Румяные от гордости и смущения, музыканты удалились, воздев над собой инструменты, – их уход сопровождался восторженным ревом. Восторгу способствовали и вино с элем, которые весь вечер текли рекой, не минуя ни одной пустующей кружки. За свечами на столе в пятнах света появлялись и удалялись темные фигуры, снова и снова наполняя кувшины и заменяя пустые блюда полными. Сорок гостей за обширным столом короля Эдуарда пребывали в превосходном и шумном настроении. Здесь с восторгом внимали рассказам каждого из мужчин о проявленной храбрости, а затем о том, как он давал деру. Первые сопровождались торжественными тостами и восславлением добродетелей, вторые вызывали задорный смех. Большинство присутствующих сражались в битвах или на турнирах. Меж собой у них имелись тысячи таких побасенок, и они лились без конца под пьяный гогот и вытирание замокревших глаз.

Король Эдуард холщовой тряпицей отирал с губ куриный жир, благодушно слушая во главе стола всю эту околесицу. Его жена сидела по правую руку и время от времени скрытно притрагивалась к его ладони: момент сокровенности, показывающий, что она думает о муже даже среди всего этого глумливого гвалта, смеха, божбы и сквернословия.

– Ну что, моя очередь? – рыкнул из-за стола ее отец, взмахивая кружкой так, что вино посеялось красными брызгами. – Ох, ущучили вы меня: прямо не знаю, что и сказать. Я не бегал ни от кого. Верите, нет? Ни от ко-го, клянусь честью!

Барон Риверс встал, грузно покачнувшись, и вызвал шквал восторженных возгласов.

Элизабет укрыла голову рукой, охваченная разом смехом и смущением. А барон покачивался, помаргивая в попытке припомнить, что он такое хотел сказать.

– Ах, да. Ни от одного мужика! А вот от бабы разок бегал. Жена рыбака, бабища во-от с такими ручищами, толще моих. Застукала меня со своей дочкой. Мы с ней терлись не хуже двух ножиков – вжик! вжик друг об друга! – под лодкой на берегу. О, благословенная молодость! За вас! И вот, стало быть, запах. Такой, знаете, запах рыбы там стоял, что у меня самого чуть стоять не перестало…

– Отец! – взмолилась Элизабет.

Барон Риверс примолк, таращась сверху на дочь мутноватыми слезящимися глазами.

– Что, далеко зашел? Да не-ет! Моя дочь, она создание нежное, особенно как мать двух отменных сыновей. По кружке моим внукам! Пускай знают, что на женщин у мужиков должны быть ибкие… то есть гибкие, как угри.

Поднялся невыразимый гвалт смеха, а Элизабет снова спрятала голову за согнутой в локте рукой. Двум ее мальчикам невыразимо льстило упоминание о них деда, и они приняли поданные им кружки с элем. При этом сочувственно переглянулись (до этого обоим уже пришлось сблевнуть в саду). Но как-никак они сидели с самим королем Англии и не могли ответить отказом на поднятый в их направлении кубок.

Уорик, как мог, участвовал в общем веселье, улучая моменты молчаливого общения со своим братом Джоном – где кивком, где взглядом. Новоиспеченная королева, едва прошла весть о предстоящей женитьбе, притащила в Лондон считай что всю свою родню. Не прошло и месяца, как уже не менее дюжины Вудвиллов расселились в палатах и особняках столицы, от замка Байнард до Тауэра и самого Вестминстерского дворца. «Ни дать ни взять голодные крысы, нашедшие дохлую кобылу», – так думал Ричард Уорик, хотя вслух такую мысль, разумеется, не оглашал, даже своему брату.

Граф исподволь оглядел братьев и сестер новой королевы. Половина из них уже осваивались в новой для себя роли хозяев жизни, что оборачивалось недурным доходом. Так, сестра Элизабет заделалась при ней же фрейлиной с жалованьем сорок фунтов в год.

В сущности, эти бесцеремонные люди с грубыми манерами представляли собою селян. Нынешнее лето приносило хороший барыш на зерне и фруктах, и деньги на Вудвиллов сыпались дождем. Что же до короля, то он в своей избраннице души не чаял и потакал любой ее прихоти, невзирая на то, что те желания беззастенчиво направлялись на благо ее родни. Кроме того, она не теряла времени даром и быстро забеременела. Округлость живота уже угадывалась под новыми, кроенными специально для нее платьями. Эдуард, само собой, ходил гордый, как петух, и сдувал с жены пылинки. Уорику оставалось только улыбаться и помалкивать в присутствии представленных здесь знатных титулов, пожалованных людям, которые еще недавно были не более чем мелкими земельными арендаторами.

Эдуард сидел, подперев свою крупную голову кулаком, и смеялся чему-то, сказанному вполголоса невестой. Ее золотисто-рыжие волосы – и в самом деле необычный оттенок – растекались по столу. На глазах у Уорика молодой король потянулся и стал забавляться с ее локоном, бормоча что-то ласковое и вместе с тем скабрезное (судя по тому, как королева зарделась и шлепнула его по ладони). Ричард полагал, что их увлеченность друг другом не дает им замечать окружающее, но от Элизабет его внимание не укрылось. Когда Эдуард повернулся к слуге распорядиться принести еще вина, Уорик оказался пойман ее спокойно-пристальным взором.

Он вспыхнул, словно застигнутый за чем-то недостойным, чем-то бо́льшим, чем просто наблюдение, и медленно поднял кружку в направлении королевы. При этом взор Элизабет сделался холоден, но затем она улыбнулась, приоткрывая свою необычную красоту. Кожа ее была бледна, с крохотными крапинками перенесенной оспы на щеке. Рот, пожалуй, был тонковат, зато карминные губы столь красны, словно она их искусала. Однако больше всего внимание привлекали ее глаза – с тяжеловатыми веками и как будто дремливые. В них было что-то недоброе (в уме у Уорика почему-то возникла картина будуара), но вот она приподняла свой кубок и накренила его в направлении графа, как соперник на турнире перед броском. Ричард сделал несколько крупных глотков, и Элизабет не отстала от него. При этом красное вино сделало ее губы еще пунцовее.

Уорик глянул на Эдуарда едва ли не с нервозностью – настолько интимной показалась ему эта немая перемолвка. В это время король был занят тем, что, откинув голову, пытался поймать ртом подкинутый кусочек пищи. Уорик на такую дурашливость лишь усмехнулся. При всей своей шумливости и пьяных забавах Эдуард избрал женщину, являющую собой мезальянс во всех отношениях. В мужчине зрелого возраста такой поступок действительно вызывал бы восхищение: умеренное преобладание любви над родовитостью или богатством. А вот мальчишеская порывистость Эдуарда доверия особо не вызывала.

Точно так же, как в битву при Таутоне (которую он выиграл), Эдуард ринулся в брак с малознакомой женщиной. Само число Вудвиллов, заполонивших королевские дворцы, вызывало у него удивление не меньшее, чем у остальных, но он лишь снисходительно покачивал головой и удалялся в приватные покои, давая там себя развлекать своей многоопытной жене.

Уорик подался вперед, во время жеста расплескав вино, в то время как молодожен в порыве похожего на крик пения перевернул блюдо с ветчиной, которое упало и с треском разбилось. Ричард на это тихо выругался, чувствуя, что Элизабет по-прежнему за ним наблюдает. Его роль в жизни ее мужа эту женщину, похоже, озадачивала: она не видела причины для тайных встреч короля с Уориком и еще несколькими людьми. Тайный совет на этом основании распущен не был, но в предыдущие три месяца ее влияния при дворе Эдуард посетил его лишь единожды. Если какой-нибудь законопроект требовал его внимания, то он должен был выкладываться ему лично, и Элизабет при этом нередко присутствовала, проглядывая вполглаза пергаменты и вынуждая мужа разъяснять ей их суть.

Уорик взялся выковыривать застрявший меж зубами кусочек мяса. Разумеется, у Эдуарда не было четкого представления о парламенте и статьях закона, поэтому доводить их до королевы выпадало законникам и лордам, а она слушала их с распахнутыми глазами и картинно выставленным бюстом. Чиновники постарше впадали в волнение и розовели под столь полным и совершенным вниманием.

Ричард опустил свою кружку и стал следить глазами за тем, как в нее наливается вино. Он понимал, что эта женщина вызывает у него неприязнь и вместе с тем что он ее до странности вожделеет. Положение щекотливое: с какой стороны ни подойди, выхода не видно. На трон Элизабет взошла как супруга правящего короля. По ее однозначному мнению, дитя-супруг не нуждался ни в чьих советах, кроме как ее самой или, во всяком случае, кого-нибудь из Вудвиллов.

– Ричард, вы обязательно должны для нас спеть! – послышался громкий возглас Элизабет.

Уорик поперхнулся и закашлялся, в то время как за столом загалдели и затопали ногами. Однако встал, слава богу, брат Эдуарда: встал и поклонился, робко улыбаясь своей невестке и прихлебывая из кубка вино, чтобы прочистить горло.

Оставалось только надеяться, что Ричард Глостер не оплошает. К этой поре граф Уорик знал его достаточно хорошо, чтобы гордиться его достижениями. Было даже странно припоминать ту радость, которую при его рождении испытывал отец. Это было всего двенадцать лет и вместе с тем полдюжины жизней назад, когда мир был лучше, а отец еще жив и хотел единственно принудить Генриха быть хорошим королем… Почувствовав на себе взгляд своего брата Джона, Уорик поднял глаза и поглядел с горькой самоиронией.

Пути назад не было. Никакого шанса исправить старые ошибки. Оставалось просто продолжать, иначе ждал крах.

Голос у юного брата короля был весьма сладок, чист и спокоен, а пел он о возвышенной любви. Ричард Уорик внимал мелодии и вспоминал при этом садовника, которого знавал в Миддлхэмском имении. Тот человек работал у отца вот уже тридцать лет, и кожа его на открытом воздухе пропеклась и побурела, как пергамент. Припоминая его, Уорик понимал, что Чарли был малость простоват. Женщина, с которой он жил в приусадебном домике, была ему больше матерью, чем женой – во всяком случае, так казалось Ричарду в детстве. Само собой, имени юного господина Чарли не знал, а при встрече называл его «кудряшом», хотя волосы у него были прямые. Уорик неопределенно глядел в свою кружку с вином, недоумевая, с какой стати ему вспоминается именно тот период его жизни. Вспоминалась также нога Чарли, перебитая в юности возом, – она с тех пор была искривлена и всегда, постоянно болела.

– У меня тоже бывали и порезы, и ушибы, – говорил ему молодой Уорик во всей своей юношеской неискушенности. – А от гнилого зуба я, помнится, на стенку лез, пока его не вырвали. Как ты так можешь выносить свою ногу, которую, по твоим словам, невозможно терпеть, но ты ее терпишь, и просыпаясь, и засыпая, а боль у тебя все не кончается? Как оно тебя не переламывает пополам?

– Ты думаешь, не переламывает? – бубнил Чарли, глядя куда-то в сторону. – Да я уже сламывался тысячу раз с той поры, как был мальчишкой, и плакал, не зная удержу. Но тем не менее я не умираю, Кудряш. Солнце всходит, и я должен вставать и снова шевелиться по работе. Но я никогда не говорю, что я не сломлен, свет мой. Сламливаюсь я каждый день.

Уорик покачал головой, потирая кулаком глаз. Чертово вино делало его слезливым, а под пристальными взглядами и желчными улыбками ощущение было такое, будто он попал в стаю волков.

Песня закончилась, и теперь молодой певец рдел от похвальных возгласов со всех концов стола. Как герцогу Глостерскому, Ричарду Плантагенету были пожалованы огромные имения, которыми сейчас управляли распорядители, лишь ждущие того, что хозяин их позовет. Из рук короля Эдуарда щедрость текла безостановочно, без мысли о возможных последствиях.

Вероятно, Эдуард ощутил на себе пристальность взгляда своего советника. Встретившись с Уориком глазами, он, пошатываясь, встал на ноги, так что ему пришлось податься вперед и упереться руками в заставленную блюдами и кувшинами столешницу. Его брат Ричард сел, а всякий смех и разговоры стихли в ожидании, что будет говорить король Англии.

– Всем вам нынче воздаю я честь, но этот кубок сейчас поднимаю за того, кто узрел меня королем раньше, чем это сделал я. Граф Уорикский Ричард Невилл, чей отец стоял плечом к плечу с моим и погиб вместе с ним. Чьи дядя и брат сражались вместе со мной при Таутоне, когда снег падал и застил нам глаза. Истинно вам говорю: без его помощи я бы здесь сегодня не стоял. Вот за кого я поднимаю свой кубок. За Уорика!

Все встали, шумно задвигав стульями и спеша присоединиться к тосту. Ричард Уорик, который единственный остался сидеть, как мог, игнорировал перешептывание и смех одного из братьев Элизабет. Мелкие людишки с дешевой, никчемной родословной. Граф Уорик благодарственно склонил перед Эдуардом голову.

Когда поднабравшийся король шлепнулся обратно на стул, Уорик услышал вопрошающий голос Элизабет. Она прикрывала рот рукавом, но ее слова вполне отчетливо доносились до слуха ее соседей по столу:

– Но он не мог бы победить без тебя, моя любовь. Разве не это ты имел в виду?

Эдуард, похоже, не придал значения этим словам, донесшимся до всех. Он только хмыкнул и покачал головой. Слуга поместил перед ним блюдо с почками, шипящими с пылу с жару, вызвав у монарха обновленный интерес. Это было видно по его оживившимся глазам и по тому, как он поддел несколько штук ножом. Молодой король был чересчур навеселе и не сознавал громкости разговора и смеха за столом, которые сошли до бормотания и перешептывания. Половина Вудвиллов, подбодренная словами Элизабет, восторженно ждали, что прозвучит в ответ, и сверкали глазами друг на друга поверх льняных платков-салфеток.

– При Сент-Олбансе, Эдуард? – продолжала наседать королева. – Ты сказал, что не мог бы там без него победить. При Таутоне тебе пришлось лично повести войско, чтобы в сражении наступил перевес. Мой брат Энтони сражался на другой стороне – да ты его уже простил, моя любовь. Энтони видел, что ты просто колосс и лев, истинный Геркулес на поле брани!

Элизабет поглядела вдоль стола на быковидного мужика, держащего в волосатых лапищах кус мяса, с которого стекала подливка, попадая прямо в пиво.

– Ты видел на поле в Таутоне милорда Уорика, Энтони? Говорят, он сражался в центре.

– Его я не видел, – разулыбался в направлении Ричарда этот мужичина.

До сего момента брат Элизабет держался достаточно благоразумно. Вероятно, он считал, что его сестра намеренно подзуживает графа Уорика, упиваясь обидным подтруниванием над ним. В глазах же самого Уорика низкопородная королева была донельзя серьезна, выщупывая в нем какую-нибудь слабость. Он улыбнулся, поднимая кружку и делая легкий кивок в ее честь.

К его удовольствию, Ричард Глостер на другом конце стола откликнулся тем, что тоже поднял кружку и воссиял улыбкой. Было в этом что-то доподлинно забавное. Интересно, сознавал ли этот мальчишка, что таким образом вынул жало из неприятного момента, или же это просто была удачная ошибка по доброте душевной, как нельзя кстати совпавшая по времени. Паренек был достаточно умен (на этом сходились все его наставники), но только еще очень молод. И тут – вот это да! – юный Ричард ему еще и подмигнул, получив в ответ от Уорика восхищенный взгляд. В самом деле, ну как такого чертенка не возлюбить!

Виндзорский замок был одновременно крепостью и родовым гнездом, однако тепло, увы, среди его атрибутов никогда не значилось. И всякий раз, когда страна поворачивала к предзимью, а дни становились короткими и морозными, ко всем обитателям замка неизбежно возвращалась память о Таутоне, оживая тревожными снами о снеге и крови.

Облокачиваясь о голую каменную стену со своим братом Джорджем, Уорик знобко подрагивал. За прошедшие год-два архиепископ Йоркский заметно раздался вширь, хотя иной раз, когда выпадала возможность, все еще фехтовал до пота со своими братьями. Однако с прибытием ко двору Вудвиллов таких часов досуга выпадало все меньше.

– Право, как странно, – поделился Джордж своими мыслями. – Летом я сетовал на жару. Помнится, она казалась мне невыносимой, но память о ней сейчас кажется чем-то неправдоподобным. Когда земля белеет, а воздух становится морозным, я внушаю себе, что многое отдал бы, чтобы снова поистекать потом – но если б такое произошло, я, несомненно, вновь изнывал бы по возвращению таких вот холодов. Человек – ненадежное создание, Ричард. Переменчивое. Пусть и не весь род человеческий, но, во всяком случае, архиепископы.

Приязненно глядя на брата, Уорик усмехнулся. В своем сане архиепископа Джордж обладал большой силой и влиянием – этим его превосходили лишь кардиналы в Риме. Однако он сохранял в себе дух молодости и улыбнулся сейчас брату с проказливой смешинкой. Дрожали же они оба оттого, что в помещениях рядом с королевским залом аудиенций перестали топить камины.

Ричард Уорик томился здесь уже с час, а казалось, что не один, а все шесть. Когда его брат с тоской припоминал о лете, сам Уорик вспоминал времена, когда он мог являться к королю запросто, без объявления, а не отираться вот так, как обыкновенный слуга, в приемных покоях, где зуб на зуб не попадает.

Причина этой перемены загадкой не была. Произошла она довольно быстро, и Ричард был вынужден наконец признать, что его опасения были небезосновательны. Элизабет. Влияние Невиллов на своего мужа она сочла чрезмерным и решила постепенно избавиться от него. Иначе нет объяснения тому, зачем и как она разместила при дворе свое семейство, будто фигуры на доске. Не прошло и года после ее появления при дворе, как ее отец уже возвысился до графа Риверса и стал королевским казначеем. Две ее сестры повыходили замуж за отпрысков влиятельных, тщательно отобранных семейств. Можно только представить, сколько времени она провела в Тауэре, выискивая фамилии, способные внести в копилку ее родни новые титулы. Так ее сестрицы прибрали к рукам дома и земли, которые в ином случае возвратились бы короне, а в одном так и вовсе достались бы кузену из Невиллов. Рот Уорика скривился в гримасе. Хотя чего тут гримасничать: можно подумать, он сам не поступил бы точно так же! Своего мужа Элизабет чувствовала вполне себе тонко, ну а Эдуард несколько вольно разбрасывался наградами за ублажения на супружеском ложе. Получается, Невиллам оставалось только терпеть – а куда деваться?

– Как там поживают твои подопечные? – прерывая ход его мыслей, осведомился брат. – По-прежнему наживают добро?

Граф досадливо застонал, вспоминая тот день, когда Ричарда Глостера и Генри Перси застали на рынке Миддлхэма, где те торговали окороками и бутылками вина из личных подвалов Уорика. Один из лоточников послал в замок гонца, и горе-торгашей взяли с поличным и доставили домой. Память об этом все еще вгоняла в смущение.

– Могу с сожалением констатировать, что они открыли для себя битье об заклад. Кто-то из деревенских, понятно, с удовольствием берет их монеты, ну а они потом дерутся, а мои мать или жена вынуждены разбираться с жалобами на уже совсем иные несправедливости, – рассказал Ричард.

Джордж подался ближе. Приязненность брата вызывала у него улыбку.

– Жаль, что у тебя нет своих сыновей, – вздохнул он. – По твоим глазам видно: это доставляло бы тебе ни с чем не сравнимое блаженство.

Уорик кивнул с ласковыми морщинками возле глаз.

– У меня столько воспоминаний о нас троих – о тебе, Джоне, обо мне, а еще о наших кузинах… Как мы делали лодки, а они тонули, помнишь? Или о лошади, которую мы поймали, и она полмили тащила за собой Джона, а он все не отцеплялся. Ты это помнишь?.. Видит бог, я люблю двух моих девочек, но это совсем другое. Без нас в Миддлхэме какое-то время было очень уж тихо.

– Милорд Уорик? – позвал графа голос слуги.

Ричард подмигнул брату и оттолкнулся от стены. Архиепископ, похлопав его по плечу, проводил его до массивных дверей, ведущих в королевское присутственное место.

Створки дверей медленно отворились.

Дни пустых анфилад и тихо снующих слуг миновали. Сейчас по краям длинной залы сидели за столиками дюжины писцов, занятых переписыванием документов. Другие писцы стояли стайками, обсуждая свои дела подобно тому, как рядятся о цене купцы. Здесь царила атмосфера занятости, суеты и неоспоримой серьезности порученных дел.

Уорику неожиданно вспомнилось, как с год тому назад он застал короля одного в этой же самой зале. Эдуард был в полном боевом облачении – не хватало только шлема, – но при этом в одном башмаке; вторая нога была босой. Монарх бродил по замку с большущим кувшином вина в одной руке и жареной курицей в другой. Под опекой Элизабет те дни, похоже, безвозвратно миновали. Нынче при Эдуарде трудилась целая канцелярия, которая несла на себе бремя правления королевством. К Хью Поучеру, доверенному лицу короля, Ричард относился с симпатией: тот всегда был открыт для диалога и всегда выслушивал. Сейчас граф поискал его глазами, но отчего-то не нашел.

Следом за слугой Уорик прошел в длинную галерею со стенами из светлого песчаника. На подходе он безошибочно услышал посвист стрелы и по въевшейся привычке пригнулся, как обычно делал в бою. Даже в столь обширном помещении такой звук был необычен. Граф скрыл раздражение, видя, что слуга заметил его оторопелость. Когда они подошли к галерее, он объявил о приходе советника и исчез полубегом, словно спеша по каким-нибудь неотложным делам.

Эдуард с натянутым луком стоял возле большой корзины стрел. На дальнем конце уединенной галереи, как минимум в сотне ярдов, приткнулась мишень из соломы и тряпок – для настоящего лучника не расстояние, но Эдуард, насколько известно, стрельбой из лука никогда не занимался. Большинству людей не по силам даже натянуть как следует тетиву, но монарху с его силищей это было раз плюнуть. Сейчас он стоял, полностью поглощенный наведением лука на цель. Мишень была приставлена к дубовой панели, и там, вне круга, уже виднелись две стрелы. От усердия Эдуард – в эти секунды образец сосредоточенности – даже высунул кончик языка. Вот он приоткрыл ладонь, и с тетивы неуловимо сорвалась стрела, через мгновение воткнувшись во внешний круг мишени. Правитель удовлетворенно улыбнулся.

– О, Ричард! – поприветствовал он своего советника. – А я тут уже успел просадить сотню марок сэру Энтони: сноровки не хватает. Хочешь стрельнуть?

Уорик скользнул взглядом по здоровяку-рыцарю, который глядел на него с угрюмой пристальностью. Из Вудвиллов уже четверо успели вступить в орден Подвязки, что давало им право быть с королем на короткой ноге.

Сейчас один из них, а может, и двое, наверняка толклись в присутствии Эдуарда. Отдает ли он себе отчет, что ни одно его утро не обходится без одного из этих Вудвиллов? Ну а ночами в спальне, безусловно, царствует Элизабет. Настораживало то, как плотно эта семейка опутала молодого короля. Уорик не раз подумывал сказать ему об этом, но не рисковал: любое замечание в адрес этой женщины, несомненно, чревато. И Ричард молчал, хотя внутри у него иной раз буквально все болело.

Из всех мужчин Вудвиллов Энтони был у Эдуарда, пожалуй, в самом большом фаворе. Будучи на десяток лет старше короля, этот дородный рыцарь получал, похоже, немалое удовольствие от фехтования с ним. В этом проглядывало даже тщеславие: из Вудвиллов он был единственным, кто мог продержаться в турнирном поединке с Эдуардом дольше минуты. Перед Уориком же он неизменно щетинился, словно хотел продемонстрировать свою грозность или уже загодя считал его своим врагом.

– Ваше Величество, если б вы позволили сэру Энтони возвратиться к своим обязанностям, я бы мог вместе с вами сделать пару выстрелов. А вообще, мне хотелось бы обсудить с вами кое-какие вопросы Тайного совета, – сказал Ричард.

Эдуард поскреб щеку, понимая, но не желая торопиться.

– Что ж, ладно. Энтони, пособирай-ка пока стрелы! Ту сотню марок я рассчитываю у тебя все же отыграть. Милорд Уорик, скорее всего, меня надолго не задержит.

Граф, скрыв смятение, склонил голову. Чувствовалось, что Энтони Вудвилл на него смотрит. Пришлось игнорировать его, пока тот не вышел за пределы слышимости.

– Как там мой брат? – первым спросил Эдуард.

– Пока вполне хорошо, – ответил Уорик. На его лице по-прежнему читалась приязнь, которую в приемной заметил брат Джордж.

Король поглядел на Ричарда пристальным взглядом.

– Ну и славно. Топор и меч – это первым делом, а лучше еще и лук, чтобы развивались плечи. А то прежде он был слабачком. Будет проказить – сразу давай мне знать.

– Обязательно. Учителя говорят, что он весьма способен к учению.

– Проку от того учения никакого, если он будет гнуться под латами, пока враг проламывает ему голову! – усмехнулся Эдуард. – Помнится, я, когда отправлялся с тобой в Кале, был мягким, как сырая кожа. Но три года в гарнизоне под твоим началом сделали меня тем, кем я являюсь сегодня. И ты уж будь добр, сделай то же самое с ним. Он из нас самый младший и слишком уж долго был дитем.

На другом конце галереи маячил Энтони Вудвилл. Неизвестно, много ли оставалось времени на аудиенцию. В данный момент Вудвилл выкручивал и выдирал стрелу из деревянной панели. Эдуард, поймав на себе его взгляд, утробно зарычал.

– Ну ладно. Говори, зачем явился.

– Гм… Я насчет той последней помолвки, Эдуард, – осторожно молвил Уорик. – Джону Вудвиллу всего девятнадцать. А матери Норфолка уже под семьдесят. Будь Мобрей еще жив, он бы наверняка воззвал о правосудии. Я понимаю, Вудвиллы стремятся к именитости, к титулам, но брак с таким разрывом в возрасте – это, знаешь ли, все-таки чересчур.

Правитель смолк. Всю его недавнюю легкость как рукой сняло. По всей видимости, это и было то опасное положение, которого Уорик избегал весь год. В битве при Таутоне Норфолк едва уцелел, но умер через считаные месяцы от какого-то недуга легких – неудивительно для каждого, кто видел его в те дни. Чудом было уже то, что он дотянул до весны.

– Мобрей был достойный человек, Ваше Величество, сохранявший нам преданность даже тогда, когда большинство домов ратовало за Ланкастера, – добавил Ричард. – Мать Норфолка из рода Невиллов, и я горжусь верностью этого человека. Неужто, Эдуард, ты готов допустить, чтобы безусый Вудвилл у очага целовал дряблую щеку его матери? Я думаю, семейство Норфолка все-таки заслуживает большего, чем такой участи.

– А ну-ка выбирай слова… – с тихой угрозой произнес король.

Лук он держал подобно топору, и Уорика внезапно пронзило ощущение, что Эдуард думает одним неуловимым движением нанести им удар. Ужас как захотелось унырнуть от этой опасности в сторону. Он видел Эдуарда в бою и знал не понаслышке, на что тот способен. Тем не менее граф стоял на месте и смотрел невозмутимо.

– Я не оспариваю права твоей жены искать достойные партии всем своим сестрам, братьям или сыновьям. Но это… это же посмешище, разница в полвека между супругами! Когда старуха умрет, титул достанется Джону. Каково ей, несчастной, сносить, как чужой человек, внук по возрасту, зовет ее «женой» и думает присвоить все, что принадлежит ее сыну? Да уж лучше б этот вудвиллский наследник купил себе титул, Эдуард! Но похищать его таким образом… Это просто не по-божески.

– Твоя женитьба, между прочим, тоже принесла тебе и титулы, и состояние, – резко сказал король. – Разве не так, Ричард?

– Но это был брак с молодой женщиной, увенчавшийся рождением двоих милых моему сердцу дочерей. Как и у тебя, Эдуард. А этот фарс любви слишком уж очевиден и слишком жесток. Он лишь посеет в умах смуту.

Меньше чем за год при дворе новая королева успела разродиться девочкой, поименованной Елизаветой Йоркской. И вот сейчас жена Эдуарда, плодовитая, как кобылица, была снова беременна. Уорик согласился стать крестным отцом первенца, полагая, что это будет оливковой ветвью мира между ними. Однако на крестинах королева подалась к нему и прошептала, что мечтает родить от короля еще с дюжину здоровеньких мальчиков. Издевка в ее глазах испортила Ричарду весь праздник и с той поры вызывала в нем тревогу.

Хуже всего было то, что и Невиллы во времена деда поступили примерно так же, рассовав по знатным семействам Англии десяток братьев и сестер. Уорик полагал, что замужество вдовствующей герцогини Норфолкской – не что иное, как трещина в родовом фундаменте, но, судя по выражению лица Эдуарда, заблуждался. Было ясно, что молодой король спутан по рукам и ногам, ослеплен и оглушен влиянием своей жены. Нелестный намек в адрес Элизабет вызывал у него неприкрытый гнев. Таким разъяренным Уорик не видел короля уже лет пять, с той поры, как тот стоял в чужой крови под Таутоном. Лютость этого вызверившего глаза гиганта вызывала невольное содрогание.

– Свои соображения, Ричард, ты до меня донес, – сказал Эдуард. – Иначе ты просто не мог: ведь это твой долг как советника. Я их обдумаю, но знай: я считаю, что Джон Вудвилл – прекрасный человек. Кстати, тебе известно, что у него под шелками власяница? Я ее видел, когда он раздевался перед купанием во время охоты. Кожа у него как дубленая, и жалоб от него не дождешься. А еще он прекрасно управляется с собачьей сворой, и он брат моей жены. Она желает, чтобы я его воспитал. А мне доставляет удовольствие ее радовать.

Энтони Вудвилл уже возвращался с пучком стрел, выкорчеванных из панели. Шагал он торопливо, спеша подслушать хотя бы окончание разговора. Уорик отступил на шаг и поклонился, намеренно повернувшись лицом к королю: тешить спесь его приближенного он не собирался. Вероятно, его слова будут нынче же вечером переданы Эдуардом Элизабет (не просить же короля, чтобы тот держал это в тайне от своей жены!). Дождавшись соизволения монарха, Ричард направился к выходу, чувствуя спиной взгляд Вудвилла.