Глава шестая
Право первой руки
Сергей Латыпов досмолил до конца очередную цигарку, не заметив, как тлеющий огонек обжег пальцы. Хотел сделать очередную затяжку и вдруг увидел, что от самокрутки почти ничего не осталось – лишь кусочек бумаги и несколько крошек табака. Вытащил из напоясной сумки кисет, но обнаружил, что тот пуст. Это он что же, все выкурил? То-то во рту такая горечь…
Старшина посмотрел на крепостную стену, тянувшуюся вдоль плаца, но почти ничего не разглядел. В глазах все как-то странно расплывалось и расслаивалось, словно лил сильный, обложной дождь. Тогда он провел по лицу ладонью и вытер с глаз слезы. Надо же, он, получается, плакал…
Полчаса назад ему сообщили о смерти дочери. О том, что девочка тяжело заболела, старшина узнал вчера вечером. Доложив Якубу об итогах разведывательного рейда, он сразу отправился в круглосуточные ясли. Маришке еще не исполнилось двух лет, и Латыпов отдал дочь туда после смерти своей матери. Не мог он со своей службой нормально воспитывать ребенка, лишь навещал.
По дороге завернул в лавку, купил леденцов. Брал и для дочки, и для других ребятишек – ведь в яслях, в основном, воспитывались сироты. Но Маришку так и не увидел. Заведующий сказал, что дочь вместе с еще несколькими ребятишками еще накануне положили в карантинный блок. Мол, дифтерия. И заболевших детей изолировали, чтобы не возникло эпидемии.
Уже тогда у Сергея возникло дурное предчувствие. Дифтерия считалась среди капитолийцев едва ли не самым опасным заболеванием для детей, особенно маленьких. Он тут же пошел в лазарет. К дочери его не пустили, но лекарь, кося в сторону, сказал, что состояние тяжелое. Теперь все в руках Юпитера, надо ждать и надеяться на лучшее.
Чтобы отвлечь себя от тяжелых мыслей, Сергей направился в оружейную мастерскую. Там и просидел почти до утра, вытачивая детали для ручного пулемета – он возился с ним больше месяца и, вроде бы, почти довел до ума. Там и уснул прямо на топчане.
Разбудил его один из мастеров-оружейников, пришедший после завтрака на работу. Латыпов, ополоснув лицо под умывальником, сразу же поспешил в лазарет. Но чем ближе он подходил к карантинному блоку, тем тяжелее становилось на сердце. И предчувствия не обманули…
В лазарете узнал, что Маришка скончалась под утро. Попрощаться с телом ему не разрешили – мол, категорически запрещено. Да и поздно уже. Согласно действующему в Капитолии специальному закону, тела всех умерших от инфекционного заболевания сразу сжигались в кремационной печи – чтобы избежать дальнейшего распространения инфекции.
Так что, Серега, сказал дежурный лекарь, твоя дочь уже там – в Долине Предков. Может, и с матерью своей уже встретилась. А ты сходи в Храм Юпитера, поставь свечу, пожертвуй «золотой». Ну и напейся, что ли…
Латыпов выбрался из бункера, где располагался лазарет, во двор. Но посещение храма решил отложить – душили слезы. Спрятался за угол главного корпуса на задворках около конюшни и смолил одну за другой цигарки, пока не закончился табак.
И не сказать даже, что много думал. В голову почти и не лезло ничего – так, обрывки мыслей. И среди них самая главная, повторяющаяся, словно кто-то ее вращает в мозгу по кругу, мысль – на этом свете у него теперь не осталось ни одного родного человека. За что же он так прогневил Юпитера?..
– Ты чего тут, Серега, притулился? – От конюшни шагал знакомый боец караульной роты. – Ждешь, что ли, кого?
– Жду, – глухо отозвался Латыпов.
– А-а-а… А я в караулку топаю, на смену заступаю. – Боец остановился рядом и, ухмыльнувшись, спросил: – Я слышал, вы вчера в рейде лесовичку поймали?
– Поймали, – сказал Латыпов.
– Молодая?
– Молодая.
– Это хорошо. Как думаешь, когда ее в лупанар переведут?
– Что?
Старшина, продолжавший плутать среди своих мрачных мыслей, не сразу уловил смысл вопроса. Но через мгновение понял, чем интересуется молодой боец. Лупанаром в Капитолии называли публичный дом, предоставлявший соответственные услуги мужчинам из военного и трудового сословия. Выполняли обязанности «жриц любви» рабыни. Некоторые – круглосуточно, некоторые – из числа тех, кто днем нес трудовую повинность – в ночную смену.
– Да в бордель, спрашиваю, когда ее отправят? – пояснил боец. – Ты чего, не выспался?
– Вроде того, – сказал Латыпов. – Насчет лупанара не знаю. Ею пока в особом отделе занимаются.
– Понятно. Ладно, мне на смену пора. Бывай.
– И тебе удачи, – сказал старшина, медленно направляясь вслед за бойцом.
Очутившись на плацу, он несколько секунд стоял на месте, о чем-то раздумывая. Потом все так же неторопливо двинулся вдоль главного корпуса, под которым, собственно, и размещались подземные этажи бункера. Латыпов решил зайти в храм Юпитера, недавно выстроенный в углу детинца. Но не добрался до цели, потому что из дверей центрального входа появился Якуб. Старшина приостановился и произнес:
– Приветствую тебя, Великий Стратег.
– Здравствуй, Сергей, – почти задушевно просипел Якуб. – Я знаю, что случилось. Соболезную. Это такое горе, терять своих детей. Крепись. Мы все тебе сочувствуем, все члены Когорты.
– Спасибо, – сказал Латыпов. – Я благодарен за вашу заботу.
– Да брось ты. Какая забота? Тебе положен дополнительный выходной. Если хочешь…
Якуб выдерживал паузу, и старшина отреагировал:
– Спасибо, Стратег. Но я не буду его брать. Лучше… Лучше я поработаю в мастерской.
– Понимаю. – Якуб кивнул. – Что же, крепись. Ты еще молодой. И семью еще сможешь завести.
– Да, – сказал Латыпов, – наверное.
– Удачи тебе. С нами вера!
Сергей понимал, что должен идти – ведь Стратег недвусмысленно попрощался с ним. Однако продолжал топтаться на месте. И молчал.
– О чем-то хочешь спросить? – Якуб, наклонив голову, не мигая смотрел в лицо старшины. – Я бы все-таки советовал тебе отдохнуть. Неважно выглядишь. А завтра снова в рейд.
– Я помню, – сказал Латыпов, переступая с ноги на ногу. И, наконец, решился:
– Стратег, я хотел узнать… Ты уже принял решение о пленной лесовичке? Той, что мы вчера поймали?
– Об этой рыжей? О Глаше?
– Да.
– А что? Пока я еще не определился.
– Но она не преступница?
Якуб ответил не сразу. Нахмурившись, зачем-то посмотрел на небо.
– Дождь собирается, – произнес без выражения. – Дождливое нынче лето… Нет, Сергей, она не преступница. Считай, теперь она рабыня. А что?
– Я ее поймал. Согласно Закона, я имею право… В общем, я бы хотел взять ее в наложницы.
Латыпов не смотрел в лицо Якуба – не хотел встречаться с его пронзительным, немигающим взглядом. Поэтому не заметил, как по тонким губам Великого Стратега промелькнула довольная усмешка. Но сиплый голос прозвучал удивленно:
– Я не ожидал… Впрочем, Закон подобное разрешает. Ты имеешь в виду «право первой руки»?
– Да.
– Есть такое право у тебя. Только… возникает одна неувязка. Ко мне уже подходил Бугров. Знаешь, он тоже претендует на лесовичку. Попробуй с ним договориться. Иначе…
Латыпов понял, на что намекает Стратег. «Право первой руки» регламентировало вопросы, связанные с разделом добычи, полученной во время военных операций и рейдов. Оно предусматривало, что воин, захвативший добычу, пользовался преимуществом при ее разделе и, в определенных случаях, получал право на владение ею. Эта норма касалась и захваченных в плен женщин.
Но в случае с Глашей равное право на обладание девушкой имели Латыпов, Бугров и арбалетчик Федор. В подобных ситуациях претенденты должны были либо договориться между собой, либо доказать свои претензии в поединке. Проводился он без оружия, запрещалось наносить «подлые» удары типа удара в пах, по горлу или ногой по затылку, а также умышленно калечить соперника. В общем, это было что-то вроде боев без правил, где нужно побеждать противника почти любым способом, но не калеча его и, тем более, не убивая.
– А Федор? – спросил Латыпов.
– Что – Федор? – не понял Стратег.
– Федор тоже претендует на Глашу?
– Нет, он ко мне не обращался. – Якуб хмыкнул. – Ему жена глаза выцарапает, если он попробует наложницу взять. Или все «хозяйство» оторвет.
– А Бугру жена ничего не оторвет?
– Это их проблемы, – сухо произнес Якуб. – Так как, договоришься с Бугровым? Может, выкуп ему заплатишь? Или он тебе?
– Я не буду договариваться, – сказал Латыпов. – Решим дело в поединке.
– Ну, тебе виднее. Только не покалечьте там друг друга. У нас каждый воин на счету.
Лицо Стратега было непроницаемо. Но про себя он довольно усмехался. Надо теперь срочно найти Бугрова и предупредить о том, что у него появилось неожиданное желание. Желание, которое придется отстаивать в поединке с Латыповым. Ничего, пусть растрясет жирок. И заодно проверит, на что готов Сергей ради своей лесовички.
Редкий случай – с самого утра Якуб находился в прекрасном настроении. Вчера поздним вечером он получил очень важное сообщение. Сеть шпионов и осведомителей, которую Великий Стратег раскинул по всему Тушино, наконец-то сработала. И теперь он, кажется, знал, где скрывается человек, представляющий самую большую опасность для реализации его планов – великих планов по созданию «четвертого Рима».
Этим человеком являлся сын покойного Олега. Оставалось довести дело до логического конца. Который мог быть только одним – непоседливому, невероятно везучему и слишком много знающему Тимуру предстояло замолчать навсегда. И Якуб уже позаботился об этом.
Стратег посмотрел вслед уходящему Латыпову, и уже в который раз подумал: «Хорошо, что у меня нет детей. И вообще – никого близких. Близкие люди, это огромная слабость. Человек боится потерять близких и становится зависим. А тот, кто зависим, всегда уязвим».
* * *
– Мы шражалиш до пошледней капли крови, вождь, – тараторил Убош. – Я прорвалша в коридор. Но увидел там отряд из дешати хомо. Нет, вру – из двадшати. И мне пришлошь отштупить. А Шуб пал шмертью храбрых. Как наштояшый герой.
– Ну, херой или не херой, это мне решать, – недовольно заметил Бужыр. – Тоже мне, херои! А хде холова Тима? Хде холова, я тебя шпрашиваю?!
И вождь дампов от всей мутантской души хрястнул по столу. Так, что глиняная кружка, на треть наполненная ядреной настойкой, подскочила и едва не опрокинулась. Но Бужыр ловко поймал ее в воздухе и тут же опорожнил.
– Нет головы, – уныло произнес Убош. – Не полушылош у наш. Но мы штаралиш.
Он только что отчитался перед вождем за проведенную операцию. Точнее, если уж быть честным, за проваленную операцию – ведь Шуб погиб, а Тим остался целым и невредимым. Но Убош не захотел быть честным, чтобы не огребать от вождя по полной программе за самоуправство. На фига?
Убош изложил Бужыру сильно измененную версию событий. А если называть вещи своими именами, то наврал с три короба. Нет, правда. Не рассказывать же, что Шуба загрызли какие-то лианы, а он сам, храбрейший Убош, от них еле ноги унес? Глупо это как-то. И даже непатриотично. Кому нужна подобная правда? На ней подрастающее поколение не воспитаешь.
Версия Убоша гласила, что его и Шуба остановила у входа в каземат целая туча караульных – уже после того, как дампы втихую «сняли» четверых часовых. Убош и Шуб, не растерявшись, эту «тучу» перебили кинжалами. Но Шуб при этом геройски погиб.
А когда Убош попытался добежать до клетки, где скрывался изменник Тим, то заметил в коридоре новый отряд маркитантов. И тут уж пришлось отступить. Ведь у тех были автоматы. И даже пулемет. Нет, два пулемета.
– Плохо штаралиш, – громко икнув, сказал вождь. И закинул в рот маленький дикий огурец, вымоченный в слюне рукокрыла. Отличный закусон для тех, кто понимает. – Я же ваш в ражведку пошылал, раждолбаи. Жашем на рожон полежли?
– Это Шуб полеж, – соврал Убош, не моргнув глазом. Собственно, «мусорщики» вообще не умели моргать за отсутствием век, как таковых. Но иногда моргали. – Мне пришлошь дейштвовать по шитуашии. Надо было шпашать Шуба.
– Шуб вшехта был балбешом, – согласился Бужыр. – Ты мне вот што шкажы – тебя маркитанты жапомнили?
– Это как?
– Ну, на морду. Морду они твою видели?
– Нет, не видели. Там темно было. А оштальных мы убили. Дешать их было. Хотя, нет – пятнадшать.
– То ешть вшего…
– Шорок, – сказал Убош.
– Шорок, это много.
– Много. Но ешли бы не Шуб…
– Балбеш, он и ешть балбеш, – сказал Бужыр. – Помянем?
И он налил себе полную кружку настойки из большого алюминиевого чайника. Стоявший у порога Убош сглотнул слюну и облизнулся. Но вождь ему не налил – рожей, мол, не вышел. Отхлебнул из кружки и задумался.
Бужыр не просыхал уже почти двое суток – с того момента, как узнал о гибели двух своих сыновей. А потом еще и Тим сбежал, подлый изменщик. Вместе с приготовленной в жертву самкой хомо сбежал. Да еще колдуна Ашаба зарубил. Как тут не запьешь при такой нервотрепке?
Сынуля покойного Ашаба, новоявленный колдун Ижаб заявил, что на клан упало проклятье. Мол, великий Ухухай проклял дампов за то, что они намеревались принять в клан мерзкого хомо. И теперь проклятье можно снять только смертью обоих хомо – Тима и его самки.
Желательно прикончить их на жертвенном столбе, проповедовал нынче утром Ижаб. Или, на худой конец, добыть их головы, сердца и печень, чтобы задобрить Ухухая. Кишки тоже пригодятся, потому что Ухухай любит пожрать. И кишки очень любит, если набить их требухой и пожарить на медленном огне…
Ишь ты, губешки раскатал. Все в клане знали, что жареные кишки с требухой любил Ашаб. И сынуля, значит, в папаню пошел, кулинар хренов. Не рано ли рецепты предлагать? Бужыр, между прочим, тоже жареные колбаски любит.
Что-то этот сосунок Ижаб сразу стал много себе позволять. От горшка два вершка, а уже критиковать линию вождя пытается. Придурок, весь в отца. Надо бы с ним разобраться, чтобы фильтровал базар, а то ведь и сам на требуху пойдет. Но не сейчас. Сейчас не до него…
Вождь сделал еще один крупный глоток и поморщился. Даже настойку разучились правильно выдерживать. Куда все катится? Так и до конца света допрыгаться можно.
Нынешняя молодежь вообще никуда не годится. Даже песни отцов петь не умеют. Одни танцульки на уме. Встанут в кружок и дергают задницами, будто их квазимухи кусают. А то еще обкурятся какой-то дрянью… Разве с такими светлое общество построишь, как завещал великий Ухухай?
Кстати, об Ухухае. С проклятием прародителя все равно надо что-то делать. Подлый Тим по-всякому заслужил смерти, хочет того Ухухай или нет. Есть оскорбления, которые можно смыть только кровью.
– Как думаешь, шможем мы ешо к Тиму подобратша? – спросил вождь.
– Не жнаю. – Убош качнул приплюснутой, как тыква, башкой. – Наверное, нет. Шибко шыльно его охраняют.
– Но ведь на арене он деретша?
– Деретша.
Бужыр опорожнил кружку и с громким стуком поставил ее на стол.
– Порушаю тебе ошобо важное жадание, – произнес с важным видом.
– Шлушаюш, вождь!
Убош втянул отвисающий живот и от усердия до такой степени вытаращил глаза, что они раздулись, как маленькие воздушные шарики. «Уф, кажется, пронесло, – подумал мутант. – Бужыр мне по-прежнему доверяет. Ну уж теперь-то я не подкачаю».
– Шейшаш ты лишно отправишша на Штадион, – сказал вождь. – Ушти, жадание ошобо шекретное. Шлушай шуда, раждолбай.
И Бужыр махнул рукой, приглашая Убоша к столу на секретный разговор.
* * *
Утром к клетке, где обитали Тим и двое его новых знакомых, заявился сам шпрехшталмейстер Игнат – собственной важной персоной. К тому времени друзья по несчастью уже позавтракали ячменной кашей – ее принес в большом котелке охранник – запаренной с жиром хоммута. Было очень вкусно.
Но Тим при этом остался голодным, потому что Чур и Михась орудовали своими ложками очень быстро – раза в три сноровистей, чем Тим. Да и ложки «водяных», вырезанные из дерева, оказались очень большими. А у Тима собственной ложки не было, и ее – маленькую и плоскую – дал ему охранник. Где же с такой маломеркой угнаться за шустрыми водяными людьми с их черпаками?
В общем, Тим как будто и не ел – так, рот размял. Но сильно переживать по этому поводу не стал. Он понимал, что находится у маркитантов всего одни сутки, и только начинает привыкать к новой жизни. А она постоянно поворачивается разными гранями.
Вот вчера, например, он сытно пообедал, а ужин и вовсе получился на славу. Глядишь, и сегодня чего-нибудь обломится. Жратва ведь, это не главное. Главное, чтобы руки-ноги были целы и двигались, как положено. Ведь он – гладиатор.
С этой точки зрения у Тима все было в норме. Плечо, пострадавшее вчера от дубины Тарзана, почти не болело. Значит, здорово помогла чудодейственная мазь Марфы. А рана на бедре от копья ворма и вовсе затянулась, покрывшись тонкой розовой кожицей. В общем, заживает, по словам ключницы, как на крысособаке. Вот и замечательно.
А вот что расстраивало, так это полная неизвестность по поводу предстоящего дня. Тим не знал, чего его ждет, так как забыл вчера спросить об этом у Марфы. Чур и Михась тоже не знали, но при этом не ожидали ничего хорошего. Было известно, что за воровство маркитанты наказывают жестоко. Да еще Игнат накануне пообещал выставить «штрафников» на гладиаторские бои. Чего уж тут ждать, кроме люлей?
Поэтому «водяные», умяв кашу, сидели на корточках, повесив носы. И, в основном, молчали. Хотя Тим и пытался выжать из них какую-нибудь информацию. Или хотя бы интересную историю. Вроде истории о Даниле, спасителе Кремля, которую бывалый Михась рассказал ночью – до того, как все заснули.
«Сказ о Даниле Кремлевском» Тиму очень понравился. Настоящая быль, аж дух захватывает. И при этом содержательная. Тим извлек из нее много полезных сведений о жизни в Зоне Москвы и нравах ее обитателей. И попросил рассказать продолжение.
Но Михась сообщил, что продолжения не знает. Да и неизвестно, существует ли оно вообще. Ты, мол, лучше послушай историю о Вечном Снайпере, это покруче Данилы будет. И рассказал такое, что у Тима уши завернулись в трубочку от невероятных приключений.
Особенно его заинтересовали подробности о различном стрелковом оружии, которым пользовался загадочный Снайпер. К сожалению, сам Михась, судя по всему, в таком оружии разбирался не шибко. И, как показалось Тиму, порой нес отсебятину. Но все равно было очень интересно.
Тим бы слушал и дальше, но Михась сказал, что сильно хочет спать. Вот завтра, если что, расскажет продолжение о Снайпере. Или легенду о золоте Гохрана. Тим, естественно, собрался узнать, что это за мутант такой – «Гохран». Однако услышал храп Михася и понял, что на сегодня развлечения закончились.
Утром, уминая кашу, Тим получше разглядел Михася и окончательно убедился в том, что тот старик. Борода почти седая, как и редкие волосы на голове. И руки – не просто грубые, а очень морщинистые. Да, настоящий старик – явно старше Гермеса. Не зря он столько историй знает.
Тим после завтрака прямо предложил – мол, давай новую быль о Снайпере, или о Гохране. Чего просто так торчать в клетке без дела? И даже подольстил, заметив, что Михась настоящий сказочник – врет и не краснеет. Но тот не оценил похвалы и даже вроде как обиделся. Ну, не в настроении человек, чего поделаешь?
И тут объявился распорядитель боев. Остановился возле клетки, посопел, вглядываясь в полумрак – свет от факелов, горящих в коридоре, в клетку еле проникал, – и, не здороваясь, объявил:
– Ну что, архаровцы? Готовы кровью заслужить прощение Родины?
Водяные люди промолчали, лишь переглянулись между собой. А Тим и вовсе обалдел. Какое еще прощение? И про Родину он раньше ничего не слышал и знать ее не знал. Вот Марфу знал. И с недавнего времени очень даже неплохо и со многих сторон. Еще чуток успел познакомиться с грубой поварихой. А вот неведомая Родина…
Игнат хмыкнул и продолжил:
– Не вижу энтузиазма. Не выспались, что ли? Или каши мало ели?
– Каши можно было и побольше дать, – буркнул Михась. – Нас все же трое.
– А на вас, смердов, расчета вообще не было. – Шпрехшталмейстер сверкнул маленькими глазками. – Завтрак для одного Тима предназначался. Это вам на халяву обломилось. Сами вы пока на жратву не заработали. Но есть шанс исправиться.
Он сделал многозначительную паузу.
– Какой еще шанс? – спросил Чур.
– Если победите сегодня, то получите амнистию. Подчистую. Можете возвращаться в свою деревню. Чего не радуетесь, отморозки?
– А чево радоваться? – физиономия Чура скривилась, как будто он проглотил стальную сколопендру. – Это чё же – нам теперь в вашем Колизее драться?
– А вы как хотели? Не фиг было чужие боевые трофеи воровать.
– Лапа косматого – ваши трофеи?
– А ты как думал, ушлепок? Колизей наш. Значит, все, что лежит на арене, является собственностью клана маркитантов. А право собственности – священно.
– А если стоит? – подал голос Михась.
– Чего стоит? – не понял Игнат.
– Если чево на арене стоит – тоже ваша собственность?
– Остришь, недоумок? – с презрительной ухмылкой отозвался шпрехшталмейстер. – Смотри, как бы тебя не затупили сегодня. Оторвут башку, и станешь ты квадратненьким, как коробка для мыла. Вам, уродам, за воровство вообще надо руки-ноги отрубать! – Игнат, разгорячившись, повысил голос. – И пустые башки тоже – в придачу! Скажите спасибо, что «тройка» вас сразу казни не предала… Так будете драться, смерды вонючие? В последний раз спрашиваю.
«Водяные» переглянулись.
– У нас оружия нет, – сказал Чур. – Пущай нам наше оружие вернут – кистень и саблю.
– Обойдетесь без оружия.
– Это как? На кулачках, чё ли, драться?
– Можно и так сказать. Только не совсем. – Маркитант помолчал, подбирая слова. – Короче, это даже и не драка будет. А это… игра, короче.
– Не понял, – сказал Михась. – Чё еще за игра?
– В ногомяч. Гермес решил новое развлечение для публики устроить. Будете мяч в ворота загонять.
– Какой еще мяч?
– Объясняю на пальцах. Мяч, это шар такой специальный. – Игнат ткнул пальцем в Михася. – Примерно, как твоя башка. Только из кожи сшит и внутри ватой набит. Этот «ватник» надо запинать в ворота противника – ну, это кольцо такое большое из резины.
– Кольцо из резины?
– Шина, короче. Чего непонятного?.. Играют две команды. В каждой по три бойца. Все без оружия. Мочить противника можно. Но не кого попало, а только того, у кого мяч. Ну и отбиваться тоже можно… Да, чуть не запамятовал. По «ватнику» можно бить только ногой, руками его хватать нельзя. Это не по правилам.
– А ежели кто рукой схватит? – спросил Михась.
– Руку прострелю. – Игнат ухмыльнулся. – Правила у нас простые и доходчивые. Не так ли?
Несколько секунд все молчали. У Тима, как обычно, возникли кое-какие вопросы, но он решил их придержать. Тут и без него было кому проявлять любопытство.
– Никогда о такой игре не слышал, – озадаченно произнес Михась. – Вот в бабки – знаю, у нас в деревне играли. А в ногомяч… Ерундень какая-то.
– Много ты чего слышал в свой деревне, смерд. В ногомяч еще до Войны играли и как раз на нашем Стадионе.
– Я вот чево не понял, – сказал Чур. – Если мы этот самый «ватник» куда надо запинаем, то вы нас отпускаете?
– Отпускаем. Валите на все четыре стороны.
– А ежели нам запинают?
– Тогда останетесь под арестом. Если вообще выживете. Щадить-то вас во время игры никто не собирается.
– А кто против нас будет играть?
– Команда вормов. Вернее, играть будут «трупоеды», а хозяева – шамы. Это называется – спонсоры. Да вы не мандражируйте раньше времени. Эти вормы мяча в глаза не видели.
– Мы тоже не видели, – заметил Михась.
– Погодь, Михась, – вмешался Чур. – Игнат, ты сказал, что в команде три человека. А кто у нас третьим будет?
– Как кто? Вон, Тимоха. Спартак, то есть. – Игнат усмехнулся. – Он у вас атаманом будет. Он этих «бомжей» в клочья разорвет. Знаете, как он вчера Тарзана разделал?
– Знаем, – хором произнесли «водяные».
– Ну так какие проблемы?
Тим понял, что настала его очередь вступить в разговор. Он приблизился к решетке и заявил:
– Мне Гермес ничего про ногомяч не говорил. Мы договаривались, что я буду драться, как гладиатор.
– Так это, Тимоха, почти то же самое, только вид сбоку, – отозвался Игнат. – Здесь тоже драться придется. Но без оружия. Разве ты не понял?
– Я понял. Но мы не договаривались, что я должен драться каждый день. Это уже это самое, беспредел получается.
– Погоди, не горячись. – Игнат нахмурился. – Я вообще-то говорил с Гермесом по поводу тебя. Он сказал, что тебе надо у нас пожить, пока твоя сестра выздоровеет. Верно?
– Верно.
– Значит, тебе нужно платить за еду и жилье. Да еще и за лечение, если поранят. Верно?
– Ну-у… наверное, да.
– А теперь прикинь – где ты монеты возьмешь, если драться не будешь?
– Я уже прикинул, – сказал Тим. – Я ведь вчера двух мутов завалил. Так?
– Так, – охотно согласился шпрехшталмейстер.
– Значит, я вчера заработал монет. Много монет.
– И где они, твои монеты? – с ухмылкой спросил Игнат. – Показать можешь?
– Не могу. Но Гермес сказал, что мы рассчитаемся натурой. И теперь я могу жить и питаться бесплатно.
– В течение какого времени?
Тим приоткрыл рот. И через пару секунд понял, что маркитанты, кажется, опять обвели его вокруг пальца. Точнее, он сам позволил им так сделать. Ну почему он такой бестолковый? Неужели вместе с памятью он потерял еще и… как же его? Ага, ум.
– Не знаю, – уныло сказал Тим. – Мы это не обговаривали.
– Вот как? Как же не обговаривали? Гермес сказал, что вы обо всем добазарились. Один бой – одни сутки проживания вместе с питанием и лечением. Это называется «все включено». Очень удобно – полный набор услуг для гостя. И все честно.
– А-а-а, – замычал было Тим, но Игнат его опередил.
– Ты про драку с вормом? – спросил он. – Так это разминка была, тренировочный бой называется. За него монет не дают. Согласен?
Тим глубоко вздохнул, собираясь с мыслями…
– Вот и получается, что за вчерашние сутки ты заплатил, – быстро продолжил Игнат. – Точнее, отработал. А теперь новые сутки начались. У нас, кстати, расчетный час по восходу солнца определяется. Солнце уже давно взошло, так что…
Тим догадывался, что спорить бесполезно. И все-таки сказал:
– Я должен поговорить с Гермесом. Мне кажется…
– Не сейчас! – резко перебил шпрехшталмейстер. – Старшина человек занятой, некогда ему лясы точить. Да и поздно уже, публика ждет. Мы объявили, что у нас открытие сезона. Вот разделаетесь с командой вормов, тогда пожалуйста. А то завели моду – чуть что, так сразу Гермеса звать.
Игнат помолчал и уже миролюбиво добавил:
– Да и… Ты же поможешь мужикам с «бомжами» справиться? – Он кивнул в сторону «водяных», которые с любопытством прислушивались к разговору. – Где нам сейчас третьего игрока в команду искать?
– Ясен пень, поможет, – сказал Михась. – Тим, ты ведь нам поможешь?
Тим вздохнул и махнул рукой. И, правда, чего не помочь? Запинает он этот ватный ногомяч куда надо, хоть в задницу ворму. Это ведь, в конце концов, не с Тарзаном сражаться.
Тим и представить не мог, как сильно он заблуждался…
* * *
Поединок между старшиной Латыповым и сержантом Бугровым собрал почти всех, свободных от смены и других важных дел бойцов. Даже некоторые офицеры старшего командного состава явились поглазеть на драчунов. Ведь особых развлечений в Капитолии, считай, и не было. А тут все-таки не обычная тренировка в спарринге, а натуральный мордобой. Да еще из-за бабы. Как же пропустить подобное развлечение?
Тем более что обычные драки в Капитолии законодательно запретили еще во времена царя Гороха, ради поддержания в Бункере дисциплины и порядка. Нарушителей этого закона, по слухам, раньше даже казнили, чтобы не было желающих провоцировать в общине смуту. Позже норму смягчили. Но и сейчас за несанкционированную потасовку сажали в карцер, а то и направляли в штрафной взвод.
А вот с санкции руководства поединки разрешались, в том числе, допускавшие и смертельный исход. Но случались они редко и, в целом, не приветствовались. Так что, интерес к схватке между Латыповым и Бугровым вызывался вполне объяснимой тягой народа к зрелищам. И на тренировочной площадке для стрельбы из арбалета и лука яблоку не было где упасть. Лишь в центре оставался свободный не огражденный пятачок – так называемый ринг – диаметром около десяти метров.
Бойцы, по традиции, разделись по пояс в противоположных условных углах условного ринга. И сейчас проводили легкую разминку, в ожидании команды судьи. В его роли сегодня выступал командир взвода разведки лейтенант Рыков. Об этом распорядился Якуб – мол, твои подчиненные, ты и проконтролируй.
Соперники почти не общались перед поединком. Лишь обменялись несколькими, не самыми дружелюбными, репликами. Пикировку начал сержант Бугров, сказавший: «Никак не пойму – чего ты в ней нашел? Обычная грязная дикарка. Еще и вшивая, небось».
«А ты чего нашел?» – спросил Латыпов.
«А я из спортивного интереса. – Бугор ухмыльнулся. – Хочешь, договоримся?»
«Как?»
«Да просто. Отдай мне ее на одну ночь. Я побалуюсь, и забирай хоть навсегда свою дикарку. Согласен?»
«Нет».
«Ну, тогда как хочешь. Я молодое мясо тоже люблю».
«Смотри, зубы не обломай», – огрызнулся Латыпов.
«Да я-то не обломаю. Ты свои береги».
И он демонстративно сплюнул Сергею под ноги. Но тот сдержался. Обычный и дешевый прием – вывести противника из себя еще до начала схватки. На такое заводятся только пацаны. Да и сам сержант вел себя, как дешевый провокатор.
Плохо знал, наверное, что Сергея очень трудно вывести из равновесия. А сейчас, после смерти дочери, опустошившей его душу, Латыпов и вовсе сохранял каменное спокойствие. Он желал лишь одного – побыстрей разделаться с наглым Бугром и уйти в свою каморку с двухъярусным топчаном, угловым шкафчиком и маленьким столиком с двумя табуретками. Чтобы лечь на топчан лицом вниз и лежать, пытаясь заснуть. А потом…
Потом он приведет туда Глашу. Даже непонятно, чем его приворожила эта рыжеволосая девчонка. Возможно, тем, что была беззащитна в этом жестоком и безжалостном мире, как и его умершая дочка? Так или иначе, сейчас в его жизни снова забрезжил какой-то свет…
– Правила знаете? – спросил судья лейтенант Рыков.
– Знаем, – сказал Бугор. – Глаза не выкалывать, пасть не рвать, по «колоколам» не пинать. А то зазвонят раньше времени.
В толпе засмеялись. Рыков посмотрел на молчащего Латыпова и махнул рукой:
– Тогда сходитесь!
Несмотря на свою железобетонную уверенность в конечном результате, Сергей допускал, что поединок может оказаться тяжелым. Он успел побывать с Бугровым в нескольких рейдах, и тот зарекомендовал себя как опытный и умелый боец. К тому же имел примерно такую же комплекцию, как и Латыпов, и вряд ли уступал ему в силе.
А еще, что немаловажно в любой схватке, сержант был хитер и смекалист. Вот и сейчас, несмотря на задиристое поведение перед поединком, он не стал форсировать его ход. Вместо этого принял боксерскую стойку и начал кружить вокруг Сергея, выставив вперед левую руку.
Наверное, он все делал «по науке», зная основы бокса и других единоборств. И даже, возможно, обладал хорошей техникой. Но не учел одного. А, может, и не собирался учитывать.
Для Бугрова победа в поединке не имела жизненно важного значения. Более того, сам вызов Латыпову он бросил исключительно по приказу Якуба и еще час назад не помышлял ни о чем подобном. Из чего не вытекало, что сержант не хотел победить.
Хотел. Но не ценой запредельных усилий и риска, граничащего со смертельным исходом. Ведь в жестокой драке всякое случается, как ни ограничивай риск правилами. Прилетит, например, пудовый кулак в висок – и все, растапливай печь крематория. А оно надо, так рисковать из-за какой-то лесовички?
Короче говоря, Бугров вышел сражаться не на смерть, а на живот. В отличие от Латыпова, который изначально не собирался уступать ни при каких условиях. Потому что жизнь для него, с одной стороны, сейчас не значила ничего. Но, с другой стороны, победа в бою означала для Сергея обретение утерянного смысла жизни. И с этой точки зрения стоила гораздо больше, чем просто победа.
Латыпов глянул на приплясывающего сержанта и двинулся на него, как танк. Собственно, ему ничего другого и не оставалось. Руки, да и ноги, у Бугрова были подлиннее, и обмениваться с ним ударами на дальней дистанции не имело смысла. А вот в ближнем бою Сергей получал преимущество. Если, конечно, не подставляться под захват.
Какое-то время сержанту удавалось избегать серьезного обмена ударами. Он все время отступал, маневрируя и встречая противника тычками левой руки. Несколько раз эти джебы угодили Латыпову в лицо, не доставив тому серьезных неприятностей. Разве что разозлили.
Закончились осторожные маневры Бугрова тем, что он уткнулся спиной в стену недовольных зрителей. Ведь они пришли поглазеть на мочилово, а не на тактические игры с уклонами и нырками. В которых, к тому же, один из соперников то ли трусил, то ли валял дурака. Как тут не рассердиться?
Кто-то из возмущенных зрителей вытолкнул сержанта навстречу старшине. Сергей с ходу воспользовался «подарком», встретив Бугрова классической боксерской двойкой по корпусу. Тот, покачнувшись, сумел отмахнуться правым хуком в голову. Однако удар получился смазанным, и Латыпов, сблизившись, провел апперкот по челюсти.
Удар явно потряс сержанта, и он отшатнулся, намереваясь отскочить в сторону. Возможно, что Латыпову стоило, оставшись на средней дистанции, попробовать провести хук с правой руки, а то и вовсе приложить поплывшего соперника размашистым свингом. Однако старшина двинулся вслед за Бугровым, рассчитывая свалить его повторным нижним ударом в челюсть. И промазал, не успев за маневром сержанта, своевременно отклонившего корпус назад.
Промах привел к плачевным последствиям. Атакуя с ближней дистанции, Латыпов слишком опустил голову. Бугров захватил ее левой рукой и, лишив противника маневренности, быстро нанес тому два удара в живот коленом. При этом второй удар пришелся заметно ниже пупка, и угодил, скорее, не в живот, а в верхнюю часть паховой области.
Судья Рыков не обратил на такое «пограничное» нарушение внимания. Зато Сергея моментально скрутило. Инстинктивно защищаясь от очередного удара коленом снизу, он выбросил вверх и вперед правую ногу – и поймал на встречном движении ногу Бугрова. Хотя правильнее было бы выразиться, что их ноги столкнулись друг с дружкой. И столкнулись не абы как, а колено в колено.
Старшине при этом чуток повезло. Его колено двигалось как бы вдогонку ноге сержанта и врезалось тому в коленную чашечку снизу вверх. Поэтому для Бугрова удар оказался значительно болезненней. Что, впрочем, никак не уменьшило боль Латыпова в паху.
Так или иначе, после столкновения коленками из глаз обоих противников посыпались звездочки. Сержант от внезапной боли ослабил хватку, и старшине удалось вывернуться из его «замка» на шее. При этом Латыпов упал на бок, а Бугров, очутившись на одной ноге, шлепнулся на спину. Зрители оживились и довольно загалдели в духе: «А неплохо он ему двинул!» и «Ну, теперь понеслось!»; а кое-кто даже начал заключать пари.
Бойцы быстро вскочили на ноги, но оба не торопились продолжать схватку. Сержант, морщась, растирал ушибленное колено, а старшина стоял полусогнувшись, приходя в себя после коварного удара в пах. Первым к активным действиям приступил Бугров, подумавший, что его соперник деморализован. А коли так, то надо брать его за жабры.
Прихрамывая, сержант приблизился к Латыпову и атаковал его с дальней дистанции. На этот раз он использовал не только прямолинейные джебы левой рукой, но и кроссы справа, заставляя старшину пятиться и защищаться. Примерно через минуту Сергей полностью восстановил дыхание и маневренность. Но за минувший отрезок времени сержант достал его несколько раз издалека, а последним джебом даже разбил нос.
Вид крови воодушевил Бугрова и он, отбросив осторожность, сократил дистанцию. Его расчет строился на том, что не надо позволять противнику очухиваться между прицельными дальними выпадами. Ведь в таком случае схватка может затянуться, перейдя в поединок на выносливость. А это – палка о двух концах. Ибо грузный сержант, недавно переведенный в разведку из караульной роты, особой выносливостью не отличался – в отличие от крепко сбитого, но поджарого и ловкого старшины.
Сблизившись с Латыповым, Бугров получил возможность переключиться на сногсшибательные свинги и зубодробительные кроссы, позволяющие вырубить противника парой ударов. И сразу извлек выгоду из нового положения, смачно влепив Сергею в ухо. А затем едва не заехал в висок, что могло бы закончиться нокаутом.
Но не закончилось, потому что Латыпов успел выставить предплечье. После чего врезал по корпусу, сбив сопернику дыхание. И началось то самое мочилово, которого и ожидали многочисленные зрители.
Пытаясь, как ему казалось, добить Латыпова, Бугров, на самом деле, лишь разбудил в нем зверя. Разбитый нос и свинг в ухо отнюдь не потрясли старшину, не единожды побеждавшего в схватках с мохначами. Зато окончательно привели его в чувство, переведя организм в положение «боевой режим». А в таком режиме Латыпов напоминал бульдозер.
Завязался жестокий и беспощадный ближний бой. С полминуты противники обменивались мощными хуками и апперкотами, от которых трещали кости и вылетали зубы. А на исходе этого безумного и яростного обмена, когда оба бойца уже выдыхались, Сергей, разорвав дистанцию, сумел провести свинг в голову. После которого Бугров рухнул, как подкошенный, и лежал, не шевелясь, несколько секунд.
Но это был еще не финал. Удар Латыпова получился не таким уж разящим, пройдя со скользом. Но измочаленный сержант потерял равновесие и скорее рефлекторно, чем осознанно, упал. А уже упав, решил схитрить, изобразив нокаут.
Дело в том, что любое шевеление означало для Бугрова поражение. Потому что в этом случае старшина имел право провести болевой прием, которому сержанту было бы нечего противопоставить. А вот противника, потерявшего сознание, по правилам трогать было нельзя.
Но и присуждать победу немедленно судья тоже не имел права – прежде следовало досчитать до десяти, и уже потом объявить победу нокаутом. Бугров это быстро сообразил и «прикинулся веником». Схитрил, в общем. Но подобный прием многократно использовали раньше и другие бойцы.
Лежа на земле и слушая медленный отчет, начатый судьей – «раз… два… три…», – Бугров лихорадочно соображал, как поступить дальше. Он уже понял, что драка оборачивается для него куда большими издержками, чем ожидалось. И «малой кровью» тут уже не обойдешься. Но вот загвоздка – Якуб велел ему бросить вызов Латыпову и драться за обладание лесовичкой. А о последствиях ничего не сказал.
Вот, например, уступит он старшине. Что тогда будет? Простит ли его Якуб или, наоборот, накажет? А если накажет, то как? Вдруг победа над Латыповым для Стратега принципиально важна? Одно дело, если он придет к выводу, что Бугров дрался изо всей мочи и проиграл поединок по объективным причинам. Другое, если Якубу покажется, что сержант струсил и схалтурил – в этом случае последствия могут оказаться непредсказуемыми.
И Бугров решил, что надо продолжить бой. На счет «семь» он зашевелился, на счет «восемь» начал приподниматься, на счет «девять» встал на одно колено… И вдруг поймал взглядом в толпе Великого Стратега. Тот стоял в первом ряду и показывал большим пальцем правой руки вниз.
– Эй, Бугор! – окликнул судья. – Ты собираешься продолжать?
– Я готов, – буркнул сержант, принимая боевую стойку.
Однако бой длился всего несколько секунд. Пропустив не очень сильный хук в корпус, Бугров согнулся в три погибели, прикрыв голову обеими руками. И хотя следующий удар пришелся в предплечье, сержант сразу рухнул на землю. И уже не поднимался до счета «десять».
Якуб, убрав с лица довольную усмешку, приблизился к Латыпову. Тот стоял с полуопущенными руками и тяжело дышал. Кровь струилась по бороде, а также по виску – из рассеченной брови. Увидев Стратега, Сергей выдохнул:
– Ты видел? Все по правилам.
– По правилам, – легко согласился Якуб. – Молодец. Провел, можно сказать, показательный бой.
– Глаша теперь моя?
– Считай, что твоя. Осталось лишь очную ставку со свидетелями из «лесных» устроить.
– Зачем? – с тревогой спросил Сергей.
– Как зачем? Чтобы подтвердили ее личность. Да ты не переживай, это для проформы. Малюта допросит кого надо, закроет дело, я подпишу постановление. Бюрократия, конечно, но куда без нее? Потом оформишь на девчонку ордер, Когорта утвердит – и забирай.
Латыпов вытер над глазом набежавшую кровь и лаконично пообещал:
– Заберу.
– И правильно. Девка она, вроде, неплохая. Пусть рожает солдат для Капитолия… Береги ее, старшина.
Великий Стратег почти не кривил душой, когда обещал Сергею, что тот сможет взять Глашу в наложницы. Почему бы и нет? Тем более что речь пока шла всего лишь о простом обещании. А прежде было необходимо проверить достоверность показаний девушки по поводу схрона, где, якобы, скрывались лесные люди. И факт смерти ее отца, вождя Еремея, тоже требовалось удостоверить. Труп, конечно, могли обгрызть осмы. Но какие-то же следы должны сохраниться…
Глаша сообщила, что еле вырвалась, когда на них с отцом напали осмы. Значит, убегала она в панике, вещи остались в схроне. И в том числе товар, якобы принадлежавший маркитантам. Осмы его не тронут, им имущество вроде карабинов, пороха и соли ни к чему.
Вот эти все обстоятельства и надо проверить, прежде чем снимать лесовичку с подозрения. И Якуб уже знал, кому поручит разведку – Бугрову, разумеется. Раз не умеет драться, пусть берет пару бойцов и чешет на поиски схрона. А дальше видно будет.
