Этот день настал.

Но мы не торопимся. Торопиться нельзя. Нельзя сейчас совершить ни малейшей ошибки. Мы почти у цели. Набираем горячую ванну с пышной мыльной пеной. Надеваем хирургические перчатки – потом они будут сожжены – и маску Тони Блэра. Так, милая шутка, на случай если девочка нас увидит.

Открываем дверь. Девочка спит, получив более сильную дозу снотворного, чем обычно. Относим ее наверх. Она тяжелее, чем кажется на первый взгляд, особенно в бессознательном состоянии. Раздеваем ее и кладем в ванну. Ее одежда отправляется в пластиковый пакет, который позже будет уничтожен. Потому что на одежде остались наши следы.

Тщательно моем девочку, трем мочалкой, пока ее кожа не становится нежно-розовой. Берем шампунь, наступает очередь волос. Она так и не просыпается. Заворачиваем ее в полотенце. Достаем купленную нами одежду. Одеваем девочку, дотрагиваясь только перчатками.

Полотенце кладем в пакет со старой одеждой.

С девочкой на руках спускаемся вниз, в гараж, открываем машину. Это не наша машина. Это совсем другая машина. Куплена за наличные в семидесяти милях отсюда, почти на другом конце страны. Вопросов нам не задавали. Когда дело будет сделано и девочка уйдет, машину можно будет утопить. Или сжечь. Или бросить с ключами внутри в одном из опасных кварталов города. Предоставив заботу о ней людям, поднаторевшим в исчезновении вещей.

В любом случае машина пропадет.

Как и девочка.

А как только девочка пропадет, настанет время обратиться к нашей истинной цели.

К матери.

Ночью Джулия не спала. Ей так и не удалось сомкнуть глаз. И вот в девять утра она сидела на диване с чашкой кофе, пытаясь взять себя в руки и прекратить измываться над собой. Бесполезно. Она не могла заставить себя не читать все, что мир думает о ней.

Или вот еще самая популярная тема:

«Миссис Краун – представительница того типа людей, которые во главу угла ставят собственные интересы. Так, не принимая во внимание ущерб, наносимый семье, она требует развода. Не беря в расчет возможные риски, занимается «важными» для нее делами, вынуждая несчастного ребенка ждать у ворот школы, когда эгоистичная мать соизволит за ней заехать. А если решает завести любовника (чему никто бы не удивился), ее нисколько не волнует наличие у него жены и детей, ей безразлично, что в итоге разрушается семья. До тех пор пока Джулия Краун имеет возможность урвать свою долю мимолетных удовольствий, подобные материи ее не заботят».

Это было невыносимо. Джулия отнюдь не считала себя идеалом, но аморальным, самовлюбленным и безответственным чудовищем, которое из нее лепили, она тоже не была. Да, ей хотелось развестись, но в наши дни это вряд ли кого повергнет в шок. Во всяком случае, журналисты, мажущие ее дегтем, едва ли сами являются образцом добродетели. Конечно, доказательств у нее не было, но Джулия могла бы побиться об заклад, что среди тружеников Флит-стрит число разводов, супружеских измен, злоупотребления алкоголем или наркотиками будет повыше, чем в среднем по стране.

Да, она опоздала в школу за дочерью, но ей не требовались ничьи напоминания, чтобы сполна почувствовать себя виноватой. Онемевший дом, пропасть между ней и Брайаном, призраки Анны на каждом шагу: коробка хлопьев в кухонном шкафчике, кубик «Лего», завалившийся между подушками дивана, маленькая скамеечка, выглядывающая из-под раковины в ванной комнате… Все это приводило к тому, что чувство вины стало верным спутником Джулии, соперничая лишь с неослабной, пульсирующей болью от отсутствия дочери.

Отсутствие – это не то слово, когда речь идет о невосполнимой утрате. У Джулии не осталось ничего, кроме отчаяния на обломках будущего, которое она когда-то рисовала для себя с дочерью.

Любой предмет в доме мог причинить ей страдание. Как висящий на дверце холодильника рисунок Анны, изображающий косатку, играющую с дельфином. Он напоминал о том дне, когда дочь показала ей один из своих первых рисунков. Детские каляки-маляки настолько живо напоминали лошадь, что Джулия всерьез задумалась, нет ли у Анны художнической жилки.

– Какая красивая лошадка! – воскликнула тогда она, но дочь насупилась.

– Мама, это же черепашка.

С тех пор она всегда заранее спрашивала, кого именно нарисовала дочь. Глядя на картинку, она думала о том, что, вполне вероятно, никогда больше не получит этих непонятных рисунков, и ей становилось невыносимо горько.

Джулия мечтала избавиться от непрекращающейся боли хоть на несколько часов, немного прийти в себя, отдохнуть или поспать.

Она отодвинула чашку с кофе. Требовалось что-нибудь подейственней, пусть было только девять часов утра. Собственно говоря, почему бы и нет? Что ей еще делать? Поднявшись, подошла к бару, открыла дверцу. Внутри стояла бутылка водки. Джулия смотрела на нее и воображала, как выпивает все до дна и отрубается. Нет, выпивка не поможет. Потом она проснется еще более взвинченной и с жутким похмельем.

Она взяла бутылку и сделала хороший глоток. Что ей до похмелья? Ее брак развалился, репутация загублена. В Сети циркулировала отфотошопленная фотография Джулии в образе Майры Хиндли. Вот кем они все ее считают.

Майрой Хиндли.

Шизанутой Майрой Хиндли.

Ниже падать уже некуда. «Ниже брюха змеи», – как говаривал отец. Ее дорогой, любимый папочка. Как же ей его не хватало теперь! Она скучала по его заботе, силе и любви. В глазах британцев Майра Хиндли являла собой квинтэссенцию зла в женском обличье. А теперь в один ряд с ней поставили Джулию.

Но все это не так ужасно, как то, что Анны больше нет. Она ушла навсегда, Джулия теперь ясно это понимала. Полиция ничего не добилась, по голосу Уинн чувствовалось, что надежды у той нет. Анна может быть где угодно, буквально – где угодно. Каждый год исчезают тысячи детей, а находят лишь единицы.

Господи, как же ей хотелось избавиться от подобных мыслей. Это было просто жизненно необходимо. Джулии требовалось поспать, хотя бы несколько часов сна без кошмаров. Надо бы попросить у врача выписать снотворное. Пожалуй, ближе к вечеру она к нему съездит. Придется подождать, чтобы выветрился запах водки.

Или взять из Брайановых запасов? В шкафчике, в ванной, наверняка есть, в крайнем случае – в комнате, где он спал. Она могла бы позаимствовать одну штучку. Или две.

Джулия пошатнулась. Целую неделю она толком не ела, и водка, как обухом, ударила ей в голову. На нетвердых ногах поднялась по лестнице. Открыла шкафчик в ванной.

Таблетки были там. Желтый пластиковый пузырек со снотворным.

Она взяла ее, спустилась вниз и высыпала пилюли на кофейный столик. Пересчитала. Ровно девятнадцать. Девятнадцать маленьких белых шайбочек. Проглотить их все и покончить со всем. Разом, здесь и сейчас. Хватит нескольких секунд. Несколько секунд до полного освобождения. Даже больно не будет.

Нет. Нельзя, пока остался шанс на возвращение Анны. Хоть эфимерный шанс, что дочь жива. Вот скажут, что Анна умерла, тогда… Но не раньше. Джулии нужен сон, а не вечное забвение.

Внимательно прочитала инструкцию на пузырьке. «Одна таблетка перед сном». Нет, одной ей явно не хватит. Взяла две штуки и положила в рот. На языке стало горько. Торопливо проглотила, запила водкой.

Через несколько минут Джулия почувствовала, что теряет сознание. Черт, а сильная, оказывается, штука. Она было забеспокоилась, не слишком ли много приняла, но химическая удавка уже сжала ее горло.

А потом зазвонил телефон.

Разлепив один глаз, Джулия осторожно покосилась на экранчик.

Даже сквозь дурман она узнала номер Уинн.

Но отвечать не спешила. Телефон продолжал звонить. Как ей осточертели эти бесполезные разговоры. Надоели казенные отчеты о том, что «пока все без изменений».

Телефон замолк, но через несколько секунд опять принялся трезвонить. Уинн.

– Слушаю, – невнятно пробормотала Джулия, нажав на прием.

– Миссис Краун, у меня новости. – Голос инспектора звучал необычно визгливо.

– Да? Ну, что там еще?

Прозвучало это как: «Четаеще?»

– Миссис Краун, мы нашли Анну.

Рука Джулии дернулась.

– Что? Что вы сказали?

– Я говорю, что мы нашли Анну.

Сквозь сонный морок Джулия никак не могла уяснить точный смысл слов.

– Шутите?

– Нет, – твердо ответила Уинн. – Не шучу.

– С ней… все в порядке?

– Вполне, миссис Краун. – Голос Уинн звучал неуверенно, словно она сама сомневалась в том, что говорит. – Она совершенно невредима. Она просто вошла в газетный киоск и сказала продавцу: «Привет».

Проваливась в сон, Джулия едва понимала, что та говорит, но все же до нее дошло. Она рухнула на диван с улыбкой на губах. Улыбнувшись впервые за всю эту чертову неделю.