Некоторые не верят, что я сама, без какого-либо влияния извне, решилась на этот шаг; многим кажется, что я взяла неподъёмный крест и либо пожалею об этом и сброшу его, либо рухну под его тяжестью. Я же приняла это не как крест, а как дорогу, полную света, которую указал мне Господь после смерти Сергея, и стремление к которой уже много-много лет назад появилось в моей душе. Не знаю, когда — кажется, мне с самого детства, очень хотелось помогать страждущим, прежде всего тем, кто страдает душой. Желание это во мне росло, но в нашем тогдашнем положении, когда мы должны были принимать у себя, делать визиты, устраивать приёмы, ужины, балы... я не могла целиком посвятить этому жизнь, другие обязанности были важнее. Ты не можешь согласиться с такими "большими переходами в жизни", но ты пойми — для меня это никакой не "переход". Это выросло постепенно и теперь обрело форму, и многие из тех, кто знал меня всю жизнь и видят меня здесь, вовсе не удивились, а сочли эту перемену лишь продолжением того, что началось раньше, и я [сама] поняла это так. Я была поражена, когда разразилась целая буря: меня пытались удержать, запугать трудностями, и все это с такой любовью и добротой — и с полным непониманием моего характера. Ты пишешь: "Всё-таки нахожу, что ты ещё больше могла бы добра делать в прежнем положении". Не могу сказать, прав ли ты, а я заблуждаюсь, или нет, — жизнь и время покажут. И конечно же, я недостойна той безмерной радости, какую мне даёт Господь, — идти этим путём, но я буду стараться, и Он, Который есть одна любовь, простит мои ошибки, ведь Он видит, как я хочу служить Ему и [тому, что] Его. В моей жизни было столько радости, в скорби — столько безграничного утешения, что я жажду хоть частицу этого отдать другим. Я могла бы исписать ещё много страниц, но ведь на бумаге нелегко выразить всё, что чувствуешь. Я жажду благодарить, благодарить каждую минуту за всё, что мне дал Господь. Я жажду принести Ему мою ничтожную благодарность, служа Ему и Его страждущим детям. О, это не новое чувство, оно всегда жило во мне, Господь был так милостив ко мне.

Это начинание должно занять "определённое место" в Церкви, иначе оно так и будет колебаться и после моей смерти, кто знает, скорее всего будет преобразовано в монастырь или в "светскую общину". Мы исходим из строго церковного основания, православного во всех частностях, и имеем благословение митрополита, который, разумеется, знает всю нашу жизнь. И ведь есть традиции "диаконисс по одеянию". Священный Синод находит, что сейчас как раз подходящий момент для того, чтобы поддержать Церковь, [укрепить] пошатнувшуюся веру и руководить паствой как добрый пастырь. Они надеются, что будут основаны дома [сестёр], подобные нашему; из-за одного этого мы должны быть утверждены как диакониссы. [...]

.. .мы просили о [присвоении] имени "диаконисс", что по-гречески означает "служительницы", то есть служительницы Церкви, чтобы сделать наше положение в стране возможно более ясным: мы — организация Православной Церкви. А в интервью Гермогена, опубликованном в газетах, нам брошен резкий упрёк в подражании протестантизму, тогда как мы трудимся под прямым руководстовом митрополита, в постоянном непосредственном контакте с епископами. В нашу "обитель" приезжали старцы из самых разных и очень строгих монастырей и "пустынь", и мы получали их молитвы и благословения. Жаль, что Гермоген так несправедливо отозвался о нашей работе, не видев её. Теперь к замечанию о том, что мы должны быть исключительно "рукоположенными диакониссами", что также не было обязательным в раннехристианской Церкви, поскольку "посвященные" сёстры "по одеянию" являлись как раз живым "traitd'union"между Церковью и народом — это именно то, что сейчас так нужно.

Сегодня двадцать пять лет, как я присоединилась к нашей возлюбленной Церкви. [...] Всё сливается в глубочайшей благодарности Богу, нашей Церкви и тем благородным примерам, которые я могла видеть в истинно православных людях. И я чувствую себя настолько ничтожной и недостойной безграничной любви Божией и той любви, которая меня окружала в России, — даже минуты скорби были освещены таким утешением свыше, а мелкие недоразумения, [естественные] для людей, с такой любовью сглаживались, что я могу сказать одно: "Слава Богу за всё, за всё".

Необходимо направить все мысли на чудную нашу страну, чтобы узреть всё совершающееся в ней в настоящем свете, и иметь возможность сказать: "да будет Твоя воля", когда наша возлюбленная Россия подвергается полному развалу. Помните, что Святая Православная Русская Церковь — против которой не устоят и врата ада, — всё ещё существует и существовать будет до скончания веков. Те, которые могут в это верить, без сомнения узрят сокровенный луч, сияющий сквозь мрак в самый разгар бури. Но всё же я уверена в том, что карающий Бог — Тот же Любящий. Я часто читаю Библию за последнее время, и если мы верим в Высшую Жертву Бога Отца, пославшего Сына Своего на смерть и воскресение для нашего спасения, то чувствуем мы одновременно и присутствие Святого Духа, осеняющего нам путь, и наша радость будет вечной, даже при условии, если наши ограниченные людские сердца и умы пройдут через путь тяжёлых испытаний. Подумайте о буре — в ней имеются одухотворяющие, также как и ужасающие элементы; одни боятся от неё укрыться, другие поражаются ею, глаза же некоторых открываются и они видят в ней величие Божие. Не является ли это правдивой картиной нынешнего времени. Мы работаем, молимся, надеемся и каждый день всё более и более чувствуем в себе высшее сострадание. То, что мы живём — является неизменным чудом. Другие люди начинают понимать то же самое, и они приходят к нам в церковь, чтобы найти покой для своих душ.