9
Черничная улица
Человек называет правдой свою точку зрения на происходящее.
Протагор
1
Такси миновало Бруклинский мост, и я оказался на кипящем жизнью Манхэттене. С тех пор, как родился Тео, я не приезжал сюда, и только сейчас почувствовал, как мне не хватало этого серого неба и магического биения жизни.
Я познакомился с Нью-Йорком в восемнадцать лет. Окончив школу, помчался в Америку за девушкой-датчанкой, в которую был влюблен. Кристина устроилась помогать по хозяйству и изучать страну в Верхнем Ист-Сайде, но через три недели решила, что нашей с ней идиллии пришел конец. Я не был к этому готов, чуть не сошел с ума от горя, но магия удивительного города, который я открыл для себя, очень быстро излечила от первой любовной неудачи.
Я прожил на Манхэттене год. Несколько недель работал в закусочной на Мэдисон-авеню, потом перебивался всякими мелкими работенками: продавал мороженое, был официантом во французском ресторане, дежурил в видеоклубе, работал в книжном магазине в Ист-Сайде. Думаю, что это был самый значимый период в моей жизни. В Нью-Йорке я встретил людей, которые оставили во мне неизгладимый след; там я прожил события, которые во многом определили мою последующую жизнь. С тех пор, каждый год до рождения Тео, я приезжал в Нью-Йорк весной и осенью – и всегда с неизменным воодушевлением.
В самолете я воспользовался вай-фаем и обменялся посланиями с администрацией «Бридж Клаб», гостиницы в квартале Трайбека, где я останавливался на протяжении десяти лет и которая не имела никакого отношения к любителям карточной игры. При необходимости в гостинице можно было заказать услуги няни, и я попросил няню для сына, чтобы спокойно продолжать заниматься розысками. Еще я попросил в аренду коляску и дал список покупок, которые администрация любезно готова была сделать за меня: две упаковки памперсов 12–15 кг, влажные салфетки, вата, очищающее молочко и упаковку детского питания.
«Сразу видно, что сыночек у вас не немой», – заметила мне стюардесса, когда мы приземлились. Эвфемизм мне понравился, а за Тео было стыдно. Он вел себя невыносимо. От усталости и перевозбуждения бесился весь долгий перелет, ни минутки не посидел спокойно и доставил массу неприятностей и персоналу, и пассажирам бизнес-класса. Заснул мой Тео только в такси по дороге в «Бридж Клаб».
Мы приехали в гостиницу, но я не стал тратить времени на разборку чемодана. Поменял Тео памперс и уложил его спать, доверив дальнейшие заботы о нем бэбиситтеру по имени Марике, немке-красавице, о которой моя бабушка непременно сказала бы: «Слишком хороша, чтобы быть честной девушкой».
Пять часов вечера. Что ж, нырнем в могучий городской вал. Шумная улица, все вокруг сияет и мигает. Беспощадный бой за такси. В такое время дня на метро доберешься скорее. Я спустился в метро на Чеймберс-стрит, взял направление на север и через полчаса поднимался по лестнице на станции «125-я улица».
Я не слишком хорошо знал Гарлем. В 90-х годах, когда я впервые попал в Нью-Йорк, квартал отличался ветхостью и пользовался дурной славой, так что никому и в голову не пришло бы поселиться там на каникулах. Как положено туристу, я прошелся по улицам, послушал госпелы и сфотографировал неоновый портал театра «Аполло» – на большее не отважился.
Теперь я неторопливо шел по тротуару, с любопытством посматривая, что здесь изменилось. В самолете я прочитал статью, в которой говорилось, что строительные компании недавно возродили южную часть Гарлема, назвав ее Соха и надеясь, что акроним поможет воспринимать ее как новую и современную.
Действительно, я не видел больше закоулков и тупиков, и улицы были точь-в-точь как из туристического гида.
На 125-й улице – она называлась еще и бульвар Мартина Лютера Кинга – я нашел все, что так любил на Манхэттене. Наэлектризованный воздух, гудение сирен, вихри света, цвета, запахов, голосов. Металлические тележки продавцов хот-догов и брецелей, огромные оранжевые с белым панно, плюмажи белого дыма, несмолкаемое журчание продавцов, сидящих под ветхими зонтиками и желающих всучить вам свой товар… Словом, непередаваемое, пьянящее ощущение чудесно организованного хаоса.
Как только я свернул в сторону от кипящей артерии, вокруг воцарились тишина и спокойствие. Мне хватило нескольких минут, чтобы сориентироваться и найти искомую Билберри-стрит: совершенно уникальную улицу, втиснутую между 131-й и 132-й, перпендикулярно бульвару Малькольм-Икс.
Этим летним предвечерьем я, шагая навстречу детству Клэр, находился вовсе не в Гарлеме – я был на Дальнем Юге, в штате Джорджия или Каролина, может быть, в Саванне или в Чарльстоне.
Я шел по следам «девушки из Бруклина».
2
Мозель, автотрасса А4
Направление 44: Фальсбур / Сарбур
Дожидаясь своей очереди перед единственной кабинкой, принимающей плату, Марк Карадек то поглядывал на заслуженные швейцарские часы на руке, то тер глаза. В горле у него пересохло, глаза слипались. Он выехал из Парижа около одиннадцати и за четыре с половиной часа отмахал около четырехсот пятидесяти километров с одной-единственной остановкой – на бензоколонке под Верденом, где залил себе полный бак.
Полицейский протянул горсть мелочи служащему и тронулся по шоссе в сторону Фальсбура.
Старинная крепость, красовавшаяся на окраине природного парка в Вогезах, была последним городом Лотарингии – за ней начинался Эльзас. Марк притормозил свой «Рейнджровер» на залитой солнцем площади д’Арм, закурил сигарету и приложил ладонь козырьком к глазам, чтобы получше рассмотреть окружающее. Старинное цвета охры здание казарм, бронзовая статуя генерала Империи – могучие, куда больше всего окружающего памятники воинственного прошлого городка.
Памятники не такой уж давней эпохи. Эпохи, когда двадцатилетние мальчики маршировали здесь на военных парадах, а потом уходили, чтобы стать пушечным мясом. Марку вспомнился дедушка, «убитый врагом» в декабре 1915-го в Мэн-де-Масинь в Шампани. Сегодня, по счастью, площадь была совершенно мирной. Ни стука сапогов, ни воинственных песен; люди сидели за столиками на террасах под каштанами, улыбались и пили кофе.
Марк воспользовался долгой дорогой от Парижа, чтобы собрать информацию. Ему хватило нескольких телефонных звонков, и он напал на след Франка Музелье, жандарма, который поднял тревогу и приехал первым на место пожара, когда горел дома Хайнца Киффера. В настоящее время офицер возглавлял отряд быстрого реагирования в жандармерии Фальсбура. Марк поговорил с дежурной по отделению и без труда договорился о встрече. Собеседница сообщила, что жандармерия находится в том же здании, что и мэрия. Марк уточнил дорогу у парня, который стриг кусты, и зашагал через площадь, вымощенную серым и розовым гранитом.
Невольно Марк дышал полной грудью. Он давно не выбирался из Парижа и был рад, что затеянное следствие вытащило его из столицы. Сейчас он наслаждался тишиной провинциального городка, словно бы продолжавшего жить при Третьей республике: на фронтоне мэрии полощется на ветру трехцветный флаг, церковные колокола отмечают прошедшие полчаса, во дворе коммунальной школы, высыпав на перемену, шумят ребятишки.
Ощущение «спокойной силы» поддерживали и дома, окружившие площадь: фасады из камня-песчаника, потемневшие балки, высокие двускатные крыши из черепицы.
Карадек вошел в мэрию, занимавшую здание бывшей кавалергардии, вместе с историческим музеем и почтой. Здание встретило его приятной в жару прохладой. Нижний этаж благодаря сводчатому потолку, статуям и деревянным резным панелям напоминал церковь. Марк осведомился о жандармерии и узнал, что она находится на последнем этаже. Туда вела дубовая лестница с крутыми ступеньками. Поднявшись, Марк попал в коридор, который упирался в застекленную дверь.
Недавно отремонтированная жандармерия не производила впечатления бойкого места. За исключением дежурной за стойкой, там не было ни души.
– Чем я могу вам помочь, месье?
– Меня зовут Марк Карадек, у меня встреча с Франком Музелье.
– Сольвейг Марешаль, – представилась она, заправляя золотистую прядь за ухо. – Мы с вами разговаривали по телефону.
– Приятно познакомиться.
Девушка подняла трубку.
– Сейчас сообщу, что вы пришли.
Карадек расстегнул пуговицу на рубашке. Жара под этими крышами адская. Весь этаж был, в сущности, мансардой, и стены, отделанные светлым деревом, казалось, насквозь прожарены солнцем.
– Полковник примет вас через пять минут. Хотите воды?
Марк с благодарностью согласился. Девушка в форме подала ему стакан с водой и что-то вроде сладкого кренделька из слоеного теста. Карадек с большим аппетитом принялся за кренделек.
– Вы ведь полицейский? – спросила девушка.
– Потому что ем, как свинья? – спросил в свою очередь Марк.
Сольвейг от души расхохоталась. Она дождалась, пока Карадек расправится с едой, и только тогда открыла дверь в кабинет начальника.
3
Нью-Йорк
Дом номер 6 по Билберри-стрит, где Клэр провела все свое детство и где умерла ее мать, оказался темно-сиреневого цвета с двустворчатой белой дверью и небольшим фронтоном.
Я стоял и рассматривал его. Наверное, довольно долго, потому что на галерею вышла женщина. Рыжеволосая, очень бледная, вся в веснушках. И живот чуть ли не в нос лезет.
– Вы из агентства по недвижимости? – осведомилась она весьма недоброжелательно.
– Нет, вовсе нет. Меня зовут Рафаэль Бартелеми.
– Этель Фарадей, – представилась она в свою очередь и по-европейски протянула мне руку. – У вас французский акцент. Вы из Парижа?
– Да. Прилетел сегодня утром.
– А я англичанка, но мои родители прожили несколько лет во Франции.
– Да что вы!
– В Либероне, небольшом городке в провинции Руссильон.
Мы обменялись положенными банальностями по поводу Франции, потом по поводу ее беременности: «Очень уж тяжело с животом в такую жарищу, не лучшая была мысль завести третьего в сорок четыре года; если честно, мне трудно стоять, ничего, если я сяду? Я тут себе сделала чай со льдом, вам налить?»
Видно было, что Этель Фарадей скучала и была согласна на любую компанию.
И вот, усевшись напротив нее на галерее, я сообщил ей – правда, не все – о цели своего визита.
– Я писатель и собираю материал относительно девушки, которая провела детство в вашем доме.
– Неужели? – удивилась она. – И когда же это было?
– С конца девяностых до начала двухтысячного.
Лицо ее выразило сомнение.
– Вы уверены?
– Да. Я думаю так. Ведь этот дом принадлежал Джойс Карлайл?
Этель кивнула.
– Мы с мужем купили этот дом у ее сестер.
– Сестер?
Этель махнула рукой в восточную сторону.
– У Анжелы и Глэдис Карлайл. Они живут дальше по этой же улице, их дом номер двести девяносто девятый. Я их мало знаю, а точнее, не знаю совсем. Лично я против них ничего не имею, но они не самые доброжелательные соседки в квартале.
– И когда вы купили у них дом?
Она прикусила нижнюю губу и задумалась.
– В две тысячи седьмом, после нашего возвращения из Сан-Франциско. Я как раз ходила беременная своим первым.
– А вы знали тогда, что в этом доме кто-то умер от передозировки?
Этель передернула плечами.
– Потом узнала, но мне от этого ни жарко, ни холодно. Я не верю в предрассудки и дома с проклятиями. И потом, согласитесь, нужно же где-то умирать, так ведь?
Она выпила глоток чая и обвела рукой, показывая на дома вокруг.
– Между нами говоря, мы же в Гарлеме! Посмотрите на эти славные аккуратные домики, где аккуратно живут славные семейства. А в восьмидесятых они были жалкими лачугами, которые дилеры превратили в притоны для наркоманов. И я готова поспорить на что угодно, что в каждом из этих домов кто-то умер насильственной смертью.
– Вы знаете, что у Джойс Карлайл была дочь?
– Нет, понятия не имела.
– Мне трудно в это поверить.
Этель удивилась.
– С чего бы я стала лгать?
– Нет, серьезно? Неужели вы не слышали о девочке-подростке из Гарлема, которую похитили в две тысячи пятом на западе Франции?
Этель покачала головой.
– В две тысячи пятом мы жили в Калифорнии, в Кремниевой долине.
Чтобы почувствовать хоть какую-то прохладу, она прижала к щеке стакан и снова заговорила:
– Так вы сказали, что дочь бывшей хозяйки этого дома была похищена, я правильно поняла?
– Да. Ее похитил Хайнц Киффер, зверь и чудовище.
– И как ее звали?
– Клэр. Клэр Карлайл.
Я не ждал никаких откровений от Этель Фарадей, но она вдруг побелела как мел и застыла.
– Я…
Она начала говорить, но остановилась и замолчала. Взгляд стал напряженным, встревоженным. Этель пробиралась сквозь туманную пелену к давним воспоминаниям.
– Я сейчас стала что-то припоминать, – снова заговорила она. – В день нашего новоселья был очень странный телефонный звонок. Это было… Это было двадцать пятого октября две тысячи седьмого года. Мы выбрали этот день, чтобы пригласить друзей и на новоселье, и на день рождения моего мужа, ему исполнилось тридцать…
Она снова замолчала, погрузившись в прошлое. Ее молчание показалось мне пыткой. Я постарался расшевелить Этель.
– Так вы сказали, что в этот день у вас был странный телефонный звонок…
– Да, думаю, что часов в восемь вечера. Праздник был в самом разгаре. Играла музыка, все смеялись, разговаривали. Я возилась в кухне, втыкала свечки в торт, и тут вдруг зазвонил телефон. Я взяла трубку, и не успела даже сказать «алло», как услышала крик: «Мама! Это я, это Клэр! Я сбежала, мама! Я сбежала!»
Теперь застыл я, лишившись дара речи. По коже у меня побежали мурашки. Между Францией и Америкой разница в шесть часов. Если Этель говорила по телефону около восьми вечера, значит, Клэр звонила ей где-то около двух ночи. За несколько часов до пожара. Как мы догадались с Марком, Клэр удалось вырваться из когтей Киффера, но, вопреки нашим предположениям, Клэр сбежала не утром, а накануне. Вечером. И это меняло все.
Этель тем временем продолжала:
– Я спросила, кто это говорит, и, думаю, девочка, услышав мой голос, догадалась, что у телефона вовсе не ее мать.
В рассказе Этель меня кое-что смущало.
– Как могла Клэр спустя столько времени звонить по тому же телефону? Вы же не сохранили номер прежней хозяйки?
– В том-то и дело, что сохранили. Телефон в доме не отключали, только заблокировали на время и предложили нам воспользоваться им; мы согласились. Тогда многие так делали. Это дешевле, чем заводить новый номер, а у нас тогда было плоховато с деньгами.
– И вы после этого звонка не обратились в полицию?
Этель взглянула на меня круглыми от изумления глазами.
– С какой стати? Почему я должна была звонить в полицию? Я понятия не имела об этой истории и не поняла, что за девочка мне звонит.
– И что же вы сказали этой девочке?
– Сказала правду. Сказала, что Джойс Карлайл умерла.
4
Франк Музелье, немолодой мужчина высокого роста с глухим голосом и одутловатым лицом, пошел навстречу Карадеку и пожал ему руку.
– Спасибо, что согласились встретиться. Меня зовут Марк Карадек, я…
– Я знаю, кто вы, капитан! – прервал Марка жандарм и пригласил гостя сесть. – Отдел по борьбе с наркотиками: сальвадорская мафия, банда южного предместья, бронированные фургоны «Команды Мечты»… Ваша слава бежит впереди вас, капитан.
– Спасибо, если так.
– Мы всегда вами восхищались. Мало у кого из наших ребят столько классных дел.
Музелье достал из кармана платок и вытер потный лоб.
– Никак кондиционер не заведем, – пожаловался он.
Потом попросил Сольвейг принести две бутылочки воды и уставился на Карадека с добродушной улыбкой.
– Чем обязан посещению представителя отдела по борьбе с наркотиками?
Марк предпочел обойтись без двусмысленностей.
– Предупреждаю сразу: я на пенсии и работаю на свой собственный страх и риск.
Музелье пожал плечами.
– Если я могу вам чем-то помочь, сделаю с удовольствием.
– Меня интересует дело Карлайл.
– Понятия не имею, что это такое, – отозвался жандарм, одергивая форменную рубашку на объемистом животе.
Марк нахмурился и заговорил тверже и настойчивей.
– Клэр Карлайл, – повторил он. – Одна из жертв Хайнца Киффера. Тело этой девчушки так и не нашли…
Лицо Музелье снова осветилось улыбкой, но какой-то немного неестественной.
– Да, теперь я понял. Все дело в молодом Буассо, так ведь? Он вас подрядил?
– Ничего подобного. А кто такой этот Буассо?
– Нет так нет. Не будем об этом, – пробурчал жандарм, взглянув на вошедшую с двумя бутылками воды Сольвейг.
Она поставила их на стол и вышла. Музелье открыл свою и принялся пить прямо из горлышка.
– Что вы хотите конкретно знать о Киффере? – спросил он, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Вы ведь в курсе, что следствие вел не я?
– Но вы первый обнаружили пожар. Мне хотелось бы узнать, как это случилось.
Жандарм нарочито громко рассмеялся.
– Мне бы сказать, что сработал профессиональный нюх, – но нет, случайное стечение обстоятельств. Если б вы меня предупредили, что интересуетесь этим делом, я бы нашел свои показания. Захотите, найду и скопирую для вас.
– Захочу, и даже очень. А пока скажите в двух словах, как все было.
Музелье почесал у себя за ухом и, сделав сверхчеловеческое усилие, вылез из кресла, чтобы подойти к висевшей позади него карте.
– Попробую. Вы представляете хоть немного наши места? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Вот здесь Фальсбур, на самой границе между Эльзасом и Лотарингией, видите?
Он взял лежащую на столе линейку и обвел ею небольшой кружок на карте, проводя, так сказать, наглядный урок, как когда-то в школе.
– Я живу в Эльзасе, но в те времена работал в департаменте Мозель, в жандармерии Сарбура. Каждое утро, хочешь не хочешь, а отмахай тридцать километров.
– На городском транспорте в Париже едешь не меньше, – заметил Марк.
Музелье не обратил внимания на его реплику.
– В тот день по дороге на работу я заметил столб черного дыма над лесом, очень удивился и оповестил службу безопасности. Вот и все.
– А сколько было времени?
– Примерно половина девятого.
Марк подошел к карте.
– Где находился дом Киффера?
– Вот здесь, – показал Музелье, ткнув линейкой в середину леса.
– Значит, вы, как обычно утром, ехали в жандармерию…
Карадек вынул из кармана ручку и, не снимая колпачка, стал следовать за жандармом по указанному им маршруту.
– И вот здесь около половины девятого вы заметили дым, который шел… вот отсюда?
– Да, капитан.
Марк очень вежливо заметил:
– Я только что одолел подъем возле Саверна и, честно говоря, не понимаю, как можно с этого места хоть что-то увидеть вот в этом лесу?
– Можно, – отозвался жандарм. – Если едешь не по шоссе. Я и в рапорте написал, что ехал по проселку.
И он снова ткнул в карту линейкой.
– Я ехал по грунтовой, вот примерно здесь, в квадрате Д133.
– При всем уважении, полковник, позвольте узнать, что вы делали на лесной дороге в такой ранний час?
Улыбка не покидала лица Музелье.
– Неужели вы не любите охотиться, капитан? – добродушно ответил он. – Для меня это главное удовольствие, можно сказать, страсть.
– И какая дичь у вас водится?
– Козы, кабаны, олени, дикие кролики. Если повезет, можно напасть на фазанов и куропаточек… В общем, я в этот день думал об охоте, а это был октябрь и пятница, и охота была уже несколько недель как разрешена. До этого погода стояла хуже некуда…
Он отвернулся от карты и снова уселся в кресло.
– Лило как из ведра. А тут посветило хорошей погодой на выходные. Я ведь член охотничьего общества Мозеля, и мы с приятелями собирались попользоваться солнышком на всю катушку. Я поехал сделать прикидку, посмотреть, в каком состоянии лес, дорожки, тропки. Люблю смотреть, как поднимается солнце над лесом, люблю сырой лесной запах…
«Ты же жандарм, парень, а не лесник», – подумал Марк, но воздержался от замечаний.
Благожелательное добродушие Музелье не вызывало у него большого доверия, но пока он не мог найти зацепки, чтобы заглянуть, что под ним прячется.
Марк вздохнул и вернул собеседника к пожару.
– Так, значит, вы с дороги заметили дым? – спросил он.
– С дороги. А ехал я тогда на служебной машине, надо сказать, классном «Мегане», так что сразу предупредил по радио и пожарных, и коллег.
– А затем поехали сами туда, где горело?
– Да, поехал. Хотел убедиться, что пожарные приехали, что никто не пострадал, ни охотник какой-нибудь, ни прохожий. Это ведь нормально?
– Да. Это же ваша работа.
– Спасибо, что вы это понимаете.
Музелье улыбнулся и протер полой рубашки свои темные очки «Рэй-Бэн Авиатор».
Но Карадек вцепился в него мертвой хваткой и не собирался отпускать.
– Если позволите, задам вам еще пару вопросов.
– Только поскорее, – отозвался Музелье, глядя на часы. – Мне пора ехать. Там у меня ребята на четвертой автотрассе, фермеры устроили заграждение…
Карадек оборвал его.
– Я просмотрел газеты того времени. В статьях почти нет информации о машине Киффера. Той, где нашли материал для анализа на ДНК Клэр Карлайл.
– Там были не только отпечатки пальцев этой девушки, – сообщил жандарм. – Там были следы всех остальных его жертв. И знаете почему? Потому что в этом автомобиле ненормальный возил их всех. Когда прибыли эксперты, я посмотрел, как был устроен его катафалк. По-другому не скажешь. Киффер оборудовал у себя в машине что-то вроде сундука или клетки, и она была похожа на гроб.
Карадек порылся в кармане и достал газетную статью, которую прихватил со стола Рафаэля.
– Единственная фотография, какую я мог найти, – сказал он, протягивая вырезку жандарму.
Музелье посмотрел на фотографию, черно-белую, с крупным зерном.
– Точно, его машина, внедорожник «Ниссан Навара».
– А сзади что?
– Мотоцикл Киффера. «Мотокросс 125». Лежал в багажнике внедорожника.
– Зачем?
– Откуда я знаю?
– Но вы же полицейский, у вас должно быть объяснение.
Музелье покачал головой.
– Я об этом не думал. Я же сказал вам, что не я вел расследование. Скажите, может, как коллеги, перейдем на «ты»?
– Конечно, – сразу же согласился Марк. – А ты встречал Киффера до того, как все это обнаружилось?
– Никогда. Не видел и не слышал.
– Но ты же в лесу охотишься.
– Лес-то огромный, – отозвался Музелье, вставая и натягивая китель. – Ну, мне пора.
– Последний вопрос, если позволишь, – попросил Карадек, продолжая сидеть. – Прошло десять лет, а ты помнишь марку машины Киффера. Фотка-то никудышная. Как такое могло быть?
Жандарм и глазом не моргнул.
– Да все из-за этого Буассо. Я-то думал, что ты из-за него пришел меня расспрашивать.
– Расскажи, что за Буассо.
Поколебавшись несколько секунд, Музелье снова сел. Разговор этот его забавлял. Ему нравилась игра в кошки-мышки, где на его стороне все преимущества.
– Семью Буассо-Депре знаешь?
Марк отрицательно покачал головой.
– Ничего, не ты один. Мало кто их знает, даже в наших местах. А между прочим, их фамилия в списке ста пятидесяти самых крупных землевладельцев Франции. Очень скромные люди из старинного рода нансийских заводчиков. Сейчас они скромно возглавляют империю по продаже стройматериалов.
– Какое отношение они имеют к моему делу?
Музелье было приятно нетерпение собеседника.
– Представь себе, что полгода назад ко мне сюда пожаловал один из отпрысков этого семейства – Максим Буассо, паренек лет двадцати, тощий, нервозный, явно не в себе. Сидел на том же самом месте, что и ты, говорил бестолково и беспорядочно. Сообщил, что посещает психотерапевта и врачиха ему посоветовала навестить меня, чтобы его наконец-то признали жертвой…
– А покороче можно? – не стерпел Карадек.
– Как бы знать, что нас ждет в конце!.. В общем, я внимательно выслушал его словоизлияния, и вот что выяснилось: двадцать четвертого октября две тысячи седьмого года паренек в возрасте десяти лет – так он по крайней мере рассказывал – был похищен среди бела дня в центре Нанси.
– Двадцать четвертого октября? За два дня до пожара?
– Точно так. Молниеносная операция. И суток не прошло между похищением и вручением выкупа. Паренек сказал, что у него тогда хватило присутствия духа, и он запомнил номер машины своего похитителя. Девять лет спустя он нам назвал его. Мы ввели его в компьютер, и что увидели? Догадайся!
– Что это был номер машины Киффера, – тут же выдал Марк.
– В точку! Согласись, улет полный! Сначала я решил, что парень фантазирует, сам посуди – в прессе об этом мальце не было ни слова.
– Что еще тебе сказал Буассо?
– По его словам, папаша заплатил выкуп без промедления и ни слова не сказал полиции. Обмен произошел в лесу. Кифферу отсыпали в желтую матерчатую сумку пятьсот тысяч евро.
Услышав про цвет сумки, Марк почувствовал, как у него по жилам побежал адреналин, но лицо осталось по-прежнему бесстрастным. Он не собирался делать подарки этому жандарму.
– Парень рассказал что-нибудь о том, как его содержали? Посягательства? Пытки?
– Нет, он сказал, что Киффер его не трогал. Потом несколько запутался. То говорил, что у Киффера была помощница, то отрицал это.
Помощница?
– С какой стати он к тебе заявился?
– С той же самой, что и ты. Влез в Интернет и наткнулся на мое имя. Его часто упоминали тогда в газетных статьях.
– Почему родители не подали жалобу?
– Чтобы дело не получило огласки. В этом-то сын и упрекает родителей. Но Буассо-Депре сочли, что нормально уладили дело. Полмиллиона для них – несерьезная сумма, если избавляет их от газетной шумихи. Молчание – золото, эта поговорка имеет для них прямой смысл.
Сольвейг постучала в дверь и вошла, не дожидаясь приглашения.
– Мейер хочет поговорить с вами, господин полковник. На перекрестке трактор, на автотрассе А-четыре собираются снести статую!
– Черт бы их побрал, уродов деревенских! – разозлился жандарм и поднялся из кресла.
Марк тоже поднялся.
– Можешь дать мне телефон Максима Буассо?
– Я не взял у него никаких данных. С точки зрения закона его история ничего теперь не значит, сам понимаешь. Срок давности, во-первых. А во-вторых, и спрашивать больше не с кого.
Карадек вздохнул.
– Ты знаешь, где его найти?
– Как тебе сказать? Он в ссоре с семьей и, по последним сведениям, работает в Нанси в большом книжном магазине «Салон книг».
– Знаю этот магазин.
Пока Музелье надевал китель, Сольвейг обратилась к Марку:
– Я пишу для журнала «Национальная жандармерия». Сейчас мне заказали статью о видных деятелях. Могу я взять у вас интервью?
– Простите, но у меня нет ни минуты свободной.
– Только один вопрос: каким качеством нужно обладать, чтобы стать великим детективом?
– Нужно иметь внутри детектор лжи и развивать его. В моих расследованиях мне это очень помогало – я всегда знал, когда люди мне лгут.
– А я? Я тебе лгал? – осведомился Музелье.
– Да, один раз вы мне солгали, – кивнул Карадек, снова называя полковника на «вы».
Атмосфера в кабинете стала напряженной.
– Вот оно как? Однако наглости тебе не занимать! И когда же я тебе соврал?
– Вот это мне и надо определить.
– Определишь – поделись со мной.
– Непременно.
