Глава пятая
Герои и злодеи
Лазарет находился не на поле, а внутри здания Стадиона в одном из подтрибунных помещений. Но «оперативное лечение», как выразилась Марфа, началось еще по дороге, едва они отошли от арены. Ключница достала из напоясной сумки фляжку и сказала, что Тиму надо восстановить силы – иначе, мол, до лазарета не доползешь.
– А оно поможет? – спросил Тим.
– А ты сомневаешься? – с укоризной спросила Марфа. – Думаешь, я тебя какой-нибудь настойкой на дерьме бага буду поить?
– А что, есть такая?
– Есть и покруче. – Ключница презрительно усмехнулась. – Смотря к какому знахарю попадешь. Их сейчас развелось, как крысособак нерезаных.
– А ты тоже знахарь?
– Во-первых, не знахарь, а знахарка. – Она повела пышным плечом. – Женщина я, понял?
– Понял, – сказал Тим. Чего уж не понять, когда все так колышется? – Я и не сомневался.
– То-то. А по поводу знахарства… Знаешь, я на все руки мастерица.
– А как ты всему этому научилась?
– Знаешь, Тим, жизнь всему научит. И жать, и шить, и на дудке играть.
– Ты умеешь играть на дудке?
– Вот, балда, – сказала Марфа. – Да, умею. – И широко повела другим плечом – так широко, что Тима обдало жаром ее тела. – Не веришь?
– Верю, – торопливо подтвердил Тим.
– Тогда пей, гладиатор. Пару глотков, и усталость как рукой снимет.
– Это то же самое, что и перед боем… допинг?
– Нет. А что, не понравилось?
– Я не знаю, – сказал Тим. – Я даже не понял, помог ли мне этот допинг.
– Он еще сомневается! – Марфа возмутилась. – Тарзана разделал на куски, и не понял? Да без допинга ты бы уже сам на фарш пошел… – Она споткнулась, сообразив, что сболтнула лишнее.
– В общем, у меня все без подделки. Хотя… допинг, который я тебе давала, он на людей по-разному действует. Бывает, что и не тот эффект случается… Знаешь, есть у меня еще одно средство. Оно не такое сильное, но более надежное. Может, его в следующий раз попробуем. Но сейчас я тебе другой напиток даю.
– Какой?
– Тимка, ты что такой любопытный? Всего не узнаешь. Сказала «другой», значит, другой.
– И все-таки какой? – настойчиво повторил Тим.
Ключница вздохнула.
– Иного действия, – пояснила туманно. – Общеукрепляющего. Чтобы здоровья прибавилось. Давай, хлебай.
Тим осторожно отхлебнул из фляжки. Вкус у настойки и на самом деле был другой, чем у допинга. Без горечи и горло не жгло. Все бы снадобья были такими…
Всего через несколько минут Тим почувствовал себя лучше. По крайней мере, голова перестала кружиться, и ноги окрепли. Мастерица эта Марфа, однако…
К тому времени они уже дошли до лазарета. Тим рвался к Алене, но Марфа сказала, что прежде всего надо обработать его рану на плече. А то твоя сестра испугается – вишь, как все разодрано? И Тим согласился – плечо и в самом деле выглядело не очень. Можно даже сказать – хреново.
Марфа завела Тима в небольшую комнату без окон, которую назвала каптеркой. В ней находился стол, три высоких шкафа, вдоль стен тянулись ряды полок, заставленные всякой всячиной. А еще в углу притулилась лежанка, застеленная толстым одеялом.
– Я здесь работаю и сплю, – пояснила ключница. – Живу, можно сказать.
Она посадила Тима на стул, достала из шкафа несколько склянок со снадобьями и тщательно обработала раны на плече. Потом наложила пластырь из бересты березы-мутанта и сказала:
– Ну, все. Теперь не помрешь. Повезло тебе крупно. Дубина тебе лишь мясо разодрала, а кости не задела. А то бы… В общем, пришлось бы руку ампутировать.
– Долго заживать будет?
– Два-три дня и будешь, как новенький. Я тебе регенероном намазала. Он ткани быстро восстанавливает. Хотя… – Ключница в задумчивости наклонила голову. – Кто его знает…
– Это как? – Тим напрягся. Неужели раны настолько серьезные?
Длительное лечение в его планы никак не входило. Он же должен драться на арене, чтобы зарабатывать монеты. А с одной рукой много не навоюешь. Однако ответ оказался неожиданным.
– Может, и быстрее все затянется, – сказала Марфа, покачивая головой. – Пока преждевременно говорить – проверим позже… Но ты не переживай, со мной не пропадешь… Ну, пошли к твоей сестрице. Она вроде бы пришла в себя. А ты, небось, заждался уже?
И ключница хитро прищурилась…
Алену они нашли в небольшом помещении, которое Марфа назвала женской палатой. В ней тоже, как и в каптерке ключницы, отсутствовали окна и царил полумрак. Две толстых свечи из хоммучьего жира, воткнутые в подставки на стенах, не столько горели, сколько коптили, едва разгоняя темноту. В комнате, как быстро подсчитал Тим, теснилось шесть низеньких топчанов. Но все они пустовали – кроме одного.
– А где больные? – спросил Тим.
– У нас болеть не принято, – сказала Марфа. – Особенно бабам.
– Почему «особенно»?
– Да потому что мужика поранить могут. А с бабами чего случится? Разве что роды или инфекция какая. Но для таких у нас карантин.
Алена лежала в правом углу на втором топчане от входа, повернувшись лицом к стене. Тиму сначала показалось, что девушка спит. Но когда он тихо приблизился и в растерянности остановился рядом, Алена неожиданно повернула голову. После чего тихо произнесла охрипшим голосом:
– Здравствуй, Тим. Я знала, что ты придешь.
Тим почему-то сильно заволновался – так, что даже в горле запершило. Он кашлянул и лишь потом ответил, слегка запинаясь:
– Я не мог раньше. Как ты себя чувствуешь?
– Уже лучше. А как твои дела?
– У меня все в порядке, – сообщил Тим, косясь на ключницу. Та стояла в проходе в паре метров от Тима и делала вид, что рассматривает противоположную стену. – Вот, мы с Марфой пришли. Она здесь заведует хозяйством. И лечит тоже.
– Буду знать, – сказала Алена. – Значит, у тебя все в порядке?
– Да, все нормально.
На самом деле Тим так, конечно, не думал. Ситуацию, когда тебя держат в клетке, разрешая передвигаться исключительно в сопровождении надзирателя, да еще и вынуждают сражаться на арене со всякими вонючими мутантами, вряд ли можно было считать нормальной. Тим это понимал, невзирая на тяжелую амнезию и, как следствие, очень ограниченный житейский опыт.
Но вдаваться в подробности при Марфе он не мог. Вдруг ей что-то не понравится в его рассказе? Доложит Гермесу, а тот велит посадить в клетку и не выпускать. Или того хлеще – отдаст на съедение дворовому дереву. Ведь Стадион, это вотчина маркитантов, где они полные хозяева.
Уж лучше делать вид, что его все устраивает. Да и чем ему может помочь раненая Алена? Только расстроится, если узнает, чем ему приходится заниматься. А ей волноваться нельзя.
– Я слышала, что ты отдал в уплату золотую цепь, – сказала Алена. – Учти, она стоит очень много монет.
– Я знаю. – Тим кивнул. Да, теперь он и сам догадывался, что цепь стоила много, а он продешевил. Тут уже ничего не попишешь. Обвел его Гермес вокруг пальца. Но теперь он поумнел.
Внезапно в дверном проеме возникла мужская фигура, и через секунду Тим узнал мятую физиономию Фрола. Заглянув в палату, тот покрутил головой и, обнаружив ключницу, радостно заявил:
– Вот ты где! Марфа, можно тебя на пару слов? Дело срочное.
– Чего тебе? – с явным неудовольствием в голосе отозвалась ключница. – Не видишь, я занята?
– Я же говорю – очень срочное дело. И очень важное.
– Какое?
– Что я тебе – на всю палату орать буду? Меня Игнат прислал. Ну?
Ключница вздохнула, кинула взгляд на Тима и сердито сказала:
– Ладно. Только шустро. А то знаю я твои важные дела.
Едва Марфа вышла в коридор, как Алена тут же попросила:
– Тим, подойди ближе и нагнись ко мне.
Когда Тим выполнил просьбу девушки, она громко прошептала:
– У тебя на самом деле все в порядке?
– В порядке, – Тим тоже перешел на шепот.
– А чем ты тут занимаешься?
– Да так, работаю. На рынке маркитантам помогаю. Ты не беспокойся, со мной все в порядке.
– Ну ладно, если так. Учти, Тим, маркитанты – очень хитрые люди. Ты им не доверяй. Ты ведь у меня совсем глупенький.
– Я учту, – сказал Тим. – Ты, кстати, тоже учти. Я сказал, что ты моя сестра. Потому что не знал, что сказать.
Припухлые губы Алены разошлись в слабой улыбке.
– Пусть будет так. Но ты вот что имей в виду, это может оказаться важным. Ты вообще-то не из общины лесных людей.
Тим в изумлении молчал.
– Понял, братец? Ты – не «лесной».
– А кто я тогда?
– Когда мы с тобой встретились, ты считал себя дампом. Но это не так. Думаю, что ты – капитолиец.
– Я – капитолиец???
– Да. Ты из Капитолия. Постарайся это запомнить навсегда и больше не забывать. Но никому не рассказывай. Просто запомни.
Едва она это произнесла, как на порог дверного проема упала чья-то тень. Тим, следивший за входом одним глазом, распрямился и сделал шаг назад. Через мгновение в палату торопливо вошла ключница и с подозрением уставилась на Тима.
– Хорошо, – громко произнес он. – Я попрошу Марфу тебе помочь. Наверное, мне надо уходить.
– Иди, братик, – ответила Алена. – Забегай, я буду тебя ждать.
В коридоре Марфа поинтересовалась:
– О чем просила твоя сестра?
– Она спрашивала, не можешь ли ты достать самых лучших снадобий, – сказал Тим. – Я сказал ей, что ты знахарка, вот она и попросила узнать.
– Значит, тебе нужны самые лучшие снадобья?
– Да. Для Алены.
Марфа внезапно остановилась и прижалась к Тиму грудями – да так плотно, что того бросило в жар.
– У меня есть отличное средство, мертвого на ноги поднимет за неделю. Мне рецепт от матери достался. А ей – от ее матери.
– Я согласен, – пробормотал Тим, пытаясь отодвинуться от пышного и горячего тела ключницы. Но уперся спиной в стену.
Марфа захихикала.
– Согласен он… Тут твоего согласия мало – хорошее снадобье дорогого стоит. Золото нужно, монеты. Понимаешь?
– Понимаю. Но у меня нет монет, ты же знаешь.
– Зато другое есть. Вот и заработай на лекарство.
– Как заработать? Я должен кого-нибудь завалить?
– Почему завалить? – глаза ключницы округлились.
– Ну, на арене. Я же гладиатор.
Марфа громко засмеялась. Потом сказала, вытирая выступившие на глазах слезы:
– С тобой, Тимка, не соскучишься. Ха… Нет, заваливать никого не надо. Ну, разве что меня. Пошли, боец, в каптерку, там все объясню. Нужно, кстати, твою рану глянуть – та, которая на бедре.
Тим не понял, что подразумевала ключница, когда предлагала себя завалить. Пошутила, что ли? Но решил пока промолчать, надеясь, что вскоре все прояснится. Вместо этого, видя, что женщина находится в хорошем настроении, спросил о другом:
– Марфа, а зачем к тебе Фрол приходил?
– Фрол? Да зачем он еще может приходить? Понятно, что за выпивкой. А тебе что до него?
– Да злой он какой-то. Хотя я ему ничего не делал.
– Злой, говоришь?.. – Ключница на секунду задумалась. – Это у него от горя в голове помутилось. Брат Иван его в городе сгинул вместе со всей группой сопровождения.
– А что они сопровождали?
– Обоз наш с товарами, который в общину «лесных» шел. В вашу, то есть, общину. Это еще полмесяца назад случилось. Понятно, что парни погибли. Вот Фрол и запил. Все тормознуть не может.
– Так он на всех такой злой?
– Нет, Тим, не на всех. Только на лесных людей.
Они остановились у дверей каптерки, и Марфа достала из напоясной сумки ключи.
– Фрол думает, что «лесные» караван грабанули, а всю охрану убили, чтобы свидетелей не оставлять. Но это вряд ли, ни к чему такое «лесным». На них самих в то время нео напали, а потом капитолийцы разорили острог подчистую.
– Капитолийцы?
– Они самые, – безразличным тоном отозвалась Марфа, открывая дверь. – Слышал о таких?
– Что-то, вроде, слышал. А вообще – не помню.
– Да уж, угораздило тебя память потерять. Ну, ничего. Может, оно к лучшему. Давай, проходи.
Тим перешагнул через порог и спросил:
– Чего ж хорошего, когда память теряешь?
Ключница ответила не сразу, зажигая на столе толстую свечу в подсвечнике.
– Готово. Да не стой ты на пороге, как истукан. Захлопни дверь и закрой на засов… А что касаемо памяти… Знаешь, Тимка, случаются в жизни такие вещи, о которых лучше забыть навсегда… Но у тебя, конечно, перебор произошел. Ежели, конечно, не врешь.
– Я вообще врать не умею, – почти искренне заявил Тим.
– Да ну?.. Сдается, мне, что ты из тех, кто врет и не краснеет. Хм… А вот скажи-ка мне, честный парень, бабы у тебя раньше были?
– Какие еще бабы? – На этот раз Тим был абсолютно искренен, насколько может быть искренен человек, почти напрочь лишенный долгосрочной памяти. Он даже несколько раз хлопнул густыми ресницами – от сильного удивления.
– Разные, – со вздохом отозвалась Марфа. – Ладно, проверим. А ну-ка, приспусти шорты до колен.
– Это еще зачем???
– Рану твою на ляжке гляну – не воспалилась ли? А то загноится… А ты о чем подумал?
– Ни о чем, – сказал Тим.
Он и вправду ни о чем не думал. Так, шевельнулось одно неясное подозрение, но ни во что конкретное не оформилось. Он расстегнул брезентовый ремень и выполнил распоряжение ключницы.
Та взяла со стола подсвечник и, наклонившись, начала осматривать «боевое ранение», нанесенное Тиму вормом ржавым копьем. И уже через несколько секунд присвистнула.
– Что, плохо? – озабоченно спросил Тим.
– Надо же… – пробормотала Марфа. – Чудеса какие-то… И впрямь, как на крысособаке.
– Так что там? Загноилось?
– Как раз все наоборот. Все засохло и почти затянулось. И никакой красноты. В первый раз такое вижу…
– Мазь у тебя, наверное, хорошая.
– Что?.. А, ну да, хорошая. Ну-ка, потерпи. – Она нажала на бедро Тима двумя пальцами и медленно, ощупывающими движениями, провела ими вокруг раны. – Больно?
– Нет. Ну, разве совсем чуть-чуть.
– Чуть-чуть у настоящего мужика не считается.
Ее пальцы ласково заскользили вверх – к паху.
– Щекотно, – сказал Тим. – Там же раны нет.
– Зато есть кое-что другое. Ты не забыл, что должен за снадобья отработать?
– Нет, не забыл.
– Ну так вот – сейчас и отработаешь, милок, – нараспев произнесла ключница.
– Как? – голос Тима внезапно осип.
– Молча, Тимка, молча. Ты, главное, слушайся меня. И все у нас получится…
* * *
Короткий полукрик-полувсхлип прорвался сквозь сжатые зубы и оборвался в ту самую секунду, когда Якуб отворил железную дверь допросной комнаты. Она, как и все тюремные помещения Капитолия, находилась на первом этаже бункера – ближе всего к поверхности земли. Этот уровень считался самым уязвимым с точки зрения безопасности во время ядерной войны. Сначала на нем размещались технические помещения, позже здесь стали селить обслугу и работников. И уже в современный период один из отсеков первого этажа отвели под тюрьму.
Пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкую притолоку, Великий Стратег вошел в комнату и остановился у порога. Здесь было темней, чем в коридоре, к тому же чадила жаровня с углями. Она предназначалась для накаливания пыточного инструмента – вроде бы и примитив, каменный век, но на подозреваемых действует безотказно. Психологический эффект, называется. А Якуб считал себя тонким психологом.
Слева от входа за деревянным столом сидел на табуретке начальник особого отдела Малюта. Настоящее его имя было Марк, но главного «особиста» Капитолия так называла лишь жена. А для всех остальных капитолийцев он давно стал Малютой – грозным и безжалостным «оком» Когорты Избранных Юпитером и, конечно же, Якуба. Впрочем, было у Малюты и еще одно прозвище – Крысопес.
Сейчас, при виде входящего Стратега, Малюта вскочил и замер около стола. Вся фигура, наклоненная вперед, выражала готовность к немедленному действию по указанию хозяина. Но Якуб смотрел не на него, а на рыжеволосую девушку у задней стены.
«Рыжая» почти висела над полом, опираясь на него кончиками вытянутых пальцев ног. Руки девушки были вздернуты вверх посредством специального хомута и веревки, перекинутой через стальной блок под потолком. Конец веревки крепился к барабану с ручкой-воротом. Крутанешь ручку в одну сторону – веревка потянет жертву вверх, выворачивая руки из плечевых суставов, ослабишь натяжение – жертва сможет опуститься вниз на полную ступню и чуток оклематься. Простенько, но эффективно.
Об этом пыточном устройстве под названием «дыба» среди населения Капитолия ходили жуткие слухи. Именно слухи, потому что из числа несчастных, попавших на дыбу, мало кто выживал. А тем, кто выжил и был по каким-то причинам помилован, вырывали язык. Где уж тут поделиться достоверной информацией?
Рядом с «рыжеволосой» стоял кряжистый мужик в красной рубахе с закатанными рукавами – мастер заплечных дел по прозвищу Хряк. Живот и бедра палача прикрывал кожаный фартук, на лице чернела маска с небольшими прорезями для глаз и рта, в правой руке – кнут с длинным плетеным ремнем из сыромятной кожи. На ремне алели свежие капли крови. Допрос с пристрастием называется, если кто еще не понял.
Опытный Якуб все понял за несколько секунд, едва глаза привыкли к скудному освещению. И негромко спросил с заметной хрипотцой:
– Малюта, что тут происходит?
– Ведем допрос пленной лесовички, Стратег, – наклонив голову, доложил «особист». – Как ты приказал.
– Разве я приказывал пытать?
– Ты велел выяснить всю подноготную. Так, чтобы она ничего не утаила.
– И чего? Она не хочет говорить?
– Да нет. Говорить-то она говорит. Но… – Малюта развел руками.
– Чего еще? – просипел Якуб. Сипел он уже много лет – с того дня, как в горло угодила стрела. И с тех пор почти всегда говорил очень тихо – берег поврежденные связки.
– Да кто же ее проверит, все она сказала или нет? И не врет ли? Вот я и велел спину помассировать – для надежности.
– Сколько вы ей всыпали?
– Да всего два раза и ударили. Легонько пока, для острастки.
– Ну и?
– Плачет, что все рассказала, – равнодушно произнес Малюта. – Даже божится. Ну, этим своим лесным демоном…
– Велесом, – подсказал Якуб.
– Ага, Велесом.
Стратег сделал несколько шагов в направлении девушки и, остановившись, искоса взглянул на нее. Платье «лесной» было разорвано в нескольких местах – на груди, на животе, на бедре – обнажая белое тело. А спины Якуб сейчас не видел, но мог представить, как там кровенеют два свежих следа от удара кнута. Тут и гадать нечего. Даже если били «легонько», как сказал Малюта, рубцы теперь на всю жизнь останутся.
«А девка-то красивая, – вдруг подумал Якуб. – Лицо загорелое. И тело – ишь, какое ладное. Сразу видно, жила все время в лесу. У наших-то баб кожа, в основном, землистая».
У Великого Стратега было свое отношение к общине лесных людей. И свои воспоминания.
Несколько лет назад Якуб во главе посольства посетил городище «лесных» для заключения мирного договора. Тогда он и увидел там юную и поразительно красивую лесовичку. Звали ее Алена, и была она, как тут же выяснил Якуб, дочерью местного знахаря.
Якуб был женат. Но законы Капитолия позволяли членам Когорты иметь двух жен и трех наложниц. Потрясенный красотой юной лесовички Якуб заявил, что хочет взять ее в наложницы. И был уверен, что отец Алены с радостью примет такое предложение.
Еще бы! По мнению Якуба, для лесного дикаря породниться с одним из властителей Капитолия было несбыточной мечтой. Живи себе за стенами мощной крепости в безопасности, тепле и уюте, ешь от пуза и почти ничего не делай. Разве не предел мечтаний для бедной лесовички?
Но к его великому удивлению и негодованию безродный смерд, переговорив с дочерью, посмел ему отказать. Да еще с усмешкой сказал: «Тесно там у вас, в вашем Капитолии, и душно. Да и староват ты, Якуб, для моей дочери. Подыщи себе какую-нибудь вдовушку».
Якуб был взбешен, восприняв отказ, как оскорбление всего Капитолия. Вернувшись в крепость, он рассказал о случившемся Стратегу Олегу, требуя отомстить дерзким «лесным». Однако Стратег не захотел из-за такого пустякового, как он выразился, повода начинать новую войну с общиной лесных людей. Тем более что они наконец-то согласились платить дань.
Якуб вынужденно смирился. Но затаил злобу и на «лесных», и на Олега, решив, что рано или поздно добьется своего. И приступил к осуществлению своего замысла сразу же после гибели Олега. Вернее, после его убийства. Но, это уже детали…
– Опусти ее, – велел Якуб палачу.
Тот шагнул к вороту и, освободив «собачку» храповика, ослабил натяжение веревки. Она скользнула по желобу блока, и девушка, застонав, опустилась на ступни. В первое мгновение ноги ее подогнулись, но веревка вверху тут же натянулась, не позволив лесовичке рухнуть на каменный пол.
Через несколько секунд, собравшись с силами, девушка выпрямила ноги. Немного постояла, слегка раскачиваясь. Потом приподняла опущенную голову и взглянула на Стратега. Из-под полуприкрытых век сверкнули два изумрудных огонька. Но Якуб их не заметил, переключив внимание на Малюту.
– Что она рассказала? Только коротко, по сути.
– Сейчас все доложу, Стратег, – торопливо произнес Малюта, беря со стола листы бумаги. – У меня все записано. Значит, так. Зовут ее Глаша. Она сбежала из острога в последний день осады. У них там целый отряд был беглецов. Значит, отец ее… сейчас, найду, где у меня записано…
– Потом об ее отце. – Якуб раздраженно махнул рукой. – Прежде скажи, что она знает о Тимуре?
– О Тимуре…
– Именно о Тимуре, – прошипел Великий Стратег. – Ты спрашивал о нем?
Его немигающий взгляд змеи уперся в лицо Малюты, и тот непроизвольно вздрогнул.
– Спрашивал, Стратег. Конечно, спрашивал.
– Ну и?
– Она говорит, что ничего не знает. Если не врет, конечно. Вот я и решил ее…
Якуб резко поднял ладонь. Малюта, заткнувшись на полуслове, выжидающе уставился на «хозяина». Но Стратег ничего не произнес. Приблизившись к жаровне с тлеющими углями, протянул над ней ладони и застыл в неподвижности. Думал.
Две вещи волновали и тревожили Якуба все последние дни. Да что там дни? Считай, полмесяца места себе не находил. Во-первых, из-за секретной миссии капитана Латыпова, которого покойный Стратег Олег направил в Кремль. Во-вторых, из-за пропажи сына Олега Тимура.
Но около часа назад Якуб выслушал донесение старшины Сергея Латыпова, вернувшегося из разведывательного рейда. Сергей доложил, что группа капитана Латыпова попала в засаду, организованную шамами. А сам Илья Латыпов, брат Сергея, скорее всего, погиб.
Таким образом, одна проблема снималась с повестки дня. Мертвый капитан Латыпов уже никогда не доберется до Кремля. И опасная информация умерла вместе с ним.
Но оставалась вторая проблема. Она заключалась в Тимуре, который исчез из Капитолия на следующий день после гибели отца. Якуб не сомневался в том, что Тимур сбежал. И подозревал, что Олег поделился с сыном незадолго до смерти важнейшими тайнами Капитолия. Поэтому Тимур был очень опасен.
Увы, найти его по горячим следам не удалось. Проанализировав ситуацию, Якуб рассудил, что сын Олега укрылся в городище лесных людей. И это не оставляло выбора. Судьба сама все расставила по своим местам: острог «лесных» должен быть стерт с лица земли, «лесных» необходимо уничтожить или поработить, а Тимура надо найти и убить.
Якуб послал войско, и произошло то, чего он хотел. За исключением одного – Тимура в городище не оказалось. Якуб, не доверяя подчиненным, лично допрашивал старейшин «лесных», выживших после осады острога. Не просто так допрашивал, а с пристрастием. Но никто ни словом не упомянул о Тимуре – ни старейшины, ни прочий люд. Может, и вправду ничего не знали о сбежавшем из Капитолия сыне Олега?
Так что же получается? Тимур не добрался до острога «лесных»? Или изначально направлялся в другое место? Но в какое? Или уже давно погиб?
Конечно, он мог погибнуть. Юнец ведь еще совсем, зеленый сопляк без опыта. И его гибель решала бы все проблемы. Но Якуб никогда не надеялся на слепую удачу. И в гибель Тимура он мог поверить только в том случае, если обнаружится его труп.
Может ли эта рыжеволосая девка что-то знать о Тимуре? Скорее всего, нет. Вишь, и так вся напугана донельзя. Продлить допрос с пристрастием? А зачем? Чего ей зря шкуру портить, если все уже выложила?
Но кроме Тимура была еще одна тема, интересовавшая Якуба в связи с общиной лесных людей. Он никогда не забывал нанесенных ему оскорблений. А ведь его тогда, несколько лет назад, самым натуральным образом унизили. Как же такое забудешь?
– Что ты там говорил об ее отце? – спросил Якуб.
– Да, конечно, сейчас доложу, – торопливо подхватил Малюта. – Отец ее Еремей, глава совета старейшин. Вождь, короче, ихний.
– Еремей? – Якуб оживился. Вождя «лесных» до сих пор поймать не удалось. А он мог многое знать. В том числе, что-то знать и о Тимуре. – Это интересно. И что с ним?
– Она сказала, что он погиб.
«А вот об отце-то она могла соврать, – подумал Стратег. – Даже под пыткой».
– Не врет?
– Не похоже, – с некоторым сожалением в голосе произнес Малюта. – Говорит, что место готова показать. Труп, то есть. Если, конечно, его муты не сожрут… Но это еще не все, стратег. Я ее про Алену расспрашивал, как ты велел. Ту самую, дочь знахаря.
– Я понял, – без выражения отозвался Якуб. Но сердце слегка екнуло. Неужели??? – И что?
– Где Алена, она не знает. Но говорит, что та сбежала с другой группой «лесных». Если не врет, конечно.
«Сбежала, значит? – с облегчением подумал Якуб. – Неужто еще жива?»
Как ни странно, но его обрадовало это сообщение. Он хотел бы отомстить дерзкой лесовичке, посмевшей отвергнуть его предложение – очень хотел. Но своими руками! Так, чтобы насладиться ее мучениями. И именно поэтому не хотел, чтобы она погибла.
Что толку от трупа? Труп на цепь не посадишь и на дыбу не вздернешь. И голодным нео на растерзание не отдашь…
А Глаша-то, получается, дочь вождя этих дикарей? Благородных кровей, значит, девка? Интересно…
Великий Стратег надел толстую войлочную рукавицу и взял за ручку «кошачий коготь» – метровую железную палку, на конце которой торчали три изогнутых крюка. До этого они лежали на углях и сейчас были раскалены до красноты.
Приблизившись к пленнице, Якуб остановился в метре от нее. «Коготь» он держал в откинутой руке. Небрежно так держал, с ленцой. И смотрел на левую грудь девушки, упруго выступающую в прорехе лифа. Он заметил – периферийным зрением, – как пленница шевельнула рыжеволосой головой, и подумал, что лесовичка наверняка сейчас пялится на него жалобным и заискивающим взглядом. Но не стал поднимать глаза.
Еще не время. Лицо жертвы, умоляющей о пощаде, ее испуганные глаза – это сладкое и пряное зрелище, будоражащее кровь. Его нужно оставлять напоследок. Как и зрелище смерти ненавистного врага.
– Значит, тебя зовут Глаша? – тихо спросил Стратег.
– Да, – севшим голосом отозвалась девушка.
– Я хочу, чтобы ты говорила правду. Только правду. Поняла?
– Да. Я буду. – Она всхлипнула. – Не надо меня пытать. Пожалуйста.
– Зависит от тебя. Эта штука отлично выдирает мясо. И тут же прижигает – чтобы инфекцию не заносить. А еще ею можно целиком вырвать грудь – особенно, такую маленькую, как у тебя…
Якуб перевел взгляд выше – и заметил, как тревожно пульсирует на длинной шее девушки голубая жилка. А еще он увидел несколько багровых синяков, оставленных чьими-то грубыми пальцами. И спросил:
– Тебя кто-то душил?
– Да. Вормы.
«Не повезло, девахе, – подумал Стратег. – Кого только не встретишь в развалинах. Или наоборот – повезло, что попала к нам?»
– Так вот, Глаша. Отвечай быстро и точно. Ты что-нибудь слышала о Тимуре?
– Нет… В общине нет таких людей.
– Твой отец – убит?
– Да.
– Кем?
– Осмами.
– Ты знаешь, где находится его труп?
– Да.
Якуб помолчал, слегка покручивая «когтем» в воздухе.
– Когда в последний раз видела Алену?
– Мою сестру?
– Да.
– Не помню… Может быть, дней десять назад.
– Она жива?
– Была жива… Сейчас – не знаю.
– Мне кажется, ты врешь.
Произнося эту фразу, Стратег резко направил «коготь» в сторону девушки. Но не дотронулся до нее, остановив крюки в нескольких сантиметрах от обнаженной груди. Девушка испуганно вскрикнула и отшатнулась.
– Я не вру, правда! – выкрикнула она дрожащим голосом. – Не надо меня пытать, умоляю!
– Ну, не знаю…
Якуб решил, что пора взглянуть в лицо жертвы. И, подняв глаза, наткнулся на встречный, мерцающий изумрудными искрами, взгляд. Стратег испытал странное ощущение, будто бы его до мозга пронзило ледяными спицами. Но боли при этом не почувствовал – лишь очень кратковременное онемение всего тела.
Оно сразу исчезло, едва он сморгнул и отвел взгляд в сторону. Обнаружив, что держит в руке «кошачий коготь», несколько секунд в недоумении молчал. Потом снова перевел взгляд на лесовичку, но заглядывать ей в лицо остерегся – интуитивно. И, «ощупав» глазами полуголое тело вплоть до босых ступней, распорядился:
– Малюта, снимите ее с дыбы. Только аккуратно. И немедленно доставьте в тюремный лазарет. Пусть ею займутся. А то ишь – изуродовали девку. А ей еще воинов рожать для Капитолия.
– Слушаюсь, Великий Стратег, – с готовностью отозвался Малюта. – А-а-а по поводу…
– Протокол допроса, как оформишь, принесешь мне. Я сам прочитаю. Выполняй.
Проходя мимо жаровни, Якуб машинально вернул «кошачий коготь» на место. Он и не собирался сдирать с пленной лесовички шкуру. Не зверь же он? Так, попугал немного, чтобы знала, что ее может ждать в наказание за ложь.
В поведении Стратега не было ни грамма великодушия или жалости. Он, конечно, слышал о таких понятиях – они встречались в старинных книгах, – но никогда не применял их к себе. Устаревшие понятия странных людей, устроивших ядерную катастрофу. Какой в них смысл?
Поступками Якуба двигал рационализм – по крайней мере, он сам так считал. Девушка еще могла ему пригодиться и, возможно, не раз. Зачем ее раньше времени увечить?
А еще он запомнил слова Сергея Латыпова, произнесенные им сегодня. Даже не столько слова, а заинтересованность, прозвучавшую в них. Закончив донесение о разведрейде, старшина Латыпов неожиданно для Якуба спросил: «Стратег, а что будет с этой девушкой?»
«С какой девушкой?» – не понял Якуб.
«Да с этой, лесовичкой, что мы поймали».
«А что с ней может быть? Сначала снимем допрос, как положено. А потом… – Стратег хмыкнул. – Потом видно будет. Если она не преступница, зачислим в четвертое сословие. Как и других «лесных». А что?»
К четвертому, самому низшему сословию, в Капитолии относились рабы или, как их еще называли, холопы. Они не имели никаких прав, и носили на лбу – для опознания – клеймо с буквой «Х». Правда, некоторые из рабов могли за особые заслуги перейти в категорию трудового персонала (работников), что соответствовало третьему сословию. Таких бывших рабов называли «вольноотпущенники».
Еще один – особый – шанс попасть в разряд вольноотпущенных имели молодые рабыни, в том случае, если они становились наложницами граждан Капитолия из первых трех сословий. Гражданин, бравший рабыню в наложницы, должен был заплатить выкуп и поручиться за ее поведение. Наложницы не получали гражданских прав, но жили в секторах для граждан и могли беспрепятственно передвигаться по территории Капитолия…
«Нет, ничего, – ответил Сергей Латыпов. – Я просто так спросил. Мы ее все-таки от вормов спасли. А так-то мне все равно».
Отпустив старшину, Якуб вызвал своего агента сержанта Бугрова, ходившего в рейд вместе с Латыповым. Выслушав его рапорт, с удовлетворением отметил, что Сергей, кажется, ничего не утаил. Значит, более или менее доверять ему можно. Но, разумеется, не до конца.
Якуб вообще никому полностью не доверял. А Сергей Латыпов находился на особом контроле из-за брата Ильи, которому Стратег Олег поручил тайное задание. И если бы Якуб не знал о враждебных отношениях между Ильей и Сергеем, то уже давно бы велел вздернуть Сергея на дыбу. Но учитывая, что братья не общались больше двух лет, решил подождать.
Не потому Стратег так решил, что рассчитывал на Сергея в долгосрочной перспективе. Ведь тот был на хорошем счету у покойного Олега, и уже по одной этой причине навсегда попадал в список неблагонадежных. Иными словами, Якуб уже знал, что рано или поздно избавится от старшины Латыпова. Но лишь после того, как тот выполнит отведенную ему роль.
«Сергей лесовичку при тебе допрашивал?» – спросил Якуб у Бугрова.
«При мне, – сказал сержант. – Я ни на шаг не отходил».
«Ничего подозрительного не заметил?»
«Да вроде бы нет. – Бугров пожал плечами. – Обычно Латып себя вел… Разве что…» – он сузил глаза.
«Ну!» – поторопил Якуб.
«Рассуждал как-то странно. Неправильно, я считаю. Говорил, что «лесные» – вроде как нормальные люди. Типа, такие же, как и мы. Разве это правильно? Наверняка они мутанты. Пусть с виду и нормальные».
Стратег вздохнул: «Это все?»
«Нет, не все. Показалось мне, что Латып глаз положил на нее, на дикарку эту. Пялился как-то странно. Жалел…»
«А что, есть на что пялиться?» – с насмешкой спросил Якуб.
«Да, вообще-то, есть. – Бугров оживился. – Ладная девка и с перчиком. – Спохватившись, наморщился и закончил: – Жаль, что дикарка. Грязная вся, завшивленная, наверное…»
Сейчас, увидев и рассмотрев Глашу, Якуб был готов согласиться с оценкой Бугрова – да, ладная девка. А то, что грязная, так и отмыть недолго. И похожа ведь чем-то на Алену. Глазами, что ли?..
Но дело было не в этом. Да и забыл он уже, как эта Алена выглядела. А вот Глаша могла пригодиться. И Якуб, кажется, знал, как именно…
* * *
В клетку, на свое новое место жительства, Тим вернулся поздно. А все потому, что надолго задержался в каптерке ключницы – отрабатывал обещанное снадобье.
Работа, предложенная Тиму Марфой, ему, в целом, понравилась. И показалась совсем легкой. Особенно по сравнению с гладиаторскими боями, всю кровавую тяжесть которых Тим сполна испробовал на собственной шкуре. И не получил ни малейшего удовольствия.
А тут работай – не хочу. Тим почти не устал, разве что самую капельку. Марфа была очень довольна и сказала, что Тим честно отработал дозу снадобья и теперь может не беспокоиться о здоровье Алены. По крайней мере – в ближайшие сутки. А дальше – по обстоятельствам, в зависимости от состояния здоровья девушки.
Снадобья, конечно, уйдет на лечение много – посетовала ключница – и за сутки проблему не решить. Значит, придется еще поработать. Но Тим справится, потому что на нем пахать можно, как на фенакодусе. Марфа так и сказала: «На таком жеребце пахать можно. И нужно», – и ласково хлопнула Тима по ягодице.
Затем ключница отвела Тима на кухню, где его сытно, просто от пуза, накормили. Даже жареного мяса дали – на кости. Свежего, сегодняшнего забоя – как пояснила повариха.
Правда, когда Тим простодушно поинтересовался: «Кого забили?», повариха нахмурилась и ответила, что она в такие детали не вникает. Мол, нам тушу принесли, мясник порубил на куски, а ее дело варить и жарить.
«Чью тушу принесли?» – попытался уточнить Тим, но в итоге нарвался на грубость. Потому что повариха побагровела и сказала: «Чью надо, ту и принесли, дебил! Жри, ёпрст, что дают, и радуйся, ёпрст, что не твою. А если, ёпрст, не нравится, то верни, ёпрст, кость с мясом и жри вареную брюкву, ёпрст».
Но Тим, естественно, сам все доел. И заодно расширил свой скудный лексикон десятком новых слов, услышанных от поварихи. А потом отправился в клетку в сопровождении охранника с карабином. Не Фрола, а другого – по имени Хряп. Тим его видел утром, когда тот стоял в карауле у «резиденции» Гермеса. Хряп не открывал рта почти всю дорогу. Но когда они уже подходили к клеткам, вдруг одобрительно произнес:
– А ты молодец, Спартак. Я уж думал, что Тарзан тебя на котлеты разделает. А ты, оказывается, молоток.
– Я старался, – скромно сказал Тим. – А что такое «молоток»?
– Железяка такая, чтобы гвозди забивать. Знаешь, я на тебя червонец поставил – и не прогадал. Сам-то за этот бой сколько монет срубил: пять или десять?
– Пять, – наобум назвал Тим.
– Всего пять? Я бы за Тарзана и двадцатки не пожалел – такого монстра завалить!
– Мне Гермес столько дал.
– Ну-у, с Гермесом не поспоришь – тот еще жлоб.
И Тим запомнил новое слово – жлоб. Он не знал его точное определение, но мысленно согласился с охранником: «Да, Гермес – жлоб».
– Ты завтра будешь драться? – спросил Хряп.
– Я не знаю.
– Если будешь, я на тебя снова поставлю. Не подведешь?
– Не подведу, – сказал Тим, ни капли не кривя душой. Он был уверен, что порвет любого.
– Ну, смотри. Я на тебя надеюсь, – сказал охранник, снимая с пояса связку ключей. – Вот мы и пришли. Отдыхай, Спартак.
Однако сразу отдохнуть не удалось. В клетке Тима ожидал настоящий сюрприз в виде двух незнакомых мужичков в грязной и окровавленной одежде. Точнее, самих-то мужиков Тим раньше встречал – это были те самые работяги, которые утаскивали с арены трупы погибших гладиаторов. Но увидеть их в собственной клетке не ожидал. Хотя, разумеется, никто ему не обещал, что в клетке он будет жить один.
– Что вы тут делаете? – по-хозяйски спросил Тим, едва Хряп отошел, закрыв дверцу на здоровенный висячий замок.
– А ты чё? – лениво отозвался один из мужичков. Он сидел на корточках у стенки, но даже в таком положении казался очень высоким – настоящим дылдой. – Твоя, чё ли, клетка?
– Я – гладиатор, – с апломбом заявил Тим. – Я здесь живу.
– Мы тоже здеся живем, бляха-муха, – с сегодняшнего вечера. А то, чё гладиатор – знаем. Видели, как ты Тарзана ухайдокал. Молодец, Спартак.
– Спасибо, – сказал Тим. – Вообще-то меня Тимом зовут. А Спартак – это Игнат придумал.
– Он всем придумывает, чтоб покрасивше было. Но нам без разницы, Тим или Спартак. Тим даже лучше, потому что короче. Меня вот Чуром величают, а его Михасем. – «Долговязый» показал пальцем на второго работягу, сидевшего рядом с ним. – Вот и познакомились.
– Так вас что – недавно сюда посадили?
– Недавно, – сказал Чур. – Наказали, бляха-муха, ни за чё.
– А чего случилось-то?
– Лапу на арене подобрали. Без спросу. Хотели вечерком на костре зажарить. А Игнат, сука, засек. Вот и загремели, бляха-муха. А лапа-то даже и не целая была – так, половинка.
Тут до Тима кое-что дошло.
– Это Тарзана лапа была? – спросил он. – Та, что я отрубил?
– Ну да, та самая. Всего-то паршивый кусок дерьмового мохнача. А нас сразу под замок.
– Строго у вас, маркитантов, – посочувствовал Тим. – Чуть что – сразу в клетку. Даже своих.
– Какие мы свои?! – с возмущением воскликнул Чур. – Ты чё, нас за торгашей принял? Нет, ты только подумай, Михась! Вот же бляха-муха.
Он поднялся с корточек и агрессивно набычился. И даже, как заметил Тим, сжал кулаки. А еще Тим заметил, – лишь сейчас, потому что в клетке было почти темно – что Чур одет в его рубаху. В эту самую… ага, гимнастерку.
– Рубаху мою сними, – сказал Тим.
– Че-аво?
– Сними гимнастерку и отдай мне. Она моя.
– А хо-хо не ха-ха?
Тим не понял, что сказал Чур. Но понял, что тот над ним насмехается. Поэтому сжал кулак и показал его наглецу. А чтобы не возникало сомнений, добавил на словах:
– Дам в лоб один раз, и будет тебе «хо-хо».
– Не хами ему, Чур, – проговорил Михась. Он был ниже ростом, чем приятель, и при этом заметно толще. А голос – низкий, скрипучий и усталый, выдавал солидный возраст его обладателя. – Он самого Тарзана завалил, а тебя одной правой размажет. Сними гимнастерку и отдай.
– Зачем ему она, жлобу? – недовольно протянул Чур. – Он, вон, в панцире. А моя вся в дырьях…
Бормоча это, он, тем не менее, расстегнул пуговицы и начал стягивать гимнастерку через голову.
– Ладно, – сказал Тим. – Так и быть, носи. Я не жлоб.
Сравнение с Гермесом ему не понравилось. А еще он вдруг подумал, что не стоит ссориться с новыми знакомыми. Показал им силу – и достаточно. Лучше поговорить с ними о том, о сем. Ведь он так мало знает! А одежда у него есть. В панцире даже безопаснее.
– Вот это – другое дело, – довольно заявил Чур. – Всегда надо делиться с товарищами. А то сразу – отдай. Да еще маркитантами нас обзывать.
– Он нас не обзывал, – сказал Михась. – Откуда ему знать, кто мы такие?
– Тоже верно, – согласился Чур. – Нет, Тим, мы не маркитанты.
– А кто?
Чур и Михась быстро переглянулись. Затем Чур опустился на корточки и заговорил:
– Мы – водяные люди, так нас в народе кличут. Община у нас на берегу Водохранилища. Рыбу и раков ловим, на осьминогов охотимся. Да ничем не брезгуем, чё под руки подвернется. Лишь бы съедобное было.
– А как вас на Стадион занесло?
– Обычно как, бляха-муха. Здесь же единственный рынок в округе. Муки можно раздобыть, снадобий, пороху… Да мало ли чё? Вот мы товар и привезли сюда, чтобы продать и самим затариться. Затарились, бляха-муха…
Он тяжело и выразительно вздохнул.
– Вас, наверное, ограбили? – предположил Тим.
– Хуже, бляха-муха. – Чур махнул рукой. – А-а, да чё там бакланить – влипли по самые уши. Эти маркитанты, как пауки-мясоеды. Попадешь в их паутину – все, крендец, не выпутаться.
– А вы расскажите, – попросил Тим. Он подумал, что в истории водяных людей может быть нечто общее с его историей. Глядишь, и услышит от них что-нибудь полезное. Ему ведь с Аленой тоже предстоит вскоре выбираться из логова маркитантов. – Мне очень интересно. Да и ночь все равно длинная.
Чур уныло покачал головой и ничего не сказал. Вместо него заговорил Михась:
– Ночь и вправду длинная. Да только рассказывать почти и неча, Тим. В первый день мы распродали товар, ну и это – заглянули в трактир. Ну, чтобы по-человечески отдохнуть. У нас-то в деревне скукота. А тут, говорят, даже эти есть, как их…
– Шалавы, – подсказал Чур.
– Во, эти самые. Сцывилизацыя, здесь, короче. Мы так думали. А оказалось… В общем, выпили мы самогону, закусили… Потом еще поддали малехо. И заказали тушенку. А нам принесли такую тухлятину! Мы говорим – чё за дрянь? Не будем мы такое жрать – воняет хуже дерьма котяха. А он, этот халдей, говорит, вы, мол, уже половину блюда сожрали. Поэтому платите, говорит, полностью – аж два «червонца»! Ну и, слово за слово… А в результате – экцесс.
– Экцесс, – уныло подтвердил Чур.
– А что это такое? – Тимур по заведенной привычке среагировал на незнакомое слово.
– Экцесс, Тим, это экцесс, – сказал Михась. – Разборка такая. Сначала, вроде, все мирно, а потом слово за слово… Хамить тебе начинают, кричать…
– Понятно, – сказал Тим. Он почему-то вспомнил недавний разговор с поварихой. Тоже ведь сперва мирно разговаривали. А потом пошло ёпрст, и все такое. Хорошо, что он сдержался. – Экцесс, это когда спокойно разговариваешь, а потом ругань начинается.
– Ну да, ругань. Типа мордобоя. И все из-за какого-то халдея.
– А кто такой халдей?
– Халдей? Да маркитант, который в трактире прислуживает, подносы разносит. А, мож, и не маркитант… В общем, Чур этому халдею врезал, как следует, чтобы не хамил. А охранники сразу подбежали и начали нас дубинками лупцевать. Мы, естественно, ответили. Нас повязали. А наутро, когда оклемались, привели нас на заседание особой тройки. Ну и впаяли штраф – аж двадцать червонцев. По десять на брата. А денег-то у нас и нет. Такая, значит, ерундень с экцессом.
– Как нет денег? – удивился Тим. – Вы же товар продали.
– Продали. А когда в кутузке очухались – рядом тут, в такой же клетке – смотрим, а монет нет. Ни одной. И кошелей нет.
– Потеряли, наверное, – предположил Тим.
– Ага, потеряли. А барыги подобрали, – съехидничал Михась.
– Какие барыги?
– Ты чё, Тим, дурак? Не знаешь, кто такие барыги? Да маркитанты же, их так в народе кличут.
– А почему маркитанты барыги?
– Да потому что с барышей живут. Понял?
– Теперь понял, – сказал Тим. – А дальше-то чего?
– Да ничево хорошего. Приговорила нас «тройка» к неделе исправработ. Ну мы и пахали, как бобики, на торгашей, тянули срок. Даже нужники им чистили. Один день оставался, всего один… И вот теперь из-за этой вонючей лапы… Говорил я тебе, Чур, не надо ее брать. А ты – да кому она нужна, отходы же. Вот и вляпались. Разве не ерундень?
– Вляпались, бляха-муха, – уныло согласился Чур.
– И чего теперь-то? – спросил Тим. – Может, пронесет?
– Ага, пронесет, – с желчью произнес Михась. – Несет дерьмом по ветру. Мы и так уже по полной облажались – пронесло до самых кишок. Новый срок нам теперь дадут, Тим. Или чево хуже придумают. За торгашами не заржавеет. Не зря же нас в кутузку посадили. До этого-то мы в подвале жили вместе с другими работниками.
– Придумают чево хуже, эт наверняка, – с тоской в голосе сказал Чур. – Игнат уже заявил, что отправит нас на арену драться. Мол, будете знать, как тела павших бойцов осквернять. А чево мы оскверняли? Мохнатую лапу подобрали и все. Уже отрубленную, между прочим. Ее бы все равно осьминоги или крысы утащили. Им можно, а нам нельзя? И где здесь правосудие? Сплошной беспредел.
Он смотрел прямо на Тима, и тот поддакнул:
– Да уж. Беспредел, конечно.
– А ты, Тим, сам-то из каковских будешь?
– Я из лесных людей.
– Из «лесных»? – Чур покосился на Михася.
– Что, не слышали о таких?
– Как же, слышали, – со странной интонацией произнес Чур. – А за чё чалишься?
– Ты о чем? – не понял Тим.
– За чё, базарю, сидишь тут? Почему не на воле?
Тим замялся.
– Да я, в общем-то… Монеты я задолжал маркитантам. Теперь драться на арене заставляют.
– Эт мы видели. И чё, обещают отпустить?
– Пока нет.
– И не отпустят, – сказал Михась.
– Не отпустят, – согласился Чур. – К ним попал, как в паутину. Будешь драться, пока не убьют.
– А если не буду драться? – спросил Тим.
– Тогда дворовому дереву скормят.
– Ну, это мы еще посмотрим.
– Скормят, скормят, – сказал Михась. – И скажут, что все по закону. А на самом деле – беспредел. Мы за неделю навидались тут.
У Тима резко испортилось настроение. Надо же… Нет, у него уже появилось подозрение, что маркитанты могут его обманывать. Но не до такой же степени. Надо завтра с утра с Гермесом переговорить.
– Давайте спать, мужики, – сказал Чур. – Утро вечера мудренее. Бог не выдаст, болотник не съест.
* * *
Два смутных силуэта, еле различимых в слабом пепельном свете молодой луны, прокрались вдоль ограждения и исчезли, растворившись в тени дворового дерева. Наверное, даже с трех-четырех шагов никто бы не заметил на фоне толстого ствола эти уродливые фигуры, замотанные в грязные тряпки, если бы не отчетливый запах разлагающегося мяса. Специфический запах, издаваемый заживо гниющими телами, покрытыми нарывами и язвами – телами дампов.
– Убош, я шэго-то боюшь, – неразборчиво прошептал один из мутантов с головой в форме косого параллелепипеда. – Уж больно штгашно…
– Шэго ты боишша, балбеш? – отозвался второй дамп.
– Дегева боюшь, Убош. Вишь, как лианы шевелятша?
– Это не лианы, а их тени, – сказал Убош. – Лианы до наш не доштанут. Мы же вешером видели – они вышоко вишэли.
– Так то вешегом было. Вдгуг они уже отгашли?
– Балбеш ты, Шуб. Как лианы могли так быштро отрашти? Думаешь, маркитанты дураки? Они же шами тут ходят. Они бы их давно обрежали.
– А вдруг жабыли обгежать? И вообшэ…
– Шо вообшэ?
– Жгя мы шуда лежем. Убьют наш магкитанты. Лушше бы вернулиш и доложыли Бужыгу. Бужыг умный, он бы…
– Хошешь шкажать, шо я дурак? – прошипел Убош.
– Да нет, Убош, ты шо? Я же…
– Вот и жаткниш, балбеш! Жабыл, шо Бужыр про тебя шкажал? Шкажал, шо ты должен шмыть вину кровью. А? Жабыл?
Шуб шмыгнул носом и промолчал. Конечно же он не забыл обещания вождя «мусорщиков» отдать его в жертву плющу-удаву. Как такое забудешь, когда великий Бужыр орет на тебя, брызгая слюной?
А все из-за чего? Из-за того, что Шуб ночью уснул на посту в подвале, где должен был охранять изменщика Тима и самку хомо. А уснул Шуб потому, что выпил перед этим много браги. А как не выпить, если весь клан гуляет, отмечая сразу два праздника – поминки по погибшим салагам и новолуние?
Молодая луна, правда, в эту ночь так и не появилась – видимо, колдун Ашаб, как обычно, дни перепутал. Но это же не повод, чтобы отказываться от жратвы и выпивки? Попробуй откажись, к утру ничего не останется, кроме обглоданных костей.
Вот Шуб и не удержался. И в результате, не рассчитав сил, уснул под кустом, вместо того чтобы охранять пленников. А они возьми, да и сбеги. Да еще попутно Ашаба прикончили вместе с двумя его подручными – Гнушем и Дрищем. И еще три десятка дампов. Вот вождь и взбеленился.
Хотя Бужыр, между прочим, сам всю ночь проспал, потому что в зюзю нализался. А крайним оказался он, Шуб. И всегда он оказывается крайним. Как что, сразу Шуб виноват. А ведь это Бужыр оставил Тима жить в клане. И даже собирался сделать этого бестолкового хомо членом клана. Сделал, называется.
– Шэго молшиш? – прошипел Убош. – Жабыл, шо Бужыр обещал ш тобой шделать, раждолбай?
– Не жабыл.
– То-то и оно!
– Только Бужыг не говогил, шобы мы Тима убивали. Он говогил…
Хрррясть! Как будто толстая ветка хрустнула под чьей-то тяжелой ногой – это командир септа Убош, не выдержав, смачно врезал рядовому Шубу в мясистое, как недозрелый патиссон, ухо. Шуб пискнул, но удержался от громкого выражения эмоций. Хотя было чуток больно.
А Убош уже шептал ему в моментально опухший «патиссон»:
– Ешо шлово шкажеш, шам лишно на лиане повешу. Не шмей обшуждать мои прикажы, балбеш. Понял?
– Понял.
– То-то, – сказал Убош. И на всякий случай – для лучшего усвоения – поднес к физиономии Шуба пудовый кулак.
Он уже жалел, что взял на такое ответственное задание придурка Шуба – ишь ты, лианы ему померещились. Но арбалетчик Жаб, тоже очень хорошо знавший Тима в лицо, остался сидеть в засаде около Стадиона. Убош решил, что Жаб там больше пригодится – на тот случай, если Тим по каким-то причинам решит покинуть базу маркитантов. Вот тут точный выстрел из арбалета будет очень кстати.
А других дампов, способных опознать Тима, в клане не осталось – все погибли минувшей ночью. В том числе и четыре бойца из септа Убоша. И его единственный брат Ужоп. Общие же потери клана составили почти три десятка «мусорщиков». Не иначе как Тиму кто-то помогал.
Но сейчас этот вопрос отходил на второй план. Главное, что они выследили Тима. И теперь ему не уйти от расплаты за измену. Убош в этом не сомневался с того мгновения, как оказался на трибуне для мутантов и понял, что Шуб не ошибся.
Тим сражался на арене со здоровенным нео. Увидев заклятого врага, Убош так рассвирепел, что едва не перелез через ограждение трибуны, готовый наброситься на Тима. И перелез бы, наплевав на охранников и колючую проволоку, если бы не вспомнил, что остался без меча – его пришлось сдать на проходной.
Таковы были правила – мутантов на территорию Стадиона с оружием не пускали. Убошу и Шубу разрешили пронести с собой лишь ритуальные кинжалы с навершием в форме черепа. Эти кинжалы-стилеты «мусорщики» использовали для самоубийства и никогда с ними не расставались. Маркитанты знали об этом обычае и делали для дампов исключения – иначе бы те не ходили на рынок. А это – уже убыток, вернее, упущенная выгода. Зачем же терять потенциальных клиентов?
Убош умерил ярость и стал наблюдать за схваткой на арене. Как ни странно, он желал победы не мохначу, а Тиму. И причина была одна – Убош хотел убить мерзкого хомо собственного руками. И не просто убить, а заживо содрать с него кожу. И выколоть глаза. И вырезать печень. У живого.
Потому что Убош должен быть отомстить за брата, смыв позор со своего имени. И заодно защитить честь своего клана. Так он полагал в соответствии со своими представлениями о чести.
Когда Тим, искромсав на куски нео, покинул арену вместе с какой-то маркитанткой, Убош и Шуб начали за ним следить. Следили из-за забора, который огораживал рынок от остальной части Стадиона. Вскоре они потеряли Тима из вида, потому что тот зашел в подтрибунные помещения. И надолго пропал.
Однако Убош решил ждать до упора. И даже заплатил маркитантам за ночлег под навесом, потому что не хотел уходить со Стадиона. И его ожидания оправдались. Тим все-таки появился и в сопровождении охранника направился вдоль поля к его противоположному концу – там, где росло дворовое дерево-мутант. И скрылся под аркой дерева, за которой – Убош разведал это еще днем – находился вход в тюрьму.
К тому времени уже совсем стемнело. И у мстительного дампа родился план действий. Отчасти рискованный. Зато практически гарантирующий конечный результат – уничтожение Тима. И без долгих проволочек.
Собственно, вариантов в распоряжении Убоша было немного. Первый вариант предусматривал, что они ночуют на Стадионе, а с утра продолжают слежку и сбор информации. Вариант означал, что дело может затянуться на многие дни, а то и дольше. И в любой из этих дней Тим мог улизнуть со Стадиона, после чего ищи-свищи его по развалинам Москвы.
Такое развитие событий категорически не устраивало Убоша, жаждущего поквитаться с врагом здесь и немедленно. Ведь дампы считали, что месть, это блюдо, которое надо есть горячим – так говорил великий Ухухай. Потому что завтрашний день наступает не всегда и не для всех. И как ты потом, очутившись за Черной Границей, будешь оправдываться перед покойными сородичами за то, что не отомстил врагу?
Не устраивало Убоша и то обстоятельство, что Тима, как гладиатора, могут в любой миг убить на арене. А как же тогда кровная месть, личная честь Убоша и репутация клана «мусорщиков»? Нет, это не по понятиям – дух Ухухая, легендарного прародителя и Верховного Божества дампов, такого не поймет.
В итоге Убош решил не откладывать дела в долгий ящик и добраться до ненавистного Тима уже нынешней ночью. Он знал – после общения с другими мутантами на рынке и на трибунах – что проход под «аркой смерти» ведет в тюрьму, где маркитанты содержат гладиаторов, рабов и заключенных. Следовательно, Тим проведет ночь там. Оставался, по представлениям Убоша, сущий пустяк – пробраться в помещение, ликвидировать несколько человек охраны и расправиться с негодяем.
Убош не сомневался в том, что без особых усилий выполнит задачу. Ведь он был прирожденным охотником на живых существ – любых, вне зависимости от их вида. И с детства постигал науку выслеживания жертвы и ее убийства всеми доступными методами и средствами. Чего тут сложного? Подполз, скользнул тенью и перерезал горло кинжалом, зажав рот ладонью. Или засадил клинок под лопатку. И все дела…
Тем более, что они вдвоем. Конечно, Шуб придурок, но при этом очень силен и драться, что ни говори, умеет. Ночь темная, ограждение рынка невысокое, маркитанты вряд ли ожидают диверсии на своей базе… Такой удобный случай может больше и не представиться.
Существовала и еще одна причина, из-за которой Убош стремился лично и как можно скорее расправиться с Тимом. Погибший брат Ужоп считался правой рукой вождя. Теперь это место освободилось. И Убош полагал, что имеет все права занять его, став советником Бужыра. А там… Сыновей-то у вождя больше нет.
Конечно, на такую далекую перспективу Убош не заглядывал. Но почему бы и не помечтать? Все дампы смертны. И при этом – внезапно смертны, как говаривал мудрый шам Пуго, нашедший прибежище в клане «мусорщиков». Вождь Бужыр, понятно, тоже внезапно смертен – да живет он вечно…
Так вот, если Убош лично расправится с негодяем Тимом, да еще сделает это под носом у маркитантов в их неприступной крепости, то Бужыр такой подвиг обязательно оценит. А уж среди простого народа он и вовсе станет героем. Глядишь, и легенды начнут о нем слагать, как об Ухухае… Хотя здесь он, конечно, загнул. И вообще – надо сначала до Тима добраться…
Налетел резкий порыв ветра. И Убош заметил, как зашевелились лианы дерева-мутанта. Хм, а ведь и вправду низковато они висят. Неужели так быстро отросли? Ишь, извиваются, словно змеи.
Нет, это, наверное, игра теней. Маркитанты же тоже здесь шастают туда-сюда, длинные лианы им не нужны. Вон и Тим проходил под «аркой» вместе с охранником. Правда, давно уже проходил, поздним вечером. А сейчас глубокая ночь. Убош специально дождался времени, когда начинают кемарить даже самые стойкие часовые, чтобы уж наверняка…
В этом месте – под аркой дерева-мутанта у входа в подтрибунное помещение – было почти темно. Слабенькое мерцание луны, отблеск факела из коридора, где находятся клетки, вот и все освещение. Ох и скупердяи эти торгаши, экономят, небось, на всем…
С другой стороны, темень им сейчас только на руку. Проскользнут с Шубом в коридор, снимут часовых, и тогда уж Тиму несдобровать… Как найдут хомо в темноте? Да запросто – по запаху. Хомо, они ведь вонючие.
Убош взял с собой кусок рубашки Тима, в которую тот был одет, когда попал в плен. «Мусорщики» намеревались разрезать одежду хомо на полосы для обмоток, но Пуго сказал, что ее лучше сохранить. На всякий случай.
Как в воду глядел трехглазый шам. Вот рубашка и пригодилась. По ее запаху Шуб вычислит Тима в три счета с расстояния в десять шагов. Пусть Шуб и балбес, но нюх у него острый, как у крысособаки. Да и Убош свой нос не на помойке нашел.
– Давай, Шуб, иди первым, я прикрою, – прошептал Убош. – Под арку и вдоль штены. Я жа тобой.
– А пошему я пегвым должен? – заартачился Шуб. – Ты командиг, ты пегвым и иди.
– Прекратить ражговоры, – прошипел Убош. – Опять в ухо жахотел, раждолбай?
Он вытащил из-за пояса «кинжал самоубийцы» и больно ткнул Шуба в ягодицу.
– Ой, – не сдержался тот.
– Выполняй прикаж, балбеш. А не то кажню, как дежертира.
Шуб судорожно шмыгнул носом и шагнул под арку сросшихся стволов дворового дерева.
– Шмелей, – прошипел Убош. – Дампы не трушат. Я иду шледом.
Сам Убош никогда не трусил, потому что был настоящим, чистокровным «мусорщиком». А вот Шуб иногда вел себя неподобающе высокому званию дампа. Что наводило на подозрение о чистоте его породы. Не иначе как мамаша Шуба спуталась однажды с каким-нибудь бродячим вормом. Не зря он такой кикиморой уродился, рожу от задницы не отличишь. И трусость, наверное, от папаши передалась.
Но сейчас происхождение Шуба не имело принципиального значения. Ибо отступить он уже не мог ни при каких условиях. Собравшись с духом, мутант сделал еще один осторожный шаг. И еще один. Его угловатая фигура почти растворилась в темноте под «аркой».
Убош, поколебавшись, двинулся следом. Он не хотел упускать Шуба из вида. Мало ли что взбредет в голову придурку? Еще сунется раньше времени в коридор и наткнется на маркитантов. А те ведь «Стой, кто идет?!» кричать не будут. Начнут палить, и крендец всей операции.
И тут, словно щупальце огромного осьминога, откуда-то сбоку к Шубу кинулась плоская тень. «Лиана!» – понял Убош. Но не крикнул, чтобы предупредить напарника. И не из-за того, что боялся поднять шум. Просто горло вдруг перехватило судорогой.
А через секунду стало поздно, потому что лиана обвила шею Шуба смертельной удавкой. Он пискнул, дернулся и сразу же захрипел. Попытался перерубить лиану кинжалом, да не успел. Два щупальца, спустившись сверху, обхватили Шуба за растопыренные плечи и резко вздернули, отрывая от земли. Еще через миг тело дампа беспомощно трепыхалось вверху тряпичной куклой.
Убош осторожно попятился назад, опасаясь привлечь дополнительное внимание древесного монстра. И вдруг почувствовал за спиной шевеление. Резко крутнувшись на пятках, он рефлекторно, ничего не видя, взмахнул перед собой длинным клинком кинжала. И услышал характерный свиристящий звук рассекаемой надвое веревки – щщелс!
Это отчаянное и спонтанное движение кинжалом спасло Убошу жизнь. Лиана уже готовилась захлестнуть ему шею, но дамп отсек от хищной твари кусок длиной с полметра. Обрубок, напоминающий очертаниями зубастого прыгающего червя, по инерции дотянулся до груди Убоша. И с чавканьем впился в рыхлое тело «мусорщика» своими острыми присосками.
Убош упал на землю, инстинктивно увеличивая расстояние до верхней части стволов плотоядного дерева – именно оттуда тянулись к жертве убийственные щупальца монстра. Перекатился на несколько метров в сторону, удаляясь от «арки смерти», и уже здесь, в относительной безопасности, отодрал от себя кусок лианы. Потом, вымещая бессильную злость, искромсал «червяка» ножом.
О придурковатом напарнике, попавшем в смертельную ловушку, Убош не переживал – на войне как на войне. Лишь подумал о том, что утром маркитанты обнаружат свеженькую мумию и наверняка всполошатся. И так как при Шубе остался кинжал с навершием «мертвая голова», то подозрение в попытке диверсии может пасть на дампов. Следовательно, ему необходимо на рассвете покинуть территорию Стадиона и доложить обо всем Бужыру.
Подумав об этом, Убош с такой силой сжал челюсти, что раскрошил кончик одного из клыков. Вопреки желанию, он не сумел уничтожить изменщика Тима, опозорившего их клан. И перед Бужыром выслужиться не сумел. Ах, какая досада!
Но часы мерзкого хомо все равно сочтены. Как и его вонючей самки. Не будь он Убошем, сто сколопендр им в задницу!
