"Взгляните на ту, которой была дана в этом мире Привилегия, носящая звание Высочайшей Бедности... Дела ее привлекли к ней все взоры... О Клара, которую Господь осыпал великолепными дарами! Светлая задолго до обращения, светлейшая от времени твоего "ДА" Иисусу Христу, еще светлейшая в продолжение твоей жизни в затворе, наконец, воссиявшая по окончании твоей земной переправы... Счастливая Клара и дивная светлость..."

Так говорил о Кларе папа Александр IV в булле о прославлении, представляя Церкви новую святую. Под дифирамбическим и выспренним слогом официального римского документа различимо вибрато некоторого восхищения этой женщиной, чье скромное обаяние и пылкая ревность о Боге воздействуют на всех, кто приближается к ее тайне.

Объяснить, как ей удается на протяжении веков сохранять эту пленительность, можно только тем, что Клара воспринимала все на свете, исходя из главного — созерцания Бога, Который есть не что иное, как отношение, и который, дабы Его встреча с людьми была более подлинной, сделался бедным, "родился в яслях, жил бедным на земле, умер нагим на кресте"(Клара).

Клара пленилась этим Христом, совершенно неимущим ради любви. Но ведь единственный ответ на любовь — это любовь: "Я хочу, — говорит Клара, — подражать пути и бедности Господа моего Иисуса Христа".

Ёе бедность была не бедностью вообще, а Господней. Бог дает все. Он — "Бедный" по преимуществу. И Клара делала то же самое. Поступая так, она на опыте убеждалась, что не остается в проигрыше: "Какая чудесная мена! Оставить блага земные в обмен на вечность, заслужить ее, покинув их, пожать сто вместо одного и обладать счастьем!" Все свое призвание выражает Клара в этом проникновенном возгласе: "Обладать счастьем".

Клара — существо "солнечное", для которого счастье — немаловажное измерение бытия. Это счастье она парадоксальным образом связывает с бедностью. Не случайно именно бедность красной нитью проходит через писания Клары: "потому, — говорит она, — что Сын Человеческий избрал ее и никогда от нее не уклонялся". Посредством бедности и установились отношения любви между Христом и Кларой.

Но избрать такой путь в ту пору, когда общество не мечтает ни о чем, кроме приобретения новых богатств, когда бедность считается позором, это нелепость. И ее "Образ жизни" — монашеской жизни — явился чем-то совершенно новым. Новизна эта ощущается по отношению к существующим Орденам — бенедиктинскому и цистерцианскому, внутренняя жизнь которых патриархального склада, воспроизводит феодальный образец (обширные угодья, многочисленные слуги, просторные здания...).

Клара ни в коей мере не порывает с этой долгой и устоявшейся традицией, которая доказала свою состоятельность. Более того, она сознательно связывает себя с нею, вставляя в свое Правило отрывки из Устава св. Бенедикта, мудрость и уравновешенность которого она оценила на собственном опыте.

Но ее призвание иное, оно имело особый характер, и Клара не могла от него отречься, не изменив себе: это Евангелие бедности Иисуса Христа. Он и только Он — краеугольный камень ее замысла. В мгновение ока она обнаружила основополагающую интуицию всего христианского монашества. И это было настолько важно для Клары, что она захотела внедрить этот замысел в Церковь. Молодая, двадцатидвухлетняя аббатиса, не задумываясь, испросила у папы Иннокентия III "привилегию жить в бедности".

Как рассказывает Челано, папа, услышав о столь необычной просьбе, разразился смехом и сказал, что с ходатайством о подобных привилегиях к Апостольскому Престолу еще никто никогда не обращался, не то что о привилегии обладать собственностью! И ответил на эту просьбу исключительной милостью, тотчас своей рукой набросав черновой вариант документа о даровании Привилегии.

Впрочем, на этом дело далеко не закончилось, и Кларе пришлось всю жизнь бороться за то, чтобы привилегия Высокой Бедности была окончательно предоставлена ее Ордену. И добилась она этого только на смертном одре.

Но что же нового в избрании бедности; разве это не одно из обязательств, берущихся всеми монашествующими? Разумеется, но под выражением "жить в бедности" в ту пору уже более не понимали обязанности на деле отказаться от благ этого мира. Быть бедным в собственном сердце, как будто достаточно.

В "Трактате о различных орденах и исповеданиях, имеющихся в Церкви", написанном около 1120 г., утверждается, что "важно, чтобы бедность отнюдь не в делах была, а в душе". И что "не подобает доброму монаху работать руками". Таким образом, тогда считалось вполне естественным, что, поскольку Господу служат господа, монахи должны жить на равной ноге с сильными мира сего, имея обильный стол, одежду наивысшего качества и слуг.

Но Клара была настроена по-другому. Бедность для нее — нечто очень реальное, запечатленное в повседневности: "Сестры всегда должны носить грубую одежду, из любви к пресвятому и возлюбленному Чаду, обернутому в убогие пелены и лежащему в яслях, и из любви к Его пресвятой Матери" (из Устава). И еще этот Устав ставит вопрос не столько о яствах, сколько о посте.

Но есть в ее замысле устроения жизни и нечто совершенно новое: это привилегия Высокой Бедности, которую кто-то не без юмора назвал "Привилегией жить без привилегий, которая обеспечивает жизнь без обеспечения". А сама Клара говорит об этом так: "Сестры не должны ни получать, ни иметь ни владений, ни собственности, ни сами, ни через людей посредующих".

Речь уже идет не только о личной бедности — это нечто само собой разумеющееся (хотя Клара достаточно настойчиво говорит о её необходимости), — но и о бедности общинной. Община, как таковая, не должна ни иметь, ни получать никакой собственности или стабильного дохода.

Эта Привилегия, единственная в Церкви, помещает Клару и ее сестер в условия существования обитателей нижних ступеней социальной лестницы, живущих без уверенности в завтрашнем дне, посреди лишений и унижений, вынужденных тяжким трудом зарабатывать на хлеб...

Возникновение монастырей в городах или в их окрестностях, а не в сельской местности, как прежде, это разрыв с феодальным типом монашества но, главное, — перекличка с выбором Клары. В XIII веке именно в пригородах можно было найти "истинную нищету, новую нищету, а в зловонных проулках — настоящие лачуги" (Ж. Дюби).

Там сестры могли трудиться своими руками, как и окружавшие их "туземцы", выполняя "работу, предназначенную для общей пользы" — как уточняет Клара. Для нее труд это серьезное дело, о котором нельзя сказать, что оно несовместимо с монашеской жизнью. В Уставе она говорит о "благодати труда". Но, отличаясь здравым умом, она понимала, что женского труда вряд ли будет достаточно для того, чтобы обеспечить общину, и потому предложила сестрам прибегнуть к собиранию милостыни, которое является истинно богоугодным обменом: необходимое — за Любовь Божию.

Согласиться с тем, что другой нам нужен, согласиться обмениваться, делиться... Тогда отпадет нужда в крупных владениях, обеспечивающих существование. Вполне достаточно сада, где могли бы расти овощи и сохранялась бы необходимая тишина. Вместе с тем, добавляет Клара, неизменно весьма практичная, "если однажды, по особым обстоятельствам или из-за уединенного расположения монастыря, понадобится взять дополнительную землю, сверх огорода, пусть не берут более того, что требует крайняя необходимость, и пусть эта земля не обрабатывается и не засевается, но остается невозделанной и целинной" (Устав и Завещание).

Вот это настоящий вызов бедности, если речь идет об обычном хозяйствовании. Но для Клары бедность означает: безвозмездность, зависимость и всегда — отношение, обмен. Для нее быть бедным не значит ничем не владеть; это значит ничего не присваивать. Если возделывать этот кусок земли, может возникнуть соблазн извлечь из него постоянный доход, на который и опереться. И Клара производит "перемещение" применительно к уверенности в завтрашнем дне, предлагая искать ее не в имении, не в производстве, не в силе или разуме, а в зависимости. Зависимости от Провидения, через добрую волю других, иными словами — в отношениях. Для Клары не быть собственником значит отказаться от самодостаточности, чтобы жить взаимностью. Ибо, в конечном счете, не вещи и не деньги нас животворят, а чье-то слово. Предметы лишь посредники, необходимые предлоги для установления отношений, — отношений, укорененных в тайне Бога, Который и есть Отношение. Мы лучше поймем, сколь велика была принципиальность Клары в вопросе о бедности, познакомившись с фрагментом ее письма Агнесе Пражской, которую хотели обязать принять имущество, позволяющее ее монастырю обрести надежную экономическую основу. Итак, Клара пишет: "Если кто-либо подскажет тебе или станет внушать другие начинания, противоположные нашему образу совершенства или противоречащие нашему божественному призванию, не слушай этих советов, даже если они исходят от лица весьма высокопоставленного" (2-е Письмо). Подразумеваемое лицо — не кто иной, как папа.

Да и сама Клара решительно отказалась от собственности, когда Григорий IX, "испытывавший к ней отеческую любовь", попытался уговорить ее принять некое имущество — ибо "время ненадежное". Папа настаивал: "Если единственное препятствие — твой обет бедности, я имею власть тебя от него избавить". "Святейший отец, — возражала Клара, — никогда бы я не желала быть избавленной от блаженства следовать за Господом моим Иисусом Христом". Такое настоятельное внимание к материальной бедности может показаться признаком ограниченности. Но это совсем не так. Дело здесь идет об ее счастье и об ее любви. Клара переживает свои отношения с Христом со страстью влюбленной и великого мистика. Ее стиль "существования в бедности" это, ее способность вплетать сделанный выбор — выбор Сына Божия — в повседневную ткань собственной жизни, придавая ей общественное звучание. И в этом ее радость.

Ее прозрение можно выразить в нескольких словах: взирать на бедного Бога, в Иисусе Христе. "Бог есть Бог, потому что у Него ничего нет. Он — все, потому что не может ничем владеть... Бог есть чистое отношение, чистый взгляд на другого; в Боге единственная собственность, я хочу сказать — та, что выявляет в Боге личность, это отречение от собственности" (М. Цундель).

И Клара не устает созерцать и описывать, в своих письмах, того Бога, "Чья красота удивляет ангелов", и которому было угодно явиться в мир "презираемым, неимущим и бедным, последним из людей, и умереть позорнейшей смертью, по Своей неизреченной любви".

Этот контраст между высочайшей славой и нагромождением неудач глубоко ее поражал; впрочем, она видела в этом "кенозисе" Сына сотворение места, в котором "неимущие, нуждающиеся, голодные" люди не стыдились бы более своего недостатка. Для нее это священная обитель искупления нищеты.

И, разумеется, она целиком разделяет всё сострадание своего Возлюбленного к людям.

Чаще всего, в своих писаниях, она проводит параллель между бедностью и девством. И тогда бедность обретает всю свою полноту, становится безраздельным выбором Христа, бракосочетанием, несказанным блаженством:"Счастлива та, кому дарована эта близость, кто может прилепиться всем сердцем к Тому, любовь к Которому делает нас счастливее, а созерцание Которого — сильнее, Тому, Кто щедро изливает на нас Свою благость, Кто проникает нас Своей сладостью, и память о Ком столь светла и столь сладка для нашей души..." (4-е письмо).