Глава 5
…Лето, осень, зима, ВЕСНА. Апрель! Появляются первые весенние цветы – подснежники. Приходит ощущение глубочайшей привязанности к жизни. «А весною я в ненастье не верю и капелей не боюсь моросящих…» Двадцать восьмой день апреля. С днем рождения, Донатас!
«…Я хотел сказать этой повестью, что в космосе нас наверняка подстерегают неожиданности, что невозможно всего предвидеть и запланировать заранее, что этого «звездного пирога» нельзя попробовать иначе, чем откусив от него. И совершенно неизвестно, что из всего этого получится».
…Неожиданности, подстерегающие людей в космосе, непредвиденное, неизвестное… Для меня повесть Лема, в сегодняшнем моем восприятии ее, вовсе не фантастическое произведение. То, что происходит с человеком на Солярисе в земной реальности, – тот же контакт со своей душой. И не нужны никакие «гости», чтобы понять, что ты равнодушен и милосерден, свят и грешен… несовершенен. И что твоя жизнь имеет смысл. Принято сравнивать книгу Лема и фильм Тарковского. Зачем, когда-то думала я? Эти произведения в моем понимании дополняли одно другое. Но в какой-то момент, просматривая фильм, я увидела, что для меня в нем не хватает логического звена в финале. Крис любит Хари, а потом смиряется с ее потерей. Мгновенный обрыв чувств. И спокойные разговоры со Снаутом. Странно. Какие снятые сцены не вошли в картину?
«– …Ты устал?
– Нет, нет, я прекрасно себя чувствую».
Прекрасно?
«– …тебе пора возвращаться на Землю.
…уйти – значит зачеркнуть ту, пусть ничтожную, пусть существующую лишь в воображении возможность, которую несет в себе будущее…
…Некоторое время я должен буду делать усилие, чтобы улыбаться, раскланиваться, вставать, выполнять тысячи мелочей, из которых складывается земная жизнь… Появятся новые интересы, занятия, но я не отдамся им весь. Ничему и никому никогда больше…»
…Донатас неожиданно заговорил со мной по-литовски. Я ничего не поняла, но обращение ко мне, Олюте, ввергло меня в состояние радости. Если бы я могла ответить ему на его языке. Что я знала? «Спасибо», «пожалуйста». «Доброе утро, день, вечер». «Привет», «доброй ночи», «до свидания»… Отдельные слова: улица, площадь, река, мост, собор, замок… счастье… Запомнила надпись из высаженных на правом берегу реки Нерис цветов: «As tave myliu» – «Я тебя люблю». Чтобы пополнить свой словарный запас, я купила русско-литовский разговорник. Донатас исправлял произношение, сердился, когда у меня не получалось… но в конце концов дождалась от него слов: «У тебя получится выучить».
– Донатас, когда можно будет посмотреть фильм «Аппиева дорога»?
– Запиши номера телефонов режиссера: домашний и мобильный… Позвони ему и спроси, как он сможет передать тебе в Минске диск с фильмом.
– А это удобно будет?
– Я его предупрежу о твоем звонке.
– Ты говорил, что диск привезет его сын.
– Не получается.
– Я позвоню.
По телефону я договорилась о встрече, но что-то перепутала и ждала режиссера на вокзале не в том месте, где должна была с ним встретиться. Через какое-то время догадалась, что жду его не у того эскалатора, осмотрелась и увидела этого человека. Я узнала его, потому что распечатывала с фотоаппарата Донатаса фотографии со съемок фильма, подписывала некоторые из них и запомнила лица всей съемочной группы. К тому же дома у меня была книга «Закадровые истории…». На обложке книги его фотопортрет. Ошибиться было невозможно. Фильм и напечатанный литературный материал, переданный ему, Донатас просмотрел. Подписал мне конверт, в который я положила скопированный диск: «Оле! От Донатаса. Пусть сбудутся Твои мечты!»
ДОНАТАС! ОНИ СБЫЛИСЬ!
Роль кардинала стала последней ролью Донатаса в кино. В списке его киноролей запись, сделанная рукой Донатаса:
«84. 2011… „Аппиева дорога”… Кардинал… Вл. Орлов».
– Донатас, у меня скоро отпуск, намечается велопоездка по Ягеллонскому пути в Польше. Будет о чем рассказать детям на уроках. Отпустишь? Я буду звонить каждый день.
– Что поделаешь.
– Две недели – это недолго. Я с сыном старшим еду. Хочется побыть с ним. Мы сейчас редко общаемся. Может, ты у сына поживешь за городом? На природе.
– Привык к дому. Не хочу никуда уезжать.
Ни разу он не попрекнул меня за мои путешествия. Себя вспоминал в такие годы, приветствовал мою любознательность?
…С Максимом мы проехали часть маршрута, в основном по сельской местности, заповедным территориям. Он вернулся домой, а я еще неделю путешествовала с группой. Наверное, каждый из нас хоть раз в жизни сожалел о чем-то. Сожаление чаще всего – это раскаяние за свои неправильные поступки. И нужны мне были уже эти велопробеги? Я не имею в виду ту поездку. Тогда рядом был Максимка. Вспоминаю его улыбку, шутки, смех… Со всем можно смириться в жизни, только не с потерей своего ребенка. Мыслю и чувствую на пределе сил. Пытаюсь обмануть сознание безумным ожиданием его возвращения домой: он позвонит, приедет, откроет дверь… Как в тот день… Приехал домой по делам, переночевал и обратно в Витебск.
– Максим, я провожу тебя на вокзал.
– На велосипеде?
– Мне нетрудно.
– Ладно, мам.
У Максима, как и у меня, появилась привычка не расставаться с велосипедом. Двадцать километров до вокзала на велосипедах проехали за час, не торопясь. Чтобы сократить путь, свернули на тропинку среди полей. Она вывела к заброшенной больнице. Максим после окончания железнодорожного техникума работал проводником в поездах, потом устроился в эту железнодорожную больницу инженером по технике безопасности. После закрытия больницы уехал в Витебск, нашел там работу. Посидели среди этих развалин.
– В годы Отечественной войны, недалеко отсюда, на станции Западная, немцы уничтожили четыре тысячи человек.
– Откуда ты знаешь об этом?
– На работе рассказывали, я интересовался историей города.
– В городе было гетто, но то, что здесь уничтожили столько людей, я не знала.
– Помнишь, я тебе котенка привез?
– Нео?
– Я нашел его на территории больницы. Прибился к людям. Жалко стало.
Я уже и плакать не могу. Окаменела. Без Максима мне ничего не нужно.
– Ты меня спасаешь, – говорил Донатас.
Это ты спасаешь меня сегодня. Я вспоминаю о тебе, и откуда-то приходят силы на то, чтобы терпеть боль.
…В это лето мы много времени уделяли прогулкам. Ходили к стадиону и школе, которая была недалеко от его дома, к оздоровительному комплексу. Донатас с любопытством всматривался в жизнь. Столько интереса к происходящему, доброжелательности к людям. Особенно к детям. Вспоминается эпизод в магазине. В очереди к кассе рядом с Донатасом оказалась семья с ребенком. Мальчик, его звали Юстасом, смеясь, потянулся к нему. Они улыбнулись друг другу, и каким-то чудом я успела сфотографировать их в этот момент. «Люди, не взрослейте, – сказал какой-то мудрый человек, – это ловушка». Что происходит со многими из нас после взросления? Мы становимся скучны, расчетливы и предсказуемы. Закономерно, но… Вспомните самые счастливые минуты своей жизни. Вспомнили? Что вы чувствовали? Ощущение полета? Ведь именно счастье дает человеку возможность испытать невыразимую легкость бытия. Попробуйте посмотреть на мир глазами ребенка, и вы почувствуете себя свободными и счастливыми, способными в самых обыкновенных вещах видеть чудеса. Вещи из детства были особенными, как у Андерсена, живыми, умеющими рассказывать истории о своем житье-бытье. Я до сих пор не могу расстаться с некоторыми из них: с часами, переставшими показывать время, коробкой для ниток и иголок, подстаканником, вазочкой из дерева… Настоящим праздником была покупка книг. Приобретая их, я чувствовала себя невероятно счастливой и, торопясь домой, бережно держа в руках эти сокровища, представляла свое путешествие в мир древней истории, далеких стран, в мир сказки и опасных приключений. Волнение и грусть испытываешь, взяв в руки книги, которые когда-то читала: «Дикая собака Динго», «Земля Санникова», «Снежная королева»…
«Вы не знаете, что душа моя всю жизнь летала в небесах, отдаленная от тела. А когда она вернулась, то нашла тело совершенно несношенным. Оно было совсем как новенькое. Ну а душа, летая в небесах, понятно, не может состариться…» Такие слова мог произнести только Ганс Кристиан Андерсен. Почему мог? Он и произносит их в пьесе Виолетты Пальчинскайте «Роза Кристиана Андерсена». «Сказки – странная вещь. Сказка почти то же, что и сон».
Беспечные детские годы. Как мало нужно мне было тогда для радости: деньги на кино и на мороженое, новое платье, сшитое мамой, походы летом на речку… Не вернуться в мир, где ты был ребенком, но хотелось бы сохранить в себе детское мироощущение, наивное восприятие этого мира. Мысленно прислонитесь к облакам, чтобы поверить в Невозможное, дождаться его. ПРИСЛОНИЛИСЬ?
…Встреча с Донатасом для меня – чудо. И если я спрошу себя, как такое могло случиться, то вспомню звездное небо, на которое я смотрела в детстве, фильм «Солярис» Тарковского, книгу Лема, мои мечты и надежды, и тогда все выстроится в логическую цепочку, казалось бы, невероятных событий.
…Вернувшись из отпуска, я не ожидала такого сюрприза в родной школе. Вернее, ожидала, но не сейчас. Директор выпроводил меня на пенсию. Кто будет приспосабливать школьное расписание к моим жизненным обстоятельствам? Эта страница моей жизни, получается, закрыта. Ну что ж, когда-нибудь это должно было случиться. Пришлось согласиться на полставки в двух других школах. Там пошли навстречу и поставили в расписание мои уроки, как мне было удобно, на три дня подряд. Так я и бегала эти три дня от одной школы к другой. И большого смысла в такой работе не было. Больше проездишь, чем заработаешь. Но самым печальным было то, что мне пришлось расстаться со своим классом.
Я не стала рассказывать Донатасу об этом. Ничего как бы и не изменилось. Приезды, отъезды, снова приезды и отъезды…
– Нужно найти тебе работу здесь, – сказал Донатас. – Что за жизнь?
– У меня виза шенгенская, и, если использую подряд все дни визы, потом полгода не смогу въехать в страну.
– Что будем делать?
– Не представляю.
– Я хочу тебе помочь и на книгу деньги дам.
– Я на свои напечатаю.
Донатас обиделся. Как будто я отказывалась от него самого.
– Позвоню в одну серьезную организацию. Где-то есть телефон.
Нашел номер телефона, позвонил. Поговорил.
– Завтра поедем туда.
…На улице холодно. Идет дождь. Одеваемся потеплее. Вот-вот подъедет машина. Донатаса встретили с величайшей радостью и почтением. Пообещали помочь в поиске работы. Но для этого нужна непрерывная виза. «Доработаю учебный год в школе и, если ничего не изменится, уволюсь, буду искать работу здесь, – подумала я. – А что может измениться? Не дадут визу? И такое может быть».
Я больше не ездила на велосипеде по шоссе. Однажды выходившая на дорогу женщина, открыв дверцу своей машины, задела ею меня, и я упала с велосипеда. Предвидеть такое было нереально… Руки-ноги целы. Правда, голова кружится, ссадины на руках и ногах, но ходить могу и даже ехать. У женщины было такое испуганное и виноватое выражение лица, что я не стала выяснять с ней отношения.
– Не носись. Разобьешься, – сказал Донатас, увидев, что я прихрамываю.
– Хорошо. И сама уже побаиваюсь. Буду ездить по тротуарам.
– Откуда столько книг?
– Твой сосед подарил. Это книги о кино: о Сергее Эйзенштейне, кинокритика…
Донатас удивился:
– Не предполагал, что он интересуется искусством.
– Он когда-то журналистом работал на телевидении. Окончил Вильнюсский университет… Кинословарь, второй том, возьму себе. У меня дома только первый. Остальные пусть у тебя останутся. Может, почитаешь.
– Хочешь посмотреть выставку Юозаса Будрайтиса? – спросил Донатас.
– А где?
Донатас позвонил куда-то и объяснил мне, как найти выставочное помещение на проспекте Гедиминаса.
Из информации о выставке я узнала, что фотографии были сделаны актером на киносъемках в 70—90-х годах. Фотопортреты Эугении Плешките, Лембита Ульфсака, Регимантаса Адомайтиса, Александра Кайдановского, Ирины Мирошниченко… Всматриваюсь в лица.
Черно-белые фотографии непостижимы… На одном из снимков – Донатас. Тогда он снимался в Японии в фильме «Жизнь и смерть Фердинанда Люса».
…Полоска уходящего вдаль берега океана, пенящиеся волны и неожиданный образ Донатаса. С долей беспечности, упоения жизнью. Но это конечно же субъективное восприятие увиденного, что я и не преминула отобразить в стихотворении «Фотография».
…Он Там и Здесь совсем не одинаков. О нем, сейчас Ином, не надо плакать. Смотри, какой бессмертный – вот беспечность. Мгновенье – жизнь, а немгновенье – вечность.
Около часа я провела на выставке, а когда вернулась, Донатас поинтересовался, какие работы были представлены. Потом достал из книжного шкафа подаренную ему Юозасом Будрайтисом книгу со снимками, внимательно просмотрел их.
…Когда-то Япония не была для меня далекой страной – соседнее государство. Я родилась и выросла на Дальнем Востоке и это мир моего детства. Помню сопки, огромные пространства тайги, цветущий багульник, свою первую поездку во Владивосток к Океану. Увиденное потрясло. Природа научила меня ценить каждое прожитое мгновение. Нет ничего второстепенного. Рядом столько красоты, и она чудесна! В фильме Сергея Герасимова «У озера», отец убеждает дочь в необходимости жизненных перемен. «Мир велик. Книги все-таки не люди. Нельзя всю жизнь прожить у озера», – говорит он ей. Я с воодушевлением приняла известие о переезде семьи на родину отца. Наконец-то увижу мир, буду путешествовать. Мы уехали на новое место жительства, тогда мне было двадцать три года, переводом оформили документы в институт в Минске, и я продолжила учебу в институте. Но не прошло и месяца, как начались терзания. Все казалось чужим, ненужным. И сны, сны, сны… только в них могла увидеть родные места и почувствовать себя счастливой. Тридцать лет разлуки с Россией можно назвать для меня периодом страшной Ностальгии. Через столько лет я приезжаю в родной город, захожу в дом, где прошли мои детские годы, поднимаюсь по лестнице к когда-то своей квартире и вижу неприступную железную дверь. Между мною и Детством эта ужасная Дверь. На чердаке дома на деревянном столбе опоры крыши нахожу процарапанную перочинным ножиком надпись»: «Мне 16 лет». Пишу рядом: «Мне 53». Подхожу к чердачному окну, подтягиваюсь к его краю… я на крыше дома. Ветки дерева нависают над крышей. Того самого дерева, на которое я смотрела в детстве из окон квартиры. Оцепенение от переживаний.
Когда уезжали с Дальнего Востока, отец сказал:
– Надо попрощаться с родиной.
После его слов у меня душа заболела. Появились сомнения, а нужно ли нам что-то менять в жизни. Мы поехали с ним на мотоцикле за город… к сопкам. Ехали долго и все не решались остановиться, как будто хотели продлить эти часы прощания. Был конец августа. В природе неразбериха: одни деревья в зелени, на других желтеют и опадают листья… Созвучие с моим настроением. Пустая дорога, уходящая вдаль к сопкам, пламенеющие краски осени… неопределенность того, что будет в том неизвестном для меня мире.
Кажется, думать об осени рано, но почему-то и листья и травы, что-то предчувствуя, стали желтеть, словно от этих предчувствий болеть. Вздрогнуло Время. На циферблате – стрелки часов в обновленном наряде, в синих дождях и туманах молочных, небо со звездами шепчется ночью…
…Самолет взлетает… последний взгляд с высоты на Хабаровск, и в эту минуту я понимаю, что вырвана с корнями из той жизни, к которой уже никогда не вернусь…Брат на родину вернулся. Теперь между нами тысячи километров дорог и годы, прожитые и проживаемые в разлуке.
– Почему ты уехал из Паневежиса? Шестьдесят лет там прожил. Почетный гражданин города.
– Ушел на пенсию. Потом и в театре перестал играть. Это было семейное решение.
– И ты не скучаешь по городу?
– Ну, как скучаю? Остались воспоминания. С коллегами созваниваемся. На открытие памятника Мильтинису был приглашен.
Я видела на стене в кабинете у Донатаса фотографию церемонии открытия памятника. 2007 год. Столетие со дня рождения Юозаса Мильтиниса… Памятник отделяет Донатаса от людей, собравшихся на площади перед театром… Погруженность Донатаса в свои мысли… Они будто рядом – учитель и ученик.
«…Мы не можем претендовать на то, что нам все удалось, но у нас постоянно живет жажда, этого, – писал Юозас Мильтинис о своем театре. – И зрители не оставляют нас в одиночестве – это делает наши стремления более устойчивыми. Ведь театральное искусство существует только в настоящем времени, данном месте, сиюминутной необходимости. В театральном спектакле ничего нельзя отложить на будущее, ничего нельзя «омузеивать», как и в живом человеке. Мы хотим быть на сцене живыми людьми… искусство – это настоящая ответственность за все происходящее рядом с нами и вокруг нас».
О Юозасе Мильтинисе я узнала, когда начала интересоваться творчеством Донатаса. Паневежис – мекка театралов, на спектакли приезжают со всех уголков Союза, билетов не достать… Что же это за театр? Можно было только сожалеть тогда о невозможности для меня побывать в Театре. Дальний Восток и Литва – расстояние в тысячи километров. И можно бесконечно сожалеть о том, что нет записей фильмов-спектаклей этого театра, времени Мильтиниса.
О каждом актере своего родного театра Донатас мог говорить часами. И радости, и беды переживались здесь, как говорил Донатас, как в семье. Не все соглашались с диктатом Мильтиниса, кто-то театр покидал, кто-то, покинув, через какое-то время возвращался в него. Театровед Наталья Крымова отметила в «Секретах Паневежиса», что «…Мильтинис строил свой театр, не претендуя на известность, наоборот, даже ее избегая… он не только создал коллектив, но утвердил свое театральное направление, существенно отличающееся от иных, весьма, впрочем, немногочисленных», тяготеющее к интеллектуальной драме, развеял мифы провинциальности в искусстве. За этими словами – жизнь, отданная искусству.
Вспоминая свои поездки в США, Донатас сказал, что раз и навсегда осознал – никакие материальные блага не могут быть равнозначны настоящему искусству, и что без Мильтиниса он мог бы не состоятся как актер: «Он учил постигать суть человеческой личности, человеческой души, и это сделало его театр бессмертным».
Юозас Мильтинис руководил Паневежским драматическим театром с 1940 по 1980 год, с перерывом в пять лет. Но и в этот период продолжал ставить спектакли нелегально. Режиссер был человеком западной культуры, не вписывался в советскую систему, вот и была предпринята попытка его устранения от руководства театром. Тем не менее этой же властью его заслуги были признаны, и он получил звание народного артиста СССР. Незаурядность его личности, образованность, преданность театральному делу, принципы реалистического искусства, усвоенные в Париже в школе Шарля Дюллена, собственные идеи обучения и воспитания актеров в студии театра привели к появлению выдающихся мастеров сцены. Он ушел из жизни в 1994 году, прожив четырнадцать лет без своего театра. Был создан центр исследования наследия режиссера, включивший его библиотеку, записи репетиций… Театру и гимназии города присвоили его имя.
– У тебя такое количество открыток для автографов, может, ты подпишешь для моих детей и друзей? Коротко: на память… желаю счастья, удачи… или подпись-автограф. Как сам захочешь. Пожалуйста.
– Что ж, подпишу. Принеси авторучку с чернилами.
Эта магическая авторучка в его руке превращала открытку в бесценный памятный подарок.
– Спасибо, спасибо, спасибо…
– Сколько еще подписывать?
– Немного осталось. Я и на зарядку не побегу ради такого случая.
– Вот-вот. И не беги.
– И завтра не побегу.
– Не хитри.
– А что мне тогда сделать для тебя? Могу песню спеть, чарльстон станцевать… прогулять день на работе…
– Не дурачься.
– Слушаю и повинуюсь. Прогулять не получится, но песню хоть сейчас.
– А теперь кому?
– Максиму, сыну, потом Сереже.
Так мы и переговаривались, шутили.
Видел бы он радостные лица получивших его автограф поклонников!
– Посмотри «Солярис» Тарковского, – твердила я Сереже. – Посмотри. Сделаешь рисунки на память, для меня.
– Мама, некогда.
– Максим и без моих советов посмотрел.
– Так это Максим!
…Я заболела. Поднялась температура. Звоню Донатасу:
– Я приболела. Не смогу приехать.
– А когда приедешь?
– Постараюсь через три дня.
– Ты можешь у меня полечиться.
– Я бы с радостью, но тогда и ты заболеешь. Что тебе привезти?
– Себя привези.
Я отшутилась:
– Обязательно.
…За три дня я привела себя в порядок. Используя все средства для выздоровления: таблетки, капли в нос, полоскание горла… продлила больничный лист.
…Возвращаюсь в Вильнюс… Путь от вокзала до дома Донатаса: дорога от улицы к улице, к мосту через реку, мимо величественного костела Святого Рафаила, планетария, зданий торгового комплекса. В памяти осталось ощущение того возвращения, ощущение пронизывающего холодом ветра со снегом.
Снова звонит мобильник. Поздний вечер. Донатас беспокоится.
– Я иду. Через пятнадцать минут буду.
Чтобы сократить время, я даже пробежалась. Заодно и согрелась.
– Так быстро пришла?
– Я бегом.
– Что-то в тебе другое.
– Прическу изменила.
Мы с Донатасом немного посидели на кухне, поговорили. Все как всегда и незабываемо.
…Зимний день. Яркий, солнечный. Как на полотнах у импрессионистов. Откуда-то появляются облака и краски цветовой палитры неба, освещенных солнцем домов, предметов, на которые в квартире падает свет, меняются мгновенно. От белого цвета к серому, от синего к фиолетовому. Смешиваются. Впечатления.
– Я фотографии привезла: свои детские, в молодости и Сережки с Максимкой. Посмотрим?
– А давай.
– Здесь мне четырнадцать лет. Такая веселая… Видишь, на снимке, на стене комнаты, портреты Анны Маньяни, Рона Муди, Алена Делона. Я их из киножурналов вырезала. До «Соляриса» моим любимым фильмом был «Искатели приключений». Это история о любви, дружбе и поиске сокровищ… На этой фотографии мне шестнадцать лет. Сфотографировала одноклассница на крыше моего дома.
Мы с ней там к экзаменам в школе готовились. Почему на крыше – и не помню… Вот мои дети, Максим и Сережа. Они тебе передают большую благодарность за автограф и пожелания здоровья.
– Мне это приятно слышать.
Донатас вспомнил своего старшего сына.
– Я знал, что его болезнь неизлечима. Мы не сказали ему об этом. Обманывали. Он верил, что все будет хорошо. Ничего нельзя было сделать.
Господи! Такое пережить! Не подсказало мне тогда мое материнское сердце приближающуюся беду. Никаких предчувствий не было. Максим! Никаких.
– Ты устал от моих рассказов?
– Пойду прилягу.
– Я в город схожу. Хочу посмотреть памятник Ромену Гари. «Мальчик с галошей».
– Не задерживайся.
– Часа через два я вернусь.
С помощью путеводителя по городу я определила, по каким улицам можно добраться до дома, где когда-то жил Гари. Все время поднимаешься вверх, на пересечении улиц и находится дом. А рядом с домом памятник возвращению в детство. Какие только клятвы мы не произносили, будучи детьми. Съесть галошу в доказательство любви? Гари рассказал об этом в романе «Обещание на рассвете». Рассказал о себе, девятилетнем мальчишке, влюбившемся в соседскую девочку Валентину.
«…Еще долго после этого, странствуя по свету, я возил с собой надрезанную ножом детскую галошу. В двадцать пять, в тридцать, в сорок лет галоша всегда была при мне…И в любой момент я готов был приняться за нее, чтобы вновь показать себя с лучшей стороны. Но этого не понадобилось. Жизнь не повторяется дважды…»
…Приближается НОВЫЙ ГОД! Город в наряде праздничного преображения, и телевизионная башня тоже. Она видна в городе отовсюду. В рождественские праздники ее превращают в символическую, светящуюся огнями разноцветных электрических лампочек елку. Огни зажигаются в католическое Рождество и горят до шестого января, Дня Трех Королей. В честь этих королей или волхвов потом на дверях домов, освященным в костелах мелом, пишут латиницей буквы-обереги К+М+В. Каспарас, Мяркялис, Балтазарос – вот имена тех королей. А на улице Святого Ионаса, «взобравшись» на стремянку, «Фонарщик», протягивая к небу руки, пытается зажечь свой звездный фонарь. И может быть, это не сказка Старого города – волшебство наяву.
«Фонарь у него, надо полагать, невидимый. Несуществующий. Совершенно невозможный, несбыточный фонарь».
Перед католическим Рождеством в Литве празднуют день зимнего солнцестояния. Истоки этого праздника в языческих временах. Тогда в деревнях по домам в самую длинную темную ночь в году носили старые пни, которые потом, как символ быстротечности жизни и несбывшихся желаний, сжигали. Верили, что после этого все плохое сразу уйдет в прошлое и начнется новая благополучная жизнь. День-то начинает удлиняться, свет побеждает тьму, и желания исполнятся. Чтобы такое произошло, пень нужно обязательно поругать.
Где сегодня находят в городах эти пни? Наверное, заменяют какими-нибудь колодами?
– Мама, с Новым годом тебя!
– Спасибо. Ты где, Сереж?
– У Максима. Передаю ему трубку.
– Мам, ты с Донатасом?
– Да.
– Рады за тебя.
– Я через неделю приеду. С Новым годом! Последний Новый год с детьми я отмечала пять лет тому назад. 31 декабря выпал снег, и это было настоящее событие, потому что накануне прошел дождь. Раньше, на моей памяти, зимой дождей не было. Дети пошли в лес за елкой и долго не возвращались. Я начала волноваться. Вернулись затемно.
– Наверное, в Лапландию за этой елкой ходили?
– На Лапландию не очень похоже. Снега мало. Все время волнуешься по пустякам. Посмотри, какая елка красивая, пушистая.
– Быстренько наряжать ее – и за стол.
– А где игрушки?
– На балконе, в коробке.
Старые новогодние игрушки – шары, звезды, снеговики, картонные зверушки. Стеклянные бусы, хлопушки, серпантин – волшебные символы детской веры в чудеса.
– Мама, конфеты повесим на елку?
– Побольше.
– А лампочки на елке почему-то не горят.
– Не знаю. Год назад все было нормально. Максим, может, ты разберешься, что с гирляндой?
– Попробую.
Пока Сережа наряжал елку, Максим проверял лампочки, я смотрела на них… Грустно и радостно. Такие взрослые, и в то же время дети. Не очень-то прислушиваются к моим советам, идут своей дорогой, и я уже бессильна оградить их от опасностей, ошибок.
Лампочки зажглись.
– Какой ты молодец, Максим! Я загадала желание встретить следующий Новый год вместе.
«…Когда чинили стиральную машину. 04.01.2013». Такой необычный автограф с датой на кинокалендаре TADAS BLINDA 2012 оставил Донатас на память о том хлопотном дне. Я его попросила об этом. Календарь отслужил свой срок, и Донатас заменил его новым. Машину конечно же не сами чинили. До вечера прождали мастера, и Донатас лишь тогда успокоился, когда причина поломки была устранена. Не в его характере было оставлять на потом нерешенные проблемы. Я могла от Парижа до Москвы на велосипеде проехать, проявив при этом недюжинное упорство, и годами не обращать внимания на треснутое стекло в окне дома или остановившиеся часы. Во всем и всегда должен быть порядок. Я тысячу раз соглашусь с ним, и… делайте со мной, что хотите… По этой фразе нетрудно догадаться, из какой она роли Донатаса – гения преступного мира в фильме «Приключения принца Флоризеля». Потрясающе талантливо сыграно, с таким обаянием. Совсем неожиданный среди его киногероев персонаж: циничный, актерствующий, жестокий и проницательный злодей – Председатель. Но почему-то этому персонажу в какие-то моменты симпатизируешь и в какие-то моменты фильма воспринимаешь историю его авантюр уже не как фарс, а как трагедию. Почему это так? В чем секрет? Может быть, в том, что Донатас сумел очеловечить своего бесчеловечного героя? А роль пастора? Фильм Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» рассказывает совершенно парадоксальную историю о том, как, нарушая закон, человек живет по совести. Чудак для общества, определивший для себя, что значит быть или не быть в этом мире, невероятным образом пытается его изменить, сделать лучше. Тем не менее он пересчитывает деньги, полученные от священника, купившего у него угнанную машину. Благородный разбойник и пастор оказались в одной жизненной цепочке. Сыгранная в фильме Донатасом эпизодическая роль пастора – незабываема. О каких бы его ролях ни шла речь, обязательно вспоминается образ приземленного, практичного священника, цинично рассуждающего о вере в Бога: «Все люди верят. Одни верят, что Бог есть, другие верят, что Бога нет. И то и другое недоказуемо. Будете пересчитывать?»
…Я прочитала «Диалоги…» Леонида Павлючика и мастера советского кино Натэллы Лордкипанидзе. Я могла назвать все 84 фильма, в которых Донатас снимался. И всех режиссеров, которые его снимали. Его фильмы «Без улик» и «Каунасский блюз» сегодня я пересматриваю и пересматриваю… Вслушиваюсь в его голос, всматриваюсь в лицо…
…Расписание на второе полугодие изменилось, сократилось количество уроков до пяти в неделю, и мне предложили вариант, при котором пять часов я должна была отработать по одному, двум и двум урокам в три дня, да еще дни поставили не подряд, разбросали с понедельника до пятницы, что для меня было неприемлемо. Пришлось уволиться. Я не почувствовала глубокого сожаления. Что-то такое происходило со школой, чего не принимала душа? Коммерциализация образования, перегруженные информацией учебники, тестирование, убивающее мышление… целостное восприятие мира, бесконечные рейтинги, отчеты, графики уровней развитости и воспитанности… столько времени угробила на такое бумаготворчество. Что теперь делать три дня дома? Буду писать контрольные работы, займусь репетиторством, книжкой. Параллельно напишу о своем путешествии по Парижу. Нашла подходящее название для таких заметок: «В башмаках, взлетевших кверху». Памятник поэту-символисту Артюру Рембо в Париже называют «Путник в башмаках, взлетевших кверху», и эта фраза, принадлежит Полю Вердену.
«Где мои старые башмаки? Пора отправляться в путешествие. Вот негодники! Спрятались. Если бы знали, КУДА мы собрались, – не ворчали бы. Придется их позвать: „Выходите”. Привет всем тем, кто любит Париж, мечтает о нем и в нем живет. Тем, кто износил свою обувь в путешествии по городу. Не выбрасывайте ее, поставьте на самое видное место. Ваши туфли, сандалии, сапоги, ботинки, кроссовки будут напоминать вам о том времени, когда вы и город были вместе».
– Я читала в твоих воспоминаниях, что ты был в Париже, когда представлял фильм «Гойя». А где ты тогда жил?
– Недалеко от Триумфальной арки, в гостинице. Гулял по городу. Конечно же побывал и в Лувре.
– В Париже три раза начинались мои велопробеги. На ноутбуке есть фотографии. Минуточку, принесу… Эта фотография с Сережей и Максимом САМАЯ ДОРОГАЯ ДЛЯ МЕНЯ. Снимались у Лувра. Когда ты был в Лувре, этой пирамиды еще не было.
Донатас вспомнил о Юозасе Мильтинисе, его парижском периоде жизни. И я нашла информацию в книге «Монологи» о том, где Мильтинис там жил. Оказывается, напротив Эйфелевой башни, на набережной Френель и в Латинском квартале.
– Оля, как ты в свою деревню попала?
– С мужем к месту его работы поехала. Потом расстались. Не было единомыслия. Я осталась с детьми в деревне… прожила полжизни у «озера»… Об одном сожалею, что фамилию прежнюю не вернула.
– А какая твоя фамилия по отцу?
Я назвала…
– Она красивее.
Полжизни… у озера. Трудные были времена. Многие знакомые потеряли работу, мотались по рынкам. Заняться коммерческой деятельностью? Оставить детей не с кем, да я их ни на кого и не оставила бы, а зарплату в школе все-таки выплачивали вовремя. Можно было жить.
– Почему ты не хочешь переехать ко мне? Я бы могла подумать, что это просто слова, если бы не та поездка… для разрешения вопроса о работе.
– Я хочу. Виза не позволяет. Если дадут визу на год, можно что-то будет изменить. А пока так. Надо поговорить с твоим сыном об этой ситуации.
Но Донатас не согласился:
– Это унизит меня.
У него были еще силы решать какие-то свои дела самостоятельно, и я смирилась. Пока приезжаю и уезжаю, я как бы гость для окружающих его людей. В ином же случае – кто я тогда? Последствия поворота в сторону от устоявшегося порядка – непредсказуемы. Жалею… помощница… Мне плохо без него. Такая у меня выгода.
…После обеда Донатас, как всегда, прилег отдохнуть. Я приготовила ужин и стала смотреть на DVD спектакль «Встреча». Спектакль с титрами на русском языке. Донатас играл Баха, Регимантас Адомайтис – Генделя.
Два великих музыканта встречаются в одной из гостиниц Лейпцига. Всего лишь возможная, придуманная драматургом встреча для разрешения спора о том, ради чего человек творит. Гендель известен и богат, Бах – беден. Но то высокое, вечное, что есть в творчестве Баха, создано им из духовной потребности, а не из желания завоевать мир. Его духовная глубина – несоизмерима ни с богатством, ни со славой, и потому Генделю принять эту истину нелегко:
«…По ночам, тайно, я рассматривал ваши ноты. Гениальные ноты. И снова, и снова посылал мольбы: „О, если бы я был Бахом?”»
– Что ты смотришь?
– Спектакль «Встреча». Запись спектакля – 2005 год. Получается, это твоя последняя театральная работа?
– Мы с этой пьесой гастролировали в Москве, были в Петербурге, в Калининграде на конкурсе «Бахослужение». Силы ушли, память стала подводить – перестал играть.
– Когда смотришь спектакль, удивляешься – откуда столько энергии у тебя? Не успеваешь переключать внимание с одного твоего состояния на другое. Почему Бах так уничижительно, комично ведет себя по отношению к Генделю? Я представляла его строгим, величественным.
– Замысел драматурга.
– Я видела у тебя в коробке диск с записями музыки Баха. Послушаем?
Мы слушали хоральную прелюдию фа минор… Я взглянула на него… такая сосредоточенность… а я отвлекаюсь… Ранящая сознание мысль: буду вспоминать этот вечер… когда не будет никакой другой возможности видеть его, как только в фильмах.
…Удивительно красивая сцена, где Крис и Хари находятся в состоянии невесомости… На лампах – маленькие кристаллики… Их задевали… и звучала фа-минорная хоральная прелюдия И. С. Баха.
…Меня посетило вдохновение. Я попыталась сказать об этом шутливо, без пафоса, и Донатас понял.
– Что так?
– Весна! Все необычно: природа, люди… Жизнерадостно. Я стих написала: «Весна! Ты слышишь оду радости внутри себя? Молчи, молчи…» Будет у тебя желание на улицу выходить, можно на скамейке во дворе сидеть. Не захочешь – будем на балконе дышать свежим воздухом…
…В тебе столько внутренней силы. Ты так борешься с разрушением, не сдаешься. Не жалуешься на недомогание. Попробуйте, дожив до таких лет, остаться живым человеком, а не памятником самому себе. Получится ли это у вас?