ГЛАВА 31
О важности самообладания
Столько учебников, правил, инструкций написано для штатных ведьм, но, как показывает опыт, самое главное правило: относиться ко всему проще. Без этого прямая дорога к нервному срыву и дому призрения.
Записки боевой ведьмы
Лечебная мазь жгла порез на лбу так, что правый глаз толком не открывался. Памятной ночью я не только весь запас тормозящего средства, но и весь запас хорошей лечебной мази, оказывается, угробила. Плащ хлестал по ногам, его шелест сливался с шелестом шагов. Холодный сумрак коридоров ратуши окутывал меня, проникал под одежду, в сердце.
Незнакомый стражник шёл впереди, другой — почти дышал в затылок. Жезл пришлось оставить у входа. Хотя к исчезновению Кателя я точно не имела отношения, и это могли подтвердить сразу два аристократа, внутренности противно сжимались.
Допрос — как много в этом слове жуткого.
Мчась по многодверному лабиринту, я проваливалась в прошлое, в тёмный лабиринт под столичным дворцом правосудия: просторный зал, пудреные парики, белые, с чёрными прорезями глаз и ртов маски семи судей, старческие руки в кружевах манжет, блеск придворных одеяний. В королевском дворце шёл бал, и я понимала — эти люди скоро будут веселиться, пить вино, сплетничать, но здесь и сейчас…
Тряхнув головой, я вернулась в ратушу Холенхайма. Сквозь узкие стрельчатые окна в небольшой холл падал блеклый свет. Эхо шагов здесь было тише, чем под столичным дворцом правосудия. Мы свернули налево. Ещё один коридор, двойные двери и хмурые стражники в добротных доспехах. Кровь отхлынула от лица, наверняка я ощутимо побледнела, но вскинула голову.
Я не виновата, надеюсь, сегодня это зачтётся — должно же когда-то везти. За пять шагов до дверей стражники их распахнули, и я сбилась с шага, всматриваясь в зал…
Судебный зал Холенхайма в сравнении со столичным был маленьким, а судьи, восседавшие за длинным под чёрной скатертью столом, не надели церемониальных масок…
Посередине улыбался Дайон де Гра и, кажется, едва удержался, чтобы приветственно не помахать. Слева со скучающим видом сидел старик в пенсне. Справа — непропорциональный молодой мужчина с волосами мышиного цвета опиливал ногти пилочкой и едва на меня взглянул. Из-за столика в левом углу кивнул похожий на отощавшего ворона Вангри.
В центре зала блестел лаковой поверхностью тёмно-коричневый стул.
— Присаживайтесь, — любезно предложил Дайон. — Это просто формальность, но вы в числе последних видевших нашего дорого Кателя.
Я с трудом вдохнула и выдохнула, сделала первый шаг, второй, третий. Нужно было выглядеть уверенно, но, судя по холодку на щеках, выглядела я бледно.
Наконец добралась до стула и села. Неудобно прямая спинка подпёрла меня, холод сиденья пробирался через одежду.
— Добрый день, — мой голос дрогнул. — Не знаю, что случилось с господином Кателем, после того как он отправился в город, но готова ответить на любые ваши вопросы.
— Как вы устроились? — подался вперёд Дайон и сцепил пальцы. — Дом понравился? С работой справляетесь?
Я приоткрыла рот. Что за вопросы? С другой стороны, ничем не хуже ожидаемых. Небрежно пожала плечами, но, кажется, получилось больше похоже на судорогу:
— Устроиться толком не успела, но дом прекрасный, спасибо. А работа — её куда больше, чем ожидалось. Хотелось бы увидеть здесь профессионала, у которого было бы чему поучиться.
Вяло отмахнувшись узловатой рукой, старик проскрипел:
— Мы здесь не благотворительностью занимаемся, предоставляя практикантам наставничество профессионалов. О своей компетентности следовало позаботиться во время обучения, а теперь лишь оттачивать мастерство.
Нервная улыбка искривила мои губы:
— А я и отточила. Но во время учёбы мне столько зомби даже просто увидеть не довелось, не то что упокоить. О гулях и говорить не приходится. Отличная практика получается.
Старик задрал острый нос, блеснуло пенсне:
— Ехидничать вздумали?
— Ни в коем случае, — изящно приложив кончики пальцев к груди, я постаралась изобразить невинное изумление, похлопала ресницами. В университете иногда срабатывало.
Порез жгло, и правый глаз тянуло зажмурить, но я смотрела на судей во все невинно-беззащитно распахнутые глаза. Дайон улыбнулся шире, его сосед глянул поверх пилки, а суровое лицо старика слегка смягчилось, но скрипучий голос звучал раздражённо:
— Поэтому мы вам и платим как полноценному штатному работнику.
Платят они так потому, что законом положено, но:
— И я за это очень благодарна. Рада трудиться на общее благо. И к взаимной выгоде.
— Откуда у вас порез? — резко спросил мышеволосый, его слегка асимметричное лицо, секунду назад расслабленное, стало хищным.
Рука невольно взметнулась вверх, пальцы коснулись скользкого от мази лба:
— В купальне поскользнулась, разбила лоб о кадку, — кровь отхлынула от лица, захлестнула паника. Бежать-бежать-бежать. Слова посыпались слишком быстро, сбивчиво: — Я почти всё время провела с господином Валентайном. Он довёз меня от выселка до города, мы сидели в «Графском подворье» с ним и господином Ксавье…
Все трое сразу посмотрели многозначительно-понимающе, а Дайон плотоядно усмехнулся, разглядывая вырез блузы. Сглотнув, я продолжила:
— Но не слишком долго, мы просто обсудили это странное событие…
Улыбки стали ещё более «понимающими» — мне явно не верили.
— А потом сразу пошла домой, поела и только собралась купаться…
Дайон с мышеволосым переглянулись, последний вздёрнул брови, Дайон кивнул. К щекам прихлынула кровь, голос зазвенел:
— И когда залезала в кадку, мне сообщили об исчезновении господина Кателя. От неожиданности я поскользнулась и…
Умолкнув, я с бешено стучавшим сердцем смотрела на мужчин. Дайон с мышеволосым откровенно пялились на грудь. Старик поднял перо и раскрыл чернильницу:
— Ну что ж, раз господа Ксавье и Валентайн вас, кхм… — он взмахнул пером, — занимали всё это время…
У меня пылали не только щёки, но и уши, шея. Перо заскользило по бумаге, и старик, подняв взгляд на мою часто вздымавшуюся грудь, поправил пенсне:
— Будем считать, что вы непричастны к исчезновению Кателя. Но, конечно, к вам ещё возникнут вопросы. Надо будет дать кое-какие объяснения, — он облизнул тонкие губы. — В понедельник будьте любезны заглянуть ко мне часов в десять…
— Протестую, Фабиан, — Дайон пригрозил старику пальцем. — Наша очаровательная Мияна не в твоей компетенции, допрашивать её буду я.
Я похолодела. Дайон заговорщически мне подмигнул, но мышеволосый усмехнулся в сторону:
— Да? А мне казалось, маги в моей компетенции. Впрочем, можем уточнить у Полины, она прекрасно разбирается в таких делах.
Скривив чувственные губы, Дайон выразительно посмотрел на него взглядом: «Закопаю». Мышеволосый расплылся в гаденькой улыбке.
— Можем по очереди допросить, — поправил пенсне старик. — Не вижу причин для споров: первенство уже не имеет значения.
Дышать стало трудно: это переходило все границы. И заклятием мужского бессилия им не пригрозишь: они при исполнении, подсудное дело. А если в высоком собрании такое отношение, то что будет в тюрьме?
— Жребий бросим? — тихо предложил мышеволосый, остальные кивнули, и он согнул лист бумаги по кромке, стал отдирать.
Как этих идиотов отвадить?
Скрежет разрываемой бумаги царапал нервы, по спине ползли мурашки.
— Думаю, господин Валентайн, а тем более господин Ксавье не обрадуются, если их свидетельства поставят под сомнение, — вышло слишком звонко и не слишком уверенно.
Повисла тяжёлая пауза, всё затопил тяжёлый гул сердцебиения. Внутренности трясло, а снаружи тело сковало холодом. Мышеволосый выпустил ровный прямоугольник бумаги и взялся за пилку:
— А это мы решим с господами Валентайном и Ксавье лично, — он окинул взглядом остальных. — Ну что, отпускаем пока?
Старик безмолвно кивнул. Дайон, покривившись, махнул рукой:
— Идите, Мияна. Позже поговорим.
Резко поднявшись, я деревянной походкой зашагала прочь: «Ну же, ноги, двигайтесь, несите меня скорей». Теперь понимаю, почему говорят, что для работы штатной ведьмой нужны стальные нервы и полное отсутствие скромности. Как же нас в университете от всего этого берегли…
Двери тихо за мной затворились, тот же стражник пошагал впереди.
Какое счастье, что Рыжик сбежал и пришлось ехать вместе с Валентайном — иначе не отвертелась бы от этих… судейских проверок.
Второй стражник впритык следовал за мной. В перестук шагов вплеталось поскрипывание доспехов, бряцанье мечей. Дрожь прорывалась изнутри, я стискивала зубы и кулаки, впивалась ногтями в ладони, силясь унять панику: я словно арестованная… Тот, что идёт за мной так близко, — нет ли у него приказа накинуть мешок на голову и волочь в тюрьму? Или удавку на шею — и прощай. В столице такое практиковали, поэтому мама всегда шла позади меня, а теперь между мной и стражником никого нет.
Наворачивались слёзы, ногти впивались в кожу, но боли не было — только безотчётный и нелепый страх. Ведь меня не за что арестовывать, тем более не за что убивать!
Почти задыхаясь, я вынырнула в главный холл. На столе возле лестницы тускло блестел мой потрёпанный жезл, а долговязый секретарь, разглядывая его, чуть не тыкался носом в навершие. Сердце сжалось, я рванулась к оружию, но заставила себя пойти ровно, ниже склонила голову. Плащ путался в ногах, будто давая судьям время изменить решение.
— Прошу, — расплылся в улыбке секретарь и протянул на длинных пальцах жезл.
На ходу я стиснула прохладную рукоять и, вырвав из рук секретаря, зашагала к выходу. Резко толкнула массивную дверь — запястье отозвалось болью — и выскочила на улицу. Солнце ударило в лицо, ослепляя. Влажный воздух мягко коснулся кожи. Прикрыв глаза ладонью, я огляделась. Площадь перед ратушей пустовала, лишь вода поблёскивала на стыках булыжников, словно мостовую инкрустировали золотом.
Бежать. Бежать как можно дальше из этого проклятого Холенхайма. Я до боли стискивала жезл, с трудом втягивала воздух в скованные ужасом лёгкие.
Только… куда бежать? Если магия чудесным образом не восстановится, я — обычная нищая простолюдинка. Чем на жизнь зарабатывать? Где взять денег на новые документы, ведь по этим меня будут искать за нарушение контракта.
Ой, как я вляпалась! Как я невообразимо попала! Я треснула навершием по лбу, порез обожгло. В прачки идти, в служанки? На новые документы так не заработаешь. Что делать?
Золотом блестела расстилавшаяся передо мной площадь, слепила, и наворачивались слёзы.
Продать драгоценности Гауэйна? Хватит ли этого? Украсть недостающее? Без нормального запаса магии ничего приличного не украдёшь, а бедняков грабить я не готова.
И ведь сколько раз слышала «думай головой», а судьбу свою определила совсем другим местом… Дура, просто дура. Привесив жезл на пояс, я закрыла лицо руками. Пальцы скользили по мази на лбу, размазывали — ну и пусть. Ругая себя последними словами, я позволила ужасу, гневу и истерике взять верх — кривить лицо, кусать губы, поливать ладони слезами.
Через пару минут волевым усилием заставила себя остановиться, обтёрла пальцы о платок, вытерла глаза, шмыгнула носом и гордо выпрямила спину.
Что-нибудь придумаю.
И я понеслась вниз по улице, едва замечая прохожих, цоканье копыт, мешанину голосов.
Что делать? Что теперь делать? Я профнепригодна. Есть шанс с помощью Валентайна исполнить контракт и получить зарплату, а дальше что? Куда идти? Кроме магии, умею только простейшие бытовые вещи. Не уверена, что из меня получится толковая служанка. А кто ещё? Прачка? Ужас. Тоже не уверена, что справлюсь. Чернорабочая на кухне? Поломойка?
Так, спокойно: я грамотная, может гувернанткой? Но рекомендаций нет, да и в благородные дома страшно. Больше шансов, что меня опознают как Сандри де Вицкарди. К мещанам разбогатевшим? И им рекомендации нужны. Да я даже на панель не подхожу: не знаю, как мужчин ублажать.
Что делать? Понятно, что надо чему-то научиться, но чему? Достойные профессии, тем паче ремёсла, дело наследственное, человеку со стороны ничего хорошего не светит. Тут можно слегка помочь себе магией, но если вскроется — от двух до пяти лет с конфискацией имущества.
Из-за плеча вынырнула зашоренная бурая лошадиная голова с трензелями с длинными оконечностями, шея, опутанный сбруей торс. Отскочив, я прижала ладонь к испуганно трепыхавшемуся сердцу. Четыре бурые лошади остановились, качнулся и замер дилижанс. На козлах, вскинув сплющенную по бокам голову, сидел знакомый возница.
— Нашлась, — процедил он сквозь тонкие, почти скрытые усами и бородой губы.
Намотав поводья на крюк, возница развернулся к чемоданам на крыше тёмного короба без рессор, жёсткие лавки которого теперь казались совершенно безобидным испытанием на пути сюда.
Лошади переступили копытами, и висящие на углах фонари скрипуче качнулись.
— Что? — Я опустила ладонь на жезл, нахмурилась. — Зачем я вам понадобилась?
Возница скосил на меня светлый недружелюбный глаз и продолжил обшаривать вещи на крыше:
— А, вот она, — без особой радости провозгласил он, что-то отстегнул и…
В его руках была моя — ну Доры — шляпная коробка.
— Моя шляпка? — прошептала я.
Это было так странно, будто посылка из другой жизни.
— А то, — возница швырнул её мне.
Поймав, ещё не веря в реальность коробки в руках, я смотрела на загорелое лицо возницы. Оно казалось тёмным пятном на светло-синем небе.
— Э… спасибо, — выдавила я.
— Я уже дважды спрашивал, но ведьма с фамилией, что в коробке написана, здесь не работает, — он окинул меня презрительным взглядом. — Но ты в форме штатной ведьмы. Надо же!
Он быстро раскрутил поводья.
— Коробка Дорина, она моя соседка по комнате, — скользя пальцами по гладкой плотной бумаге, зачем-то пояснила я.
Возница вздохнул:
— Надеюсь, ты её не украла, — он поднял руки хлестнуть лошадей.
Из окна высунулся белобрысый мужчина и весело уточнил:
— Можно сойти здесь?
Закатив глаза, возница недовольно отозвался:
— Можно.
Белобрысый мне улыбнулся. Волосы, брови и ресницы у него были очень светлыми, как и глаза, но располагающие черты лица с лихвой компенсировали блеклость окраса. Я застыла. На воротнике мужчины была красная оторочка — целитель.
Маг, будь он неладен.
В Холенхайм приехал симпатичный молодой маг — всего через день, после того как надобность в нём отпала.
Я скрипнула зубами. Ну почему всё через заднее место? Чем и кого я прогневала, что жизнь надо мной глумится?
— Вы в порядке? — Лицо целителя вытянулось, а из крупных выразительных глаз пропала весёлость. — Кстати, что у вас со лбом?
Потянувшись к порезу, я чуть не выронила коробку, перехватила её крепче:
— Упала.
Демонстративно кряхтя, возница залез на крышу и расцеплял чемоданы.
— Разрешите взглянуть, — целитель выпорхнул, — а ягодицы, что, совсем не пострадали? — из дилижанса.
Его место в окне заняли две любопытные дородные кумушки.
Прижимая коробку к груди, почти не дыша, я покорно стояла, а целитель — он был на голову выше, плечист, в хорошо подогнанном тёмно-бежевом костюме и пах корицей — водил ладонью с серебряным магическим перстнем надо лбом, что-то беззвучно шепча.
Настолько слаб, что нуждается в вербальной форме, или его что-то отвлекало?
Рассечённую надбровную дугу окутало тепло, оно немного мутило сознание, и я сосредоточилась на багряном галстуке, на блеске его шёлковых изломов. Добротные ткани, отменный пошив — а целитель не из бедных.
Продолжая демонстративно кряхтеть, возница опустил на тротуар среднего размера окованный медью чемодан из чёрной кожи, плотный рюкзак из непромокаемой ткани, длинную деревянную коробку, очень похожую на чехол для меча или палаша, и сундучок.
Расставив вещи возле нас, возница поспешно вскочил на козлы, раскрутил поводья и припустил лошадей. Круглые лица кумушек качнулись в окне и исчезли. А мы с целителем остались. В его обращённом к свету глазу искрился золотистый луч, и зрачок превратился в мизерную точку.
— Ну как, не болит? — Целитель улыбнулся.
Перехватив коробку, я коснулась лба, немного склизкого от остатков мази, и отрицательно качнула головой:
— Нет. Благодарю за помощь, это было очень любезно с вашей стороны.
Отступив и размашисто кивнув, целитель хитро но по-доброму улыбнулся:
— Принимаю оплату чашкой чая или чего покрепче в каком-нибудь милом заведении. Кстати, позвольте представиться, Эмиль Аркур. Всегда к вашим услугам, — он протянул руку.
Вложив ладонь в тёплые пальцы, я не отрывала взгляда от светлых выразительных глаз, пока он прижимался сухими горячими губами к моей руке.
Ну почему он не приехал на день раньше, а? Инициироваться с ним было бы полезно, в отличие от инициации с Саги. Холод сожаления пробрал до костей, сбил дыхание. Эмиль мгновенно разжал пальцы.
— Простите столь дерзкое поведение, — он коротко кивнул. — Не желал вас обидеть.
Ещё и чуткий, вежливый, в отличие от местных озабоченных: ведь все, буквально все — от гомункула до бургомистра — даже не интересовались, как я отношусь к тому, что меня хватают и совращают, а Эмиль… Впрочем, он же с Адели не знаком.
— У меня ужасно неудачный день, — я снова коснулась скользкого лба. — Хорошая работа. Достойная чашечки чая. Даже двух.
Улыбнувшись, Эмиль вновь слегка поклонился:
— Что ж, тогда… м, — он огляделся и, уткнувшись взглядом в вереницу поклажи, слегка помрачнел, поджал губы.
— Уезжать я не собираюсь, — я не слишком радостно улыбнулась, — так что можем попить чай, когда устроитесь.
— О да, конечно, — Эмиль взмахнул ухоженной рукой. — Да, спешка ни к чему.
Он обратил на меня светлый, лучистый, как у Базена, но более… деликатный взгляд. Я улыбнулась теплее:
— Найти меня легко. Если не застанете — оставьте сообщение гомункулу. Всего доброго, — кивнув, я продолжила путь.
— Всего доброго, — ласково, весело попрощался Эмиль.
Между лопаток слегка щекотало от его взгляда — приятно.
Если бы Эмиль приехал немного, совсем чуть-чуть раньше — это бы решило столько проблем. Это бы меня спасло!
Потерпеть бы день — и всё было бы иначе. Была бы магия!
Ещё и сапоги промокли.
А судьи — что за наглость! Жребий надумали бросать! Ненавижу! Ну зачем, зачем я позволила Саги… как я могла? Что я наделала?
Мимо проскочили мои ворота, я резко вернулась на пару шагов и ногой пихнула дверь. Она шумно хряснулась в створку.
Саги сидел на крыльце, сцепив пальцы с тёмными каплями ногтей. Распущенные волосы своей белизной подчёркивали угольную черноту бровей, длинных ресниц и узоров печати мастера, создавшего эту дерзкую красоту. Сердце пропустило удар, снова забилось — и вместе с неслучившимся ударом ушёл и гнев.
Ресницы Саги дрогнули и поднялись, обнажая изумительную синеву глаз.
— Ну как прошло? — тихо спросил Саги и разомкнул пальцы.
Он стал тереть запястье. Я вошла и, затворив дверь, прижалась спиной к холодному дереву:
— Мерзко. Считают меня ещё одной Адели. По жребию очерёдность хотели определить.
Щёки Саги пошли алыми пятнами, он вскочил:
— Что?
Глаза сверкали, точно драгоценные камни, я вздрогнула, но неестественный блеск пропал. Померещилось? Стремительно приблизившись, нависнув надо мной, Саги повторил:
— Что они делали?
Его дыхание обжигало мне лоб, а этот гнев… Была бы эта ярость настоящей, чтобы человек так беспокоился обо мне!
— Да просто шутили не очень приятно, — я повела плечами, будто сбрасывая сальные взгляды. — Но ничего страшного. Есть вода тёплая?
С болезненной нежностью Саги разглядывал моё лицо. Сглотнув, провёл пальцем по скуле, скользнул на губы.
И этот пристаёт.
Да сколько можно?
Пусть только попробует поцеловать — в пах дам не задумываясь.
Будто почувствовав угрозу, Саги резко отступил:
— Да, есть.
Надеюсь, на сегодня приключения закончились.
Но опыт показывал, что в Холенхайме неприятности так просто не заканчиваются.
