Глава 13. По-настоящему скромный человек

– Ну и характер у вашей тещи!

Вер лак посмотрел на комиссара поверх очков и засмеялся:

– Дразнитесь?

– Слегка. Прошу прощения, судья. Доктор Бонне мне напомнила одну мою родственницу. Она заведует почтой в Лурмарене и держит в страхе всех работников и жителей. Она говорит все как есть, что некоторым в нашей семье нравится, а некоторым нет. Элен считает ее забавной.

– Понимаю вас. Мадам Бонне – хороший источник информации. Конечно, у нее свои оценки, которые нам придется отсеивать. Но этот аспект с коллекционированием антиквариата – интересный поворот, вам не кажется? Помните то покушение на убийство в Бордо?

– Ну, я был бы готов на убийство ради старого бургундского, но не ради бордоского.

– Согласен, – засмеялся Верлак. – Кстати, я вспомнил, что того человека отпустят через пару месяцев.

– Но вор, который разбирается в искусстве, унес бы из кабинета вазу. Разве что там было нечто, еще более ценное, чем стеклянная ваза «ар-нуво». Скажем, деревянная скульптура, которой семьсот лет?

– Давайте выясним последние покупки Мута. И не было ли сообщений о кражах или продаже деревянных средневековых статуй, особенно во Франции.

Полик сложил руки на груди:

– И все же мне кажется, что настоящий мотив – его должность и квартира.

Верлак взглянул на комиссара, но промолчал.

– Я знаю, что мы еще должны побеседовать с остальными сотрудниками, но мне кажется, что три основных подозреваемых – это те профессора, которые стояли – да и стоят в очереди на эту должность теперь, когда Мута больше нет, – продолжил Полик. – Представьте себе, что вам обещано: вы следующий дуайен, а потом Мут вдруг объявляет на приеме, что не собирается уходить в отставку? Это объясняет, почему убийца ничего не взял в кабинете. Ему нужны были квартира и должность. Сколько стоит квартира в Эксе такого размера и с такой историей? Пару миллионов. Ну да, продать ее нельзя, поскольку она принадлежит факультету, но жить-то в ней можно. А должность – пожизненная.

Верлак подумал о предположении комиссара и увидел в нем некоторую убедительность. Его брат Себастьян был в Париже риелтором и в последний раз за ужином развлекал его историями о войнах между родственниками – мужьями и женами, братьями, сестрами, племянницами и племянниками – за наследование таких квартир.

– Хорошо, – сказал он. – Но что это за деревянный предмет? И где он сейчас?

– Просто орудие убийства. Наверняка где-нибудь в море. Причудливое орудие убийства, оказавшееся в нужное время в нужном месте. Это могло быть недавнее приобретение, и секретарь о нем не знала. Или же убийца его принес с собой, но это маловероятно.

Верлак задумчиво кивнул и готов был ответить, как в дверь постучали и вошла агент Казаль.

– Готовы допрашивать следующего? – спросила она.

– Да, – ответил Верлак.

В дверях показалась высокая дурно одетая девушка двадцати с небольшим лет. Казаль, осторожно положив руку ей на плечо, подтолкнула ее в кабинет.

– Это Гарриг Дрюон, – объявила она. Улыбнулась девушке и сказала: – Это судья Верлак и комиссар Полик. Они допрашивают всех, кто был на приеме вечером в пятницу. Ответите на их вопросы – и можете быть свободны. Вам понятно?

Девушка быстро кивнула. Потом села, не глядя ни на судью, ни на комиссара.

– Гарриг? – переспросил Верлак.

Вечнозеленый низкорослый кустарник, покрывающий известняковые холмы Прованса – в том числе лаванда, розмарин и тимьян, – все это собирательно называлось «гарриг». Верлак знал, что сладко пахнущая жимолость и метельчатый ракитник тоже к ним относятся, как и можжевельник и даже оливковые деревья. Судья подумал, что Бруно Полик мог бы назвать и другие растения гаррига, которые он знал только на вид, если вообще знал.

– У меня родители были хиппи, – прошептала девушка, привыкшая объяснять свое имя.

– Красивое имя, – сказал Верлак, надеясь, что девушка на него взглянет. Она посмотрела, и он ее узнал. – Это вы вчера были рядом с факультетом? С другой девушкой? – добавил он.

– Да, – кивнула она, взглянув на Верлака, потом на Полика. – Тот человек… в инвалидном кресле… он плохой?

– Да, подходить к нему не стоит, – подтвердил Верлак. – Он к вам приставал?

– В общем, нет, – прошептала она. – Но я обрадовалась, когда вы подошли.

– Значит, вы были на этом печально знаменитом приеме в пятницу вечером, – начал Полик, желая сменить тему с Лемуана на более актуальный предмет.

– Да.

– Вы хорошо знали профессора Мута?

– Да нет, – ответила она, удивленная этим вопросом. – Он был дуайеном. В этот вечер я впервые была приглашена к нему в дом, и лишь потому, что меня номинировали на Дюма.

– Это достижение, – заметил Верлак подбадривающим тоном, чтобы девушка почувствовала себя свободнее. Но она продолжала теребить бахрому недорогой блузки в цветах, хотя и посмотрела на судью и слегка улыбнулась. – А кто еще был номинирован на эту стипендию?

– Четверо. Я, Тьери Маршив, Янн Фалькерьо и Клод Оссар. Клода на приеме не было. Он редко выходит из библиотеки.

– А у других аспирантов есть ключ от здания? – спросил Полик.

– Нет, только у тех из нас, кто работает ассистентом. Это я и Клод.

– Вы ассистент у доктора Леонетти? – спросил Верлак.

– Да.

– А кто или что является предметом вашей исследовательской работы?

Она выпрямилась, голос ее зазвучал ясно и радостно:

– Я изучаю жизнь святого Амвросия, учителя Августина.

Верлак улыбнулся – на этот раз не глубине собственного знания, а для того, чтобы девушка чувствовала себя свободно. Разговор подхватил Полик, сказав:

– Моего двоюродного деда звали Амброз, в его честь. Он тоже был священником.

Гарриг Дрюон посмотрела на комиссара и улыбнулась.

– Вот он всегда нам рассказывал истории про святого Амвросия и его жизнь в Милане. Я в основном запомнил, что Амвросий был святым из народа, человеком по-настоящему скромным, там, где учился Августин.

– Именно так, – подтвердила Гарриг, подавшись вперед. – Амвросий крестил святого Августина, но более прославился своими страстными проповедями, а Августина до сих пор широко читают, в основном его письма и признания.

– А пчелы у моего деда тоже есть, как у святого Амвросия, – добавил Полик, подаваясь вперед.

– Правда? – воскликнула Гарриг. – Святой Амвросий – покровитель пчеловодов!

Верлак посмотрел, слегка заскучав, на комиссара, который снова опустился в кресло, будто вспоминая своего двоюродного деда. Верлак мельком подумал, что Полик мог придумать эту историю, чтобы девушке стало уютнее.

– А когда вы ушли с приема, Гарриг? – спросил Верлак.

– Поздно, – ответила она, успокоившись и вспомнив, зачем она здесь. – Я чувствовала себя там лишней, но почему-то стеснялась уйти.

Верлак представил себе, как она неуклюже стоит у стенки в одиночестве. «Wallfl ower», – вспомнил он английское выражение.

– Я немного помогла доктору Леонетти убрать по суду и незадолго до полуночи все же ушла.

– Вы ничего не заметили в этот вечер странного – кроме спора между доктором Родье и дуайеном?

Аспирантка на миг задумалась.

– Нет, ничего. Только профессору Муту кто-то позвонил довольно поздно, как раз перед моим уходом.

Комиссар и судья посмотрели на девушку, стараясь не показать, что слышат об этом впервые.

– Рассказывайте, Гарриг, – попросил Верлак.

– Не мое дело, конечно, но у нас дома было правило: после девяти вечера – никаких звонков. А дуайен был человеком пожилым.

– И он ответил на звонок? – спросил Полик.

– Да, но из другой комнаты.

Верлак подумал, что девушка для своих лет очень мудра. Ее ответ давал понять, что разговора она не слышала, но если бы могла, то слушала бы.

– После этого звонка не показалось вам, что дуайен нервничает?

– Нервничает? Нет, скорее он находился в нетерпении. Было видно, как он хочет, чтобы гости ушли поскорее, но доктор Леонетти продолжала говорить, так что я ушла незаметно, не прощаясь.

– И направились прямо домой, да? – уточнил Верлак.

Гарриг Дрюон этому вопросу удивилась:

– Да, конечно! Уже была почти полночь. Мы снимаем квартиру пополам с девушкой с юридического. Войдя, ее разбудила: она поставила сумку прямо перед дверью, и я об нее споткнулась.

– Понятно. Спасибо, Гарриг. Дайте, пожалуйста, перед уходом агенту Казаль имя и адрес этой девушки с юридического. И удачи в конкурсе на стипендию, – пожелал Полик.

Гарриг кивнула и быстро встала, явно испытывая облегчение от окончания допроса.

– Спасибо, – сказала она, закрывая за собой дверь.

Полик взглянул на Верлака:

– Умная девушка, да?

– Да, – кивнул Верлак. – Она знала, что мы спрашиваем про алиби, и выдала нам стопроцентное. Скажите Казаль, чтобы как можно быстрее побеседовала с ее соседкой.

– Вы думаете, что вот эта застенчивая хорошая девочка – фальшь, маска?

– Трудно сказать. Но Казаль может задать тот же вопрос ее соседке. Кстати, про двоюродного деда – это правда?

– Конечно, – удивленно ответил Полик.

– Он делает мед и вообще все правда?

– Делает, – подтвердил Полик, будто возмущенный сомнением судьи. – Лавандовый в основном, но я больше люблю каштановый. Вы себе представить не можете, каков он был в матушкиных печеньях «мадлен».

– Избавьте меня от Пруста, – улыбнулся Верлак.

– Когда Лея еще не родилась, я хотел назвать ее Гарриг.

– Правда? Я люблю эту крепкую поросль. Иногда скучаю по ней, когда уезжаю в Нормандию. А почему не назвали?

– Элен решила, что имя слишком хипповое.

В дверь постучали. Агент Казаль вошла и представила Янна Фалькерьо, который неуклюже застыл у нее за спиной.

– Входите, Янн, – сказал комиссар.

Высокий аспирант вошел и быстро сел. Казаль скрылась за дверью.

– Вы крупно влипли, – заметил Полик.

– Я знаю, – кивнул Фалькерьо, не сводя глаз с комиссара.

– Благодаря парижской полиции, хорошо выполнившей свою работу, у нас есть ваши пальчики. Вас поймали на проникновении в частный клуб, так?

Янн Фалькерьо вздрогнул. Ему было неприятно вспоминать ту ночь, и он с тех пор не ходил даже по той улице Восьмого округа, где располагался автомобильный клуб отца. И это было весьма неудобно, потому что любимое бистро размещалось неподалеку.

– Я боялся, что вы это выясните, – сказал он наконец.

– Вашу участь это никак не облегчит, – произнес Полик. – Будет университет предъявлять вам обвинения или нет, ему решать.

Янн закрыл глаза и промолчал.

– Доктор Леонетти на нашей стороне, – пробормотал он наконец.

– Это совершенно не относится к делу. Поймите свое положение: вы ворвались в университетское здание в ту самую ночь, когда убили вашего дуайена.

– Это не мы!

– Так, может, расскажете нам, что случилось? Шаг за шагом, – предложил Верлак.

Он посмотрел на тонкие светлые волосы Фалькерьо, прямые, ухоженные, но когда тот повернулся, стала видна седая прядь слева, размером с большую монету. Что-то это Верлаку напомнило, но что – он сразу не уловил. Может, какого-то парижского знакомого? Седая прядь выделялась, из-за нее мальчик выглядел старше. Не будь ее, можно было бы принять его за школьника, а не аспиранта.

– Ну, как вы знаете, нас Мут… то есть профессор Мут пригласил на свой прием. Мы, надо сказать, там достаточно выпили, потому что скучно было, а вино оказалось вполне приличное, из Бандола…

Верлак опустил глаза к бумагам, стараясь не улыбнуться.

– …А потом мы около одиннадцати ушли, попытать счастья в англоклубе.

– Попытать счастья? – переспросил Верлак.

– Ну, с девчонками… американскими студентками. Они с ума сходят по французам. Во всяком случае, так говорят, хотя мне, если честно, ни разу не повезло. Так что мы еще выпили пива, и получилось так…

– Вы были пьяны, – закончил за него Верлак. И вспомнил седую прядь: Холден Колфилд из «Над пропастью во ржи». Эту книгу дала ему почитать бабушка Эммелин в тот год, когда он жил в Нормандии. Ему было четырнадцать лет. «Лучше бы ты такие книги читал, чем…» – сказала она тихо, а потом обняла его.

– Да, господин судья. И тогда я придумал… то есть вина полностью моя – проникнуть в гуманитарный корпус. Стипендия Дюма очень много для нас значит. Может быть, вы не до конца понимаете ее важность…

Но Полику уже надоело, что его просвещают аспиранты, профессора и секретари факультета теологии:

– Я думаю, мы вполне понимаем.

– Ну вот, я решил, что мы должны узнать, кто ее получит, – продолжил Фалькерьо, перебив Полика и даже не переводя дыхание. – Не знаю почему. Вот бывает, так вступит в голову, что я не могу остановиться.

– И вы вскрыли боковую дверь, которая выходит в переулок.

– Это было проще простого, господин комиссар.

– А дальше?

– Поднялись по лестнице, а когда дошли до кабинета Мута, увидели, что дверь открыта… то есть не заперта.

– А где лежала папка?

– Мы не нашли ту, которая нужна была, и хотели осмотреть стол как следует. Потом увидели, что дуайен лежит на полу, глаза открыты, но неподвижны.

– Почему вы не вызвали полицию? Или «Скорую»?

– Опять же полностью моя вина. Тьери всерьез интересуется теологией, он совсем не виноват. А мне только диплом нужен был…

– Не отклоняйтесь от темы, Янн, – напомнил Верлак.

– Да, простите. Мы не вызвали «Скорую», решив, что у дуайена случился инфаркт, и видно было: ему уже ничем не помочь. А мы не хотели, чтобы нас застали в этом здании.

– Кто-нибудь видел вас с Тьери в городе? После приема и до того, как вы проникли на факультет?

Янн Фалькерьо улыбнулся впервые за весь допрос.

– Тут нам повезло – если это можно назвать везением. Когда мы уходили с приема, Клод Оссар, тоже аспирант, возвращался домой из тренажерного зала, и мы перебросились парой слов, секунд за пять. Вот это можно узнать у Клода. Пять секунд…

– Кто-нибудь еще? Мне очень жаль, Янн, но пять секунд – этого слишком мало для алиби. В городе, в пабе?

Янн Фалькерьо задумался, потом ответил:

– Ну, в пабах было людно, не думаю, что хоть один бармен нас запомнил. Я вот сам никого из них не помню – знаете ли, вино…

– Бандольское, – кивнул Полик.

– Ага. Нет, погодите! Мы же говорили около часа с двумя американками – как раз время на две кружки пива. Но как их зовут, я понятия не имею и не могу припомнить, по какой из программ для иностранных студентов они здесь. – Он пожал плечами: – Они нам даже телефонов не дали.

– Вы запомнили, как они выглядели? На случай, если снова встретите их в городе?

Фалькерьо улыбнулся:

– Ага. Ту, что поменьше, блондинку, я узнаю.

– Ну так найдите их. У нас все, Янн. Если вспомните что-нибудь важное – свяжитесь с нами, хорошо?

– Конечно, господа. – Фалькерьо встал. – Что теперь с нами будет?

Верлак не встал, но ответил:

– Я уже сказал: это больше зависит от университета, чем от нас. Если вы были и будете с нами откровенны, это может помочь. Но обещать я ничего не могу.

– Спасибо, – кивнул Фалькерьо.