Глава 17
КН: три правды: (1) перед тем как начать читать книгу, я всегда заглядываю на последнюю страницу, чтобы знать, чем все закончится, то же самое с последними сценами в фильмах. (2) у мамы в аптечке и вправду целая аптека. Ксанакс. Викодин. Перкосет. полный набор, и она их принимает. все время, кажется, это проблема. (3) у тебя красивые руки.
Я: Не по порядку, но… (1) У меня мамины руки. Она играла на пианино. Я сама выдержала два урока, а теперь жалею, что не стала учиться. Иногда я слушаю ее любимые музыкальные произведения и притворяюсь, как будто это играет она. Не знаю, зачем я тебе об этом рассказываю. (2) Если я начинаю книгу, я обязательно дочитаю ее до конца, даже если она мне не нравится. Но я никогда не заглядываю на последнюю страницу. Не люблю знать заранее, чем все закончится. (3) Знаешь, что странно? Мой папа — фармацевт. Честное слово. Я знаю, что это за лекарства. И очень сочувствую твоей маме.
— Привет, сухой клубень, — говорит мне Итан, когда мы снова встречаемся в библиотеке. Каждый день одна и та же футболка с Бэтменом, то же кресло у «Кофеюшечки», и теперь — тот же стол у окна, за которым он дожидался меня в прошлый раз. Сразу видно, что человек следует установленному ритму жизни.
— Вот, значит, как? — говорю я, но с улыбкой. Мне нравится эта дружеская фамильярность. Нравится, что он придумал мне прозвище. — Ты вроде бы говорил, что это хорошее обзывательство.
— Я передумал. — Он убирает учебники в сумку. Похоже, мы снова идем гулять. Это радует. Мне гораздо проще общаться с Итаном, если я не вижу его глаза. Сегодня он выглядит по-другому. Явно бодрее, чем обычно. — Как тебе Клубенёк? Клубенёчик? Нет?
— Ты сегодня нормально выспался или как? — спрашиваю я.
— А? — Он испуганно смотрит на меня. Проводит рукой по волосам, взбивает их в художественном беспорядке.
Я хочу прикоснуться к его волосам, взъерошить их, как делала Джем. У него очень темные волосы. Почти черные, с красноватым отливом. Кажется, что они кровоточат.
— Ну не знаю. Обычно ты ходишь сонный, как будто не выспался. А сегодня ты прямо ожил.
— Это так очевидно? — Он легонько толкает меня плечом.
— Честно? Как Джекил и Хайд. — Я улыбаюсь, чтобы он понял, что я не хотела его обидеть.
— Шесть часов спал. Подряд, — сообщает он гордо, как будто выиграл первый приз. — У меня проблемы со сном. «По ночам я читаю, / зимой отправляюсь на юг».
— Что?
— Прошу прощения. Цитирую «Бесплодную землю». По ночам я читаю, да, но зимой никуда не езжу, разве что иногда на Тахо покататься на сноуборде. А ты читала?
— «Бесплодную землю»?
Почему я никогда за ним не успеваю? Я не тупая. Хорошо высыпаюсь. Сплю как минимум по семь с половиной часов. И пусть он еще раз прикоснется ко мне плечом.
— «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда».
— Нет.
— Почитай. Интересная книга. Про человека с раздвоением личности.
— Я уверена, эта тема тебе близка.
— Ха! — говорит он.
— А если Клубенчик? — предлагаю я. На самом деле это не так уж и сложно.
— Пусть будет Клубенчик, Джесси. — Он умолкает, и я жду продолжения. — Холмс.
Гуляя по городу, мы заходим в «Старбакс», но не в тот, куда я пыталась устроиться на работу, а в другой. Итан покупает мне ванильный латте и возмущенно отмахивается, когда я достаю кошелек, чтобы отдать ему деньги. Получается, это свидание? Или все в школе знают, что у меня туго с деньгами, по крайней мере по меркам Вуд-Вэлли? Но опять же это всего лишь латте, а Итан сам по себе настоящий рыцарь. Он запоминает стихи наизусть, придерживает передо мной дверь, и за все время, пока мы гуляем и сидим в кафе, ни разу не достал телефон и никому ничего не писал. Будем реально смотреть на вещи: у Итана наверняка есть девушка — яркая, интересная, раскрепощенная, с богатым внутренним миром. Можно, конечно, спросить у Дри, но мне неловко. Воспылать нежными чувствами к Итану Марксу — это слишком банально.
— Как я понимаю, в субботу ты не идешь на вечеринку к Джем, — говорит он и дует на свой кофе.
Даже не знаю, стоит ли мне обижаться на предположение, что я не иду на вечеринку, где собираются самые популярные ребята из старших классов. Типа мне там делать нечего. И почему он все время упоминает чудо-близняшек, к месту и не к месту? Как будто нам больше не о чем поговорить.
— Вообще-то я собиралась пойти. — Я пожимаю плечами, старательно изображая, что мне все равно, что обо мне думают сотоварищи Джем. Да, им не нравится мой ноутбук, мои джинсы и все остальное. Но это не значит, что я должна сидеть дома в субботу вечером.
— Правда? — говорит Итан. — Круть.
— Мой приятель играет там со своей группой, так что… — Лиама можно назвать моим другом с большой натяжкой, но я не хочу, чтобы Итан принимал меня за жертву Джем. За унылую толстую неудачницу.
— В смысле, в «О-граде»?
— Ага.
— А кого ты там знаешь? — спрашивает Итан чуть ли не удивленно, словно ему не верится, что такая серая мышка, как я, может знать кого-то из музыкантов крутой школьной группы. В чем, черт побери, проблема?
— Лиама знаю, а что?
— Я тоже играю в «О-граде».
Ну конечно! Конечно, он тоже. Черт! Может быть, они с Лиамом — лучшие друзья, и теперь Лиам узнает, что я козыряю его именем, будто он весь из себя знаменитость и мы с ним прямо друзья на век. Слава богу, я не назвала их «О-градом». Это так унизительно.
— Правда? Я все забываю, что Вуд-Вэлли — маленькая деревня, где все всех знают. Только я не при делах.
— Знать всех в Вуд-Вэлли — не такое уж большое счастье, — говорит Итан.
— А на чем ты играешь? — Я стараюсь сменить тему.
— На электрогитаре. И немного пою. Хотя солист у нас Лиам.
— Он классно играет, — говорю я.
— Ты его слышала? — Снова этот удивленный, даже немного рассерженный тон. Неужели так трудно поверить, что я приятельствую с Лиамом?
— Ну, да. Когда он репетировал.
— Лиам нормально играет, — говорит Итан и отпивает кофе. Задумывается над своими словами. Смягчается. — Нет, ты права. Он классно играет.
— А ты? — спрашиваю я, стараясь разрядить обстановку. Потому что чувствую, как растет напряжение. И не понимаю, как себя вести. Странно у нас складывается общение. Два шага вперед, а потом шаг назад.
— Я тоже неплохо, — говорит Итан и вдруг улыбается той самой открытой, искренней улыбкой, которая полностью преображает его лицо. Как будто солнце выглянуло из-за туч.
Дома на кухне под стеклянным колпаком: треска под соусом мисо, какой-то невообразимый салат с молодыми соевыми бобами и засахаренными грецкими орехами, липкий рис, сваренный в кокосовом молоке. Глория умеет готовить японские блюда? Жаль, я не практикую кулинарное порно. Этот ужин достоин того, чтобы выложить его в «Инстаграм». В доме снова темно и тихо. Тео сидит за столом на кухне с бокалом красного вина, как будто ему сорок лет и он отдыхает после тяжелого трудового дня. Еще три года назад он носил брекеты. Я видела фотографии.
— Новости с фронта? Друг с другом не разговаривают. Все еще женаты, — говорит Тео и наливает мне вина, хотя я не просила.
Я отпиваю глоток, дыша через нос, как учила меня Скарлетт. Очень даже неплохо. Мне нравится. Спрашиваю:
— Где они?
— А я знаю? На консультации у семейного психолога? На деловом обеде? Раньше мама не пропадала из дома почти каждый вечер.
— Папа тоже.
— Они оба придурки.
— Так нельзя говорить.
— Точно придурки. Думают, можно просто нажать «Вставить замену» и забыть о том, что у них умерли любимые люди. Даже я эмоционально взрослее.
Я молча пью вино. Тео прав.
— И что теперь будет? — Я отпиваю еще глоток и чувствую, что у меня слегка кружится голова. Кажется, я начинаю пьянеть.
— Без понятия. Но мне не нужна эта радость. Я бы как-нибудь обошелся. У меня и так стресс. Предпоследний класс в школе.
— Тебе-то чего волноваться? Ты лучший в классе по всем предметам, у тебя репетиторы для подготовительных тестов в колледж, — я подчеркиваю множественное число, — и я уверена, у твоей мамы есть знакомые или знакомые знакомых во всех приемных комиссиях в любом университете. Не жизнь, а малина.
— Как почти у каждого в нашей школе. Знаешь, сколько человек из Вуд-Вэлли принимают в Гарвард? Всего пятерых.
— В Гарвард? Ты серьезно?
— А что?
— Ничего. Просто я даже и не замахиваюсь на Гарвард. По-моему, никто из моей старой школы не смог туда поступить. Даже отличники. — Я не упоминаю о том, что в Чикаго у меня были все шансы закончить школу если не лучшей в классе, то на втором месте точно. А теперь моя успеваемость резко упала просто из-за того, что я перешла в Вуд-Вэлли. Нагрузка в нашей чикагской школе имени Франклина Рузвельта была явно поменьше, чем в СШВВ. Еще одна «радость» от переезда в Лос-Анджелес. Как будто мне мало всего остального.
— Спасибо за краткий, но очень полезный жизненный урок. — Тео смотрит на меня со злостью. Я боюсь, как бы он снова не распсиховался и не принялся швыряться вилками. Но он только вздыхает.
— Я имела в виду, что Гарвард — не самое главное в жизни, — говорю я, как будто что-то в этом понимаю. — Ты в любом случае поступишь в хороший университет.
Про себя я решаю, что мне нравится пить вино. Я становлюсь мягче, смелее, раскованнее, не боюсь сказать что-то не то. Мне уже не так трудно быть самой собой.
— Мой папа учился в Гарварде.
Тео завел разговор о своем умершем отце, как будто ждал от меня сочувствия. Но я не сочувствую. Я смеюсь. Ничего не могу поделать. Это и вправду смешно.
— Чего ты смеешься?
— Твой папа учился в Гарварде!
— И что смешного?
— Тео свято блюдет семейные традиции!
Он смотрит на меня и тоже смеется.
— Ты права. И мой дед, папин папа, тоже учился в Гарварде. Правда, не жизнь, а малина. Не считая того, что я гей и у меня умер отец. А в остальном все прекрасно. Один-ноль в твою пользу.
— Дарю идею: заведи себе канал на Ютьюбе и рыдай в камеру. О горе, я гей. О-о-о, у меня умер папа.
Это не самая удачная шутка, но Тео не обижается.
Он улыбается.
— У меня уже есть канал на Ютьюбе. Пришлю тебе ссылку. — Тео поднимает бокал и чокается со мной. — Если хочешь, можешь присутствовать на моих занятиях с репетиторами.
— Правда?
— Не обольщайся. Только по понедельникам. По четвергам — нет. Все волшебство происходит по четвергам.
