ГЛАВА 32
В которой главное оружие — чувственность

Будто в живот толкнули — и я проснулась. В темноте потолок и стены сумрачно высвечивались, обволакивая трюмо, стеллаж, прямоугольник штор с вертикальной щелью. Сердце выстукивало барабанную дробь. Рука свисала с края постели, окутанная прохладным воздухом, и я втянула её под одеяло, съёжилась. Волнение бродило по телу мурашками и скребущим потягиванием нервов, хотя я не чувствовала ни постороннего присутствия, ни иных явных поводов для беспокойства. Просто ночь, окно заперто и задёрнуто шторами. Тихо.

Что не так?

Должно быть спокойно, но… Закрыв глаза, я прислушалась к чувствам: тревога бродила, прихватывая кишечник, но и выше, в груди, словно что-то копошилось. Шумно выдохнув, я провела ладонью по груди, ниже, помедлила у пупка и спустила ещё ниже — ничего необычного.

И всё же…

«Подумаю об этом утром», — я перевернулась на другой бок, но дышать было тяжело.

Магия.

С ней что-то не совсем так — впрочем, с ней всегда теперь будет не так. Магия будто волновалась, и… её мало, слишком мало после нескольких часов сна. Прошиб холодный пот. Неужели ещё какие-то последствия инициации с гомункулом?

Я крепко зажмурилась и, закусив одеяло, сжалась калачиком. Пусть всё образуется. Ну пожалуйста, пусть всё как-нибудь образуется…

Между штор струился блеклый голубоватый свет. «Рано», — глубже забираясь под одеяло, я закрыла глаза. Сон не шёл. Надеясь призвать дрёму, я усилием воли расслаблялась — и обнаруживала, что кусаю губу, дёргаю ногой или тискаю одеяло.

«Выброси мысли из головы», — но в мысли лез Катель, его нахмуренные тёмные брови, намерение разобраться, и допрос, бургомистр, которому развлечения важнее, чем пропавший человек. Судьям будто дела нет до гуля. Или они полагались на защиту оборотней?

Ну вот, я снова сжимала одеяло. Разогнула пальцы, поёрзала… «Спи». Дышала ровно. «Поспи ещё немного».

Глаза открывались, кипучая энергия наполняла тело, жаль — энергия физическая. С каждой минутой она всё настойчивее вливалась в мышцы, руки тянулись раскинуться, ноги — идти, бежать. Кожу охватывал лёгкий жар. Соски напряглись, и сорочка их тревожила, дразнила. Вдоль позвоночника струилось тепло и собиралось внизу живота, а кровь опаляла щёки и учащала сердцебиение. Я повернулась на спину, складки ткани жались к коже легко и волнительно, руки тянулись усилить эти ощущения: провести ладонями по грудям, огладить бёдра.

Ну зачем мне это сейчас, а? Проблем мало? Надо думать, как из этого несчастного Холенхайма живой смотаться и желательно с зарплатой.

С другой стороны, в чём проблема, если у меня под боком гомункул с отлично работающей сексуальной функцией? Сердце тревожно сжалось.

Саги…

Его тёмные в гневе глаза, побелевший от напряжения кулак и жуткое «Ты». Что Саги вложил в это короткое слово? Кто я для него? Определённо не хозяйка. Так кто же?

Однажды Саги решил, мне приятнее будет увидеть человеческое лицо, не решил ли он теперь, что мне приятно или необходимо его беспокойство обо мне? Кто знает…

Я села. Складка одеяла между ног давила на внутреннюю сторону бёдер, обостряла возбуждение. Никогда особо не задумывалась, что будет после инициации, и вот она прошла. Никаких больше ограничений, кроме здравого смысла и чувства собственного достоинства.

Любовник…

— Любовник, — на вкус слово было терпким, тревожным, и всё же я повторила: — Любовник.

Странно. Усмехнулась.

Никогда, даже в самом дальнем уголке страны, даже за её пределами, я не застрахована от встречи со знакомыми по прошлой жизни и аресту. Я морально готовилась не привязываться к местам, не влюбляться и не вступать в отношения, чтобы никому не испортить жизнь.

Но Саги — идеальный любовник, испортить жизнь которому я не могу, ведь с гомункулов спроса нет. От которого не забеременею. Который не очернит меня из пустой мстительности или желания потешить самолюбие. В которого нельзя влюбиться, ведь он не человек. Но с которым можно хотя бы ненадолго ощутить себя обычной решившей пошалить ведьмой. Просто удовлетворить физиологические потребности.

Идеальный Саги… Внутри всё сжалось. Если всё просто — почему сердце заходится? Что за дурное предчувствие тянет и тянет в груди? Или это тревога за Холенхайм, а я перекладываю её на Саги?

Саги… Я закрыла лицо руками. Сердцу было так тесно в груди, что трудно дышать. А на улице, где-то совсем близко, заголосили коты. Брачные игры у них… и у меня.

«Не упускай свой шанс».

Я накрыла колени ладонями. О да, вряд ли я когда-нибудь заработаю на собственного красивого гомункула-любовника. И на некрасивого тоже вряд ли. А Саги… прекрасен, как рассвет, умел, как… как… как бог.

А ещё он привязан к месту. Поэтому у нас осталось мало времени.

Я быстро сходила в уборную. Дом утопал в сумраке, было ещё зябко, я вернулась за одеялом и, накинув на плечи, отправилась искать своё прекрасное чудо.

— Саги! — Пол холодил, я укуталась плотнее. — Саги! Ты где?! Нужно поговорить! Саги!

Тишина. Жуткая. Я передёрнула плечами. Тёмные перекладины делили молочные стены на туманно сиявшие прямоугольники, ступени лестницы сливались внизу в почти чёрную реку. Снова дом выглядел чужим, враждебным.

— Саги! — Голос сорвался.

Мурашки ударили под колени, и пришло осознание: я дрожу. Совсем нервы расшатались. Встряхнувшись, я зашлёпала вниз по лестнице. Мурашки перебрались с ног на спину. Кажется, на втором этаже было теплее.

Кстати, где Саги ночует? Внизу я огляделась, припоминая, какие из комнат успела осмотреть. Припоминалось плохо, и в полутьме дом выглядел почти незнакомо. А начну с кухни. Если Саги не найду, то хоть перекушу.

По периметру кухонной двери просачивался свет. Улыбнувшись, я пошлёпала туда.

Уперев ладони в треснувшую столешницу, Саги нависал над кастрюлей и что-то выговаривал содержимому. Синий плотный халат обтягивал торс, более тёмный пояс с кисточками на концах подчёркивал узость талии.

— Э? — Я скользила взглядом по эффектной фигуре Саги. — Ты что делаешь?

— С тестом ругаюсь, — он повернул голову, свет лампы лёг на скулу, дотянулся до острого кончика носа. Саги почесал лоб чёрным ногтем. — Не хочет подходить. А хлеб заканчивается. Ты что-то хотела?

Внимательный взгляд нацелился на меня, прожигая, воспламеняя кровь. Саги ничего не говорил, не шевелился даже, но от этого его взгляда внизу живота потеплело ещё на несколько градусов, грудь заходила ходуном, и коленки стали слабеть.

Губы Саги дрогнули в лёгкой улыбке, он переставил кастрюлю на печь и двинулся на меня, распутывая пояс халата.

— А? — Я растерянно моргала.

Развратный взгляд безумно шёл глазам, мерцавшим под бровями вразлёт. В односторонней улыбке сквозила угроза: «Зацелую». Халат накидкой повис на широких плечах, и между его полами виднелись рельефные мышцы.

Идеальная красота…

Саги навис надо мной. Запах теста — почему он такой соблазнительный, манящий? Запрокинув голову, я дрожала, не в силах отвести взгляд от всё затмивших синих-синих глаз.

— Ты безумно красивая, — горячая ладонь легла мне на щёку и пустила шквал мурашек, большой палец придавил нижнюю губу, чуть потянул в сторону, разомкнул и плавно скользнул по кромкам нижних зубов, — особенно сейчас.

Сведя ладонь с увлажнившимся пальцем на шею, Саги наклонился, дыхание защекотало нос, а за ним и приоткрытые губы. Несколько секунд томительного ожидания — и Саги поцеловал, резко разворачивая, неся, притискивая к столу, подсаживая. Ноги рефлекторно раздвинулись и сомкнулись на его бёдрах — и горячо, и тревожно стало от тугого давления стиснутого между нашими телами члена.

Язык Саги властно скользил по зубам, по моему языку. Трясущимися руками я сдёргивала синий халат с плеч. Огонь разливался под сверхчувствительной кожей, Саги потянул сорочку вверх, она скользила, раздразнивая, и стон потянулся из груди. Лицо загородила светлая ткань, Саги рванул её грубовато, и руки стиснуло на томительно обжигающий миг.

Сорвав наконец сорочку, Саги её отшвырнул, обхватил моё лицо ладонями и снова поцеловал, проникая языком. Соски прижались к его груди, и волна беспокойного, щекотного жара метнулась от них, стекая между ног, разжигая. И снова бёдра сами качнулись навстречу, Саги тут же опустил руку и мягко и настойчиво проскользнул между телами, пальцы погрузились во влажное, волнительно погладили…

Толкнув меня в грудь, Саги — его глаза, губы блестели, щёки раскраснелись — ухватил мои колени, подтягивая их вверх, запрокидывая меня на стол. Упав на локти, я посмотрела вниз: из его паха поднимался огромный член.

Жаль, первый раз он ко мне со спины зашёл. Иначе я бы испугалась и ни за что к себе не подпустила. Как это всё в меня влезло, вообще? Как теперь влезет?

«Бежать надо!» — полыхнула паническая мысль.

Саги поднырнул под мои колени, я вдруг оказалась на спине, повиснув на его плечах.

Одно примеряющееся прикосновение члена — ой, мама… — и он плавно погрузился внутрь. Лёгким сразу стало тесно, воздух вырвался со стоном, и я застыла в приятном, волнующем и немного томительном блаженстве. Оно могло стать острее, но и так было очень хорошо. Поглаживая меня по бёдрам — как же жарко было от этих прикосновений, — Саги надавил, вынуждая чуть вывернуть таз, чуть отстранился и толкнулся снова. Меня точно разрядом пронзило до макушки и кончиков пальцев, крик рванулся из груди.

— Значит, так, — усмехнулся Саги.

Я с благоговейным ужасом смотрела в хитро сощуренные глаза. Он что, знал, что будет так сильно? Саги повторил движение — и я захлебнулась в волне удовольствия, а он продолжал, снова и снова вдавливаясь, пока волны не слились в одну, ослепляя, вынудив изогнуться в крике…

…тяжело дыша и мелко вздрагивая, я бессильно лежала на столе, расслабленные ноги соскальзывали с жёстких плеч Саги. Кончиками ногтей он заскользил по животу к груди — безумно и остро возбуждающе, и я задрожала сильнее, а когда руки накрыли сжавшиеся тугие соски, Саги снова начал двигаться, швыряя меня в одуряющий жар ощущений. Я вилась по столу, вскрикивая, обливаясь слезами. Меня накрывало снова и снова, и этот изверг знал, что делает! После пятого или шестого слепящего спазма я взмолилась:

— Хватит.

— Уверена?

«Да, уверена, что не хочу умереть от удовольствия».

Подушечки пальцев медленно заскользили по моей влажной от капелек пота груди, шее. На пересохшую губу легли указательный и средний палец — и это тоже, будь Саги проклят, возбуждало — то, как они медленно проникали в рот, упирались в нёбо, ничуть не царапая, и скользили по языку. Я обхватила их губами, плавно втянула, провела языком по острому краю ногтей, и сердце пропустило удар.

Одной ноге Саги позволил соскользнуть с плеча и подхватил меня под поясницей. Он двигался в такт проникающим движениям пальцев, всё чаще и чаще. Я сильнее и сильнее их всасывала, облизывала с неизъяснимым наслаждением, вся трепеща от опасной остроты ногтей, и Саги ускорился.

Сводимые судорогами мышцы выгибали меня, я обхватила его ногами, член ощутимо увеличился — и запульсировал. Меня всю передёрнуло, стиснуло хлёстким горячим спазмом, я застонала — и пальцы выскользнули изо рта, а на грудь опустился влажный лоб, сводя с ума остротой чувствительности.

Казалось, стоит шевельнуться — и страсть снова вскипит. Дыхание Саги щекотало грудь, он медленно выскальзывал из меня, выпуская щекотную струйку семени. Как же он похож на человека, даже в этом.

Дыхание выравнивалось, сердце билось всё спокойнее. Сон давил мягким пуховым одеялом, склеивал ресницы. Я проваливалась в темноту…

Прикосновение к губам выудило меня из сумрака. Приятное и нежное, оно, к счастью, не будило страсть. Обхватив за плечи, Саги помог мне сесть. Голова слегка кружилась, мысли путались, а истома так расслабляла, что не было сил поднять руки.

— Ты в порядке? — Ладони Саги снова обхватили моё лицо, в голосе, взгляде сквозило беспокойство.

Какие же красивые глаза, какой цвет, какие густые и чёрные ресницы, а брови — идеальная форма, волосок к волоску. И идеально симметричные узоры татуировок-печатей кружевом спускались со скул, блестели чёрно-синим перламутром. И вроде уму понятно, зачем его создали таким очаровательным, а сердце щемит…

Качнувшись вперёд, я прижалась к тонким губам, успела ощутить лёгкую улыбку, прежде чем Саги ответил на поцелуй, не проникая языком дальше зубов. Снова сердце забилось чаще, хотя и без шального возбуждения.

Прекрасный Саги. Умелый Саги. Мой Саги.

Надо наслаждаться им, пока есть возможность…