Утром, налив в чашку воды из собственного резерва (общая закончилась ещё вчера, если не позавчера), пошёл к костру у штаба – заварить чая, поставить рации на зарядку. Настроение было под стать погоде – солнечное. Ещё один день продержались, ещё одну ночь простояли. Люди у костра были совсем невесёлые. Думая приободрить их, я сказал что-то вроде: «Отличное утро!». И тут же осёкся, поняв неуместность, – поблизости стоял, с повязкой на глазах, Тренер. Его вывели на солнышко. «Ничего не вижу, только пятна…». Неподалёку медленно «доходил» «Охотник». Утро перестало быть хорошим. Тренер делился воспоминаниями о том, как сидел «на подвале» в Луганске. Тут же я узнал про то, что сегодня ждут машину, которая должна приехать, подвезти воду, забрать раненых. И, конечно, про очередную колонну с бронетехникой, которая деблокирует Саур-Могилу… Ну это как обычно, но как же хотелось в это верить…

После чая мы с «Лисом» прогулялись по вершине. Полюбовались новой достопримечательностью – лежавшей стелой. Попросил его сделать фото – там же, где и раньше, но на этот раз я сидел в полулотосе уже на фоне упавшей стелы. Планировал потом поставить рядом две фотографии. С монументом и без.

День был на удивление спокойным – к нам никто не лез (про обстрелы не скажу – они слились в монотонный фон, поэтому, может, были, а может, и нет… тут я на свои воспоминания не полагаюсь). Рядом с нами боевых действий тоже не было – всё отодвинулось далеко. Мы находились какбы в центре циклона.

В обед (по времени, а не по приёму пищи), чуть-чуть распаковавшись, я сидел, как обычно, на позиции возле нашего пулемётного гнёзда. Рассматривал окрестности в мощный 20 кратный бинокль, обронённый корректировщиками при уходе. И в этот момент сильно захотелось апельсинового сока, натурального. И пришло понимание того, что даже такая простая вещь на войне не доступна. Ты не можешь просто взять и пойти в магазин. А если бы и мог, то вряд ли сможешь купить там сок. Может быть, хлеб сможешь, а может быть, и магазина не окажется, а только груда камней. И тебя могут убить по дороге домой. И это относится ко всем, кто там живёт, – люди не живут, а выживают. И все стенания по поводу жизненных трудностей, зарплат, квартплаты тогда показались мне такими глупыми. Если представить мирную жизнь компьютерной игрой, то война – это игра в игре, с сильно усечёнными игровым миром и степенями свободы. Зато цена за ошибку высокая, чуть что – и сразу «Game over». Хреновая игра. Как-то по-новому я понял, что ненавижу войну. Настолько, что считаю оправданным убийство, если с его помощью можно её предотвратить. Если на улицы выходят люди, которые зовут войну в твой дом, как у нас по Харькову ходили с триколором и «ХНР», то жалеть их не надо. О гуманизме потом можно будет поговорить – это лучше, чем прятаться от обстрелов в подвале своего разрушенного дома и чувствовать трупный запах вокруг, как под Углегорском.

Сидя на солнце, наслаждаясь тишиной, я думал, что, может, не вернусь домой. И мне было жаль, что я боялся завести второго ребёнка, мол, сначала надо создать условия, и т. д. Какие условия? Еда есть, крыша есть, что ещё надо?

Жалел о подругах, с которыми мы оставались «просто друзьями». Социальные ритуалы, запреты, приличия… Сейчас, думая, что я их никогда больше не увижу, я жалел о том, что не узнал их ближе.

Раскаивался, что мало времени проводил с друзьями и семьёй. Мало общался с дочкой. Много было работы, компьютерных игр и чтения всякой ерунды, не имевшей отношения к жизни.

Справедливости ради скажу, что после возвращения всё пошло по-старому – работа, компьютер, общая затурканность и суета.

После обеда сказали, что должна прийти машина со стороны Петровского. Надо контролировать. Перетащил пулемёт так, чтобы держать новый сектор. Вытащили с «Лисом» пару «мух» из-под каремата. Мало ли… может, приедет не наша машина, а может, и не машина. Умирать мы не собирались. По крайней мере задёшево.

Наблюдатели на правом фланге увидели, как в нескольких километрах от нас к посадке подъехали военные «камазы». Разную технику видели часто проезжавшей мимо. Но эти находились ближе, и было похоже, что они заехали для разгрузки. Их хорошо было видно в бинокль. Периодически на краю посадки появлялся вражеский «Мишка». Наше командование передало координаты нашей артиллерии (насколько я понимаю, позвонив по мобильному). Но… видимо у наших уже были в то время другие проблемы в том секторе… что-то прилетело через полтора часа, мало и не туда. Стало окончательно понятно, что мы уже не сможем рассчитывать на артиллерию в будущем.

Вечерело. Солнце уже было недалеко от горизонта. Но машина не ехала. А воды уже не оставалось. Тогда рассматривали разные варианты, где достать воды. И вспомнили про окопы у основания Саур-Могилы. В предыдущей ротации там стояли ребята из нашей роты и луганские добровольцы. Сейчас мы эту зону не контролировали, но там в окопах могло что-то остаться. То ли «Сумрак» направил экспедицию, то ли это была инициатива снизу. В итоге вниз пошли «Сокол», «Лис» и «Монах». «Бродяга» и я сверху прикрывали их на пулемётах, остальные с автоматами. Глядя на удалявшиеся фигурки, я думал о том, как хорошо работает грязный, запыленный бундесовский камуфляж – уже через сто метров они начали сливаться с окружавшим фоном. Я мог их видеть только благодаря движению и тени, которую они отбрасывали в заходившем солнце. Пулемёт я просто поставил сверху над бруствером – важнее в этот момент было иметь хороший обзор. Ребята вернулись с несколькими баклажками воды, которые тут же разошлись по рукам. На горе все испытывали нехватку воды. У нас с «Лисом» были какие-то остатки, но мы их цедили по три глотка раз в несколько часов – в результате всё время было ощущение жажды. Эта вода позволяла прожить на горе ещё день. Гордейчук был доволен, что-то сказал «Соколу». «Сокол», в шутку, процитировал в ответ стишок: «Что вы, ордена не надо, я согласен на медаль…»

– Ты знаешь, всё ещё ничего, но наш окоп сильно выделяется снизу, как муравейная куча. И твоя голова торчала над ним на фоне заката, – поделились «Монах» и «Лис» наблюдением.

– Тогда понятно, почему вчера танки так хорошо по нам клали. А голову спрячу, это я только на время высунулся.

Позже (или это было на следующий день?), с помощью тепловизора на правом фланге заметили группу примерно десять человек, на востоке. До них было около километра, и они прятались в посадке. Наши послали им несколько гранат из АГС. Вреда не причинили – противник был под защитой деревьев, и гранаты разрывались, не долетая до них. Но, поняв, что обнаружена, группа снялась и ушла.

Приближалась новая ночь, с вечерними «приветами» от блуждавшего танка и борьбой со сном, которая становилась всё сложнее.

Ночью, во время дежурства «Лиса», я проснулся от сильной канонады. Было похоже, что мы оказались в центре артиллериской дуэли. Частично насыпали и нам. Были мощные взрывы – это было что-то тяжёлое, такой вибрации воздуха и земли от обычных мин и «градов» не было. Я, хоть и сел, никак не мог проснуться. Спросонья мне показалось, что весь окоп забит людьми, наверное, человек пять или больше. «Как они все тут помещаются?» – подумал я, подобрав ноги и максимально ужавшись, чтоб они все могли залезть, – «Наверное, машина таки приехала. И по ним начали стрелять. Хорошо, что они до нас успели добежать…» Через несколько минут я окончательно проснулся и понял, что они куда-то исчезли. Как раз был перерыв в обстреле. «Наверное, пошли дальше», – подумал я.

По рации на нашей частоте играла классическая музыка. Сепарско-российские войска иногда передавали нам привет таким образом, забивая частоту и ускоряя разряд раций. Ну спасибо, что не «валенки»… Рацию пришлось выключить, чтобы не разряжалась. Кстати, сейчас я понимаю, какие мы были «ламеры» – не было резервных частот, не было порядка их смены. Я уже молчу о том, что связь на «баофенгах» не защищена.

«Лис» как раз высунулся наружу, когда началась вторая часть дуэли. Ложилось вдалеке, мы уже не были главной целью в том поединке богов войны. Ещё минут через 10–15 всё стихло. Я свалился и спал дальше, пока «Лис» не разбудил меня дежурить. Когда я, продрав глаза, вылез и посмотрел вдаль, то приблизительно на юго-западе, ближе к горизонту, увидел впечатлявшую картину. В фильмах и компьютерных играх так рисуют чистилище – всё горит слоями и освещает чёрно-красное небо. Как будто лава разлилась. Я не мог оторвать взгляд минуты три. Утром пытался передать всю красоту и инфернальность увиденной картины другим, но на словах это было не то. А в том месте только дым поднимался над сгоревшими полями. А ещё оказалось, что никакой машины не было ночью, и в окопе, кроме меня с «Лисом», никто не укрывался. Значит, спросонья померещилось. А может, это были души погибших, блуждавшие над Саур-Могилой и ещё не понявшие, что они умерли. И они прятались от обстрела у нас в окопе. А я чувствовал их, потому что был между сном и явью…