Самолет в Индиану вылетал в восемь утра. Ожидая посадки, я запихнул в себя никудышный аэропортный завтрак. После посадки взял напрокат машину и к полудню был на шоссе.

Я обнаружил, что городские пробки – сито, через которые одни машины просачиваются, а другие застревают. Я не приспособился к местной решетке и двигался медленно.

Думал я о вентильных матрицах Сатвика – о том, как эволюция определяет самую эффективную схему. Вот бы городским планировщикам моделировать дороги тем же способом.

Свернув с шоссе, я повилял среди старых жилых кварталов. Одна из старейших частей города.

Дома здесь были низкими и тяжеловесными, как коренастые низкорослые борцы. Выглядели они практически несокрушимыми – ряд за рядом приземистых зданий из камня и кирпича. Изгороди теснили улицу. Люди здесь были однотонными – верная примета какого-то фактора, противостоящего диффузии.

Дальше застройка резко изменилась, словно я пересек прочерченную на песке линию. Пошли торговые центры, аптеки, заправки, отели. Для таких кварталов должно бы существовать особое слово. Особое определение, известное только распоряжающимся подобной застройкой чиновникам. Дальше новое преобразование – финальная фаза изменений. Большие дома-коробки, открытые пространства. Высотки. Маленькие, опрятные офисные строения, расположенные на пристойном расстоянии от дороги, в окружении стоянок. Я в последний раз сверился с GPS на телефоне и на указателе повернул налево.

Почти ровно в два часа пополудни я поставил машину на стоянку и выключил мотор.

Прибыл.

Этот офисный комплекс был ниже и протяженнее многих. Больше он ничем не выделялся. Типичное коммерческое здание, способное вместить с десяток компаний. Окна с золотистой тонировкой, много бетона. Роскошь открытых участков. Солончаковый блеск асфальтовых заплат – сложности парковки. Народу с побережья этого не понять. На Среднем Западе парковку рядом с другой машиной могут счесть грубостью. Все равно что сесть рядом с единственным посетителем в утренней столовой.

Но здесь даже по меркам Среднего Запада было необычайно голо. Дюжина машин занимала пространство размером со школьный стадион. Ближе к выезду я заметил на одном из зарезервированных участков «BMW». Зеленый. Любимый цвет Стюарта, как мне помнилось, хотя в последний раз я видел его в машине подешевле – за счет размера.

Я глянул на себя в зеркало заднего вида, вспомнил его письмо – то, что выбросил. «Надо поговорить».

Я вылез из машины и вошел в здание.

Стюарт поначалу не мечтал о собственной компании. Для него главным всегда была техника. Создание лучших мышеловок. Обсчет полигонов. А компания – просто способ добыть на все это денег. Техником он был хорошим, но к корпорациям сердце у него не лежало. Во всяком случае в те времена. Никогда его не вдохновляло правление империей. Я оглядел приземистое здание в гуще корпоративных дебрей и подумал, не то ли он получил, чего желал на самом деле.

Я вошел.

Внутри было торжественно и жутко. Большое открытое пространство, гулкое, как мавзолей; кривые деревца в горшках – внутренний двор, подделывающийся под наружный с намеком на восточные мотивы. Я прошел пустынный вестибюль и остановился перед доской со списком компаний. На первом этаже устроились несколько страховщиков и коммерсантов и еще пара компаний с названиями, напоминающими о витаминах. Второй, третий и четвертый этажи пустовали. На пятом числилась всего одна компания с памятным мне именем: «Высокопроизводительные технологии».

Я невольно улыбнулся – вспомнил, как в первый раз выговаривал это название вслух.

– Нельзя так называть фирму, – сказал я.

Но Стюарт доказал, что я был неправ. И вот, дюжину лет спустя, она значилась на указателе. «Высокопроизводительные» – слово одной ногой стояло на скрининге, другой на информатике. Серьезные дела, если глядеть в корень.

Я на лифте поднялся на пятый этаж. Лифт звякнул, и дверь открылась в коридор. Я нерешительно вышел и прошагал по коридору до раздвижной стеклянной двери, на которой мелкими черными буквами значилось: «Высокопроизводительные». Я толкнул, и дверь открылась.

Стены были бежевые, ковер серый, деловой – такие плотные ковры с коротким ворсом стелют там, где ходит много народу, – например, во врачебных приемных. Но здесь народу не оказалось. Не было кресел. Не было кофейного столика с последними выпусками Scientific American. Я ожидал увидеть секретаршу. Хоть что-то. Стол был, но за ним никто не сидел. За столом начинался новый коридор.

– Есть кто-нибудь? – позвал я.

Немного поколебавшись, я прошел по коридору, пока он не уперся в другой, а там свернул направо. Еще через тридцать шагов коридор раскрылся, словно тоннель пробил гору, и я вдруг оказался на просторе. Где же все?

Я понял, что попал в рабочее помещение. Здесь сидели технари и конструкторы – люди, на которых держится компания. Тот же деловитый серый ковер сменился кафельной плиткой, а еще дальше – цементным полом. Во всех этих комнатах стоял дух места, которое когда-то что-то значило, но пришло в запустение.

Я продолжал разведку. Нашел еще письменные столы, шкафы для бумаг с выдвинутыми ящиками, телефоны и компьютерные мониторы. В углу увидел копировальную машину с выдвинутым подносом для листов. Вокруг кишками выпотрошенного зверя рассыпались бумаги. Я нашел кофейные чашки и маленький призовой кубок с надписью «Папа-I». Наград за второе и третье место не обнаружилось. Здесь было все необходимое на тысячу рабочих часов. Учреждение, развивавшееся как цивилизация. Вдалеке послышался шум. Что-то сверлили.

– Эй, – окликнул я. – Есть здесь кто-нибудь?

Дрель смолкла. Я углубился дальше в лабиринт.

Я нашел его в боковой комнатушке. Он стоял спиной к двери, лицом к умопомрачительно сложной схеме, раскинувшейся на огромном верстаке, где хватило бы места на дюжину техников. Но он был один. Маленькая дрель лежала рядом.

– Стюарт.

Плечи у него дрогнули. Он обернулся. Дробовик, который он держал в руке, целил теперь мне в грудь.

– Ты пришел, – сказал он. – Я так и знал, что придешь.