Подъехав, я оставил машину перед отелем. Движение было чуть меньше, чем мне помнилось, а больше ничего не изменилось. Казалось, год промелькнул, а ведь минуло всего несколько недель. Я вошел.

Дежурная взглянула на меня поверх очков. Женщина средних лет с голубоватыми волосами и без лишней косметики.

– Я здесь несколько недель назад снимал номер и кое-что оставил.

– Имя и номер?

Я узнал портье, а она меня нет. У нее перед глазами прошли, наверное, десять тысяч лиц.

– Эрик Аргус, номер 220.

– У нас есть отдел находок, – сообщила она. – Что вы потеряли?

– Конверты. Два конверта из манильской бумаги. Они лежали в сейфе в шкафу. И маленький рюкзачок.

На несколько минут женщина скрылась и вернулась с ранцем и конвертами.

– Эти?

– Да-да.

Она подтолкнула ко мне бланк.

– Подпишите здесь. Документы у вас есть?

Открыв бумажник, я показал ей права. Она переписала номер.

Подписав бланк, я получил конверты. Почти невесомые, а вот рюкзак тяжело стукнул по стойке.

– Удивляюсь, как они сохранились, – заметил я.

– Вам повезло. Мы храним находки ровно месяц.

– А потом куда?

Она пожала плечами.

– Работники разбирают. Кто первый схватит, тому и достанется.

За моей спиной тихо открылась автоматическая дверь, вошло семейство. Мать с отцом, мальчик и девочка. Мне они представились отдыхающими на берегу океана.

– Вам еще что-то нужно? – спросила портье.

– Да, – кивнул я, – я хотел бы снять номер.

Я остановился на стоянке.

Ветер дул с океана, по площадке бежали песчаные змейки.

Я открыл лежавший рядом бумажный пакет и сковырнул наклейку. Отвернул пробку и понюхал бутылку.

Хороший бурбон. 45 градусов.

В моем приемнике звучала музыка, женский голос вел нежную мелодию. Я представил свою жизнь другой. Представил, что я могу на этом остановиться. Не сделать первого глотка.

Руки у меня задрожали.

Прошло три месяца.

Я взглянул на манильские конверты и лежащий поверх отцовский пистолет.

Стану ли я снова пить?

Конверты знали ответ.

От первого глотка меня прошибли слезы. Потом я запрокинул бутылку и сделал длинный глоток. Я силился вызвать видение. Я вспоминал Сатвика.

«Знают ли они, что отличаются?» – спросил я его.

«Один из них, – ответил он. – Один знает».

Когда бутылка наполовину опустела, я перевел взгляд на пистолет.

Представил, как девятимиллиметровая пуля входит в череп – оставляя большую зияющую рану. Вскрывая жилище моего Я, открывая его воздуху, в котором оно, как жидкий азот, с шипением испарится, изойдет паром. Пистолет способен на многое – в том числе поставить вас лицом к лицу с импликатом.

Я взял первый конверт.

Мои руки, вскрывавшие его и доставшие листок, не дрожали. Дрожь прекратилась с первым настоящим глотком – нервы наконец дождались смазки. Никогда я не бывал в себе больше, чем после первого глотка. К концу бутылки становился кем-то другим.

Я развернул листок. Взглянул на него – тем самым наконец-то вызвав коллапс вероятностной волны в проведенном пару месяцев назад эксперименте. Как мне – с этого мгновения – всегда было предназначено.

Я открыл второй конверт, со снимком. Уставился на бумагу, где были две темные полоски – а теперь знакомая рябь света и тьмы.

Хотя, конечно, этот результат был здесь с самого начала.

Я прихватил пистолет с бутылкой и вышел на ветер.

Запах океана ударил в ноздри, едва я сделал первый шаг по гладкому песку. Здесь не видно было людских следов – все стерли ветер и дождь. Небо стало темным, зловещим.

Я по кривой тропке прошел к воде, обходя самые крупные валуны. Прилив еще не начался, низкие волны равномерно набегали на песок, гоняя полосы серой пены. Песчаный берег здесь был почти плоским, так что волны успевали потерять разбег. Надо мной кружила белокрылая крачка.

Можно было назвать случившееся СВНС или иными именами. Использовать другие аббревиатуры. Подобрать такие названия, которые бы обуздали событие, сделали его доступнее уму. Как будто назвать – значит понять. Фактически все термины были описательными. Говорили еще: массовый психогенный синдром. Кое-кто заимствовал термины из религии.

Наверняка было известно одно: люди умирали. По всему миру в один день. Просто не просыпались. Миллионами. Падали посреди улицы. Другие – моложе, крепче – топились. Шоферы автобусов, медсестры, учителя, бухгалтеры. Итальянские банкиры и индийские крестьяне. По всему миру они десятками тысяч уходили в океан, в моря, в озера – и не возвращались.

По всей планете малый, но заметный процент населения испустил последний вздох. Статистики еще спорили над пиком кривой – на сколько смертей больше нормы случилось в тот день.

Я знал, что на кривой присутствует еще одна аномалия, но ее пока не заметили. Пока. Среди умерших не было ученых.

«Если набор случайный, почему никто из нас?» – спросил я у Сатвика.

«Зачем элементу недетерминированной системы становиться ученым?»

И еще кое-что я знал наверняка.

Воспроизвести работу Сатвика не удастся. Ученые не найдут ни одного человека, не вызывающего коллапса. Они не отыщут тех, кого нашел Сатвик. Доказательства исчезли. Просто одним невоспроизводимым экспериментом больше.

От края прибоя я дюжину ярдов гнался за отступающей волной, утекающей в море, а потом покрепче уперся ногами и пригнулся против ветра, вглядываясь в океан.

Мерси умерла. Хотя на поиск доказательств ушли недели. Веб-сайт, посвященный опознанию покойных. Люди без документов. «Джоны Доу». И еще одна жертва среди них. Полиция нашла тело, выброшенное волнами на берег.

Я вспоминал слова Викерс. Они ничего не видят, потому что внутри у них нет точки, с которой можно смотреть. Мерси была из обреченных с самого начала. Обреченных на что? Сражаться против Брайтона? В некотором смысле ее вовсе не существовало. Не было в реальности.

Волна добежала до меня, промочила ноги и покатилась дальше, на берег, оставив меня на глубине по щиколотку. Всегда здесь была холодная вода.

Я сделал глоток из бутылки и достал из кармана свитера пистолет. Тяжелое черное оружие. На боку маленькие выпуклые буквы: «ругер». Я, в том или ином смысле, носил этот пистолет с собой с того дня, как он выстрелил на той самой стоянке, где осталась сейчас моя машина.

Я подумал об отце и об океане. Волна моего имени. Я представил, будто уплываю так далеко, что не видно земли. Только голубая волна.

Ветер набирал силу – я пошатнулся. Дождался следующей волны и шагнул в нее глубже, по колено. Взглянул на оттягивавший руку пистолет.

Взгляд на импликат.

И забросил его так далеко, как сумел.