Как она уснула после того злосчастного разговора, Джиад не помнила. Просто в какой-то момент ее обволокло тяжелое, но не удушливое тепло, проникая в каждый уголок измученного тела, а плотная вода превратилась в колыхание волн, поднимающих и опускающих Джиад в странном ритме под биение огромного глухого барабана. В надвигающемся сне она точно знала, что это чье-то сердце, но не понимала — чье. А потом и это стало неважным, только волны укачивали ее с материнской заботой, как воспоминание из самого-самого далекого детства. Такое раннее, почти стертое… А может, оно и вовсе никогда не существовало, просто редкий ребенок в храме не придумывал себе совсем другую жизнь и родителей, которых никогда не знал.

Что-то очень глубокое и болезненное, как давно зажившая и все-таки иногда ноющая рана, растревожил в ней прошлый день, за который сейчас было стыдно, но как-то не всерьез, не по-настоящему. Да, она вела себя недостойно жрицы Малкависа. Но она давно ступила на дорогу, которая неминуемо должна была увести ее прочь от храма, и случилось это по дозволению самого Малкависа. Если, конечно, тот сон в лихорадке Зова не был бредом.

Окончательно запутавшись, Джиад просто глубоко вздохнула, не торопясь поднимать приятно тяжелые веки. Ей, наконец-то, не было холодно, и тянущая боль в пояснице отступила, а вместе с ней ушла буря чувств, туманящая рассудок. Все-таки это было странно… Ведь совершенно точно талисману еще не вышел срок, да и действие его в последние месяцы очередного года становилось слабее, так почему все это? Не иначе, Зов и жизнь под водой нарушили какое-то равновесие в ее теле. А может, и запечатление постаралось?

Она все-таки лениво приоткрыла глаза и обнаружила, что по уши закутана в ворох покрывал, толстым мягким слоем облепивших тело. И это тоже было непривычно: какой страж позволил бы себе лишиться возможности в любой момент вскочить и схватить оружие? А у нее и оружия-то нет, если не считать нож близнецов, снятый вместе с поясом и лежащий на постели в ногах. Убрать, кстати, надо, а то Жи погрызет кожаные ножны.

Мысли текли ленивые и расслабленные, словно что-то притупилось в ней после вчерашнего. Или, наоборот, раздвинулись некие границы, так что теперь все воспринималось иначе. Умом понимая, что храмовые требования заставляют стыдиться такого поведения, Джиад всей сутью отказывалась чувствовать свою вину. Какое, оказывается, облегчение — позволить себе хоть иногда побыть слабой! Как сказал рыжий: и море не закипело. Где он, кстати?

Джиад приподнялась и наткнулась взглядом на спящего рядом — только руку протяни — принца. Вот уж кому не было холодно. Разметавшись по ложу, обнаженный Алестар даже руки раскинул, будто обнимая все море, и улыбался во сне. Огромный пышный плавник, похожий на серебристо-прозрачное кружево, принц расстелил по кровати, и тот слегка колыхался краешками в едва заметном течении внутри комнаты. Джиад бросила вороватый взгляд на безмятежное лицо принца, пригляделась внимательнее… Нет, точно спит. Не удержавшись, она осторожно выпутала из одеяла ногу и пальцами коснулась блистающей серебряной роскоши. Совсем чуть-чуть, только попробовать, действительно ли на ощупь так мягко, как на вид…

Плавник лежал на ложе совершенно неподвижно, она быстро убрала ногу, чувствуя себя глупо и странно смешно, и тут услышала лениво-расслабленное:

— Мой хвост в полном твоем распоряжении, можешь просто пощупать.

Не открывая глаз, принц все так же якобы спал. Джиад залилась краской, кляня себя за любопытство, и неловко отозвалась:

— Прошу прощения. Я… нечаянно.

— Конечно, — кротко отозвался Алестар, распахивая ресницы над смеющимися, невозможно наглыми глазищами. — Я так и подумал. Знаешь, я раньше считал двуногих уродливыми. Эти ваши пальцы на ногах, да и сами ноги… Дурак был, признаю. Под водой ты и правда странно двигаешься, а вот на суше…

Он приподнялся на локте, весело посмотрев на смущенную Джиад, убрал со лба выбившуюся из прически прядь и продолжил вроде бы не всерьез, но с мягкой настойчивостью:

— На суше ты очень красиво ходишь. Я видел тогда на острове. А людям наши хвосты нравятся?

— Да, — ровно сказала Джиад. — Люди считают вас красивыми.

Она отвела взгляд от лица самодовольно улыбнувшегося принца и не удержалась:

— Хвост прекрасен, ваше высочество. Совсем как у павлина.

— У павлина? А кто это?

Подтверждая сказанное о красоте, Алестар плавно взмахнул предметом обсуждения, и великолепный блестящий веер плавника опустился на бедра Джиад, скрытые, к счастью, одеялом.

— Птица такая, — невинно сказала Джиад. — Очень красивая. Если распустит хвост, всю эту кровать накрыть можно.

— Ого…

Судя по вытянувшемуся лицу, Алестар сравнил размеры и понял, что соотношение не в его пользу.

— Но… все-таки я похож? — уточнил он, немного подумал и решительно поинтересовался: — Так, а в чем подвох? С этим… павлином?

— Что? Какой подвох? — растерялась Джиад, уже жалея о начатом разговоре.

— Такой. Я-то знаю, что я красивый. Всю жизнь вокруг твердят, надоело уже. Только ты никогда не похвалила бы меня именно за это просто так. А если похвалила, значит, с этим павлином какой-то подвох. Ну, скажи, я не обижусь. Интересно же.

Усмехнувшись, он откинулся на подушку, глядя на Джиад блестящими яркими глазами, в которых и впрямь светилось чистое азартное любопытство. Она невольно устыдилась, потому что вспомнила павлина не только за роскошный хвост и привычку им красоваться, но и за чрезвычайную глупость. А это, выходит, было как раз несправедливо…

— Поет павлин ужасно, — выдавила она, наконец, чувствуя себя совсем неловко. — Куда хуже других неприметных птичек.

— А-а-а-а, — понимающе протянул Алестар. — Ясно… То есть, кроме хвоста, других достоинств нет?

Он скорчил надменно обиженную физиономию, но тут же фыркнул:

— Ну и ладно! Лучше уж быть красивым павлином, чем дурной чайкой, например. У тех ни хвоста, ни голоса. Жалко, что другие птицы над морем не живут, только пролетают иногда.

Улыбнувшись без малейшей обиды, Алестар сел на ложе, как обычно свернув хвост полукругом, и внимательно глянул на Джиад.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он негромко и совершенно серьезно.

Перед ответом Джиад слегка замялась. Не потому, что искала в себе следы несуществующего нездоровья, а потому что ответ на этот вопрос явно был мостиком к разговору о других случившихся вчера вещах.

— Хорошо, — настороженно отозвалась, наконец, она. — И… прошу прощения за вчерашнее…

— Зачем? Ты ни в чем не виновата.

Принц перебросил через плечо растрепанную косу и принялся распускать сложное плетение.

— Я помню, что обещал тебе вчера, — сказал он совершенно обыденным тоном. — Сегодня же поговорю с отцом — зачем тянуть? Твоя Аруба, она ведь на морском берегу? Туда ходят корабли?

— Да… — все сильнее настораживалась Джиад.

— Не доверяю я вашим человеческим корабелам, — объявил Алестар, расплетя косу, так что рыже-золотое покрывало волос укрыло его плечи и грудь до самого пояса, мягко стелясь и колыхаясь в воде. — Тебе, конечно, туда плыть на салру слишком далеко, придется нанимать корабль. А вот золото… Его лучше доставить под водой. Ну, это моя забота.

— Ваше высочество…

Слова снова потянули внутри что-то болезненное, Джиад едва не поморщилась.

— Может быть, лучше дождаться решения вашего отца?

Алестар вскинул голову, глянул надменно, став до ужаса похожим на холодного наглеца, впервые встретившего Джиад тогда у скалы, и бросил с тем же пугающим высокомерием:

— Ты не веришь? Мое слово — честь всего моря. А мой отец сам никогда не позволит мне нарушить обещание, это недостойно королевской крови. Джи… — добавил он гораздо мягче, будто возвращаясь к себе новому и недавнему, — думай обо мне как хочешь, только не сомневайся в моих обещаниях, прошу. И… скажи, сегодня ты тоже не станешь надевать украшения?

— Зачем? — поразилась Джиад перемене темы для разговора, но даже обрадовалась этому. — Ах, да…

У нее действительно вылетело из головы, что сегодня особенный день для всего Акаланте. Но что же решил Алестар? Неужели будет участвовать в гонках?

— Я хочу, чтобы ты сопровождала меня на Арену, — подтвердил ее опасения принц. — Это интересно, поверь. Прошу тебя!

Джиад вздохнула: любопытство и, пожалуй, желание выполнить просьбу Алестара, боролось в ней с яростным несогласием оказаться на виду у целого города да еще и в сомнительной роли избранной наследника. И все-таки отказать было неловко. Вот она, обратная сторона благодарности, когда лишаешься возможности сказать «нет».

— Если вы хотите, ваше высочество, — согласилась она, утешаясь тем, что увидит зрелище, которое вряд ли наблюдал кто-то из людей за последние несколько сотен лет. — А украшения обязательны?

Принц возвел глаза к потолку и отозвался тоном, исполненным ядовитого страдальческого терпения:

— Нет, не обязательны. На Арену пускают и без них. Но в одном-единственном обручальном браслете ты будешь выглядеть странно. Последний День Арены — праздник всего города, сегодня наряжают даже салту. Уж поверь, если что и привлечет внимание, то как раз такое пренебрежение обычаями.

И снова проницательность Алестара показалась неожиданной и почти пугающей. Но сказанное выглядело правдивым, и это решило дело. Джиад покорно согласилась отдаться в руки наложниц, предусмотрительно заручившись разрешением не краситься и надеть только то, что захочет сама. Алестар, не ожидавший и этого, просиял и, поспешно натянув первую подвернувшуюся тунику, умчался из комнаты, прежде чем Джиад успела спросить, где ее рыбеныш.

День сегодня, хоть и праздничный, обещал быть неприятным, как мутная вода. Еще недавно Алестар и представить не мог, что будет смотреть Гонки не из седла Серого, а сверху, из королевской ложи. Это он-то, не пропустивший ни одного заплыва за последнюю дюжину лет. С самого первого раза, когда отец, скрепя сердце, разрешил ему выплыть на Арену, Алестар знал, что рожден для этого. Скорость и опасность горячат кровь многим, но секрет успеха в том, чтобы кровь кипела, а разум оставался ледяным. Только тогда можно слиться в одно существо с огромным могучим зверем, почувствовать Арену вокруг и внутри себя, рассчитать правильный путь и скорость. Так было всегда — до того дня, когда…

Алестар в бессилии стиснул кулаки, невидяще уставившись на стену в своей комнате. Как давно, оказывается, он сюда не заглядывал. Сначала ночевал у Санлии, потому что остаться одному было невыносимо, потом появилась Джиад и перевернула его жизнь, как королевский шторм — утлую рыбацкую лодку. А вот теперь прошлое ударило в него, словно острие вражеской остроги на дуэли, в которой ему, наследнику и будущему королю, никогда не участвовать.

Опустившись на постель, Алестар свернул хвост, поджал его и, обняв руками, замер. Вот это покрывало ему подарила Кассия. Огромные глубоководные скаты, две шкуры которых пошли на полотнище, водились только в глубинах Карианда, да и там были редкостью. Кассия заказала покрывало задолго до его двадцатого дня рождения, чтобы подарок успели расшить мелким жемчугом и кусочками перламутра. Широкая разноцветная кайма вилась по краю, а посередине они с Кассией как раз могли уместиться на толстой мягкой коже…

А он пообещал, что подарит ей Золотой Жемчуг, когда получит его — высочайшую награду Гонок. И теперь уже никогда не сдержит обещание. Обидно… Кассия смеялась и отказывалась заранее. Нет, конечно, она не сомневалась в его победе ни одной чешуйкой, но Золотой Жемчуг? Его вручают тем, кто одержал полную победу в Круге Гонок семь раз подряд, и за последние сто лет таких счастливчиков не бывало. А имена получивших Золотой Жемчуг навечно высекаются на Стене Славы, и Алестар знал их наперечет — все восемнадцать. В этом году была бы его седьмая победа. Уже никому не нужная, кроме него самого, да и ему-то больше из упрямства. Горячая сладкая греза, заставлявшая до крови биться о скалы на тренировках и до потери сознания наматывать круги по Арене, обернулась ярким, но дешевым перламутром.

Алестар тихо вздохнул. Да, он обещал отцу. Только это теперь и имеет значение, а Золотой Жемчуг… что ж, пора расстаться с детскими мечтами. Вот будет радости у тех троих-четверых, кого он мог назвать соперниками.

Он посмотрел на широкую полку вдоль стены, где в ряд блестели шесть витых золотых раковин размером в ладонь каждая. Еще три стояли поодаль — это из тех времен, когда победы перемежались поражениями. И за каждой драгоценной наградой тянулся след хмельной радости и восхитительного чувства преодоления. Соперников, обстоятельств, себя самого. Ну, и кому теперь нужны эти победы?

Зло толкнувшись хвостом, он подплыл к полке, в который раз рассмотрел и так знакомые до мельчайших черточек раковины, похожие и в то же время совсем разные, ведь каждый год королевские ювелиры делали для победителя Гонок новый приз. Вот эта — массивная, украшенная крупными темными изумрудами. Эта — из чудесного многоцветного стекла, переливается и горит на солнце, рождая крошечную радугу, — они с Кассией нарочно плавали на поверхность в солнечный день, чтобы полюбоваться. А эта, усыпанная цветным жемчугом, — с тайником, внутри створок маленькая шкатулка, открывающаяся, если нажать на завиток… Двенадцать лет его жизни. Стоило ли оно того, если последний Круг так и не покорился?

Алестар задумчиво провел пальцами по поверхности ближайшей раковины, той самой, радужной. Что, если подарить ее Джи? Она не любит украшения, но, может, возьмет на память? А еще лучше — пусть сама и выберет. Да, так будет правильнее всего. И нечего жалеть о несбывшейся мечте, Золотом Жемчуге лучшего наездника. Он отдал бы и его, и все эти красивые бесполезные драгоценности за одну только встречу с Кассией, за несколько минут, чтобы не пустить ее на Арену. Но ничего нельзя вернуть, и следует думать о живых.

Надо навестить отца и заверить его, что единственный сын и наследник не станет глупо рисковать собой на Арене. Надо узнать, как там Эруви, до сих пор беспробудно спящая под зельями, чтобы не тревожить зарастающую рану. А потом надо отправиться на Арену, делая вид, что все именно так, как и должно быть. Улыбаться, отвечать на приветствия и вопросы. О, на самый главный вопрос придется отвечать очень-очень часто. Прямо хоть табличку на грудь вешай с надписью: «Я не буду участвовать, а почему — вас не касается». Вчера спросили раз двадцать, причем некоторые, особо рьяные, даже ухитрились поздравить с неминуемой победой. Если бы собирался плыть — в опалу отправил бы за такое отпугивание удачи.

Да, решено, после Гонки он приведет сюда Джиад и попросит выбрать самую красивую раковину. Якобы в подарок кому-то… А потом расскажет ей все и на самом деле подарит — на прощанье. Наверное, еще и уговаривать придется. Жаль, ювелиры не успеют, а то он заказал бы фигурку павлина — вот уж точно была бы память.

Алестар грустно и насмешливо улыбнулся, отворачиваясь от полки и выплывая прочь из комнаты. Как просто и приятно было жить самодовольным любимчиком судьбы. Его обожал город, они с Кассией собирались пожениться наперекор всему, а отец еще был здоров, и жизнь плыла, как на легких мягких волнах. А потом будто ударил неожиданный шквал — и все разом изменилось, буря закрутила и понесла его куда-то, родная вода стала предательски-жестокой, скрывая рифы, а небо и море то и дело менялись местами. Все эти последние месяцы Алестар плыл в горькой темной мути, захлебываясь то болью, то тоской, то просто непониманием, что же происходит с его жизнью. Джиад стала его Острием лоура, путеводной звездой, по которой плывут странники-иреназе, но и это сияние вот-вот исчезнет… И ничего с этим не поделать. Когда волна или соперник выбивают тебя из седла, вернись в него и плыви дальше — вот и все, к чему свелась для него многолетняя мудрость Арены.

Проплывая коридорами и отвечая на поклоны встречных придворных, Алестар перебирал в памяти все, что успел и не успел сделать сегодня. У Гонок свой распорядитель, в работу которого даже членам королевской семьи совать хвост не следует. Но отец всегда на праздниках принимал просителей или встречался с послами других городов. Сегодня он предупредил, что на Гонки не поплывет: не следует народу видеть своего владыку больным и немощным. Но отговорится, конечно, делами… А в ложе будет Алестар, и именно к нему приплывут выражать почтение гости Акаланте.

Он нерешительно замялся на развилке, потом все-таки свернул в сторону отцовского кабинета. У двери плавал курьер, ожидая распоряжений, значит, отец работал. Вот же неугомонный, и целителей не слушает.

— А, мальчик мой…

Отец при его появлении поднял голову от документов, улыбнулся и указал на кресло рядом со столом.

— Доброго утра, отец.

Алестар низко поклонился и устроился в кресле, бросив взгляд на стопку табличек. Все хорошо знакомо: расчеты с Маравеей за поставки водорослей и шкур салту.

— Вот, — пошутил отец, — торгую плодами твоей охоты. Надо бы ставить на шкуры особое клеймо и продавать дороже. Сам наследник Акаланте лоур приложил.

— Еще скажи — хвостом поработал, — фыркнул Алестар. — Отец, а подождать это не могло? Я бы вечером все проверил и отправил.

— Невелик труд, — вздохнул тот. — А я так скучаю по делам… Алестар, мальчик мой, ты же все решил на сегодня, верно?

— Разумеется. Я буду смирно глядеть на Гонки сверху, не беспокойся.

Пожалуй, усмешка вышла горьковатой — отец сочувственно покачал головой.

— Мне жаль, поверь. Алестар, я помню, как ты хотел Золотой Жемчуг. Мне очень жаль…

— Отец…

Алестар все-таки запнулся, глядя на постаревшее, почти изможденное лицо, всегда исполненное мудрости и величия, готовое к ласковой улыбке или заботливой строгости. Вместо слов, рвущихся изнутри, выскользнул из своего кресла и опустился к отцовскому, взял сухую костистую руку и прижался лицом к ладони.

— Отец… — сказал все-таки негромко, выбирая слова так же тщательно, как выбирал бы сбрую для последнего заплыва. — Весь жемчуг мира не стоит твоего здоровья. Это же просто игра — ты сам так всегда говорил.

— Мало ли что я говорил…

Вторая рука ласково провела по его волосам.

— Я бы гордился тобой, мальчик мой. Очень гордился, не сомневайся. Но сейчас я горжусь больше. Ты все-таки стал взрослым — теперь я спокоен. Ну, плыви… Конечно, ты хочешь показать Гонки нашей гостье?

— Да, а что? — насторожился Алестар, услышав сомнение в отцовском голосе. — Она же моя избранная. Если я приплыву без нее, начнутся вопросы и снова поплывут слухи.

— Алестар, Алестар… О слухах ли ты думаешь?

Алестар покраснел, еще ниже опустив голову, а отец размеренно продолжил.

— Не отдавай сердце той, кто унесет его с собой на землю. Джиад — чудесная женщина, но разве она тебе пара? Кого же ты хочешь обмануть, сынок, меня или себя? Вы не созданы друг для друга, нашему роду издревле не везет с такими встречами. Жители земли приносят нам горе, не там следует искать суженых.

— Отец, не надо, — тихо попросил Алестар. — Все и так решено, у нас осталось-то несколько дней до разрыва. Пусть она запомнит хоть что-то хорошее о нашем народе. И я хотел поговорить с тобой…

Он запнулся, поднимая голову и решая, сказать ли сейчас о том, что обещал жрице. В том, что отец позволит заплатить выкуп и даже будет рад, у него не было ни капли сомнения. Но слишком уставшим тот выглядел, а объяснять придется многое, и сейчас времени просто нет. Наверное, лучше после Гонок.

— Вечером, — решительно продолжил он вслух. — Я знаю, как достойно отблагодарить Джиад. Но мне нужно твое дозволение на расходы из казны. Немалые расходы.

— Ты меня заинтересовал, сын, — улыбнулся король. — Если ты придумал что-то такое, на что согласится наша гордая гостья, то уж точно обогнал в этих гонках меня. Хорошо, поговорим вечером. А сейчас иди и будь благоразумен. Помни, самый щедрый прилив не вечен, но море не знает и вечных отливов. Я люблю тебя, сынок.

— Я тоже тебя, отец, — старательно улыбнулся Алестар, поднимаясь и покидая кабинет. От порога он оглянулся — отец снова склонился над счетами, делая пометки на табличках острым письменным резцом.

А за толстыми стенами кабинета дворец гудел, как растревоженная расщелина, полная рыбьей мелюзги. Сновали туда-сюда слуги, плыли придворные, стараясь выглядеть чинно, но все равно спеша — лучшие места всегда может занять кто-то другой. Алестар поморщился: им-то с Джиад остаться без места не грозит, но и плыть по городу лучше в чистой воде, а сегодня гостям целого моря не хватит — на Арене соберется весь Акаланте, и сколько еще приплывет из других городов!

Похоже, о чем-то таком подумал и молча плывущий позади Дару, потому что он подался вперед, поравнявшись с Алестаром, и хмуро сказал:

— Тир-на, могу я вас попросить? Когда доплывем до места, не покидайте ложи. Если что-то пожелаете, найдется, кому сплавать. Толчея будет… И госпожу жрицу одну никуда не пускайте…

— А что, другой охраны нет? — поднял бровь Алестар. — Ираталь только вас двоих отрядил?

— Да будет, конечно, — вздохнул телохранитель. — Еще какая. Три ряда оцепления да в толпе якобы простые горожане. А все-таки неспокойно мне. Вот с самого утра словно крабы за хвост щиплют…

Алестар еле удержал рвавшийся с языка совет обернуться и посмотреть на хвост — а вдруг и правда какой краб прицепился, но телохранитель был так мрачен и озабочен, что шутить расхотелось. А уж жизнью Джиад — тем более.

— Как скажешь, — покладисто бросил он, чем, кажется, удивил охранника до нового онемения.

Алестару же словно льдиной вдоль хребта провели. Прошлые Гонки никак не предвещали беды. И день был такой же суетливо-радостный, и приветствовали его так же по пути на Арену, а потом на ней. А глаза Кассии озорно сияли, пока она излагала ему, замерзшему от нездоровья и расстроенному до кончика хвоста, свою блестящую мысль…

— Трое Благих Создателей, — прошептал он в окружающую воду, — не допустите беды. Я, Алестар тир-на Акаланте, будущий повелитель и хранитель города, прошу вас. Отвратите от Акаланте гнев Бездны и ее обитателей. Сохраните нас от тьмы в помыслах и делах. Сберегите мой город и народ.

Он до звона в ушах вслушивался в голос воды, слышный даже здесь, в стенах дворца, но если Мать Море и услышала его просьбу, то промолчала, не дав знака ни плеском, ни писком случайной рыбешки, а ее супруг и сестра и вовсе никогда не откликались. Алестар тяжело вздохнул.

В который раз Джиад задалась вопросом, где же морские жители берут вещи, которые не могут сделать сами? Ну, пусть драгоценности подбирают с утонувших кораблей, за века их и впрямь должно было много накопиться. А кто кует для них лоуры? И кто сделал это огромное зеркало почти от пола до потолка, в котором сейчас отражалась женщина, очень похожая на нее, но все-таки не она, храмовый страж Джиад. Хотя зеркало, возможно, тоже из добычи моря.

Джиад еще раз окинула себя взглядом, понимая, что вечный сумрак жилищ иреназе скрывает краски и блеск, а снаружи вид будет все-таки другой. Не слишком ли… ярко? «Не слишком ли красиво? — поправил внутри нее насмешливый голос, в последнее время взявший что-то очень много воли. — Ты ведь этого боишься? Привлечь внимание и снова услышать за спиной, что ты всего лишь подстилка принца. Этого ли, другого… Какая, в сущности, разница?» «Глупости, — сказала она себе, той себе, что сейчас смотрела из зеркала и не позволяла соврать под прямым резким взглядом черных глаз, единственным, что осталось неизменным. — Я всегда была только самой собой. Ветер носит сплетни, но сталь ему не по зубам. Когда я любила Торвальда, мне дела не было, что говорят за спиной». «Это потому, — глумливо возразило отражение, — что Торвальду и в голову не приходило взять тебя куда-нибудь как спутницу, а не как живой щит. Он-то хорошо знал разницу между прислугой и любовницей. И, следует признать, по-хозяйски получал от тебя двойную пользу. А сейчас ты лезешь в те же самые зыбучие пески, из которых едва выбралась, обдирая кожу и с тела, и с души». «Неправда, — снова безмолвно сказала Джиад, с усилием не отводя взгляда. — Алестара я не люблю. Моя душа в безопасности. Как и тело, если верить клятвам иреназе. Никаких зыбучих песков. Теперь я верна только себе и храму. Старые жрицы были правы: нельзя любить того, кого охраняешь». «О, а ты его уже охраняешь? — вволю издевалось отражение, не дрогнув ни уголком непривычно красивых губ, ни ресницами, как никогда длинными и изогнутыми, а ведь Леавара только разок прошлась щеточкой с краской, и то после долгих уговоров. — И правда, хорошо усвоила урок…»

«Не его, — беспомощно огрызнулась Джиад, нервно поправляя вишневую рубашку с полосами золотой вышивки по манжетам и воротнику. — Я выполняю просьбу его отца, ищу заговорщиков. Сохранить мир в стране — благое дело, ибо всякий мир угоден Малкавису…» «Повелителю войны!» — насмешливо подхватило отражение.

— Да, — сказала Джиад вслух. — Именно так.

«Потому что бог войны в полной мере знает ее мощь, — сказала она отражению, в запале спора забывшему и сутры, и саму суть учения храма. — Знает ее ярость и подлость, ее ненасытную жажду жертв и разрушений. Потому что не бывает войны честной и справедливой. Потому что Малкавис — не возница на ее колеснице, а страж законов и чести. Не карающий меч сильных, а щит слабых и судья поединков. Молчи, если не понимаешь этого. Я не сменила хозяина. И уж тем более не сменила возлюбленного. Я иду путем своего бога. И если смогу предотвратить смуту и смерти, значит, не зря вернулась…»

— О, госпоже избранной нравится! — с восхищенной гордостью отозвалась Леавара, стоящая рядом с шаром туарры в руке и решившая, что последние слова Джиад обращены к ней.

— Вы великолепная мастерица, — промедлив всего пару стуков сердца, признала Джиад то, что и так было очевидно всякому, видевшему ее раньше и сейчас.

Отражение насмешливо блеснуло глазами, присоединяясь. Женщина в зеркале была моложе Джиад лет на пять. А может, не моложе, просто никогда не знала ни предательства любимого, ни недавней лихорадки Зова. Эта женщина не пожелала сменить привычные штаны на платье или тунику, но оказалось, что если новая рубашка мягко облегает плечи и заужена в поясе, то этого вполне достаточно. И что шелк глубокого яркого цвета совсем не ссорится с тонкой кожей, в воде облегающей ноги от бедер до щиколоток. А пышные рукава до локтя и обручальный браслет, россыпью рубиновых угольков горящий на запястье, скрывают мускулистость рук лучше любого доспеха…

Женщина в зеркале… Нет, девушка в зеркале улыбнулась удивленно и, пожалуй, лукаво. У нее была нежная смуглая кожа, словно сияющая изнутри. Темные бархатные глаза и едва-едва тронутые краской, но все равно пухлые и совершенных очертаний губы. В ее ушах сверкали сквозь волны прически рубиновые серьги-огоньки, а в приоткрытый ворот рубашки убегала золотая цепочка, скрываясь где-то между высоких холмиков груди, предательски подчеркнутых вишневым шелком. Это была не та соблазнительная кукла, в которую искусство Леавары превратило Джиад при третьей встрече с Алестаром. Встрече, закончившейся насилием… В тот раз Джиад успела стереть маску вызывающей бесстыдной красоты… Но это лицо стирать не хотелось. В него хотелось поверить или хотя бы представить, что увиденное правдиво, — хоть ненадолго.

— Это прекрасная работа, — еще раз признала Джиад, колеблясь и вправду испытывая жгучее желание сорвать золото и рубины, стереть и смыть краску, потребовать назад свою просторную рубашку, скрывающую грудь так же хорошо, как полдюжины метательных ножей, спрятанных на теле. А еще лучше — кольчужную накидку. С капюшоном!

— Но что-то не так? — тихонько спросила на удивление чуткая Леавара.

— Я… не уверена, что это — я, — глубоко вдохнув и выдохнув, призналась Джиад полузнакомой девчонке, сама удивляясь своей откровенности.

— Понимаю… — отозвалась Леавара, тоже помолчав немного. — Но поверьте, госпожа жрица. Это — вы. То есть тоже — вы. Наверное, я не слишком хорошая наложница, тир-на Алестар всегда обходил мои покои стороной… Но я умею видеть не только золото сверху, но и жемчуг внутри раковины, как у нас говорят. В каждом сокрыта внутренняя красота, просто не все выпускают ее на волю. Кто-то не умеет, кто-то боится… Но даже скрытый от глаз жемчуг остается жемчугом. Я просто показала то, что увидела. Если хотите вернуть все, как было, это нетрудно…

— Нет, — тихо, но твердо ответила Джиад. — Я благодарю вас и за работу, и за урок. Пусть остается так.

— Джиад! — позвал нетерпеливый знакомый голос от двери, и она повернулась, вскинув голову и выпрямившись, как на храмовом смотре.

Единственным облегчением было, что голос в ее мыслях замолчал.

— Ох… — восхищенно произнес через несколько мгновений Алестар, разглядывая ее с головы до ног и обратно.

В глазах принца сиял восторг.

— Что? — мрачно спросила Джиад, всю решимость которой словно водой смыло этим оценивающим мужским взглядом, в котором так и плескалось вожделение.

— День… — сглотнув, непонятно откликнулся Алестар и тут же с усилием продолжил, поясняя: — День, кажется, не так уж и плох! Гораздо лучше, чем я думал… Ну что, поплыли?

— Да, конечно, — с облегчением согласилась Джиад, радуясь, что принц не пустился в похвалы, и не позволяя себе забыть, что в глазах всего города она Алестару то ли невеста, то ли фаворитка-наложница…

Облегчения хватило ровно до Арены.

Пока они плыли по городу, высоко поднявшись над улицами, Джиад разглядывала плывущих под ними в том же направлении иреназе и недоумевала, почему те тоже не поднимутся вверх. Ладно, толчея на земных улицах, но ведь море гораздо просторнее в высоту! Вместо этого вода перед ними была свободна, а если все же попадался кто-то на салту или без него, то поспешно спускался, словно расчищая дорогу. Дару на прямой вопрос пояснил, что таков этикет: если тир-на Алестар хочет уединения, не спустившись вниз, а плывя в верхних слоях, то следует не докучать ему. Мало ли какими государственными делами занят разум принца!

Джиад покосилась на притихшего хмурого Алестара. Тот и вправду о чем-то думал, только о государстве ли? До Арены, как объяснил тот же Дару, они имели право доплыть на салту — привилегия гостей города, местных каи-на и, разумеется, принца. Простой народ добирался вплавь, потому что стойла не вместили бы такое количество верховых зверей. Противореча своим же словам о праздничном наряде, Алестар сменил сбрую на своем Сером на самую простую, из толстой кожи и почти без украшений, только на местах стыков ремни соединялись бронзовыми накладками. Явно для прочности, а не для красоты. Оделся принц тоже простовато, в синюю тунику в тон глазам, но куда менее роскошно, чем ожидала Джиад. И только в косу вместо любимой бирюзы были вплетены золотые нити с сапфирами редкостной чистоты и яркости, да на левом запястье блестела широкая полоса обручального браслета.

— Давайте сразу в ложу, — хмуро бросил Алестар, когда они подплыли к огромному кратеру Арены. — Кари, отведи салту.

Он соскользнул с Серого, на прощанье погладив его по морде, и салту потянулся за хозяйской рукой, подставляя нос. Алестар рассеянно почесал его и повернулся к Джиад. Она поспешно выбралась из уже привычного седла и отдала Кари длинный повод.

Внизу иреназе проплывали через огромные ворота, высеченные в толще Арены, хотя гораздо удобнее, на взгляд Джиад, было просто перевалить через край каменного амфитеатра. Но, видимо, этого не допускали правила. И действительно, стоило им направиться к Арене поверху, как снизу вверх навстречу кинулся иреназе с тонким длинным трезубцем в руках, но, разглядев принца, почтительно поклонился и снова спустился.

Джиад старательно загребала воду руками, как никогда чувствуя несовершенство и медлительность своих движений рядом с легкими стремительными иреназе. Они проплыли над широким краем, где, будь дело на суше, могли разъехаться в ряд пять-шесть повозок, и оказались внутри Арены. Ужасающе бескрайней и в этот раз не пустой. Склоны Арены заполняло сверканье ярких одежд, блеск чешуи, золото волос и множество узких разноцветных лент, развернутых над рядами иреназе. Только дно оставалось резко, почти вызывающе пустым в этом смешении красок и звуков.

Алестар остановился, давая ей время рассмотреть Арену. Теперь было хорошо видно, что склоны делятся на сектора тяжелыми толстыми канатами, протянутыми от верхушки рядов вниз, почти к самому дну. У каждого такого сектора плавал служитель с трезубцем, указывающий зрителям их места. Нарядно одетые иреназе все прибывали, заполняя склоны, и в глазах рябило от ярких туник и сверкающих украшений. Вот теперь Джиад ясно видела, что большинство жителей Акаланте и впрямь светловолосы: перед ней раскинулось море золотых, рыжих, русых голов, редко где мелькали в толпе каштановые волосы разных оттенков, а черных попадалось совсем немного.

Джиад пригляделась к паре-тройке из них, кто все-таки оказался поблизости, и заметила, что все они немолоды. Что ж, неудивительно: если Акаланте и обменивался с Суаланой женихами и невестами, то, наверное, еще до войны, которая длится не один год. Потому Санлия, молодая черноволосая красавица, такая редкость для Акаланте, достойная положения наложницы принца. Куда же все-таки делась несчастная и такая загадочная суаланка?

— Наши места во-он там, — указал ей Алестар на отдельный сектор посреди склона, огороженный не канатами, а невысоким заборчиком. Выше него мест для обычных зрителей не было, там склон Арены выглядел совершенно голым, зато по бокам и ниже напоминал сундук с драгоценностями, так нарядны были зрители. Нетрудно оказалось понять, что это местная знать, устроившаяся поблизости от королевских мест.

— Нам… туда? — безнадежно спросила Джиад.

— Угу.

Алестар мрачно глянул на пустое пространство и тяжело вздохнул. Продолжая пользоваться привилегиями правящей семьи, они проплыли над рядами и спустились прямо на склон. Джиад окинула взглядом несколько рядов широких глубоких выемок, предназначенных, разумеется, для иреназе с их хвостами. Всего мест было около тридцати. То ли когда-то семьи королей были куда многочисленнее, то ли сюда приглашали особо почетных гостей.

— Ваше высочество уверены, что мне стоит… — замялась она, уже слыша нарастающий со всех сторон приглушенный гомон и с ужасом чувствуя, как оказывается в перекрестье сотен любопытных взглядов.

— Только в этом я и уверен, — буркнул Алестар.

Взяв Джиад под руку, он помог ей проплыть к месту, в которое кто-то сообразительный накидал кучу кожаных подушек, скрадывая разницу между телосложением людей и иреназе.

— Тир-на Алестар, госпожа… избранная…

Ираталь, торопливо подплывший к ним, заметно замялся перед последним словом, и Джиад, помнившая, что начальник охраны ранее вполне уважительно звал ее жрицей или стражем, насторожилась. А пожилой иреназе бросил какой-то просто отчаянный взгляд на ее запястье, перевел его на Алестара, снова на браслет.

— И вам доброго дня, каи-на Ираталь.

Алестар недоуменно поднял бровь, тоже видя замешательство начальника охраны, потом глянул ему за спину, и Джиад поняла, что до этого момента принц был не слишком-то и хмур. А вот сейчас…

— Доброго дня, тир-на Алестар, — церемонно приветствовал наследника какой-то иреназе, подплывший к ним сразу за Ираталем. — Да благословят Трое вас и вашу… спутницу. Для меня большая честь быть гостем прекрасного Акаланте, любимого Матерью Море.

Ираталь, резко и как-то тоскливо выдохнувший, взмахнул хвостом, отплывая в сторону, и Джиад разглядела говорившего. Это был молодой, не старше Алестара, иреназе в серебристо-серой тунике, расшитой по плечам, рукавам и подолу мелким, но особенно переливчатым жемчугом, отчего наряд смотрелся просто, но очень дорого и изысканно. А вот сам юноша был далеко не так хорош собой. Светло-русые прямые волосы, длинные, но заплетенные в простую косу, перевитую тем же жемчугом, только более крупным. Серые глаза, умные, но какие-то бесцветные. Сейчас в них читался только искренний вежливый интерес… И лицо настолько обычное, что Джиад слегка удивилась, так привыкла к яркой красоте жителей моря.

— И вам доброго дня, — медленно проговорил Алестар, разглядывая… незнакомца?

Во всяком случае, другом принца прибывший не выглядел. Гость города? Или кто-то местный? Джиад молча ждала, понимая, что происходит что-то необычное и явно имеющее отношение к ней. Знать бы — что! На земле она бы легко сказала о незнакомце многое по гербовым цветам, украшениям, выговору и манере держаться. Но не здесь…

— О, простите, — легко и приветливо улыбнулся все-таки незнакомец. — Я Эргиан, принц дома Карианд. С сегодняшнего дня — посол тир-на Америлля, моего блистательного отца, при дворе Акаланте. Мои извинения, что не представился как должно, тир-на Алестар. Но я приплыл только сегодня утром и не решился отвлекать вас от важных дел. А Последний День Гонок пропускать не хотелось, я еще никогда не видел столь интересного события.

— Да, Гонки — это очень интересно.

От вежливости в голосе Алестара вода рядом, казалось, стала прохладнее.

— Но я надеюсь, — невозмутимо продолжал кариандец, — вы простите мою фамильярность и желание поскорее с вами познакомиться. Все-таки мы будущие родственники. Тир-на Маритэль — моя сестра по отцу…