15
Дело Джойс Карлайл
Любите меня больше, чем раньше, потому что у меня горе.
Жорж Санд
1
Офис «Уинтер сан» занимал целый этаж Флэтайрон-билдинга, знаменитого нью-йоркского «утюга», небоскреба, который прозвали так за его треугольную форму. Но сейчас, в лучах утреннего солнца, со своими белыми колоннами на фасаде он казался скорее греческим храмом.
Внутри офисное помещение свидетельствовало о том, что на начальном этапе у организаторов было достаточно средств, чтобы нанять модного декоратора. Все перегородки убраны, а центром открытого рабочего пространства стала зона информационных собраний. Светлый паркет с прожилками, деревянные столы, табуреты, низкие банкетки и разноцветные эймсовские стулья. Посередине комнаты за стойкой стоит бариста и варит капучино с пеной. Чуть дальше стайка служащих расселась вдоль пинг-понгового стола и мини-футбола. Средний возраст этих служащих не больше двадцати пяти. Похоже даже, что некоторые из них учатся и только готовятся сдавать на бакалавра. Стили одежды на все вкусы – от бородатых хипстеров до бодрых клонов Цукерберга среди мальчиков, и сложная навигация у девочек от безупречно-весеннего платья из магазинчика в Уильямсбурге до прихотливых винтажных изысков, напоминающих полароидные снимки модных блогерш.
Сидя с ноутбуком на коленях и водя мышкой по столу, пестрый мирок ухитряется что-то писать, грызя кто проросшие зерна, кто чипсы. Скажу честно, меня всегда удивляло, насколько действительность превосходит любую карикатуру.
– Извините за опоздание. У нас трехдневные курсы.
Алан Бриджес приветствовал нас на почти безупречном французском. Мы тоже с ним поздоровались, и я представил ему Марка как известного в прошлом следователя, который помогает мне в моих розысках.
– Я люблю Францию, – сказал Алан, пожимая нам руки. – В двадцать лет я провел там год, учился в Экс-ан-Провансе. Вечность назад. Жискар успел стать президентом, представляете?
Главному редактору «Уинтер сан» было, наверное, лет шестьдесят с небольшим. В легком твидовом пиджаке, белой рубашке, светлых брюках и кожаных сникерсах, высокий, с теплым голосом, он обладал безусловным обаянием и напоминал своего тезку, актера Джеффа Бриджеса. Вообще-то по-настоящему его звали, как я прочитал в Интернете, Алан Ковальковски, но в семнадцать лет, начав писать для факультетской газеты, он взял себе псевдоним.
– Пойдемте, – позвал нас Алан и повел в единственное отгороженное пространство своего этажа.
Лично я, приезжая в Нью-Йорк и проходя мимо «утюга», всегда задавался вопросом: на что же похожи внутренние помещения уникального небоскреба? И тот меня не разочаровал. Кабинет Бриджеса оказался треугольным, и из него открывался изумительный вид одновременно на Бродвей, Пятую авеню и Мэдисон-сквер.
– Садитесь, – пригласил нас Бриджес. – Еще один телефонный звонок, и я в вашем распоряжении. Атмосфера несколько накалена, но ничего не поделаешь – выборы!
Накал трудно было не заметить. Первичные выборы Республиканской партии должны были проходить в Миннеаполисе, но их срочно перенесли в Нью-Йорк из-за обрушившегося на Миннесоту урагана. Предварительные выборы республиканцев начались на два дня раньше в «Мэдисон-сквер-гарден» и должны были закончиться сегодня вечером речью Тада Коупленда, одного из претендентов на роль депутата от своей партии.
На стенах в кабинете Алана три экрана, включенные с пониженным звуком, транслировали главных лиц республиканцев: Джеба Буша, Карли Фиорина, Теда Круза, Криса Кристи, Тада Коупленда.
Бросив беглый взгляд на рабочий стол Бриджеса – на деле массивную деревянную дверь, положенную на козлы, – я заметил фотокопию статьи обо мне из «Википедии», которую, как видно, журналист внимательно изучал.
Пока Бриджес добивался эксклюзивного интервью с кандидатом от Республиканской партии, я позволил себе пройтись по кабинету. Оригинальный кабинет. В нем веяло духом буддизма или даосизма. Минимализм, смирение, акцент на мимолетность и бренность. Судя по обстановке, хозяину кабинета был близок принцип ваби-саби.
На грубой этажерке в простой рамке стояла фотография Бриджеса и Флоренс Галло в Бэттери-парк-сити, они трогательно держались за руки. Единственная фотография в кабинете. И вдруг до меня дошло: Флоренс и Бриджес любили друг друга. Только поэтому главный редактор и согласился со мной встретиться. Как свидетельствовала фотография, Флоренс до сих пор не была забыта, и, возможно, он до сих пор по ней тосковал. Смотрел на фотографию, и у него сжималось сердце.
Я вспомнил, как долгие годы ненавидел фотоаппараты, бесчувственные механизмы, способствующие ностальгии. Своим щелчком они утверждают обман, настаивая, что бесследно улетучившееся мгновение никуда не делось. Хуже того, они – заряженные ружья и всегда попадают в сердце, но не сразу, спустя годы. Ведь у большинства людей нет ничего драгоценнее минувшего: былая невинность, утраченная любовь… Что может быть пронзительнее воспоминаний об улетевшем счастье, о волнующем аромате несбывшегося?
Как же я обрадовался своему отцовству! Ребенок в один миг сметает все увядшие свежести и все ностальгии. Он вынуждает распрощаться с грузом прошлого и во что бы то ни стало развернуться к будущему. Ребенок – это наш единственный шанс смотреть вперед. Его будущее становится куда важнее нашего прошлого. Твой ребенок – гарантия, что прошлое никогда не возьмет верх над будущим.
2
– Я в вашем распоряжении, – сказал Бриджес, повесив трубку. – Меня заинтересовало ваше письмо, мистер Бартелеми, но я не понял, чем вызван ваш интерес к Флоренс Галло.
Времени у меня было мало, и я не стал ходить вокруг да около.
– Вам никогда не приходило в голову, что несчастный случай с мисс Галло, возможно, не случаен?
Журналист нахмурился.
Карадек подлил масла в огонь.
– Вы никогда не думали, что мисс Галло могла быть убита?
Бриджес заволновался и отрицательно покачал головой.
– Нет, никогда, – категорично заявил он. – Я никогда такого не думал. Насколько я знаю, расследование установило факт несчастного случая, и у меня никогда не возникало сомнений на этот счет. Флоренс занималась прыжками обычно когда хандрила или хотела от чего-то отвлечься, освободить голову. Ее машину нашли в парке в нескольких метрах от моста.
– А парашют, который не раскрылся, – обыкновенное невезение?
– Мне непонятны и неприятны ваши подозрения. Я не большой специалист в джампинге, но знаю, что именно такого рода аварии чаще всего случаются в этом виде спорта. И потом, для убийства есть способы попроще, совсем не обязательно балансировать на Серебряном мосту в Вирджинии. Вам так не кажется?
– Кому она могла мешать?
– До такой степени, что ее захотели убить? Никому, насколько я знаю.
– Вы помните, над чем работала мисс Галло перед смертью?
– Точно не помню, но ничего особенного не было.
– Она была охотницей за сенсациями?
– Я бы назвал это по-другому: сенсации сами сыпались на нее. У Флоренс был не только дар убеждения, но и дар понимания, и люди открывали ей самое сокровенное. Она была удивительным человеком. Редкостным. Я говорю это совершенно серьезно. Умница, независимая в суждениях, одаренная искренней симпатией к людям. Этические нормы не были для нее пустыми словами. К тому же она обладала изысканностью, что большая редкость в нашей профессии, и еще обаянием старой школы.
Алан помолчал и взглянул на фотографию. Глаза у него подернулись влагой. Он понял, что мы не могли не заметить его волнения, и не стал скрывать своих чувств.
– Я буду с вами откровенен, да это и не секрет. В то время мы с Флоренс часто виделись. Мы любили друг друга.
Бриджес тяжело вздохнул и понурился. За десять секунд он постарел на десять лет.
– Это было трудное для меня время. С Кэрри, моей женой, у нас уже был мальчик четырех лет, и Кэрри снова ходила беременной на восьмом месяце. Можете считать меня подлецом и кем угодно, но так все и было. Да, я любил Флоренс и, да, собирался оставить ради нее беременную жену. Она была женщиной, которую я ждал всю свою жизнь. Светом, который наконец эту жизнь осветил. К несчастью, не в самый удачный момент.
Я слушал Бриджеса и чувствовал к нему живейшую симпатию. Он справился с нахлынувшими воспоминаниями, глаза у него снова ожили и заблестели. Память о Флоренс продолжала жить в нем, и чтобы ее расшевелить, не требовалось больших усилий.
– Мистер Бартелеми, почему вы интересуетесь Флоренс? – снова обратился он ко мне.
Я собирался уже ответить, но поймал взгляд Карадека и придержал язык. Марк был прав: Бриджес собаку съел на журналистике, под его началом работала армия молодых и резвых ребятишек, и стоит мне сказать одно лишнее слово, как тайна Клэр станет всеобщим достоянием.
Я задумался, подыскивая слова, чтобы ответить Алану.
– Видите ли, у нас есть серьезные основания предполагать, что смерть Флоренс Галло была насильственной.
Алан Бриджес снова вздохнул.
– Господа, давайте перейдем к делу. В нашем деле информация меняется на информацию. Я предоставил вам свою, очередь за вами. С чем вы пришли? Выкладывайте.
– Я могу сообщить вам сюжет, которым занималась Флоренс перед смертью.
Журналист, похоже, помимо своей воли так крепко сжал кулаки, что ногти впились в ладони. Информация его интересовала, и ему трудно было это скрыть. Марк почувствовал, что чаша весов может склониться в нашу пользу.
– Не забывайте, Алан, что мы с вами в одном лагере, – сказал он. – В лагере, где люди доискиваются до правды.
– О какой правде вы говорите, черт возьми?
– Сейчас дойдем и до правды, но сначала последний вопрос. Вы только что сказали, что Флоренс отправлялась прыгать, когда была в раздрае.
– Да, можно сказать и так.
– Значит, можно сказать, что в этот день у нее было скверное настроение?
Алан снова вздохнул. Воспоминания вызывали у него не просто грусть, они причиняли ему боль.
– Накануне смерти Флоренс, а это была пятница, жена узнала о нашей связи. В первой половине дня Кэрри примчалась в редакцию вне себя от ярости, живот до носа… Она обложила меня на глазах у всех моих сотрудников. Кричала, что я ее унизил, что она вскроет себе вены, немедленно, у меня на глазах. Потом увидела Флоренс и бросилась на нее, потом кинулась к ее рабочему столу, перевернула на нем все, что могла, и шваркнула о стену ее компьютер. В результате жене стало плохо, и мне пришлось везти ее в больницу, где она родила до срока.
Рассказ произвел на меня впечатление. Наверное, у каждого в жизни бывают моменты, когда его переклинивает, и тогда от одной спички загорается целый лес. И в этом пожаре сгорает все дотла, и мы остаемся ни с чем. Мы тоже в нем сгораем. Или возрождаемся.
– Когда вы в последний раз говорили с Флоренс? – Карадек не отвлекался на эмоции, он поднаторел на допросах и не выпускал Бриджеса из рук.
– Она оставила мне сообщение на автоответчике на следующий день. Я прочитал его только вечером.
– И что же она написала?
Алан ненадолго задумался, потом сказал:
«Послала тебе имейл, Алан. Скопируй вложение. Ты не поверишь своим ушам. Перезвони мне».
Марк взглянул на меня. В голове у него что-то щелкнуло, я это сразу понял. А Бриджес продолжал:
– Как я вам уже сказал, в ту субботу я был в больнице, моя жена только что родила. Можете себе представить, в каком я был состоянии. Но я все-таки заглянул в свою почту. И никаких сообщений от Флоренс не нашел. Ни в личном ящике, ни в редакционном. Среди спама тоже был пусто. Я так и не понял, касалось ли ее письмо работы или наших с ней отношений.
– Вы были заинтригованы?
– Разумеется. Вечером после того, как я ушел из больницы, я поехал к Флоренс – она жила в Лоуэр-Ист-Сайде, – но дома ее не было. Я заглянул за дом, где она обычно парковала машину. Но малыша «Лексуса» тоже не оказалось на месте.
Журналистка с рыжей шевелюрой постучалась в стеклянную дверь и вошла в кабинет.
– Тад Коупленд согласился на интервью, – воскликнула она, показывая Бриджесу экран ноутбука, который держала в руках. – Эксклюзив сразу после праймериз, только вы и он, завтра утром на баскетбольной площадке возле парка Коламбус… Это, конечно, здорово, но что, если возникнет впечатление, будто вы льете воду на его мельницу?
– Положись на меня, Кросс, я найду о чем его расспросить, – ответил главный редактор.
Он подождал, пока сотрудница выйдет из кабинета, и вновь погрузился в прошлое.
– Смерть Флоренс подействовала на меня как цунами. Я развелся с женой, и она объявила мне войну на уничтожение; раздела до нитки и добилась того, что детей я вижу от случая к случаю. Ад был и на работе, я перестал писать. Все валилось из рук, и в две тысячи девятом мы объявили о своей несостоятельности. Это был самый черный период в моей жизни.
Карадек, похоже, зациклился на сообщении Флоренс.
– А вы не пытались найти это сообщение другими способами? – спросил он.
– На какое-то время я вообще позабыл о нем. Потом просмотрел, что она посылала на работу, но тоже ничего не нашел. Наша газета в то время стала жертвой информационного пиратства. Мой личный почтовый ящик – и тот подвергался нападениям. В общем, разбой, да и только.
– Этот разбой вас не насторожил?
– Честно говоря, угрозы и пиратство были нашими постоянными спутниками. Газета «Нью-Йорк геральд» была прогрессивным изданием. Два последних года мы пристально следили за деятельностью Джорджа Буша-младшего. Журналисты ночей не спали, выуживая и разоблачая ложь его администрации. Тогда…
– Вы всерьез думали, что нападки на газету имеют политическую подоплеку?
– Да нет, не обязательно: противников всегда и везде много: провоенные организации, антииммиграционные, противники однополых браков – словом, немалая часть жителей Соединенных Штатов.
– А на компьютере Флоренс ничего не было?
– В том-то и дело, что я не знал, каким компьютером она воспользовалась, потому что ее собственный разбила моя жена.
– На какой электронный адрес обычно писала вам Флоренс?
– Когда мы стали близки, она чаще всего писала мне на личную почту. Этот адрес, кстати, остался у меня до сих пор.
Алан вытащил из кармана визитку, взял ручку и рядом с официальными данными написал еще один адрес: alan.kowalkowski@аtt.net.
– Бриджес – не настоящая моя фамилия, но когда я начинал писать, мне казалось, что она лучше звучит. И девушкам она нравилась.
Глядя в пустоту, он снова дал себя увлечь воспоминаниям о невозвратном прошлом, но тут же вернулся к действительности.
– Ну а теперь ваша очередь. Над чем же работала Флоренс перед тем, как случилась катастрофа?
На этот вопрос ответил я.
– За несколько дней до несчастного случая она встретилась с женщиной по имени Джойс Карлайл.
Алан записал имя и фамилию в лежащем перед ним блокноте.
Я продолжил:
– Дочь этой женщины была похищена сексуальным маньяком во Франции. Вы ничего не припоминаете по этому поводу?
Журналист отрицательно покачал головой, и на лице у него отразилось сожаление.
– Нет, я ничего не припоминаю. И не могу понять, каким образом этот прискорбный факт мог иметь отношение к…
– Джойс Карлайл умерла несколькими часами раньше Флоренс, – сообщил я.
– Умерла от чего? – насторожившись, спросил журналист.
– Официально от передозировки, но я думаю, что она была убита.
– Что вас заставило так думать?
– Я скажу вам, когда буду знать больше.
Бриджес соединил руки и потер веки мизинцами.
– Сейчас справлюсь относительно этой Джойс Карлайл.
Он встал и указал на жужжащий рой молодежи за стеклянной стенкой.
– Ребятишки, которых вы там видите, пока еще не большие мастера, но они – лучшие «макрейкеры», каких я знаю. Если есть какая-то подноготная у этой женщины, они вывернут ее наизнанку.
Я вытащил из кармана ключи, которые передала мне Глэдис.
– Если у вас будет время, загляните хоть на секунду.
– И что же отопрут мне эти ключи?
– Склад, куда сестры Джойс отправили ее вещи.
– Может быть, загляну, – согласился Алан.
Он пошел провожать нас к лифту, а я мучился ощущением недосказанности. У меня иногда бывало такое же чувство, когда, дописав главу, я вроде бы ставил точку. Точка точкой, а покоя не было. В правильной главе есть начало, середина и конец. А сейчас мне казалось, что я даже не коснулся сюжетного стержня. Прошел мимо главного. Что же мне нужно было понять? Какой вопрос я не задал?
Бриджес-Ковальковски пожал нам руки, но когда двери лифта уже закрывались, я поторопился нажать кнопку, остановил их и спросил, обратившись к спине Алана:
– Где жила Флоренс?
Журналист обернулся:
– Я же вам сказал, в Лоуэр-Ист-Сайде.
– А точнее? В каком доме?
– В небольшом доме на углу Бауэри и Бонд-стрит.
Я взглянул на Карадека. Именно из этого квартала поступило сообщение о том, что на Джойс совершено нападение!
3
Мы вышли из «утюга» и по освещенному солнцем Бродвею направились в сторону юга, через Юниверсити-плейс в Гринвич-Виллидж. Манхэттен бурлил. Выборы республиканцев собрали бешеное количество народа: журналисты, представители, сторонники, сочувствующие. Там, где мы шли, было еще спокойно, но вокруг «Мэдисон-сквер-гарден» движение на многих улицах было перекрыто или разрешено только для участников, которые добирались от своих гостиниц до места главного события.
По традиции, Нью-Йорк был оплотом республиканцев. Но я помню недоброжелательную атмосферу, которая царила здесь, когда я приехал в Манхэттен осенью 2004 года собирать материал для романа. Друзья Буша-младшего сделали тогда Нью-Йорк театром своего выборного действа, надеясь оживить чувства, которые царили в городе после теракта 11 сентября. Но Нью-Йорк в то время ненавидел республиканцев. Под предводительством Майкла Мура сотни тысяч манифестантов протестовали против лжи и беззаконной войны, которую президент вел в Ираке. Манхэттен напоминал тогда осажденный город. Демонстрации превращались в бесчисленные стычки, в результате которых арестованных увозили автобусами. Видео с республиканцами, спрятавшимися в «Мэдисон-сквер-гарден» за цементными блоками, которые охраняли полицейские, обошли весь мир. Что, однако, не помешало Бушу быть избранным на второй срок, но не сделало Республиканскую партию популярнее.
Прошло двенадцать лет, и немало воды протекло под мостами. И вот в эту субботу, несмотря на обилие полицейских на улицах, атмосфера была на удивление по-детски добродушной. Нужно сказать, что впервые республиканцы выдвинули молодого и умеренного кандидата, который словно сошел с телевизионного экрана из сериала Шонды Раймс. Звали его Тад Коупленд, он был губернатором штата Пенсильвания и по рейтингу шел шаг в шаг с Хилари Клинтон.
Ратовавший за аборты, охрану природы, контроль вооружения и права геев, Коупленд приводил в недоумение многих членов собственного лагеря. Но после жестоких боев с соперниками – Дональдом Трампом и Тедом Крузом, консерваторами-экстремистами, – он, как это ни удивительно, выиграл первичные выборы, взяв над ними верх.
И теперь динамика выборной кампании стала двигаться в сторону «белого Барака Обамы», как стали называть Коупленда журналисты. Точно так же, как действующий президент, он начал свою политическую карьеру в качестве работника социальной сферы, а до этого преподавал конституционное право в Университете Филадельфии. Представитель совсем не элитной среды, прекрасно выглядящий в свои пятьдесят, Коупленд перетянул к себе часть голосов кандидата от демократов, человека куда более пожилого и к тому же принадлежащего к политической династии.
Я взглянул на часы. У нас оставалась еще масса времени до нашей следующей встречи, и только теперь я обратил внимание, что Карадек идет, приволакивая ногу.
– Как ты смотришь на порцию устриц?
– Не откажусь, – отозвался Марк. – Устал слегка. Видимо, разница во времени сказывается.
– И эмоциональный шок после того, как грохнул Лакоста.
Марк в упор посмотрел на меня.
– Не надейся, что я буду по нему плакать.
Я выдержал его взгляд.
– Пошли!
В этом квартале я знал одно славное местечко. Стойка с ракушками на углу Бликер-стрит и Корнелия-стрит; здесь мы частенько сиживали с моим другом Артуром Костелло, американским писателем. Во Франции Артур издавался у того же издателя, что и я.
Карадек не возражал, и мы скоро добрались до узкой улочки с домами из красного кирпича и деревьями вдоль проезжей части.
– Hello guys, join us anywhere at the bar!
Всякий раз, когда я входил в дверь «Ойстер-бара», меня радовало отсутствие в нем туристов.
– А здесь недурно, – одобрил Марк, усаживаясь на табурет возле стойки.
– Я знал, что тебе понравится.
«Ойстер-бар» застрял в далеких шестидесятых. Маленький портовый ресторанчик Новой Англии, где официантка называет вас «дорогушами» и к аперитиву подает крекеры. Из радиолы здесь слышатся голоса Ричи Вэйленса, Джонни Мэтиса, Чабби Чекера, а хозяин, чтобы записать заказ, достает карандаш из-за уха. У малины здесь вкус малины. И никто здесь не знает о существования Интернета и Ким Кардашьян.
Мы заказали блюдо устриц «спесьяль» и бутылку белого «Сансер». Чокнулись, и я, поднимая бокал, чувствовал глубочайшую благодарность Марку. С тех пор, как я познакомился с Карадеком, он всегда оказывался рядом, когда было нужно мне или малышу. Вот и сейчас – взял, сел на самолет и примчался ко мне в Нью-Йорк. Из-за меня его чуть было не прикончили, и он был вынужден сам пойти на убийство…
Я признался себе с пугающей откровенностью, что, кроме Клэр и Марка, у меня на свете никого больше нет.
С сестрой мы всегда были людьми чужими. Мать переехала жить в Испанию и родного внука видела то ли один раз, то ли два. Отец по-прежнему жил на юге Франции, но у него началась новая жизнь с подружкой двадцати пяти лет. Я ни с кем из родных не ссорился, но отношения сложились далекие. Проще сказать, их не было вообще. Печальное семейство.
– Спасибо, что приехал, Марк. Поверь, мне крайне жаль, что я втянул тебя в эту историю.
Наши глаза встретились. Он подмигнул мне. Мы поняли друг друга без слов.
– Не парься. Вот увидишь, вытянем твою Клэр Карлайл.
– Хочешь успокоить?
– Нет, я так думаю. Наши шансы растут, у нас отличная команда.
– Неужели?
– Ага. Ты оказался неплохим следователем.
Встреча с Аланом Бриджесом прибавила горючего в наш карбюратор. У нас появилось кое-что новенькое, но я по-прежнему чувствовал, что перед нами огромный запутанный клубок, и нам предстоит его размотать.
Марк надел очки и вытащил из кармана план Нью-Йорка, который, как видно, прихватил в гостинице.
– Так. Давай показывай, где происходило все в тот день, когда умерла Джойс.
Я говорил, а он отмечал крестиками: сначала дом в Гарлеме, где жила Джойс, потом дом Флоренс Галло в Лоуэр-Ист-Сайде, километров на пятнадцать ниже.
– Предлагай сценарий, – сказал Марк и налил себе еще вина.
Я попробовал размышлять вслух.
– «Ты не поверишь своим ушам», – написала Флоренс Алану, отправив ему сообщение, которое, как он говорит, он так и не получил.
– Гм.
– Она не написала: «ты не поверишь» или «ты не поверишь своим глазам». Она написала «ушам». Значит, я уверен, она прислала звуковое сообщение.
– Согласен. Но какое именно?
– Запись разговора, которую она сделала со своего телефона.
На лице Карадека отразилось сомнение. «Может быть, да, но, скорее всего, нет», – говорило оно. Я не поддался его скептицизму.
– Ты хотел сценарий? Пожалуйста. Итак: Флоренс записывала разговор с ведома Джойс.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что, во-первых, она всегда так работала, а во-вторых, я тебе уже говорил, что уверен: это Джойс разыскала Флоренс и рассказала ей свою историю.
– Значит, ты считаешь, что они сговорились и решили записать третьего?
– Да, того, с кем Джойс собиралась встретиться у себя дома. План был следующим: Джойс приманивает свою жертву и вынуждает ее говорить, включив при этом телефон, а Флоренс, находясь на другом конце, слушает и записывает разговор. Потом…
– Разговор переходит в ссору, – подхватил Марк, включившись в игру. – Третий мог при этом заметить, что его записывают. В любом случае он проявил агрессию, напал на Джойс, и та начала кричать.
– Флоренс впала в панику. Она побежала вниз, нашла телефон-автомат и заявила в полицию о нападении. Именно так представлял дело документ, который мне показывала Глэдис.
Нам все еще не несли наше блюдо с устрицами, и я достал папку с фотокопиями и протянул ее Марку. Ему снова понадобились очки, чтобы прочитать запись звонка на номер 911.
Дата: 25 июня 2005, суббота. Время: 15 часов.
«Звоню, чтобы сообщить об агрессивном нападении по адресу Билберри-стрит, 6, дом Джойс Карлайл. Быстрее! Ее убивают!»
Пока все ложилось идеально. А вот дальше… Полицейские прибыли на место вызова через шесть минут и не нашли ничего подозрительного. Я подвинулся поближе и заглянул через плечо Марка в протокол, который он читал, а потом обвел ручкой то место, где говорилось, что два офицера полиции провели визуальный осмотр всего дома, включая ванную, и не нашли никаких следов драки, а также следов крови.
– Однако именно в ванной нашли тело Джойс, – заметил Карадек.
– Да, на следующий день. Ее сестра Анжела нашла ее на полу возле раковины. Я слышал от нее собственными ушами, что кровь была повсюду.
– Серьезное уточнение, – признал Марк. – И весь наш сценарий летит к чертям.
Я вздохнул, невольно стиснув зубы, потом сердито стукнул кулаком по стойке.
