На ночь меня оставили под наблюдением в больнице. Накачали болеутоляющими и прописали еще.

На следующее утро явились два непроницаемых детектива и принялись поджаривать меня на предмет вчерашних событий. Я все выложил им под запись. Слова «поджог» они не произносили, но упомянули, что пожар официально признан подозрительным – во всяком случае, пока не выдали своего заключения пожарные эксперты.

– Подожгли, – сказал я.

– Кто?

– Те, кто вызвал меня в лабораторию. – Я рассказал о звонке, о лестнице и прыжке с крыши. Я рассказал про женщину.

Они навострили уши:

– Эта женщина вам знакома?

– Впервые видел.

– Опишите ее.

Они все записали и углубились в расспросы о Сатвике. Я рассказал все, что было мне известно – не много. Через пять минут детективы сочли, что узнали все необходимое.

– Вы нам очень помогли. Мы с вами свяжемся.

В обожженной руке билась боль. Голова гудела. Я был еще замедленным, мысли будто выстроились в очередь, и те, что стояли впереди, не пропускали остальных.

Джереми пришел незадолго до часа посещений. Он бы сразу подъехал, но я уговорил его дождаться, пока меня выпишут.

– Хорошо бы меня кто-нибудь подвез, – объяснил я.

После четырех миллионов футов волокиты доктор подписал выписку, и меня отпустили.

Санитарка отвезла меня вниз в кресле, а на мои протесты ответила:

– Извините, в больнице так положено.

– Что положено?

– Мы завозим вас внутрь и вывозим обратно.

– Зачем так положено? – удивился я.

– Просто так уж есть, – веско отозвалась она, словно объясняя величайшую загадку Вселенной. Как разбираются между собой две спутанные частицы? А вот так, как есть.

– Больницы существуют для того, чтобы в них приезжали больными, а уходили здоровыми, – возразил я. – Пациент, выезжающий на каталке, – не лучшая реклама.

Санитарка промычала что-то неразборчивое и оставила меня с креслом возле выхода. Проверив телефон, я обнаружил полдюжины голосовых сообщений, но прослушивать их настроения не было. Я выключил аппарат.

Через несколько минут подъехала машина Джереми.

– Боже мой, Эрик! – первым делом воскликнул он. К лицу у него прилила кровь. Никогда не видел его таким возбужденным. – Мы найдем, кто это устроил!

Я влез к нему в машину и закрыл дверь. Он скороговоркой стал рассказывать. Слова лились ровным потоком: он уже переговорил с полицейскими, уже связался по телефону со страховой и пожарными, наметил встречу с высоким начальством.

– Мы нанимаем в лабораторию новую охранную фирму, – сказал он. – Круглосуточно семь дней в неделю. Такого не должно было случиться. Следовало сменить охрану при первых же угрозах.

Он уже мысленно связал эти события. Угрожающие письма и пожар. А почему бы и нет? Такой вывод напрашивался.

Он спросил о звонке из лаборатории, и я рассказал все с начала до конца.

– Ты и вправду прыгнул с крыши?

– Угу.

– Господи! – Он покачал головой. – В полицейском рапорте это было, но я думал – они чего-то не поняли. Там два этажа.

– До крыши сарая – один.

– А ту женщину, что оттащила тебя от огня, ты раньше видел?

В голове у меня почему-то мелькнул блеск дождя другой ночью – несколько месяцев назад. Блик тени на стоянке у моего отеля.

– Не знаю, – ответил я. – Не думаю.

– И самого Сатвика ты не видел? Только его машину?

Те же вопросы задавали копы. У меня упало сердце.

– Только машину, – подтвердил я. – Надо понимать так, что он не объявился?

Я-то надеялся, что Джереми откладывает хорошую новость напоследок. Но, дожидаясь ответа, я уже понимал, что хороших новостей не будет.

– Со мной он не связывался, – сказал Джереми.

– А с женой?

– Насколько я знаю – ни с кем.

Дальше Джереми вел машину молча. До меня понемногу доходили его последние слова. Если Джереми не тревожился насчет Сатвика прежде, то теперь забеспокоился.

Подъезжая к городу, Джереми спросил:

– Тебя куда везти? Забыл уточнить.

– Домой, – ответил я и объяснил, как ехать.

Несколько миль протекали в тишине. От поворота на въезд я увидел фламинго.

– Ты так и живешь в этой дыре.

– Мне здесь нравится.

– Тебе здесь нравится… – Джереми не поверил. – Здесь даже крысам не нравится.

– Дешево обходится.

– А на кой черт я тебе столько плачу?

– Сам удивляюсь.

Джереми заехал на полупустую стоянку и остановил машину.

Я нашел взглядом дверь своего номера – в дальнем конце второго этажа, у лестницы, – но, взявшись за дверную ручку, замешкался. Не хотелось одному встречаться с пустой комнатой.

Джереми меня понял.

– И как же ты? – спросил он.

– Что – я?

– Пожар… как ты с ним разберешься?

– Я в норме, – сказал я. Хотя понимал, о чем он спрашивает. Что стоит за вопросом. Не сломаюсь ли я, как в Индианаполисе, не напьюсь ли, не наделаю ли глупостей?

– Знаешь, все должно было быть иначе, – заговорил он, уставившись в ветровое стекло. – Легко, как в старые времена. А вместо этого сожгли склад.

– Извини, – сказал я. Я извинялся искренне. Все это навлек на него я. Вопросы. Внимание. Я вспомнил заснеженные дороги. Лед под колесами.

Он обернулся ко мне.

– Я не о том. Не за что тебе извиняться. Ты бы взял отпуск? На сколько хочешь.

– Мне не нужен…

– Оплаченный отпуск, – перебил он. – По крайней мере на неделю или на две. А может, и больше. И кстати… – Он достал с заднего сиденья пачку бумаг и конвертов. – Я позволил себе забрать твою почту. – Он вручил письма мне.

Я посмотрел. Рекламные рассылки. Извещения. Разные конверты.

– Оплаченный отпуск тебе, между прочим, полагается. Сверху распорядились. Всего на несколько недель, пока мы это разгребаем.

Я покивал. Несколько недель. Это можно понимать очень по-разному. Я подумал, не жалеет ли Джереми, что взял меня.

– Что сказала сестра, когда ты ей звонил? – спросил Джереми.

– Ничего особенного, – ответил я. И не соврал. В машине вдруг стало тесно. Я нажал ручку, открыл дверь. – Спасибо, что подвез.

Он всмотрелся в мое лицо.

– Ты ей не звонил, да?

– Не хочу ее волновать.

– Надо позвонить, – сказал он, включив зажигание. – Она уже волнуется.