10. Вечерний прилив
В начале шестого мы встретились с Лиз на автобусной остановке рядом с парком тропических птиц. Автобусы, полные туристов, наводняющих городок летом, уже отъезжали, их пляшущие тени тянулись через парковку вереницами бумажных гирлянд. Папаши с пивными животами, заправленными во флуоресцентные пляжные шорты, и в кепках с надписью: «Прирожденный убийца». Небрежно завитые мамы-блондинки на маленьких белых шпильках, в сверхузких белых бриджах. Потные, страдающие лишним весом дети в футболках «Нью Кидз Он Зе Блок», в серых носках и кроссовках. Сквозь монотонную, несущуюся из автомагнитол рок-долбежку прорывались пронзительные крики турако и попугаев ара, противные одинокие вопли павлинов.
Мне показалось, что у Лиз усталый и какой-то отсутствующий вид, словно мысли ее были чем-то заняты. Под глазами темнели круги, и она постоянно откидывала волосы со лба, как будто мучилась от головной боли.
– Как прошел день? – спросил я, когда мы заняли места в автобусе.
– О, ужасно. Всех этих туристов нужно расстреливать.
– Да брось. Не будет туристов – не будет работы.
Она выдавила кривую улыбку.
– Да, ты прав. Просто мне сегодня немного нездоровится. Нет, не месячные. Просто устала.
– Фортифут-хаус – это не то место, где можно нормально выспаться.
Дэнни болтал ногами и смотрел на мелькающее в ветвях деревьев солнце. Он нечасто ездил на автобусе, поэтому для него это было своего рода развлечение. Если я не смогу починить машину, нам придется кататься на автобусе до конца лета. В Райде был один спец по «Ауди». Я хотел завтра съездить к нему и попытаться выпросить кое-какие запчасти. В принципе, чтобы снова быть на ходу, мне нужно только лобовое стекло, фары, рулевое колесо и спидометр. Остальной марафет можно будет навести позже.
Мы вышли из автобуса на поросшей травой треугольной развилке, ведущей в Бончерч. Не спеша прошли мимо деревенской лавки и кафе, предлагающего «традиционный чай со сливками», крытого соломенной крышей и окруженного садом с кивающими нам алтеями. Слева от дороги виднелся широкий зеркальный пруд, где чистили перья и плескались утки. В воде отражались вечерние облака, похожие на какое-то затонувшее средневековое царство. Камелот все спал и видел сны, окруженный озерами, зеркалами и воспоминаниями. Король Артур продолжал угрюмо подпирать лоб рукой. А Ланселот все стоял на фоне башен умирающего дня и трепещущих знамен.
Давненько я не ощущал близость этой теплой, волшебной старины. С тех пор как мне было восемь и я впервые взобрался на известняковые, похожие на спины динозавров холмы Саут-Даунса. Мне нравилось то чувство, которое я испытал тогда.
Повернувшись к Лиз, чтобы поделиться своими ощущениями, я уловил исходящий от нее холод и понял, что ей все это будет неинтересно, и я выставлю себя дураком.
Дэнни бежал впереди, перепрыгивая через трещины в асфальте, – наверное, чтобы его не могли поймать воображаемые медведи.
– Я хожу по квадратам – а медведи мне рады: за углом притаились, чтобы скушать, как курицу, дурачка, который на линии хмурится.
Это было похоже на картинку с открытки. Если бы мы еще не возвращались в Фортифут-хаус, если бы Лиз не нервничала, а я не начал чувствовать, что теряю контроль над своей жизнью. А может, я уже давно утратил контроль, но только сейчас осознал это.
– Я хожу по квадратам – а медведи мне рады…
Мы свернули за угол каменной стены, укрытой в тени лавровых деревьев, и оказались у ворот Фортифут-хауса, откуда начиналась покатая дорожка, ведущая к дому. Внезапно я испытал такой страх, которого не чувствовал еще никогда. Страх перед тем, что было скрыто в этом доме, и тем, с чем мне предстояло столкнуться.
Я взял Лиз за руку.
– Послушай, – сказал я, – почему бы нам не спуститься на пляж в кафе и не выпить для начала? Знаешь, чтобы расслабиться. У тебя был тяжелый день.
Она посмотрела на меня прищурившись. Оглянулась на дом. Мы находились с северной стороны, погруженной в тень. Окна темнели, словно опустевшие шкафы недавно умерших людей. Я почувствовал, как напряглись ее мышцы. Почувствовал ее усталость и наполняющий ее холод, словно мы были с ней одним целым. Мы стали с ней близки, очень близки. Но почему между нами не было страсти? Если честно, заболей она, я мог бы раздеть ее и искупать. Но не смог бы заняться с ней любовью – имею в виду, по-настоящему.
Мы обогнули дом и пошли через сад. Дэнни подскочил к солнечным часам и крикнул:
– Сейчас полшестого!
– Он здорово определяет время, – сказала Лиз. – Я лет до десяти не умела.
Я подошел к солнечным часам. Они представляли собой треугольный бронзовый указатель с римским циферблатом. Было заметно, что указатель потускнел, а кончик его сломался. Скорее даже не сломался, а оплавился. И некогда острый край был покрыт каплями изуродованного металла. Я потрогал его, и мне показалось, будто я знаю, что с ним случилось.
Это было какое-то едва уловимое, зыбкое ощущение. Легкое головокружение, словно земля ушла из-под ног, и я стал вращаться.
Лиз стояла в «наве», прикрывая рукой глаза от лучей заходящего солнца.
– Что с тобой? – спросила она.
– Не знаю. Просто что-то почувствовал, и все.
– По-моему, мы позволяем этому дому взять над нами верх, – сказала она. – Мы должны были уехать вчера во что бы то ни стало. Неважно, бродяги тут обитают или призраки.
– Все еще думаешь, что это бродяги? – спросил я.
Лиз бросила на меня мрачный взгляд:
– Ладно. Я не думаю, что это бродяги. Но и не думаю, что это призраки. Я не верю в призраков. А ты веришь? Ради бога, Дэвид! Я не знаю, что это. Я весь день думала об этом. И не очень уверена, что хочу знать.
– Если хочешь, можем уехать завтра, – сказал я, стараясь говорить уверенно. Но у кого это получилось бы, после всех этих звуков, огней, бледных мертвых детей в ночнушках и темных фигур, которые перемещаются по фотографиям?
– Я не знаю, – ответила она. В ее голосе слышалась нервозность и подавленность.
– Послушай, – сказал я, – сегодня я устроил себе отгул и встретился с местным викарием.
– Что? Ты шутишь.
– С какой стати мне шутить? Когда прорывает трубы, ты звонишь сантехнику, правда? Когда у тебя в доме куча рассерженных духов, ты звонишь викарию. Ты же сама предложила провести обряд экзорцизма. А он, как оказалось, невероятно много знает про Фортифут-хаус, про Биллингсов и Бурого Дженкина. В приходских записях хранится немало сведений.
– И?..
Я пожал плечами.
– Не знаю, поверил ли он моим рассказам про огни и Милашку Эммелин.
Эммелин… – стал я бормотать про себя. – Эммелин пропала… Она ушла… Неделю назад, и её всё нет… На краю поляны есть два высоких ствола… Она прошла между ними…
– Что? – спросила Лиз. – О чем ты?
Я моргнул.
– Что значит, о чем я?
– Ты сказал, что «Эммелин пропала. Она ушла. Неделю назад, и её всё нет».
– Не заметил, что говорил вслух.
Лиз вздохнула:
– Дэвид Уильямс, похоже, вы спятили.
– Это Алан Милн, – сказал я. – Который написал Винни-Пуха. Эммелин пропала. Она ушла. Неделю назад, и её всё нет. На краю поляны есть два высоких ствола. Она прошла между ними, а мы побежали вслед. «Эммелин!» – раньше меня пугало это стихотворение. В книге был рисунок двух деревьев, стоявших возле ограды. И я всегда думал, что никто не сможет исчезнуть, пройдя между ними, если только…
– Если только что, Дэвид? Ты начинаешь меня беспокоить.
– Если только… не знаю. Если только Эммелин не оказалась в том же месте, только в другое время. Ее не было неделю? Без еды? Без сна? И где она была? Раньше это пугало меня.
– Ради бога, Дэвид. Это всего лишь детский стишок.
– Возможно. Но что-то напомнило мне о нем. Может, мое подсознание пытается мне что-то сказать. Эммелин… то же место, другое время.
– Думаю, твое подсознание пытается сказать тебе, что ты больше не должен оставаться в этом чертовом Фортифут-хаусе ни на одну ночь. Вот что я думаю.
– А что, если викарий сможет разобраться со всем этим? – с вызовом спросил я ее.
– Дэвид, какое тебе дело, сможет он разобраться с этим или нет? Это не твоя проблема. И не моя тоже, поверь.
– Конечно, это моя проблема. Я не хочу тратить деньги на другое жилье, если могу потерпеть. К тому же мне уже заплатили за ремонт дома.
– Это верно, – сказал Лиз. – Тебе заплатили за то, чтобы подновить его, а не устраивать обряд экзорцизма. Почему ты не скажешь агентам по недвижимости, что здесь обитают привидения, и что ты не будешь работать, пока от них не избавятся.
– О да. И ты думаешь, они мне поверят?
– Похоже, тут все уверены, что в Фортифут-хаусе обитают привидения. Я сама уже начинаю верить в это. Хотя раньше никогда не верила в такие вещи.
– Лиз, мы можем хотя бы попытаться.
Она в отчаянии покачала головой:
– Неужели ты серьезно веришь, что этот твой викарий может что-то сделать?
– Сегодня вечером он придет и посмотрит, что здесь не так. Вот и все. Возможно, он не сумеет помочь. Возможно, это никак не связано с церковью, Сатаной и так далее. Но, если существует возможность положить этому конец, думаю, стоит попробовать. Для того, кто разбирается в духах, это может оказаться заурядной проблемой. И нужно всего лишь, чтобы кто-то прочитал здесь правильную молитву.
– Прямо как твой брак, – едко заметила Лиз, наделенная особым талантом менять тему.
Она застала меня врасплох.
– Мой что?.. – переспросил я. – Мой брак? Что общего у этого дома с моим браком?
– Все и ничего. Может, с Фортифут-хаусом и мало общего, но с тобой и со мной – много чего.
– Если честно, я думаю, нет никаких «нас с тобой».
– О, а спала я, значит, с одним из призраков? Так что «мы с тобой» все-таки были. И есть. Но ты никак не можешь определиться, да? Не можешь решить, хочешь ты покинуть Фортифут-хаус или нет. Уходи – останься – останься – уходи. Ты прямо как в той песне Джимми Дуранте. Не можешь решить, хочешь ты развестись с Джени или нет. Не можешь решить, хочешь ты заниматься любовью со мной или нет. Ты так боишься принять неверное решение, что не принимаешь никакого. Дэвид, ради бога, определись уже…
– Извини, – сказал я.
– Не извиняйся! – резко возразила она. – Не хочу, чтобы ты извинялся! Я хочу увидеть, как ты снова наладишь свою жизнь, неважно, со мной или с кем-то другим. Ты не сможешь иметь отношений ни с одной женщиной, пока не прочтешь над своим браком с Джени правильную молитву. Тебе нужно развестись с ней, Дэвид, и забыть о ее существовании. Хотя потом ты, возможно, будешь скорбеть еще много лет. Попытайся взглянуть на это с моей точки зрения. Не очень приятно ложиться в постель с мужчиной, который представляет себе, что ты его бывшая, и падает духом, когда у него не получается.
Я стоял, прикрывая половину лица рукой, и, наверное, был похож на Призрака Оперы в маске. Конечно, Лиз была права. Ну, как минимум, на три четверти. Мне не хватало страсти и решительности не только из-за Джени. Фортифут-хаус тоже влиял на меня. Но главная причина была, конечно, в Джени. Я еще слишком хорошо помнил о нашей совместной жизни. И все еще безумно ревновал ее к бородатому типу по имени Рэймонд. Ревность – это еще хуже привязанности. Привязанность проходит со временем. Часы тикают, дни загораются и угасают. Ревность нужно немедленно прижигать раскаленной докрасна кочергой, как прижигали пулевое ранение в фильме с Джоном Уэйном. Шипение, боль – и все.
– Извини, – повторил я. И, поскольку я извинился, то попросил: – И за это тоже.
Лиз подошла ко мне вплотную, запустила пальцы в волосы на затылке и поцеловала меня. Она была очень маленькой, гораздо меньше Джени. А еще мягче и ярче ее. И я подумал, Боже милостивый, если бы только…
Она прижалась лицом к моему плечу, и я обнял ее. Дэнни остановился на маленьком деревянном мостике через ручей, и облака плыли над ним медленно и величаво, когда…
Словно во сне, я обернулся к солнечным часам и увидел грузную фигуру человека в черном костюме, медленно кружащегося по горизонтали вокруг часов, словно превратившись в гигантский пропеллер. Рука его мучительно тянулась к кончику указателя. Волосы на голове стояли дыбом и дымились. Фалды костюма развевались и потрескивали.
– Господи, ты видишь это…
Я попытался поднять лицо Лиз, чтобы она тоже посмотрела, но она прижалась к моему плечу еще сильнее, и…
Из указателя солнечных часов с треском вырвалась молния в несколько тысяч вольт. Адский поток мельчайших искр устремился к кончикам дрожащих пальцев черного человека. Я почувствовал запах озона и паленых ногтей. Почувствовал запах кипящей крови. Всю эту смесь запахов. Я услышал, как человек выкрикивает непонятные слова. Н-ггааа ннгггаа сотот ньаа. От этих необычных гортанных звуков волосы у меня на затылке зашевелились.
Затем человек пронзительно закричал: «Дай мне умереть, ты, сука! Дай мне умереть! Черт тебя побери! Дай мне умереть!»
– Лиз! Смотри! – воскликнул я.
Она подняла на меня глаза и нахмурилась, словно не понимая, что я говорю. Затем повернулась к солнечным часам, но фигура уже исчезла. Осталось лишь несколько рваных клубов голубого дыма, которые, торопливо рассеиваясь, уплыли вместе с морским ветерком.
– В чем дело? – спросила она. – Что случилось?
– Мне показалось, будто я… – Я прижал кончики пальцев ко лбу. – Мне показалось, будто я что-то видел. Не знаю, что именно. Может, я просто устал.
– Ты уже прямо как я. Сегодня, когда нужно было заварить чай, я чуть не уснула. Начальница сказала, что, если я не взбодрюсь, она меня уволит. Нет ничего хуже, чем потерять работу в первый же день, верно?
Я снова посмотрел на солнечные часы. Как там говорил преподобный Деннис Пикеринг? «Старого мистера Биллингса поразила молния». А не может ли быть так, что здесь и сейчас, на территории этого дома, существовавшего в настоящем и прошлом одновременно, я стал свидетелем гибели старого мистера Биллингса? Ведь я видел все так отчетливо, словно это происходило наяву.
– Пойдем выпьем что-нибудь, – предложил я.
Мы пересекли мостик и вышли из сада через задние ворота. Дэнни, как обычно, бежал впереди нас, минуя коттеджи, по крутой тропе, ведущей к набережной. Прилив отступил, обнажив обвитые водорослями камни и сверкающие заводи. Запах морской воды и водорослей наполнял воздух, десятки чаек парили над берегом, отлавливая крошечных зеленых крабов и мохнатых, полупрозрачных креветок.
Мы дошли до кафе и сели за столик. К нашему удивлению, Дорис Кембл нигде не было видно. Впрочем, вокруг вообще никого не было видно. В соседнем саду гигантские подсолнухи безмолвно покачивались на ветру. Маленькая ветряная мельница со скрипом сделала несколько оборотов, замерла, затем от нового порыва опять пришла в движение.
Я зашел в кафе и подошел к столику, за которым миссис Кембл обычно считала деньги. Там возвышалось пять аккуратных столбиков из монет разного достоинства. Наверное, в сумме фунтов тридцать – сорок осталось без присмотра, так что любой мог бы забрать их. Календарь со сценами из Шекспира трепетал на ветру. На столе стояла чашка с холодным чаем, уже покрывшимся пленкой.
– Миссис Кембл? – позвал я, но никто не ответил. – Миссис Кембл?
Я вышел на улицу. Лиз сидела на ограде и рассказывала Дэнни про попугаев в парке тропических птиц.
– Ты бы видел попугаев ара, они такие классные! А один попка все повторял: «Следите за своими манерами, следите за своими манерами». С ума можно сойти.
– Можно мне поехать туда завтра? – спросил Дэнни.
– Здесь никого нет, – сказал я. – Она оставила деньги прямо на столике. Я нигде не могу ее найти.
– Может, она решила пройтись по магазинам, – предположила Лиз. – Ну там, хлеб, овощи для салата и так далее.
– Можно мне завтра посмотреть на птиц? – снова спросил Дэнни.
– Может, съездим в пятницу, – ответил я. Я окинул взглядом пляж. Никого. Лишь лодка с одиноким рыбаком далеко в море. – Очень странно.
Лиз посмотрела на меня, прикрыв один глаз от солнца.
– Что будем делать? Может, дойдем до Вентнора и поищем там паб?
– Думаю, придется… Если только сами не возьмем пиво из холодильника миссис Кембл и не оставим ей деньги.
– Хорошая мысль. А то у меня уже ноги болят, – Лиз выдвинула красный пластиковый стул, села и сняла туфли. – Посмотри, как распухли. Нужно было покупать тридцать седьмой с половиной.
Я подошел к огромному холодильнику миссис Кембл и достал две бутылки «Харп Лагер» и одну кока-колы. Открыл их и вынес на улицу. Мы сели за один из столиков и наблюдали, как чайки кидаются вниз. Солнце постепенно закатывалось за горизонт. Я разглядел вдали нефтяной танкер, направлявшийся по Ла-Маншу на запад. Он был похож на старомодную деревянную коробку из-под карандашей. Побережье всегда вызывало у меня чувство ностальгии, хотя в детстве мне не особенно нравилось бывать на море.
Дэнни допил колу и начал ерзать.
– Хочешь сходить на пляж? – спросил я его. – Организуй крабам еще один забег. Самого быстрого посадим в ведро, а завтра снова устроим забег с его участием.
Мы проводили взглядом Дэнни, пока он спускался по бетонному волнорезу к камням, а затем, балансируя, еще ярдов сто пробирался к воде. Я откинулся на спинку стула и отхлебнул пива из бутылки.
– Когда приходит экзорцист? – спросила Лиз.
– Имеешь в виду преподобного Денниса Пикеринга? Не думаю, что он принесет колокольчик, книгу и свечу. Он просто придет осмотреться.
– Ты серьезно думаешь, что он сможет что-то сделать?
– Понятия не имею. Он говорил мне, что настоящие призраки не похожи на киношных. Они не уходят послушно, когда ты им приказываешь. Я в том смысле, что мы тут имеем дело не с Линдой Блэр и Патриком Суэйзи.
Я продолжал думать о грузной черной фигуре, медленно вращавшейся вокруг солнечных часов, с дымящимися волосами и искаженным от боли лицом. Н-гааа ннгггаа сотот нггааа. Это была иллюзия. Скорее всего. Но что, если бы я протянул руку и потрогал его, когда он пролетал мимо меня, дрожа и потрескивая? Почувствовал бы я, что он настоящий? Или его ноги пролетели бы сквозь меня, словно тень?
– Я все еще думаю, что нам нужно уехать, – сказала Лиз. – Мы могли бы арендовать автоприцеп в шанклинском кэмпинге. Это недорого, а днем ты мог бы приходить сюда на работу.
– Может, ты права, – сказал я. Хотя теперь, когда должен был прийти Деннис Пикеринг, я был более чем уверен, что мы сможем успокоить призраков Фортифут-хауса. То, с чем мы здесь столкнулись, реально пугало – особенно по ночам, но, кроме трагедии с Гарри Мартином (если серьезно, это вполне мог быть несчастный случай), никто не причинил нам никакого вреда.
– Предлагаю послушать, что скажет викарий, а потом принять решение, – предложил я. – В конце концов, это всего лишь призраки, фантомы. И, кроме того, это фантомы людей, умерших больше ста лет назад. На самом деле, это то же самое, что, например, живые фотографии. Как они могут навредить нам?
– Не думаю, что хочу это выяснять, – ответила Лиз. В ее голосе прозвучала решимость.
Я внимательно посмотрел на нее:
– Хочешь сказать, что ты не останешься на ночь?
– Дэвид, извини. Правда. Но мне и без этого грохота по ночам сложно привести мысли в порядок.
– Что случилось? – спросил я.
У нее бывали перепады настроения, но я все списывал на ее возраст, на месячные или на страх перед тем, что происходило с нами.
Она рассеянно погладила мне костяшки пальцев:
– Ну не знаю. Думаю, я такая же, как и ты. Не могу решить, какой хочу быть. Даже не могу решить, кем хочу быть. И приезд сюда не облегчил мне жизнь. А, кажется, лишь усложнил.
– Не понимаю.
Она улыбнулась.
– Думаю, у меня личностный кризис, – сказала она. – В какой-то момент я чувствую себя сильной и независимой, а потом вдруг – слабой, как котенок. То я уверена, что моя жизнь полностью под контролем, то мне кажется, что я разваливаюсь на части. Счастливая, грустная, счастливая, грустная. А сегодня утром я открыла глаза и почувствовала, будто я – это вовсе не я. Не могу описать. Но, если я останусь здесь, это мне не поможет.
– Значит, ты точно хочешь уехать? – уточнил я.
Она кивнула. Несмотря на усталый вид, она по-прежнему казалась очень привлекательной. Я прикрыл ладонью ее руку.
– Да, – ответила она. – Последнее, что мне сейчас нужно, – это странные звуки, огромные крысы и старики с оторванными головами.
– Что ж, в этом ты не одинока, – сказал я.
– Да, – согласилась она. – Но мне не нужен мужчина, который не может принимать решения.
– Вынужден с тобой согласиться.
Я огляделся по сторонам. Миссис Кембл по-прежнему нигде не было. Примерно в полумиле от нас по набережной со стороны Вентнора двигалась темная фигура. На фоне солнца она выглядела длинной, тощей и красноногой. Распахнулась дверь и – ой! В дом влетает… Однако, когда я прищурил глаза, я увидел, что это всего лишь какой-то старик, выгуливающий собаку.
Солнце было еще высоко, но тени уже удлинялись, и в воздухе повеяло прохладой. Прохладой, от которой хотелось внезапно поежится, словно кто-то только что прошел по твоей могиле. Я не мог понять, почему миссис Кембл оставила кафе открытым так поздно.
И тут с пляжа долетел пронзительный писк. Поначалу я даже не понял, что это. Это было похоже на флейту или свисток. Я прищурился и посмотрел на кромку воды, где вокруг камней лениво плескалась пена и водоросли, и где постоянно кружили чайки. Я увидел среди камней Дэнни и помахал ему. Но он не помахал мне в ответ. Застыл неподвижно, сжав кулаки, в странной сгорбленной позе. Постепенно до меня дошло, что это он издавал этот пронзительный писк. Он кричал.
– Дэнни! – Я перепрыгнул через ограду кафе и тяжело приземлился на землю. Ударился лодыжкой о скользкий камень, но сумел удержать равновесие и поскакал, как горный козел, с камня на камень, то и дело соскальзывая в заводь. Один раз упал и ободрал левую руку, но в конце концов выскочил на ровную песчаную полосу и бросился к воде. Штаны вымокли до колен, сердце колотилось, а в ушах шумел морской ветер.
Дэнни замер возле ряда плоских бурых камней. Кричать он перестал, но его тело все еще было напряжено, а лицо искажено от страха. Ему не пришлось рассказывать, что так напугало его, я увидел все сам. Я подхватил его на руки и двинулся по мокрому песку обратно на набережную.
Лиз шла навстречу, тяжело дыша. Когда она поравнялась с нами, я попросил:
– Можешь отвести Дэнни в кафе? Воспользуйся телефоном миссис Кембл и вызови полицию.
– Что случилось? – спросила она, глядя на меня во все глаза.
– Это миссис Кембл, – ответил я.
Я опустил Дэнни на землю, и Лиз взяла его за руку.
– Папа, – жалобно произнес он.
– Знаю, Дэнни, – сказал я. – Я просто посмотрю, смогу ли я ее вытащить, пока не начался прилив. А потом сразу же вернусь в кафе.
– Она умерла? – спросила Лиз вполголоса.
Я кивнул.
– Я быстро.
Скрепя сердце, я вернулся к камням. По воде, накатывавшей на песок, пробегала рябь от налетевшего ветерка. Над головой у меня без устали кричали чайки. Миссис Кембл лежала на спине. На ней не было ничего, кроме рваных рейтуз, стянутых до колен и наполненных песком и комками водорослей. Ее голова покоилась в неглубокой впадине между камней, седые волосы сбились и намокли, как веревочная половая швабра. Тощие руки подняты, словно она все еще пыталась отбиться от кого-то. Кожа у нее была белой. Белой, как брюхо дохлой рыбы. И сильно разбухшей от морской воды.
Но страшнее всего было то, что по ней ползали крабы. Мне случалось видеть камбалу и палтуса, которых местные рыбаки оставляли в сетях слишком надолго. Они были наполовину съедены крабами. Но я не представлял себе, с какой жадностью те могли атаковать человеческое тело. Лицо миссис Кембл превратилось в страшную маску. Крошечные зеленые крабы деловито устроились у нее в глазницах и уже объели губы и половину правой щеки, отчего ее вставные зубы обнажились в жутком оскале.
Крабы атаковали ее живот, и вся брюшная полость была заполнена копошащейся зеленой массой. Их панцири и клешни щелкали друг о друга, как несмолкающие кастаньеты. Крабы уже выползали из проеденного у нее между ног отверстия, дергая за мягкое белое мясо ее бедер.
Горло у меня сжалось, рот наполнился теплым едким пивом. Невозможно было с ходу определить, что послужило причиной смерти миссис Кембл. Над ней сильно поработали крабы. На моих глазах один из них с трудом вылез у нее между зубов и принялся драться с двумя другими за сероватую кожу десен.
Я огляделся вокруг. Прилив уже начался, и вода омывала камни, принося с собой грязную пену, куски дерева и радужную нефтяную пленку. Одежды миссис Кембл нигде не было видно. Не было видно и ее сумочки. Не было ничего, что подсказало бы полиции причину смерти. Я раздумывал, стоит ли оттащить тело ближе к набережной. Но понимал, что не смогу заставить себя прикоснуться к ней. Я мог повредить какие-нибудь улики, которые не успели уничтожить крабы. Так я объяснил это себе. На самом деле, я боялся, что, если потащу ее за руки, они могут оторваться от плечевых суставов, как ножки у переваренной курицы.
Я пошел назад, на набережную. Но успел сделать всего шагов шесть или семь, как мне в ноздри ударил запах морской воды, нефти и свежевыпотрошенного человеческого тела, в котором смешались смрад уксуса, сточных вод и крови. Желудок у меня сжался. Я сложился пополам, и меня стало выворачивать наизнанку. Я долго простоял, упершись руками в колени, с текущей из носа слизью, пока не нашел в себе силы вернуться в кафе.
Сержант Миллер вошел в кухню, остановился под потолочным светильником и уставился на меня так же, как накануне я уставился на свою разбитую машину. Усталыми глазами человека, которого уже ничем не удивить.
– Это просто какой-то трындец, – сказал он.
– Да уж, – согласился я. – Хотите выпить?
– Нет, спасибо, но я не отказался бы от чашки чая, если можно.
Я встал и включил чайник. Миллер выдвинул стул, сел за кухонный стол и раскрыл свой блокнот. Он делал записи мелким почерком, пользуясь авторучкой, которая в те дни выглядела уже каким-то раритетом.
– Две смерти за два дня, – отметил он. – Две безобразные смерти.
– Знаю, – кивнул я. – До сих пор я ни разу не видел мертвого человека.
– Везет вам, – сказал детектив сержант Миллер. – В последний раз вы видели миссис Кембл, когда обедали?
Я кивнул:
– Она вела себе как обычно. Мы говорили о Фортифут-хаусе и о давних временах. Она была буквально одержима этой темой. Нет-нет, «одержима» – неправильное слово. Скорее, встревожена. Она говорила, что, когда была девочкой, ее мать прибиралась в доме. И рассказывала о нем разные истории. Мне показалось, она была в хорошем настроении.
– Вы видели здесь кого-то еще? Кого-то подозрительного?
Молодой мистер Биллингс в черной шляпе, очень бледный, скрывающийся в тени деревьев. Но как я мог сказать детективу сержанту Миллеру, что видел призрак? И что этот призрак причастен к смерти миссис Кембл? Да, детектив сержант Миллер был человеком открытых взглядов. Он даже готов был поверить в сверхъестественное. Но, если я начну рассказывать ему про галлюцинации и видения, ему ничего не останется, кроме как подозревать меня самого. Убийство в состоянии невменяемости. И я всю жизнь проведу в Бродмуре, вместе с психопатами, убийцами и прочими ненормальными.
– Вокруг было очень тихо. Только мы и больше никого. Ну и тот парень, который приходит сюда каждый день ставить сети.
– Да, я уже поговорил с ним.
Тут засвистел чайник. Я бросил в кружку чайный пакетик и залил кипятком.
– Мне без сахара, – сказал сержант Миллер, продолжая писать.
– Уже известна причина ее смерти? – осторожно спросил я.
– Мы не можем сказать ничего определенного, – ответил он, не поднимая головы. – Так всегда бывает, когда крабы добираются до мягких тканей. Но обе руки у нее сломаны в локтях, вот почему она держала руки как кузнечик. Первый и второй шейный позвонки тоже сломаны. Пока мы не имеем ни малейшего представления, как она получила эти травмы. Но я думаю, можно с уверенностью сказать, что обстоятельства ее смерти не указывают на естественный характер.
– Какой интересный полицейский жаргон, – сказал я.
– О… Нас научили этому в Маунт-Браун. Когда я служил еще в полиции графства Суррей.
– Почему переехали?
Он закрыл блокнот.
– Думал, что здесь будет спокойнее. Звучит как ирония, да? Моя жена решила, что здесь чересчур тихо, и бросила меня. И вот у меня две насильственные смерти за два дня.
– Разве у вас больше нет ко мне вопросов?
– В этом нет необходимости. Сосед миссис Кембл видел ее живой после вашего с Дэнни ухода, а преподобный Пикеринг подтвердил, что вы были у него. Поскольку вы не способны находиться в двух местах одновременно, вы не могли вернуться и причинить миссис Кембл какой-либо вред.
Миллер допил свой чай маленькими глотками. Затем встал, поставил кружку в раковину и сказал:
– Возможно, мне придется еще вернуться. Вы же никуда не уезжаете, как я понимаю?
Я был уверен, что услышал за плинтусом тихий шорох. Интересно, слышал ли его детектив сержант Миллер?
– Нет, – ответил я. – Я никуда не уезжаю. Вы же видели, в каком состоянии моя машина.
– Я думал об этом, – сказал Миллер, когда я провожал его к выходу.
– На все воля Божья.
Он хмыкнул:
– Очевидно, ваш Бог был очень разгневан.
Когда он уходил прочь, я снова услышал у себя за спиной этот звук. Ширк-ширк-ширк.