16
Детектив Раш
Tempus tantum nostrum est.
Сенека
1
В «Ойстер-баре» не привыкли к бурному изъявлению чувств, и кое-кто из завсегдатаев посмотрел на меня неодобрительно. Я постарался взять себя в руки.
– Патрулировали полицейские Пауэлл и Гомес. Они соврали, я уверен.
– А я – нет, – объявил Марк, намазывая маслом кусочек ржаного хлеба.
– Почему?
Он пожал плечами.
– А с какой стати им врать? Для чего?
– Может, они вообще туда не приезжали. Тогда поступало много ложных вызовов, и они…
Марк поднял руку и остановил меня.
– Оставленное Флоренс сообщение убедительно, и, уверен, его приняли всерьез. Агрессивные нападения идут под особым кодом, и никто не имеет права проигнорировать такой крик о помощи. Если б полиция даже ничего не осматривала, им вышло бы проще написать, что все было тихо и шторы были задернуты. В таком случае они ничем не рисковали бы и не брали на себя никакой ответственности.
Слова Марка звучали убедительно, и я спросил:
– Ну а ты как все это объясняешь?
– К сожалению, никак, – заявил бывший полицейский и отправил в рот последний кусочек хлеба.
Нам принесли устрицы, и Марк взялся за раковину, продолжая читать выдержки из полицейского протокола, которые мне позволила скопировать Глэдис. Он неплохо владел английским, но иногда спрашивал меня о каком-нибудь специальном термине или сложном обороте. Прочитав, Карадек еще раз вернулся к одной мелочи, на которую я не обратил внимания, а вернее, не счел заслуживающей внимания. Айзек Лэндис, владелец магазина спиртных напитков, расположенного на 132-й улице, дом 2Е, сообщил, что продал Джойс Карлайл бутылку водки в субботу, 25 июня, в 14 часов 45 минут.
– И что? – спросил я. – Самое большее, что мы узнаем из этого свидетельства, – это что у Джойс были хорошие отношения в квартале и что она в это время была еще жива. Видишь что-то еще?
Карадек ткнул пальцем в карту, предлагая мне пометить магазин Лэндиса крестиком. Магазин находился метрах в семистах от дома под номером 6 по Билберри-стрит, где жила мать Клэр.
– Я плохо себе представляю эти места, – сказал Марк, выходя из задумчивости. – Ты же знаешь, я никогда в жизни не был в Гарлеме.
– Да что ты? А когда вообще ты в последний раз был в Нью-Йорке?
Марк присвистнул сквозь зубы.
– Еще с Элизой и малышкой, в две тысячи первом. Приезжали на пасхальные каникулы. За несколько месяцев до похищения.
Я протянул Марку телефон. Вчера, когда я шел на встречу с Этель Фарадей и сестрами Карлайл, я сделал немало снимков. Мой друг внимательно рассмотрел каждый, увеличивая и задавая вопросы.
– А это где? – спросил он, ткнув пальцем в вывеску над магазинчиком «Вина и ликеры со скидкой».
– На углу Ленокс и Билберри-стрит.
– То есть рядом с домом Джойс?
– Да, метрах в двадцати.
Глаза Марка вспыхнули. Он явно за что-то зацепился, но за что? Я не мог понять. Карадек похлопал меня по плечу:
– Если Джойс понадобилось «горючее», зачем ей надо было тащиться за километр, когда спиртное у нее под боком?
Действительно, зачем?
– Магазин, наверное, был закрыт, – предположил я.
Марк поднял глаза к небу.
– В субботу к вечеру? Шутишь, что ли? Мы же в Америке, а не во Франции. Им не нужно было дожидаться закона Макрона, чтобы торговать в уикенды.
– Ну-у…
Марк пока ни в чем не убедил меня, но он не отступался.
Я снова посмотрел на план, разложенный на стойке, и тут вспомнил, что сказала мне Анжела Карлайл. В этот самый несчастный уикенд они с Глэдис уезжали в Филадельфию к матери. Значит, дома у них в этот день никого не было. Догадка электрическим током пробежала по позвоночнику.
– Я все понял! – объявил я Карадеку.
Он удивленно посмотрел на меня, а я стал делиться своей догадкой. По неведомой мне пока причине, Джойс предпочла принимать своего визитера не у себя дома, а в доме своих сестер, но не сочла нужным сообщать об этом Флоренс. Это объясняло все: и то, что она купила бутылку водки далеко от дома, и главное – то, что полицейские не обнаружили ничего подозрительного в доме Джойс. Просто потому, что журналистка, сама того не подозревая, направила их не по тому адресу.
Я был уверен, что догадка верна. Размахивая от возбуждения руками, я опрокинул бокал с вином на стойку.
– Вот косорукий! – обругал я сам себя.
Бокал разбился, вино брызнуло, на рубашке у меня появилось пятно. Я промокнул его салфеткой, проклиная про себя «Сансер».
– Сейчас вернусь, – пообещал я и соскочил с табурета.
Я пересек зал, направляясь в туалет. Кабинки были заняты, и я остановился перед дверью. Тут зазвонил мобильный. Звонила Марике. Она в страшном испуге сообщила, что Тео упал и набил себе шишку.
– Лучше, чтобы вы все знали, – сказала Марике, заразив меня своим беспокойством.
Услышав плач Тео, я попросил передать ему трубку. Хватило двух секунд на то, чтобы понять: с малышом не случилось ничего серьезного.
– Комедию ломает, успокойтесь, – сказал я Марике.
Макиавелли песочных формочек нашел чудесный способ пробудить к себе жалость и получить дополнительную порцию поцелуев от хорошенькой няни. Но вот все неприятности позади, и Тео пожелал рассказать мне, что он только что ел, а я тем временем стал издали наблюдать за Карадеком. Нельзя было отнять у Марка очень ценное качество: он умел пробуждать к себе доверие. Вот и сейчас он уже по-приятельски беседовал с нашим соседом, пареньком в толстых роговых очках, который сидел, не расставаясь с блокнотом для набросков, так как учился в художественной школе. Я даже сощурился, чтобы лучше видеть. Марк уже забирал у парнишки телефон. Старенькая «Нокия» Карадека не работала в Америке, это понятно, он меня предупредил. Но Марк не звонил. Значит, вышел в Интернет. Чтобы найти что?
Дверь туалета открылась, я вошел и стал смывать пятно жидким мылом и горячей водой, потом посушился под электросушилкой. Выйдя обратно, я благоухал мылом, но уже не чувствовал себя пьяницей, залитым вином.
Марка за стойкой не было.
– А куда исчез мой спутник? – поинтересовался я у студента.
– Не знал, что вы пара.
Вот засранец!
– Так куда он делся?
– Ушел, – ответил очкарик.
– Что?!
Паренек ткнул рукой в сторону застекленной стены «Ойстер-бара». Я просто окаменел.
– Он кое-что для вас оставил, – прибавил студент, расстегнул на куртке молнию, снова застегнул и протянул мне наш сложенный план Нью-Йорка. На обратной стороне Марк нацарапал несколько убористых строк.
Раф,
прости, что бросаю тебя, но хочу кое-что проверить. Возможно, полный бред. Но если тупик, ты хотя бы не будешь иметь к нему отношения.
Продолжай расследование. Ты нашел свой метод: ищешь, как пишешь. Загони в ловушку призрак семейства Карлайл.
Думаю, ты прав: все истины мира уходят корнями в детство. Сообщу новости, как только появятся. Поцелуй за меня друга Тео.
Марк
Я не мог опомниться. Опасаясь, что студент уйдет, схватил его за рукав.
– Что он искал с вашего телефона?
Паренек вытащил из кармана мобильный.
– Выясняйте сами.
Я открыл историю браузера, и там обнаружился сайт «Белые страницы». Американский телефонный справочник.
Марк искал чей-то номер или адрес. Но сайт не сохранил, какой именно.
Я вернул телефон владельцу и еще несколько минут сидел, словно пришибленный. Мне казалось, как малому ребенку: меня бросили.
Почему все, кто мне был дорог в жизни, рано или поздно убегали от меня?
2
Мэй Су-юн, в прошлом следователь уголовной полиции, назначила мне встречу в офисе «Трансперенси проджект». Их офис находился в здании юридического факультета Манхэттенского университета, в квартале Вашингтон-сквер.
В офисе молодой человек попросил меня подождать, и я уселся ждать в комнате со стеклянной стеной, выходящей на читальный зал университетской библиотеки. Время было послеобеденное, и в библиотеке обреталась куча народу. Атмосфера царила рабочая, непринужденная. На предыдущей неделе уже начались занятия, и студенты засели за книги и компьютеры.
Я невольно залюбовался читальным залом, где все было предусмотрено для занятий, и невольно припомнил захудалый факультет, на котором учился сам. Требующее ремонта уродливое здание 70-х годов прошлого века, набитый битком амфитеатр, вгоняющие в сон лекции, преподаватели или слишком политизированные, или пофигисты, гнетущая атмосфера постоянных забастовок и полное отсутствие перспектив на будущее. Разумеется, глупо сравнивать. Здесь студенты платят за обучение большие деньги, но зато и получают за них то, на что рассчитывают. А что касается Франции, то меня больше всего возмущает общество, которое на протяжении долгих десятков лет довольствуется отсталой и бесперспективной системой образования. Системой, которая за парадными речами поощряет и плодит неравенство.
А если совсем начистоту, то я никак не мог прийти в себя от необъяснимой выходки Карадека. Решил отвлечь себя от неприятных мыслей и стал просматривать на экране телефона те сведения об ассоциации «Трансперенси проджект», которые успел собрать утром.
Ее создали в начале 90-х Этан и Джоан Диксон, семейная пара, по профессии оба адвокаты, ярые противники смертной казни. Своей главной целью они поставили помощь жертвам юридических ошибок.
Для того чтобы вести собственные контррасследования, они с самых первых шагов стали налаживать партнерские связи с различными юридическими университетами страны. Под руководством видных адвокатов студенты возвращались к давно забытым криминальным процессам, если вдруг появлялся клиент, который считал, что расследование было несправедливым, суд – невнимательным, а его жизнь – покалечена.
После того, как в практику расследования вошел анализ ДНК и были подняты многие уже закрытые дела, стало ясно, как много было допущено юридических ошибок. Американское общество было потрясено тем, что стражи закона не только судили несправедливо, но создали к тому же механизм, который сплошь и рядом осуждает невиновных. Не десятки, а сотни, тысячи граждан были осуждены на пожизненное заключение или смертную казнь на основании всего лишь одного какого-либо свидетельства.
Разумеется, анализ ДНК не стал панацеей от несправедливостей, но все же усилиями таких организаций, как «Трансперенси», многие несправедливо осужденные спали теперь в своих собственных постелях, а не в тюремных камерах.
– Добрый день, мистер Бартелеми.
Мэй Су-юн закрыла за собой дверь. Ей было немногим за сорок, держалась она очень прямо и горделиво, но одета была более чем демократично: светлые джинсы, ярко желтая вельветовая куртка с вышитым логотипом факультета и пара далеко не новых кроссовок «Адидас Суперстар». Первым, что бросалось в глаза, были ее необыкновенно черные волосы, уложенные в высокий шиньон со шпилькой, украшенной бирюзой. Прическа придавала ей что-то аристократическое.
– Спасибо, что сразу же согласились со мной встретиться.
Мэй села напротив меня и положила на стол стопку папок, которые принесла, держа под мышкой. Сверху лежал один из моих романов, переведенный на корейский.
Она протянула мне книжку и объяснила:
– Ваши книги очень популярны в Корее. Моя свояченица зачитывается ими и будет в восторге, если вы ей что-нибудь напишете. Ее зовут Ли Хио-юнг.
Я взялся за ручку, а Мэй продолжала говорить.
– Я прекрасно помню дело Карлайл. Оно было одним из последних, которыми я занималась перед тем, как уйти из полиции.
– А почему вы, собственно, решили встать по другую сторону барьера? – спросил я, возвращая ей книгу.
Брови дрогнули на ее красивом, сильно накрашенном лице.
– По другую сторону барьера? Выражение одновременно точное и уклончивое. По сути, я занимаюсь все той же профессией: веду расследование, обрабатываю протоколы допросов, изучаю места преступлений, ищу свидетелей…
– Однако стараетесь вызволить людей из тюрьмы, а не посадить туда.
– Стараюсь, чтобы все было по справедливости.
Я чувствовал настороженность Мэй Су-юн, она отделывалась от меня дежурными фразами. И, не торопясь перейти к существу дела, вооружившись самой обаятельной улыбкой, я задал очередной ничего не значащий вопрос. Тут она дала мне понять, что ее время дорого.
– Что вы хотите знать о деле Карлайл? – спросила меня Мэй.
Я положил перед ней папку, которую передала мне Глэдис.
– Как вы все это получили? – воскликнула она, перебирая листки.
– Наичестнейшим образом. Это вручалось семье жертвы по ходу сумбура следствия.
– Никакого сумбура не было, – возразила Мэй, задетая в своей профессиональной гордости.
– Но было, скажем, несоответствие между информацией, поступившей по телефону «девять-один-один», и свидетельством первых полицейских, прибывших по вызову.
– Да, я помню, что-то такое было…
Глаза у нее стали совсем черными. Она снова перелистала папку, явно желая что-то найти и не находя.
– Семье были переданы только выдержки из дела.
– Да, я поняла.
Я постарался как можно более коротко изложить Мэй свои последние открытия: покупка Джойс за несколько дней до смерти мобильного телефона, ее знакомство с журналисткой Флоренс Галло, чья квартира находилась в непосредственной близости от места, откуда поступил вызов полиции. Наконец, я изложил ей свою гипотезу о том, что Джойс была убита в доме своих сестер и только потом перенесена в ванную своей квартиры.
Мэй, в прошлом следователь полиции, слушала меня молча, но по мере того как я излагал факты и свои догадки, выражение ее лица менялось. Похоже, я положил ее на обе лопатки.
– Если все, что вы говорите, правда, то мы поторопились с закрытием дела, – признала Мэй, выслушав меня до конца. – Но в то время мы не располагали этими сведениями.
Она прищурилась, словно бы призывая меня в свидетели.
– Коронер признал печально банальную передозировку, несмотря на вызов полиции.
Однако Мэй побледнела, как полотно. Она снова опустила голову, рассматривая разложенные на столе листки.
И тут сработала моя интуиция.
– Скажите, в деле было еще что-то важное? Что-то, что вы не находите в этой папке?
Мэй Су-юн смотрела в окно. Она о чем-то думала. Потом спросила:
– Почему вы заинтересовались этим делом, которое было закрыто десять лет назад?
– Этого я не могу вам сказать.
– В таком случае я не могу вам помочь.
От ярости у меня перехватило горло. Я чуть ли не вплотную приблизил к ее лицу свое и прорычал:
– Вы не просто поможете мне, вы поможете сейчас же! Потому что именно вы десять лет назад облажались! И потому что в противном случае ваши прекрасные рассуждения о справедливости останутся пустыми словами!
3
Испуганная Мэй Су-юн отпрянула и посмотрела на меня как на сумасшедшего. Но лед, по крайней мере, был сломан. Она прикрыла глаза, сидела молча, и я не знал, чего мне ждать. Скорее всего, кинжала из сумочки, который отрежет мне голову. Но я услышал следующее замечание:
– В вашей гипотезе нет предположения, кто мог убить Джойс.
– Именно поэтому я обращаюсь к вам за помощью.
– Кого вы подозреваете? Одну из сестер Джойс?
– Понятия не имею. Но именно поэтому и хочу узнать, было ли что-нибудь существенное в официальном досье.
– Ничего, что можно было бы использовать в зале суда, – уверила она меня.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Я расскажу вам одну историю, мистер Бартелеми. Вы писатель, и она должна вас заинтересовать.
В углу комнаты мигал автомат с напитками. Мэй встала, достала из кармана джинсов монетку и взяла себе чай маття. Затем оперлась на автомат и заговорила:
– Я получила научное, сугубо теоретическое образование. Но мне всегда хотелось чувствовать под ногами реальную почву, ощущать человеческую жизнь в конкретных деталях и подробностях. Я окончила биологический факультет и прошла конкурс в полицию Нью-Йорка. Поначалу мне очень нравилась моя работа, и я неплохо с ней справлялась. Но в две тысячи четвертом все разладилось.
Мэй отпила глоток зеленого чая и продолжала:
– В то время я работала на пятьдесят втором участке, Бедфорд-парк в Бронксе. С перерывом в несколько дней я расследовала два дела, которые были похожи как две капли воды. Мужчина проникал в дом к молодой женщине, насиловал свою жертву, мучил, потом убивал. Два жестоких страшных дела, не составлявших, на первый взгляд, труда для поимки преступника. После него осталось немало материала для биологической идентификации: жевательная резинка, окурки, волоски, ногти. Мало этого, парень оказался зарегистрированным в базе генетических данных ФБР.
– И вы немедленно арестовали преступника?
Мэй кивнула.
– Да, сразу же, как только получила первые результаты анализов. Парня звали Юджин Джексон. Молодой афроамериканец двадцати двух лет, студент школы дизайна. Гей, застенчивый, явно умный. Попал в базу после задержания три года назад за эксгибиционизм. Он объяснил, что сделал это на спор. Дело было пустяковое, но его обязали пройти курс лечения у психиатра. Во время допросов Юджин отрицал как изнасилования, так и убийства, но его алиби не подтвердились, зато анализ на ДНК не вызывал никаких сомнений. Паренек был хрупкого сложения. Через неделю после заключения в Райкерс его сильно избили сокамерники. А в тюремном госпитале, куда его отправили, он повесился еще до начала разбирательства.
Мэй замолчала, я тоже не произнес ни слова. Она вздохнула и снова села напротив меня. Взглянув на ее страдальческое лицо, я понял, что главное в рассказе еще впереди. Есть воспоминания, подобные раковой опухоли, – возможна ремиссия, но не выздоровление.
– Через год меня перевели из Бронкса в другой район, но аналогичные преступления в Бронксе не прекратились. Снова были изнасилованные и убитые молодые женщины. И каждый раз преступник был в базе данных и оставлял полиции в подарок материал для биологической идентификации. Следователь, который стал работать там после меня, счел, что дело нечисто – слишком уж легко все получается. И он был прав. Преступника, который совершал эти зверства, звали Андре де Валатт.
– Никогда не слышал этого имени.
– Криминологи и журналисты называли его «Похитителем ДНК». Он был канадцем, работал медбратом в медицинском учреждении, которое занималось половыми отклонениями. Он тщательно собирал биологический материал пациентов и помещал его в местах преступлений, которые совершал. Андре де Валатт был в своем роде уникальным серийным убийцей. Его жертвами становились не только несчастные молодые женщины, которых он убивал, но и мужчины, которых сажали в тюрьму вместо него и которым он разбивал жизнь. И это была его главная цель.
Холодок пробегал у меня по коже, пока я слушал бывшего следователя. Сюжет, безусловно, годился для детектива, но я не видел, какое отношение он имеет к убийству Джойс Карлайл.
– По моей вине покончил с собой Юджин, – произнесла кореянка. – Двенадцать лет его смерть лежит на моей совести; мне нестерпимо думать, что я попалась в ловушку, расставленную Валаттом.
– Что вы пытаетесь сказать мне, Мэй?
– Что анализ на ДНК – самая замечательная и самая страшная вещь на свете. И что, вопреки сложившемуся мнению, сам по себе он ничего не доказывает.
– Но какое он имеет отношение к смерти Джойс?
– Был сделан анализ крови, найденной в ванной комнате, и это была другая ДНК, – сообщила Мэй, не отрывая от меня взгляда.
Время остановилось. Наконец-то мы подобрались к главному.
– Не такая, как у Джойс и ее сестер?
– Да.
– Тогда чья же?
– Не знаю.
– Как это вы не знаете? Почему вы этого не выяснили?!
– Потому что я находилась под впечатлением от дела Валатта. У меня была уязвимая позиция, и никакой суд не поддержал бы меня в поисках по единственному следу.
– Почему?
Что-то важное ускользало от меня. Мэй Су-юн что-то замалчивала, она не говорила мне всего.
– Чтобы понять, вам нужно прочитать самому все следственное дело.
– Как я могу его получить?
– Вы не можете. К тому же прошло уже десять лет…
– Время прошло, но дело должно по-прежнему лежать в архиве, разве не так?
Мэй согласно кивнула.
– Помогите мне получить его. Я читал статьи о «Трансперенси». Я знаю, что даже в полиции, даже среди самых ее высоких чинов, у вас есть безымянные помощники, которые в случае необходимости поставляют вам сведения.
Мэй сердито взглянула на меня.
– Вы сами не знаете, что говорите!
И я решил блефануть.
– Я точно знаю, – твердо произнес я. – Эти люди помогают вам, потому что стыдятся работать в системе, которой перестали доверять граждане. Системе, которая не оберегает и не щадит слабых. Системе, которая ради статистики всегда нападает на одних и тех же. Системе, которая работает кровавыми руками, но по-прежнему остается безнаказанной. Системе…
Мэй прервала мою филиппику.
– Хватит! Замолчите! Я попробую найти кого-то, кто мог бы вам помочь.
– Спасибо.
– Не благодарите, а главное, не слишком радуйтесь. Когда вы поймете, почему я не могла в то время ничего сделать, вы поймете и то, что понапрасну теряете время. И почувствуете только горечь.
