– Он появился две недели назад.

Стюарт вел меня по пустым помещениям. Дробовик он с привычной легкостью нес на плече.

Часть комнат были пустыми. В других осталась мебель. В одной среди голых стен ровно посередине стояло одинокое вращающееся кресло. Я гадал, что здесь случилось. Мы как будто шли через город-призрак Старого Запада, брошенный, когда иссякло золото. Нет, подумал я, заметив плесневеющий на бумагах надкушенный сэндвич. Не Старый Запад, а Чернобыль. Жители не уехали – бежали.

– Сатвик был здесь? – спросил я. Старался говорить спокойно, но потрясение от этой новости просочилось в голос.

– Угу.

– Он ни с кем не связывался.

Стюарт кивнул, но шага не замедлил. Мне не было видно его лица.

– Тогда понятно, – сказал он.

– Что тебе понятно?

– Я ждал тебя раньше. – На ходу он переложил дробовик на другое плечо. – Кажется, он думал, что за ним следят.

– Кто – не сказал?

– Если честно, я мало что понял из того, что он говорил. Он был дерганый. Выглядел встревоженным.

Раньше он таким не был.

Мы подошли к стальной двери, и Стюарт набрал на кодовом замке несколько цифр. Раздался гудок, дверь щелкнула, и Стюарт толкнул ее от себя. Опять пустые комнаты. Отделка не закончена. Десятки голых камер.

Я смотрел то на пустоту, то на Стюарта с пушкой. У него всегда был угрожающий профиль – костистый, острый, как будто ему на пару процентов больше среднего досталось от неандертальца. С годами это проявилось еще сильнее. Его широкие плечи загородили мне вид на следующую комнату.

– Что у вас стряслось, черт возьми?

– Первые несколько лет мы быстро росли, – сказал он. – Пожалуй, слишком быстро. Нам требовалось место, вот я и взял в лизинг это помещение. В какой-то момент у нас было сто тридцать сотрудников.

– И где они теперь?

– Надеюсь, загорают на пляжах. Видит Бог, я им достаточно заплатил.

– Заплатил?

– Выкупил доли. Им до конца дней не придется работать, если сами не захотят. Помнишь Лизу и Дэйва?

– Угу.

В памяти мелькнули два лица. Были парой курсов старше нас, с самого начала работали в команде.

– Оба разорвали контракт и отправились на восток. Далеко на восток.

Я оглядел хаос. Здесь думалось не о раннем выходе на пенсию. Это выглядело массовым исходом. Бегством в спасательных шлюпках.

Я стал припоминать другие имена. Знакомых, с которыми начинал. Попробовал вообразить, как компания разбухла до ста тридцати человек. Пузырь надулся и лопнул.

– Как твоя жена? – спросил я.

– Понятия не имею.

В его голосе не было горечи – простая констатация факта. Как будто я спросил про погоду в день, когда он не выходил из дома.

– Жаль, – сказал я. – Давно?

– Год, может, чуть дольше. Несколько месяцев, как адвокаты все закруглили. Я не доставил им хлопот. Она получила все остальное, а я – вот это. – Он обвел рукой свое запустелое королевство. – А как твоя сестра и мама?

– Сестра хорошо. Мама несколько лет как скончалась. От удара.

– Соболезную. – Он развернулся ко мне лицом. – Послушай, Эрик, мне жаль, что между нами так вышло. Я наговорил всякого… время было трудное.

– Все в порядке.

– Я хотел сказать…

– Серьезно, Стюарт, – перебил я. – Все в порядке.

Я не собирался ковырять подсохшие болячки. Оглянулся, ища, на что перевести разговор.

– Когда вы закрылись?

– Мы не закрылись.

Распознав мое недоумение, Стюарт продолжал:

– А, ты думал…

– Здесь все немножко… через край.

– Можно и так выразиться, – засмеялся он.

– Что случилось?

– Вот… – Он повесил дробовик на плечо и поманил меня за собой. – Давай покажу.

Мы спустились по лестнице.

– Как Сатвик тебя нашел?

– Это нетрудно, – объяснил он. – Он сказал, что разыскал адрес в перечне корпораций. Мы же есть в Сети.

– Он не говорил, что сюда собирается. Ни слова не сказал.

– Друзья всегда сообщают тебе, куда собираются?

– Он и жене не сказал.

Я снова покосился на дробовик. Мне пришло в голову, что передо мной последний из видевших Сатвика. Я решил вернуть разговор к причине моего приезда:

– Ты слышал про компанию «Инграм»?

– Звучит знакомо, но вспомнить не могу.

Я остановился. Вытащил листы и протянул ему.

– А премия «Дискавери» ни о чем не напоминает?

– Ага, теперь вспомнил, – кивнул Стюарт. Просмотрел и вернул мне записки. – Любопытный список.

– Лауреаты прошлых лет.

– Премией ведает «Инграм», да?

Он пошел дальше, и я за ним.

– Они, – ответил я. – Я за тем и приехал. Когда увидел, что их интересуют наши ветвящиеся преобразования.

– Да, они здесь побывали. Четыре года назад, и вышло не лучшим образом. Собственно, странная ситуация. Они заявились целой командой, в костюмах с галстуками, сообщили, что мы в шорт-листе на премию, на которую не претендовали. Задавали много вопросов: над чем мы работаем.

– Шорт-лист?

– Да, и меня это сбило. Кто нас туда внес? Работа у нас закрытая – по крайней мере такой считается. Так и непонятно, где они о нас прослышали. Довольно быстро стало ясно, что премия – отличный предлог, чтобы влезть в работу претендентов.

– Ты о шпионаже?

– Возможно.

– И что дальше?

– Сперва мы поддались, но кое-что я запретил им показывать. Они были недовольны. В конце концов убрались.

Мы вышли с лестничной клетки на пустой этаж и перешли на вторую лестницу в глубине здания. Эта выглядела новой пристройкой – грубая винтовая лесенка сквозь отверстие в полу. Я вслед за Стюартом спустился уровнем ниже. Здесь все было так же.

– Сколько этажей твои?

– Мы сейчас на четвертом. Скупили лизинг у большинства остальных компаний.

– И на всех пусто?

– Ну почти, – кивнул он. – На первом этаже кто-то остался.

– Зачем выкупать этажи, если их не занимаешь?

– Нам нужна была буферная зона.

– Зачем?

– Вот зачем.

Миновав короткий коридор, мы через черную дверь вышли в темную комнату. В ней не было окон – только у дальней стены голубовато светились мониторы и прочая электроника.

– Он пришел точно как ты, – сказал Стюарт. – Твой друг Сатвик. Поднялся на лифте и сам себя представил. Сказал, что знаком с тобой, так что я его выслушал.

– Зачем он приходил? – Мой голос отозвался эхом, и я понял, что помещение намного больше, чем кажется.

Стюарт улыбнулся в слабом сиянии экранов.

– Затем же, зачем и ты, – сказал он, – только он об этом не знал.

Стюарт щелкнул выключателем у двери. Загорелся свет.

– Чтобы увидеть сферу.

– Прорыв случился, когда мы пытались считать состояние спина электрона в реальном времени, – объяснил Стюарт. – Речь уже не просто о заряде. Здесь сохраняется когерентность. У нас есть схемы наноспина и архив обработанных данных. Масштаб процесса – ты не поверишь!

Он провел меня в глубину комнаты.

Места в ней было много – чуть ли не весь этаж. Вдоль дальней стены выстроились в два ряда установки высотой восемь футов, с решетками для вентиляции. Напротив, у другой стены, раскинулась панель управления, перед которой бы взмок от пота пилот реактивного истребителя: кнопки, циферблаты, диодные лампочки, мертвые, потухшие экраны на фоне бетона. Из пустых гнезд змеились провода. Все пространство было занято оборудованием. Разобраться в нем казалось невозможно: сплошной хаос. Потом я заметил стекло. Осколки, рассыпавшиеся по полу миллионом крошечных алмазиков. Если во всем здании ощущалась заброшенность, то здесь будто бомба разорвалась. Стекло хрустело под ногами, пока я шел через комнату, а потом мой взгляд уловил, что располагалось в ее дальнем конце, и я застыл на месте. Вдруг понял, что вижу. Я увидел план, набросанный на салфетке дюжину лет назад.

– Ты ее все-таки собрал.

– А ты думал, не соберем?

В дальнем конце на вершине стального шеста держался большой стеклянный шар шестнадцати дюймов в диаметре. Над ним свисала с потолка огромная тарелка, от которой уходил вниз и в стену единственный кабель.

– И работает?

– Смотря что под этим понимать.

– Как ты сам понимаешь?

Его глаза под мясистым лбом будто сузились. Так он морщился.

– Тогда – не работает. На самом деле – нет.

Я понял, что это признание. Может быть, даже перед самим собой.

– Но кое-что она делает. Потому я и написал тебе с просьбой зайти. Я читал твою работу.

– Мою работу?

– И подумал, что тут есть связь.

Я уставился в стеклянный шар. Полупрозрачный хрусталь. Белый зернистый туман. Чем пристальней я вглядывался, тем отчетливее различал в нем порядок. Чуть наклонил голову, и свет преломился под другим углом. Внутри шара вдруг проступил рисунок: множество ячеек, возникающих из внутренних микротрещин. Похоже на зигзаг молнии, только сложнее и симметричнее.

– Там есть порядок, – сказал я.

Стюарт кивнул.

– Узор микротрещин. Сложная геометрия в высших измерениях. На самом деле – иллюзия, созданная разломами.

Я чуть повернул голову, и изображение сменилось новым сложным порядком, похожим на ограненный изнутри драгоценный камень.

– Ты сам ее сделал?

– Сферу – сам, а рисунок рефракции – нет. Это ведь не стекло – кварц, обработанный с точностью до микронов. Порядок образовался при первом же ее включении – какое-то эмерджентное свойство, связанное с перестановками внутренних молекул.

Я снова шевельнул головой, и внутренняя огранка пропала, внутренние разломы скрылись, стоило взглянуть чуть под иным углом. Я снова видел насквозь.

Я медленно пошел вокруг, проверяя другие точки зрения.

– Ты сказал, не работает, но что-то все же делает?

Он помялся, но сказал:

– Она делает снимки.

Я оглянулся на него.

– Снимки… чего?

– Пространства. Трехмерного пространства. Идеальное изображение. Больше она ничего не может.

– Трехмерного пространства? Значит, подобие фотоаппарата?

– Можно и так это понимать.

Я поднес руку к сфере. Прохладная.

– С какой степенью точности?

Он рассмеялся.

– Таким количеством полигонов не утруждает себя сама реальность.

Вырвавшись на свободу после колледжа, я развлекал себя разработками, которые никогда не удалось бы продать. Говорил себе, что занимаюсь теорией.

Мне не приходилось возиться с пользовательским интерфейсом и беспокоиться о себестоимости. Перегрев можно было сбрасывать, поставив вентилятор помощнее или водяное охлаждение. Установка могла получиться громоздкой и уродливой. Лишь бы нашелся подходящий материал.

Стюарт шагнул ко мне, встал рядом, так и не сняв с плеча дробовик.

– Когда мы только начинали, – заговорил он, – я думал, что года через два наука признает квантовую механику шаманством.

– Разве шаманство, если его изучать, не становится наукой?

– Тебя послушать, все окажется наукой.

Я вглядывался в прозрачный кварц, отыскивая в нем изъяны.

– Просто подумалось.

Я испытывал логические пределы теории, использовал ее порочные круги. Мысленные эксперименты – не более того. Опыт с двойной щелью тоже можно было назвать мысленным экспериментом. Меня, как кончик языка к больному зубу, тянуло к пробелам в теории. Хотелось ткнуть пальцем туда, где мир оказывался не таким, каким представляется.

В памяти всплыли мои же слова:

«Математика смертельно серьезна».

Стюарт долго ждал моего ответа.

Сфера – это сфера. То, что внутри, – ограненный кристалл.

– Вдохновил нас, как мне помнится, прорыв в фотографии.

А именно – фемто-фотография Рамеша Раскара – способ записывать свет на видео. Изображение замедлялось до миллионных долей секунды, так что даже фотоны на нем еле двигались. Я тогда задумался, не сработает ли тот же принцип для разбивки реальности на дискретные пакеты информации. Что, если удастся выявить зернистость самого реального мира?

Гениальность Раскара позволила ему с помощью фемто-фотографии заглянуть за угол. Изловить свет, замедлить его до измеряемой скорости, так что можно анализировать его скачки. Записать, как фотоны рикошетируют от твердых тел, обнаружить их отскок к датчикам. Ключом был временной интервал. Чем дальше расположен объект, тем больше времени требуется отраженному свету, чтобы вернуться к источнику. Летучие мыши создают для себя трехмерную картину мира с помощью отраженного звука – точно так же можно собрать карту по отраженному свету.

Я видел те снимки. Коридор освещается, компьютер ведет запись. На экране, за углом, медленно проявляется из помех изображение. Возврат срикошетивших фотонов – одного из миллиона, из сотен миллионов – создает изображение, по кадру в наносекунду.

Теоретически предполагается существование квантовых частиц-переносчиков, двигающихся не только в пространстве, но и во времени. Проследив путь частицы во времени, можно создать такую «карту рикошетов» и, реконструировав изображение согласно времени отскока, заглянуть за угол, в предыдущее мгновение. Воспроизвести его.

Теоретически при наличии достаточно сильного излучателя частиц и соответствующей компьютерной мощности можно продвинуться в прошлое вплоть до объединения четырех сил, действующих в мире, – до Большого взрыва и дальше вперед. Лишь бы нашелся способ измерить временной интервал. Так некогда морякам требовалось точное время для определения долготы. Время в данном случае определяется глюонами – переносчиками кварковых взаимодействий.

Стюарт снял с плеча дробовик.

– Попинаем шины? – предложил он.

– С удовольствием.

Он прошел вдоль стены, вдоль шкал и кнопок.

– Смотри в шар, – велел он и, прислонив ружье к панели, упал во вращающееся кресло.

Я смотрел в шар. Я прикипел к нему взглядом. Прозрачный, как пустой стакан для виски, пока не шевельнешь головой, – а тогда проявляется картина.

– Готов? – спросил Стюарт. – Тронь ее.

– Что?

– Коснись сферы.

Я положил ладонь на гладкую поверхность.

Миг спустя мелькнула вспышка – импульс света, но не просто света: от него у меня загудела голова. На миг я ощутил разряд, слабую ауру в поле зрения, как бывает при мигрени, но свечение быстро померкло и пропало.

– Ты как? – спросил Стюарт.

– Голова.

– Это побочный эффект, он сразу пройдет.

– Побочный эффект?

Впрочем, он не ошибся, голова у меня уже прояснилась, и зрение стало четким, нормальным.

– Теперь смотри, – сказал Стюарт.

Я обернулся и увидел в шаре себя. Кристально-четкое изображение, как на телеэкране с высоким разрешением. Моя застывшая рука, протянутая к шару.

– Черт побери!

– Идеальное воспроизведение, – сообщил Стюарт. – Вплоть до пряжи носков.

– Так изображение трехмерное?

– А ты смотри.

И тут я увидел, что картина меняется; меняется угол зрения, будто сфера поворачивалась, и размер – словно камера удалялась. Я осмотрел комнату, отыскивая объективы, способные дать такое изображение, – их не было.

– Объективы ищешь? – спросил Стюарт.

– Где?

– Нет их. Только сенсор. – Он кивнул на белую тарелку под потолком.

– Не понял?

– Она создает трехмерную модель всей комнаты. Как в видеоиграх. Ты в нее тоже попадаешь. Картину можно разворачивать, чтобы увидеть с любой стороны. Угол зрения регулируется вот так.

Он повернул маленькое колесико управления, и картина в сфере изменилась, открыв новую перспективу.

– Потрясающе.

– Это пустяки. Смотри дальше.

Он склонился к клавиатуре, отбил серию команд. Послышался шум помех, и картина в сфере дернулась. И начала раскручиваться назад. Я увидел, как отодвигается от шара моя рука. Увидел, как я поворачиваюсь от шара к Стюарту. А потом все затуманилось.

– Она движется!

– Да, черт возьми, она движется, и это еще не самое удивительное.

– Ты вел запись?

– Нет, тут другое. Давай покажу.

Стюарт вышел на середину комнаты. Дотянулся до свисающего с потолка кабеля.

– Это источник питания сенсора. – Он выдернул провод из гнезда. – Вот, сенсор отключен от питания. Никакой записи не ведется. Теперь коснись сферы.

Я послушался. На этот раз изо всех сил растопырил пальцы. Кварц стал теплее температуры тела. За несколько секунд работы прогрелся на дюжину градусов.

– Готов?

– Да.

Он снова вставил провод в гнездо.

– Теперь сенсор подключен. Вспомни, когда я его включил, твоя ладонь уже лежала на сфере.

Он коснулся панели, и снова мелькнула вспышка. Звук отдался в костях. Снова боль, снова размытость зрения. Все быстро прошло.

В сфере возникла картина. Я, стоящий у сферы, ладонь на кварцевой поверхности – как в идеальном зеркале.

– Руку не убирай, – предупредил Стюарт.

– Хорошо.

– Теперь смотри внимательно.

Он щелкнул по циферблату, и картина сдвинулась. Я увидел, как мои растопыренные пальцы соскальзывают, рука отодвигается, я отступаю от шара и отворачиваюсь. Картина замерла.

Он проиграл ее еще раз. Я все смотрел, отыскивая ошибку. Ошибки не было. В шаре был я, прокрученный задом наперед. Три секунды – пока рука тянулась к сфере. Стюарт крутил запись снова и снова.

– Но ведь, когда я это делал, сенсор был отключен, – напомнил я. – Как он мог записать движение?

– Тут много ограничений, – ответил он. – Пойми меня правильно. Продолжительность каждый раз другая, но обычно меньше пяти секунд. И дальность восприятия сильно ограничена – действует только в определенном радиусе.

Стюарт повернул ручку на панели, и изображение, отодвинувшись на десяток футов, выцвело. Новый поворот ручки – оно приблизилось.

– Легкой подстройкой сенсора можно изменять радиус восприятия. Поначалу было всего несколько футов – не многим больше радиуса самой сферы, – а теперь охватывает почти все помещение.

– Все равно не понимаю, как сенсор мог что-то записать без питания.

– Сенсор записывает не состояние фотонов, – сказал он, – а рикошет.

Я посмотрел на него. И я понял. Я понял, что он создал. Во всем величии.

– Черт побери! – вырвалось у меня. Стюарт вовсе не записывал движения. Он делал моментальный снимок: остальное собиралось по данным от рикошета частиц. – Ты научился проигрывать картины случившегося до начала записи.

– Потому я всех и разогнал, – кивнул он. – Всех, кто помогал собирать сферу и разрабатывал алгоритм анализа данных. Потому я и написал тебе. Это всего лишь прототип, но эта установка переменит все правила игры. Эта камера способна увидеть что угодно. Всё.

– Даже прошлое. – Стюарт кивнул. – Если мир узнает, кое-кто будет недоволен.

– Всякий, у кого есть что скрывать.

– Преступники, – подсказал я. – Власти.

– Это еще не худшее, Эрик.

Он подошел к кабелю и снова его выдернул.

– Ты сказал, запись длится пять секунд.

– Обычно, – напомнил он.

– Но не всегда?

Он улыбнулся.

– Если изучать шаманство, оно станет наукой?

Это было сказано так, что я задумался.

– Что ты видел?

– Один раз мы ушли в прошлое на восемь секунд. А один раз еще дальше.

– Насколько дальше?

– Достаточно, по-моему. – Он, кажется, хотел замолчать, но продолжил: – По-моему, она иногда путается.

– С чем?

– С тем, что видит. В какое прошлое заглядывать.

Он вернулся к панели управления. Подобрал прислоненное к ней ружье.

– Мне случалось видеть то, чего на самом деле не было.

Я ждал объяснений.

Стюарт положил дробовик на плечо и через комнату прошел к сфере. Встал рядом со мной.

– Я видел это в сфере, но не в реальности.

– Что?

– Точно не знаю. Это всегда на грани.

Я оглядел комнату. Хаос. Тяжесть достижения. Закрытие компании. При таких условиях человеку недолго сломаться.

– Может быть, ты видел отражения? – предположил я.

Стюарт кивнул.

– Я в первый раз так и подумал. – Он устало смотрел на меня. – Может, я бы и сейчас так думал, если бы не записал их. Хочешь взглянуть?

Он вернулся к панели, поработал рычажками.

Сфера осветилась. Я шагнул к ней и увидел внутри комнату. Увидел Стюарта с дробовиком в руках.

– Это было снято несколько месяцев назад, – сказал он. – На самом краю зрения я кое-чего не смог хорошенько разобрать.

Прищурившись, я склонился ближе. Ничего неожиданного, просто Стюарт. Изображение Стюарта, стоящего у самой сферы.

Тот продолжал:

– Если прокрутить сцену дважды подряд, получается отчетливее. И можно, приблизив, увидеть самого себя, заглядывающего в сферу. А еще приблизив, увидеть сферу внутри сферы. Так я увидел в первый раз – случайно. И стал смотреть дальше.

Я задумался о побочных эффектах, упомянутых Стюартом. Вспомнил головную боль при включении установки. Как она скажется, повторяясь раз за разом? Дюжину раз в день? Не увидишь ли то, чего нет?

– Вот, – сказал Стюарт.

Я взглянул, и у меня отвисла челюсть. В сфере виднелась фигура – легкая неправильность. Тень на грани восприятия. Ее можно было принять за что угодно или вовсе не разглядеть – пока она не шевельнулась. Когда она сдвинулась, сдвинулось и мое восприятие.

– Вот здесь я могу замедлить, – сказал Стюарт.

Картина вдруг приблизилась и стала раскручиваться, но я уже не видел тени – только ту же картину, а потом на ней появился Стюарт, приближающийся к сфере с дробовиком. Новое увеличение показало саму сферу – отчетливо и ярко, как если бы по телевизору показывали телевизор.

Я взглянул на настоящего Стюарта у панели. Я снова обернулся к записи.

Я смотрел, как Стюарт на картине вглядывается в сферу. Я видел, как он видит то, что видели мы: странную тень в комнате внутри сферы – тень его самого. Другую его версию, стоящую там, где он не стоял. А потом Стюарт-на-картине снял ружье с плеча. Отступил на три шага назад. Поднял ружье и выстрелил.

Кварц брызнул осколками, и сфера погасла.

Стюарт отошел от панели и присоединился ко мне.

– Я думал, что сумею исправить, – сказал он. – Думал, что, начав сначала, исправлю ошибки, но ничего не вышло. Два месяца я подбирал замену кварцу, а когда снова включил, увидел эту тень на краю. Вроде параллельной версии самого себя. Я знаю, он здесь. Где-то. – Стюарт обвел рукой комнату. – Или, может быть, здесь, внутри.

Я посмотрел на пол и понял вдруг, что осколки вовсе не стекло – это идеальная баллистическая картина на темно-сером цементе, с центром разлета на центральном возвышении. Я оглянулся на то место, где в комнате стояла тень.

Идеальная картина разлета осколков, за исключением двух мест. Два пустых от кварца пятна длиной в фут – словно там кто-то стоял.