек. Мне нравятся разные зверюшки. И еще большой кукольный домик.

– Ну, хорошо-хорошо, – поднял руки Роберт. – Делай как знаешь.

Джулия внимательно взглянула на Анну, прокручивая в голове ответ дочери. Было что-то странное в ее словах, что-то неправильное.

– Какой еще кукольный дом? – спросила она.

Анна подняла голову и нахмурилась.

– Большой. Я в нем спала.

– Ты спала в кукольном доме? – сердце Джулии забилось.

Несколько секунд Анна стояла молча.

– Не знаю, – задумчиво произнесла она. – Я не помню.

– А на что был похож этот дом? – Голос Роберта оставался таким же спокойным и веселым, однако в нем прозвучала настойчивость. – Расскажи-ка мне. Ужасно люблю кукольные дома.

– Нет, не любишь, – возразила Анна. – Ты же мальчик.

– Мистер Ньюуолл, вам пора на следующую встречу, – напомнила секретарь.

– Не могли бы вы попросить их подождать несколько минут? – сказал Роберт и вновь обратился к Анне: – И все-таки, мне нравятся кукольные дома, как и многим мальчишкам, кстати. Пожалуйста, расскажи мне о нем. О том, о большом.

– Я плохо помню, – призналась Анна. – Помню только, что он был большой, и я там спала.

– Разве бывают такие большие? Может, это был самый обыкновенный человеческий дом?

– Нет, – гнула свое Анна. – Это был кукольный. Просто очень большой.

– А ты не помнишь, где он стоял?

– Нет, – помотала головой Анна. – Наверное, он мне приснился.

– Точно, – Роберт посмотрел на Джулию. – Нам с вами надо поговорить.

Джулия с Брайаном сидели на диване в кабинете Роберта, инспектор Уинн – в кресле. Сам Роберт остался стоять у двери.

– Анна утверждает, что спала в большом кукольном доме, – начала Джулия. – По-моему, это очень странно, но она упорно стоит на своем. Заметьте, не играла там, а спала. Вряд ли это то, чем она стала бы заниматься, попади на самом деле в такой дом.

– Что именно она сказала? – спросила Уинн. – Вспомните как можно точнее.

Роберт задумчиво побарабанил пальцами по верхней губе, потом пересказал их разговор с Анной. Он говорил медленно, с остановками, стараясь припомнить все, до последнего слова.

– И что вы об этом думаете? – спросил Брайан.

– Вполне возможно, что это действительно просто обрывок сна… – начала Уинн, но Джулия ее прервала.

– Я так не считаю. Это совсем не похоже на Анну.

– Положим, – кивнула Уинн. – Если так, выходит, Анна на самом деле находилась в каком-то большом кукольном доме. Настолько большом, что там может поместиться ребенок. Значит, нам нужно отыскать что-нибудь подходящее. – Она встала. – Начнем, пожалуй, с производителей и продавцов кукольных домов. Отправлю-ка своих людей, пусть копают в этом направлении.

– Что тут можно накопать? – хмыкнул Брайан. – Кукольный дом есть кукольный дом.

– О, вы очень удивитесь, когда узнаете, – ответила инспектор, в ее глазах уже загорелся охотничий азарт. – Нам бы только зацепку, от которой можно оттолкнуться. И одна такая у нас уже есть. Если дом девочке не приснился, то мы знаем, что он был достаточно большим, чтобы вместить спящего ребенка. Мы находим тех, кто продает подобные дома, узнаем, сколько и кому они их продали. Если покупатель воспользовался кредиткой, мы найдем его в два счета. Если платил наличными, продавец может припомнить что-нибудь любопытное. К примеру, одинокий мужчина, приобретающий кукольный дом, определенно привлечет к себе внимание.

– Звучит убедительно, – сказала Джулия. – Мы можем чем-нибудь помочь?

– Поговорите с Анной. Может, она еще что впомнит. Скажем, запахи, женские или мужские голоса. И что она при этом чувствовала. Боялась? Радовалась? Грустила? Было темно или светло? Не дотрагивался ли до нее кто? Был ли этот человек сильным, носил ли кольца или часы? Во что одевался? Короче, любые детали.

– Лучше сделать это в игровой форме, – добавил Роберт. – Предложите ей лечь, закрыть глаза и попросите устроить как бы экскурсию по тому кукольному дому. Пусть опишет все, что видит. Это может подстегнуть память.

Джулии очень не хотелось просить Анну снова все переживать, но она кивнула.

– Хорошо, мы попытаемся, – сказала она.

Вечером, улегшись рядом с дочкой, благоухавшей после купания, она сказала:

– Я тут подумала, не подарить ли тебе что-нибудь такое-этакое…

– Этакое? – подпрыгнула Анна. – А что? Игрушку?

– Как насчет кукольного дома? Ну, если ты захочешь, конечно.

– Мамочка, я хочу! Очень-очень хочу!

– Вроде того, в котором ты спала?

– Нет! Я хочу, чтобы там были дверцы, столики со стульчиками и много-много кукол.

– А в том их разве не было?

– Не-а. Там вообще ничего не было.

– Не может быть! Совсем-совсем ничего?

– Я плохо помню, мамочка. Было темно. И я все время спала.

– Правда?

– Ну, мам! – малышка закатила глаза. – Не хочу больше о нем говорить. Давай лучше поговорим о том домике, который мне подаришь ты.

Джулия лежала на спине, слушая болтовню дочери, перечислявшей вещи, которые всенепременно должны быть в ее домике. Судя по их количеству, требовался не дом, а целый дворец.

Она была счастлива, что случившееся с Анной не травмировало психику дочери. Словосочетание же «кукольный дом» пугало саму Джулию, напоминая ей о неизвестном, похитившем Анну и державшем ее у себя, об ужасе, пережитом ею за время отсутствия дочери.

И еще о том, что этот человек на свободе. Может, это и не значит ничего, все действительно закончилось. А возможно, и нет. Напротив, все только начинается и к ним подползает зло, которое она не в состоянии себе представить.

Когда Анна наконец заснула, Джулия вздохнула с облегчением. Ей просто хотелось лежать в темноте, спрятавшись в ней от всех своих страхов.

Проснулась она поздно. Анны в постели уже не было. Пуховое одеяло – откинуто, подушки – разбросаны. Любимая дочкина обезьянка грустно свисала мордочкой вниз с кровати. Джулия потрогала простыню. Она была еще теплой.

Спустившись вниз, обнаружила Эдну, сидящую за кухонным столом. Перед которой лежала скорлупа от двух вареных яиц. Анна в гостиной рассматривала фотографии на айпэде бабушки.

– Я отправила Брайана за газетами, – сказала Эдна, отпив глоток кофе. – Обычно я их никогда не читаю, но ему совершенно необходимо было проветриться.

Типичное решение проблем по методу Эдны Краун, включающему обычно физические упражнения, свежий воздух и приказ «взять себя в руки» (и лучше сразу в три руки). Из нее вышла бы прекрасная школьная учительница викторианских времен, хотя, скорее всего, даже тогда ее сочли бы чересчур суровой и жесткой. В который раз Джулия пожалела Брайана, испытав вместе с тем облегчение: ей самой больше никогда не потребуется угождать свекрови.

– Отлично, – сказала Джулия. – Брайан просто счастливчик, ему повезло, что вы о нем так заботитесь.

– Вот именно. А когда он покинет этот дом, моя забота потребуется ему вдвойне.

– Ну, с этим вам придется немного подождать.

Эдна, и без того сидевшая, по своему обыкновению, прямо, словно палку проглотила, попыталась выпрямиться еще сильнее.

– Что ты имеешь в виду, Джулия?

– Брайан остается. Останется до тех пор, пока все не устаканится.

– Понятно, – медленно кивнула Эдна. – И сколько же времени займет это «пока»?

– Почем мне знать? Полгода-год… Столько, сколько потребуется.

– А сколько потребуется?

– Эдна, я не знаю. Ситуация слишком сложная. Сейчас не самое подходящее время разводиться. Хотя бы потому, что это расстроит Анну.

– Ничего с ней не случится. Дети гораздо сильнее, чем мы думаем.

– Ну, да, конечно.

Еще одно из фундаментальных убеждений Эдны: дети по природе своей крепыши и цацкаться с ними – только портить. Они должны с самого начала знать, что в мире есть не только добро, но и зло, и научиться с ним бороться. Укрывать же их от зла означает, что когда-нибудь они с ним все равно столкнутся, но урок обойдется им намного дороже. Лучше с младых ногтей вырабатывать у них необходимые навыки, тем самым оберегая от разочарования и неудач.

Джулия была с нею в корне несогласна. Если она сможет вырастить дочь под стеклянным колпаком, тем лучше. Время для страданий придет и так. Прежде она никогда не спорила с Эдной, не хотела создавать лишние проблемы, но теперь терять ей было нечего.

– Знаешь, Эдна, я не думаю, что дети так уж сильны. Более того, считаю, что они – хрупкие и нежные и им требуется наша любовь и поддержка. Развод родителей ранит и пугает их, потому-то я считаю, что сейчас не самое подходящее время, чтобы тревожить Анну. Она и так настрадалась.

– Чепуха! – отрезала Эдна. – Тысячи семей…

– Знаю. Но я не собираюсь открывать дискуссию по этому вопросу. Это касается только меня и Брайана. Как мы с ним решим, так и будет. А что ты об этом думаешь, меня не колышет.

– И напрасно. У меня огромный опыт в…

– В чем? – перебила ее Джулия.

Она завелась уже всерьез. Захотелось раз и навсегда отвязаться от Эдны, и чем больше гадостей она ей наговорит, тем быстрее свекровь оставит ее в покое.

– В чем? – повторила она. – В неудавшихся браках? В мужьях, сбежавших со всех ног? Ведь именно это с тобой и происходило. Ты была настолько ужасна, что даже такой человек, как Джим, предпочел уехать с любовницей.

– Вот, значит, что ты думаешь обо мне. Я рада, что ты наконец-то продемострировала себя во всей красе. Что же, по крайней мере, ты хотя бы честна. Может быть. Поскольку до сих пор в излишней честности тебя обвинить было нельзя. Ах да! Ты еще кое-что знаешь о том, как осчастливить женатого мужчину. Как там звали того, чью семью ты развалила?

Джулия через силу заставила себя промолчать. Эдна явно нарывалась на скандал, очевидно рассчитывая на то, что их разговор закончится криком и взаимными обвинениями. Чтобы получить доводы в пользу того, что Брайану не следует оставаться в этом доме. Джулия прямо видела, как свекровь, покачивая мудрой головой, говорит сыну: «После того что она мне наговорила, ноги моей здесь больше не будет». Она не могла настоять на своем, поэтому задумала спровоцировать конфликт и еще глубже вбить клин между Джулией и Брайаном, разорвав последние нити, связывающие их.

Этого Джулия позволить не могла. Только норовисто тряхнула головой и удалилась в гостиную. Села рядом с Анной, приобняла.

– Хочешь, книжку почитаем?

Анна подняла на нее глаза и улыбнулась.

– Хочу. Давай «Большого и доброго великана»?

Они уже дважды читали эту книжку. Анна ее обожала. Сама бы Джулия предпочла что-нибудь другое, но это не имело значения. Попроси теперь Анна почитать ей состав зубной пасты, она и на то согласилась бы. Какое везение, что она может снова читать книжки дочери.

Они как раз дошли до описания пещеры великана, когда дверь открылась и в гостиную вошел Брайан с газетой и фиолетовой коробкой шоколадных конфет в руках.

– А, «Большой и добрый великан». Моя любимая книжка, – сказал он.

Состроил недоуменную физиономию и, подражая западноанглийскому выговору актера в фильме, закричал:

– А-а-а, людишки-плутишки! Где мои шишгурцы? Вот я вас сейчас съем!

– Папочка, – пробормотала Анна, давясь смехом, – ты такой смешной.

Брайан поиграл бровями.

– Стараюсь, – сказал он все еще голосом БДВ и протянул ей коробку, размером в два квадратных фута.

Джулия никогда в жизни не видела такой огромной. Анна встала и взяла подарок.

– Это тебе, – проворковал Брайан. – Конфетки.

Анна приподняла крышку, и ее глаза расширились от восторга.

– Это все мне? Мне одной?

– Тебе. Тебе одной.

– Ты должен тоже попробовать одну, папочка. Или две.

– Или три?

– Две, – не дала сбить себя с толку Анна. – Мам, тогда и ты можешь взять себе две.

Джулия взяла конфету и откусила половину. Внутри оказалась розовая начинка. Она ненавидела розовую начинку.

– Очень вкусно, – соврала она. – Спасибо, родная.

– Я отнесу бабушке, – Брайан взял из коробки еще конфету. – Она обожает конфеты. Только отнесу и тут же вернусь.

Джулия услышала, как он бросил на стойку газету и сказал, что у него для Эдны сюрприз.

– А в том кукольном домике не было конфет? – спросила она дочь.

– Нет, – немного подумав, ответила Анна. – Только пыль.

– Пыль? Домик был старый, да?

– Наверное.

– А пахло? Старым или новым?

– Мамочка, старое вообще нельзя нюхать. Нюхать можно цветы. Старое не пахнет.

– Ты права, – согласилась Джулия. – Но иногда старые вещи имеют особенный затхлый запах. Вроде пыли. Ты же говорила о пыли.

– Ой, а пыли в домике не было. Она была на полу.

– На каком полу?

– В комнате, где стоял домик.

Джулия изо всех сил старалась говорить спокойно, хотя кровь так и стучала у нее в ушах.

– А что это была за комната?

– Я не знаю, – надула губки Анна. – Просто темная комната. Там было немного холодно.

– Вроде подвала?

– А что это?

Джулия подумала секунду.

– Пол был твердый? Как камень?

Анна кивнула.

– То есть ты стояла на полу и смотрела на кукольный домик?

– Может быть. Я правда не помню. Мам, не спрашивай меня больше. Мне это не нравится.

– Только самый последний вопросик, солнышко. Какого цвета был домик?

– Кажется, красного. Или синего.

– Красного, – произнес голос Эдны, появившейся в дверях. – Или синего. По-моему, ты без толку теряешь время.

– Спасибо, Эдна, ты умеешь поддержать, – парировала Джулия. – Но поскольку это мое время, я вольна тратить его как мне заблагорассудится.

– Прекрасно. Мне пора, – свекровь улыбнулась Джулии.

Какой-то странной была улыбка. Джулия не смогла себе объяснить, чем именно. Странной, и все. Вымученной и издевательской какой-то.

– Пока, – ответила Джулия. – Увидимся.

– Да, – произнесла Эдна. – Мы обязательно увидимся.

Горячие струи, бьющие из душа, стекали по телу Джулии. Она поняла, почему религиозные церемонии, посвященные возрождению к новой жизни, проходят именно в воде. Идея смывания с себя грехов прошлого, словно грязи, является не только символическим актом: ты физически ощущаешь, как все меняется, – старое уходит прочь, открывая путь новому.

Но кто его знает, каково оно будет, это новое?

Эстафетную палочку чтения дочери «БДВ» она передала Брайану. Анна так и заходилась от хохота, слушая «смешные голоса, которыми говорил папочка». Джулию эта картина и радовала, и смущала. Радовала, потому дочь была дома и определенно счастлива; смущала – потому что прежде она как-то упускала из виду то, как сильно Анна любит отца. Наверное, ее разочарование в муже затуманило взор, и ей стало казаться, что Анне с ним тоже скучно и неинтересно. Тогда как это было совершенно не так. Увидев их вместе сегодня утром, Джулия поняла, что дочь обожает отца, считая его самым лучшим, самым добрым и сильным папой на свете.

Джулии пришлось посмотреть на Брайана новыми глазами. Не то чтобы она в корне пересмотрела свои взгляды, ее все еще прошибал холодный пот при одной мысли о нем. Она больше не воспринимала его как «надежное плечо», к которому можно прислониться в случае чего. Однако она задумалась: не является ли некая лакуна в ее собственной душе причиной того, что она недооценила Брайана и вообще разочаровалась в жизни? Вдруг это ощущение неполноты существования кроется в ее собственном подходе к бытию или в отсутствии авантюристической жилки? Если причина в этом, развод отнюдь не решит ее проблем. Может, ей просто стоило чем-нибудь заняться? Научиться плавать с аквалангом, усыновить ребенка, начать брать уроки игры на фортепиано… А не разрушать семью.

Сейчас она была счастлива, что ей удалось удержать ситуацию хотя бы ненадолго. Это позволит ей глубже проникнуть в суть своих ощущений, понять, является ли новоприобретенное восхищение Брайаном лишь отражением эйфории от возвращения Анны или ее взгляды действительно переменились. Потому что, если причина в последнем, возможно, стоит изменить их отношения. И возможно, надежды на совместное будущее не так уж эфемерны.

Может, так. А может, и нет. По крайней мере, Джулии представился случай понять.

Она особенно тщательно оделась. Слегка надушилась. Выбрала джинсы, туго обтягивающие бедра и ягодицы, как нравилось Брайану. Она не собиралась, конечно, его соблазнять, но не видела никакого вреда в безобидной игре. Если у их семьи еще оставался шанс, Джулия была просто обязана раздуть искру в пламя, какой бы ничтожной ни была искра.

Выйдя из спальни, она увидела Брайана, поднимавшегося наверх с Анной на руках.

– Сморило, – пояснил он. – Слишком много «БДВ» и сладостей в один присест. Сама знаешь, как это бывает: восторг сменяется упадком сил. Пойду отнесу ее к себе, да и сам, пожалуй, подремлю чуток.

– Отлично, – кивнула Джулия.

– Ты куда-то собираешься? – Брайан внимательно посмотрел на нее.

– Нет, просто привела себя в божеский вид. После сумасшедшей недели.

– Это хорошо. Потому что, прежде чем идти спать, я бы хотел кое-что с тобой обсудить.

В его тоне сквозила какая-то живость, словно он что-то обдумал наконец и принял решение. У Джулии сложилось впечатление, что он собирается сказать нечто важное, судьбоносное. Например, что у их брака имеются кое-какие перспективы. Ее сердце так и замерло в ожидании.

– О'кей, – ответила Джулия. – Жду тебя в гостиной.

Брайан спустился через несколько минут. Джулия, сидевшая в уголке дивана, жестом пригласила его сесть рядом. Проигнорировав это, он остался стоять в дверях.

– В общем, так, – начал Брайан, – мы тут говорили с тобой о том, что ради Анны придется пожить пока вместе.

– Ну, да, – кивнула Джулия. – Не разрушать семью.

– Именно в этом загвоздка. Семья уже разрушена. Воображать, что все иначе, просто смешно.

– Но… – Джулия удивленно моргнула. – Это же только временно, пока Анна не придет в себя.

– Не вижу смысла. Все кончено. Надо признать это и двигаться дальше.

– И что же ты предлагаешь?

– То же, что предлагал с самого начала. Я переезжаю к маме.

– Ушам своим не верю. Мы ведь хотели пожить вместе ради дочери!

– Я передумал.

– Почему?! А, можешь не отвечать, – Джулия махнула рукой. – И так ясно. Эдна. Она выразила тебе свое неудовольствие, и ты тут же стал шелковым. Я должна была это предвидеть.

– Мама тут ни при чем. – Щеки Брайана вспыхнули.

– Ах, ни при чем? А как же тогда вышло, что вчера вечером мы с тобой обо всем договариваемся, утром приезжает Эдна, шушукается с тобой, и ты таинственным образом передумываешь? Выполняешь указания мамочки, да, Брайан?

– Вовсе нет. Это мое собственное решение, – ответил Брайан, покачиваясь на каблуках и скрестив руки на груди.

– Да ну? А как же Анна и ее интересы? Я-то думала, мы собираемся сделать так, как лучше для нее, а не для нас.

– Мы и сделаем. Анне же будет лучше, если все произойдет прямо сейчас. Зачем ей целый год жить ложной жизнью? Наблюдать, как мы с тобой ругаемся, постоянно задаваться вопросом, нет ли в этом ее вины? И все только затем, чтобы увидеть, как в один прекрасный день мы разводимся? Лучше прямо сейчас. Как пластырь отодрать. Одним махом.

Разумеется, без Эдны дело не обошлось. «Отдирание пластыря одним махом» – коронная жизненная установка его достопочтенной матушки. Если не прямая цитата.

– Знаешь что, Брайан? Ты жалок. Мы, как родители, приняли решение, которое безусловно пойдет на пользу дочери. Но ты передумываешь, потому что наложил в штаны от страха перед своей матерью.

– Неправда. Все было не так.

– Ага, продолжай себя убеждать. Может, когда-нибудь преуспеешь. Пока же мы оба с тобой знаем, где правда.

– Короче, я ухожу. В понедельник. Проведем уик-энд вместе, а потом я перееду.

– Прекрасно. Слушайся мамочку.

Брайан пожал плечами и ушел. Джулия потерла виски. Ну, что же… Ничего не попишешь. Чертова Эдна. Любой ценой добьется своего. Спорить с ней бесполезно. Она же всегда права. Если Эдна считает, что для Анны так будет лучше, доказать обратное не удастся никому. Если она что решила, ее не переубедишь. Свекровь свято верила в абсолютную непогрешимость своего интеллекта, а посему чужой опыт в расчет никогда не принимала. К примеру, она не верила в депрессию. Считала ее лишь проявлением слабости, которая лично ей не грозит. Говорила, что так называемые «больные депрессией» – это симулянты, которые нуждаются только в хорошем пинке под зад. Никакие авторитеты не могли ее поколебать. Как-то Джулия продемострировала ей медицинское заключение, в котором депрессия именовалась физиологической болезнью, но Эдна с ходу его отвергла.

– Ну, разумеется, – заявила тогда свекровь. – В том-то и проблема. Они убеждают людей, что те больны, тогда как их «болезнь» – не более чем дурная привычка.

Брайан верил в непогрешимость Эдны, повторяя слова матери как попугай. Джулию это всегда выводило из себя.

Невозможно убедить Брайана, что его мать в чем-то не права, апеллировать к благополучию Анны было бессмысленно.

Одно, по крайней мере, хорошо: больше Джулия надежд на возрождение их отношений не питала. И тут она отчетливо вспомнила, что именно явилось непосредственной причиной ее требования развода.

Ну, и пусть катится к черту! Рвется под материнское крылышко? Скатертью дорожка. А она останется с дочерью, и они обе будут жить той жизнью, которую заслуживают. И плохо им не будет. То есть сначала, может быть – да, но она к этому готова. Она справится.

Джулия улыбнулась. Старая сука, сама не желая того, сыграла ей на руку. Если бы свекровь не вмешалась, то Джулия, наверное, попыталась бы склеить осколки их семьи, обманывая саму себя. Кто знает, к чему бы это привело? Вместо того чтобы начать новую жизнь, пришлось бы терять месяцы, если не годы. Она могла бы вообще так и не решиться. Сделалась бы желчной старухой, коротающей век в пустом доме с нелюбимым мужем.

Что ни делается, все к лучшему.