Особенно хорошо сознавал роковую зависимость союзнической помощи от репутационных издержек барон Петр Врангель, который не упускал случая публично заявить о своем анти-антисемитизме, вопреки всем реальным обстоятельствам русско-еврейского противостояния. Ввиду принятых им недвусмысленных приказов и соответствующих жестких мер, среди деяний руководимой им Русской армии сколько-нибудь «исторических» погромов не отмечено.

Врангель принадлежал к особенной части русской интеллигенции, которая в упор не видела и видеть не желала той самой еврейско-русской войны, которая породила и Революцию, и Гражданскую войну. Среди интеллигентов этого сорта мы встречаем как обласканных евреями записных юдофилов вроде Максима Горького, чья политическая оптика была безнадежно искажена, испорчена, так и прекраснодушных русских людей христианской закваски вроде Зинаиды Гиппиус, всем образом жизни связанных с особым еврейским культурным пластом, не замешанным в революции или даже не принимающим оной.

«Антисемитизм, – писал Горький в своей газете «Новая жизнь», выходившей под большевиками, – жив и понемножку, осторожно снова поднимает свою гнусную голову, шипит, клевещет, брызжет ядовитой слюной ненависти.

В чем дело? А в том, видите ли, что среди анархически настроенных большевиков оказалось два еврея. Кажется, даже три. Некоторые насчитывают семерых и убеждены, что эти семеро Сампсонов разрушат вдребезги 170-миллионную храмину России.

Это было бы очень смешно и глупо, если б не было подло…

Есть… тысячи доказательств в пользу того, что уравнение «еврей = большевик» – глупое уравнение, вызываемое зоологическими инстинктами раздраженных россиян.

Я, разумеется, не стану приводить эти доказательства – честным людям они не нужны, для бесчестных – не убедительны.

Идиотизм – болезнь, которую нельзя излечить внушением. Для больного этой неизлечимой болезнью ясно: так как среди евреев оказалось семь с половиной большевиков, значит – во всем виноват еврейский народ…

А посему честный и здоровый русский человек снова начинает чувствовать тревогу и мучительный стыд за Русь, за русского головотяпа, который в трудный день жизни непременно ищет врага своего где-то вне себя, а не в бездне своей глупости».

Не только Горький, долгие годы якшавшийся с большевиками, друживший с Лениным и искавший славы и чести быть «пролетарским писателем» и «буревестником революции», но и такой его политический антагонист, как Зинаида Гиппиус, создавшая в эмиграции «Союз непримиримых <с большевиками, Советской властью>», совершенно искренне не понимали происходящего. Обладавшая тяжелой рукой как критик и политический публицист, Гиппиус, однако, с удивительной легковесностью отрицала всякие основания для антисемитских настроений. Причем не только в эмиграции, но даже и в самой Совдепии, где роль евреев в революционных преобразованиях была уже для всех очевидна. Она писала в 1921 году, едва вырвавшись с залитой русской кровью Родины, в статье «Антисемитизм?», специально призванной утвердить, что «антисемитизма нет»:

«Нормально ли, в самом деле, подозревать русскую интеллигенцию в антисемитизме? В здравой памяти на это способен разве крайний невежда… Нет, если есть какая-нибудь точка «святости» в душе русского интеллигента – она тут, в его кристально-честном отношении к евреям…

Так было, и это было неизменно, а теперь… теперь к этому прибавилось еще нечто новое: ощущение в полноте и внешнего нашего равенства с евреями, одинаковости нашей в несчастии… Мы и евреи – не одинаково ли угнетенный народ? И не наш ли это общий – ленинский, всероссийский – погром?..

Линия разделения – другая. Избиваемые русские, избиваемые евреи – по одной ее стороне, и одно. Избивающие русские, избивающие евреи – по другой, и тоже одно».

Как видно, недаром Василий Розанов с горечью писал в «Мимолетном» 6 мая 1915 года: «Интеллигенция продала русский народ евреям на убой». Впрочем, солидаризуясь в оценке евреев со своим политическим антагонистом Максимом Горьким, Гиппиус в то же время впала в радикальный антагонизм и с еврейскими авторами эпохального сборника «Россия и евреи», сработанного двумя годами позже в Берлине, которые куда проницательнее смотрели в суть дела…

Трудно судить, был ли так же далек от понимания сути происходящего Врангель, или он был вынужден писать и говорить не то, что думал, а то, что нужно было для нормализации отношений с иностранными союзниками, от которых зависел исход Гражданской войны, но он писал, например, перекладывая всю вину за преступления Революции исключительно на голову русского народа:

«По призыву Царя русский народ поднялся на защиту родной земли, и русские воины шли на бой с германскими полками. Теперь тот же русский народ, убивший своего Царя, грабил и жег родную землю. На защиту этой земли стали немногие честные сыны родины. Как преступники, скрытно пробирались они через кордоны немецких войск, занявших часть отечества, для того чтобы под старыми знаменами начать борьбу за честь и свободу родной земли. Эту честь и свободу попирали потерявшие совесть русские люди, их недавние соратники».

Это сказано про 1918 год, когда про движущие силы Революции всем все уже было, в общем-то, ясно. Тем более – представителям имперского офицерства, которое говорит устами штабс-капитана, персонажа поэмы Маяковского «Хорошо!»:

Возможно, в случае Врангеля может идти речь о добросовестном заблуждении, простительном боевому генералу, не вникавшему в политические детали и не владевшему всей полнотой информации. Для него все большевики вообще покрывались определением «красная нечисть», без разбора и без выделения национальных фракций. Однако сама жизнь все время осуществляла за него это неизбежное выделение, подчеркивая негативную роль евреев в судьбе Белого движения. Вот несколько небольших, но ярких и красноречивых примеров, взятых из собственных мемуаров этого лучшего из белогвардейских вождей.

Врангелю в июне 1919 года удалось невозможное: ключевой город Царицын был взят, красные бежали. Но уже в августе в результате стратегических ошибок верховного командования Деникина белым пришлось отступать, и Врангель столкнулся с недостатком вагонов и эшелонов в ходе эвакуации Царицына. И вот «взяв с собой несколько казаков моего конвоя, я лично отправился на вокзал… Осматривая далее грузившиеся на запасных путях эшелоны, я обнаружил ряд вагонов уже запломбированных, где вместо того, чтобы, как значилось по ведомостям, должны были находиться артиллерийские грузы, оказались частные пассажиры, главным образом евреи, торговцы, выезжавшие с принадлежавшими им товарами. Прижатые мною к стене, они признались, что вагоны куплены ими. Деньги поделили начальник станции, составитель поездов и сцепщик. Я тут же арестовал этих лиц и в тот же день предал военно-полевому суду по обвинении в содействии успеху противника. В ту же ночь они были повешены… С этого дня эвакуация шла блестяще».

Позже против Врангеля, уже как главнокомандующего Русской армией (РА, такое знаковое название правомерно дал он своим войскам), устраивались заговоры. Кто это делал?

«Накануне два каких-то мичмана явились в расположение лейб-казачьего полка и пытались уговаривать казаков по возвращении моем в Севастополь арестовать меня, начальника штаба и некоторых других лиц, не сочувствующих будто бы возвращению на русский престол Царя…

Как я и ожидал, вся эта история оказалась глупым фарсом, однако за кулисами действовали большевистские агенты. В общих чертах дело представлялось следующим образом: еще зимою 1919 года среди группы молодых офицеров флота возникла мысль создать особый орден, долженствующий воспитывать среди офицерства высокие понятия о чести, воинском долге, традиции старых Императорских армии и флота, забытые в разрухе смутного времени. О существовании этого ордена я знал и даже видел его устав. Он ничего предосудительного в себе не заключал.

Однако за последнее время в состав членов этого общества сумел втереться некий Логвинский, еврей, настоящая фамилия которого была Пинхус. Пинхус-Логвинский был личностью весьма темной, с уголовным прошлым, в последние перед революцией дни замешанный в мошеннических проделках пресловутой комиссии генерала Батюшина. Ныне, по имеющимся сведениям, Логвинский являлся одним из агентов большевиков. Втершись в доверие молодежи, Логвинский подготовил весь этот недостойный фарс…

Я приказал призвать их всех к себе, пристыдил их и сказал, что ставлю крест на всю эту глупую историю. Вместо того чтобы бить баклуши в Севастополе и делать политику, они должны отправиться на фронт…

Пинхус-Логвинский был расстрелян».

Большевики вообще вели очень активную работу в тылу армии белых, особенно в Крыму, партизанили, агитировали, разлагая солдатскую массу и проч. Этим, в частности, был вызван приказ Врангеля № 3052 от 29.04.1920 г.: «Безжалостно расстреливать всех комиссаров и других активных коммунистов» из числа военнопленных. Но «большевики», «комиссары», «активные коммунисты» – понятия абстрактные. Кто же конкретно за ними стоял и всем этим занимался? Вот выразительный пример.

«Областной ревком работал и в городах, располагая огромными деньгами. В течение четырех месяцев ревком получил из Москвы через курьера еврея Рафаила Кургана один миллион «романовских», 10 тысяч фунтов стерлингов и на 40 миллионов золота в изделиях и бриллиантах.

В Симферополе, Севастополе, Ялте, Феодосии, Керчи и Евпатории образовались коммунистические комитеты, щедро снабжаемые деньгами. Между ними установилась живая связь курьерами.

2 августа в Ялте была обнаружена коммунистическая ячейка, имевшая в своем распоряжении типографский шрифт и поддерживавшая связь с «областкомом». В том же месяце в прифронтовой полосе были задержаны с мандатами областкома два «курьера», высланные с целью шпионажа. Почти одновременно на Перекопе был арестован советский «шпион-курьер» Симка Кессель, пробиравшийся из Крыма в Одессу.

Вскоре удалось добыть нити для наблюдения за лицами, стоявшими в самом центре обновленной организации областкома. В результате установленного наблюдения 21 августа был задержан чинами розыска пробиравшийся из леса в Севастополь Мордух Акодис, получивший от областкома задачу воссоздать севастопольский городской революционный комитет, на что он получил 16 тысяч рублей «романовских», оказавшихся при нем при аресте. Одновременно были арестованы в Симферополе проживавшие там по фальшивым паспортам Рафаил Курган («Фоля») и Наум Глатман, являвшиеся местными представителями областкома, в квартире которых было обнаружено 250 тысяч «романовских» рублей в обертках со штампом Московского народного банка, миллион денег главного командования, золотые вещи, бриллианты по казенной оценке на сумму 28 миллионов рублей, партийная переписка, денежные отчеты и отчеты по партийной работе революционного областного комитета в Крыму. В тот же день в Севастополе были арестованы Герш Гоцман и Осман Жиллер, причем у первого была обнаружена переписка и почти не бывшая в употреблении печать севастопольского революционного комитета, а у второго – переписка и три миллиона рублей партийных денег в разной валюте.

Материалы, добытые обысками у названных лиц, в связи с данными ими обширными и вполне откровенными показаниями, дали возможность выяснить полную картину всей работавшей в Крыму большевистской организации. В течение месяца число привлеченных к формальному дознанию превышало уже 150 человек. Организации в Крыму был нанесен сокрушительный удар».

Читатель понимает, конечно, что в этих и многих подобных случаях за отдельными именами стоит главная тенденция, если не закон общественной жизни того времени, и вся этническая суть противостояния революции и контрреволюции видна как на ладони.

Не осталась скрытой от Врангеля и зловещая сущность деятельности такой малоисследованной организации, как Центросоюз, – сложившейся еще до революции международной организации, объединявшей потребительские общества и кооперативы, в которой заправляли евреи – «агенты мирового капитала». Неудивительно поэтому, что весной 1919 года только что созданный III Интернационал взял Центросоюз полностью под себя. Руководство Центросоюза гнездилось в Москве и было совершенно подконтрольно большевикам (в 1921 году «советский Центросоюз» вообще возглавил верный ленинец Леонид Красин), которые использовали этот инструмент для налаживания рабочих отношений и примирения со странами Антанты, действуя через коммерческий интерес. Уже в марте 1919 года потребительские кооперативы полностью контролируют систему распределения. Имея своей целью исключительно наживу, Центросоюз осуществлял гигантские торговые махинации поверх всяческих границ, в том числе коррумпируя чиновников и офицеров белых правительств, а также «союзников», служа зачастую проводником большевистского влияния и тайных операций ЧК. Гибкий и всепроникающий, Центросоюз действовал под маркой предпринимательства и на территории ВСЮР, подрывая основы белой экономики и порой даже срывая военные операции. Еврейские торгово-посреднические связи играли во всем этом важнейшую роль (невольно вспоминается знаменитое стихотворение Юрия Кузнецова «Маркитанты»). По данному поводу Врангель писал, например:

«В политике Европы тщетно было бы искать высших моральных побуждений. Этой политикой руководит исключительно нажива. Доказательств этому искать недалеко. Всего несколько дней назад на мое уведомление о том, что в целях прекращения подвоза в большевистские порты Черного моря военной контрабанды я вынужден поставить у советских портов мины, командующие союзными английским и французским флотами против этого протестовали, телеграфно уведомив меня, что эта мера излишня…».

Еще бы! Они ведь уже нашли общий язык с торгашами, пропуская за мзду для Советов медикаменты, грузовые машины и проч., а от Советов – хлеб и т. д.

Итак, стоя во главе Белого движения, Петр Николаевич Врангель, конечно, знал правду, но не смел смотреть ей в глаза. Кажется, одних подобных фактов с лихвой хватило бы для того, чтобы сделать соответствующие организационные выводы. Однако вместо этого Врангель был вынужден пускаться в типичные чисто интеллигентские рассуждения, да еще и делать это публично, декларативно.

Дело в том, что антиеврейские (и, что греха таить, погромные) настроения уже настолько укоренились в белых массах, что вынудили Врангеля открыто вступить с ними в борьбу с целью «сохранить лицо» белогвардейского движения в целом. Ведь ему все время приходилось общаться с представителями иностранных миссий, выпрашивая у них поддержку оружием, продовольствием, а в идеале и участием в военных действиях (чего союзники в целом не допускали). Работая в архивах с приказами по ВСЮР и РА, я все время натыкался на щедрые раздачи русских орденов и медалейпредставителям разных чинов иностранных войск, преимущественно англичанам, которых особенно важно было задобрить… И тут вдруг такой конфуз, такой скандал:

«В газете монархического направления «Русская Правда», издававшейся в Севастополе, появился целый ряд статей определенно погромного характера. Весьма дружественно к нашему делу расположенные представители: Америки – адмирал Мак-Колли и Франции – заменивший генерала Манжена майор Этьеван, – почти одновременно, один за другим, пришли ко мне с номерами газеты в руках и предупреждали меня о том неблагоприятном впечатлении, которое помещенные в газете статьи неминуемо произведут на общественное мнение в этих странах. Я тогда же отдал приказ, объявив вновь выговор, и закрыл газету».

Этот суровый приказ № 3384 от 30.06.1920 г. сохранился, вот он:

«…Между тем натравливание одной части населения на другую все еще не прекращается, и чины правительственных учреждений в отдельных случаях не принимают должных мер для пресечения этого зла в корне. Передо мною номер газеты «Русская Правда» с рядом статей погромного характера.

1. Объявляю выговор Начальнику Военно-цензурного отдела полковнику Игнатьеву.

2. Старшего цензора полковника Власьева отрешаю от должности.

3. Газету закрыть.

Подписал: Главнокомандующий генерал Врангель

Скрепил: за начальника Штаба генерал-майор Трухачев».

Показательная расправа, возможно, удовлетворила союзников, но, несомненно, вызвала раздражение у своих соратников. Так что Врангелю мало было объясниться с влиятельными иностранцами, своим-то тоже надо было что-то сказать во всеуслышанье по этому поводу. 5 июля в газете «Великая Россия» была помещена его беседа с представителем этой газеты Н. Н. Чебышёвым:

«…В народных массах действительно замечается обострение ненависти к евреям. Чувство это все сильнее развивается в народе. В последних своих проявлениях народные противоеврейские настроения буйно разрастаются на гнойнике большевизма. Народ не разбирается, кто виноват. Он видит евреев-комиссаров, евреев-коммунистов и не останавливается на том, что это часть еврейского населения, может быть, оторвавшаяся от другой части еврейства, не разделяющего коммунистических учений и отвергающего советскую власть. Всякое погромное движение, всякую агитацию в этом направлении я считаю государственным бедствием и буду с ним бороться всеми имеющимися у меня средствами. Всякий погром разлагает армию. Войска, причастные к погромам, выходят из повиновения. Утром они громят евреев, а к вечеру они начнут громить остальное мирное население. Еврейский вопрос – вопрос тысячелетний, больной, трудный, он может быть разрешен временем и мерами общественного оздоровления, но исключительно при наличности крепкой, опирающейся на закон и реальную силу государственной власти. В странах, где анархия и произвол, где неприкосновенность личности и собственности ставится ни во что, открыт простор для насильственных выступлений одной части населения против другой. Наблюдаемое в последнее время обострение вражды народа к еврейству, быть может, один из показателей того, насколько народ далек от коммунизма, с которым он склонен ошибочно отождествлять все еврейство».

Врангелю пришлось пускать в ход все средства убеждения:

«Небезызвестный отец Востоков усиленно вел работу как в Севастополе, так и в других городах Крыма. Его проповеди носили чисто погромный характер. Отличный оратор, умевший захватить толпу, он имел, особенно среди простого люда, значительный успех.

В некоторых городах толпа пыталась произвести противоеврейские выступления. Я вынужден был отдать приказ, запрещающий «всякие публичные выступления, проповеди, лекции и диспуты, сеющие политическую и национальную рознь»…

Отца Востокова я вызвал к себе и постарался объяснить гибельность его работы. Не знаю, что повлияло, моя ли беседа или упомянутый приказ, но отец Востоков свои проповеди прекратил».

Однако все многочисленные, последовательные и добросовестные попытки Врангеля противостоять кампании очернения Белого движения в глазах мирового общественного мнения и, что важнее всего, перед лицом Антанты и Америки, не увенчались успехом. Напрасно российский посол в Париже В. А. Маклаков «в письмах к врангелевскому премьер-министру А. В. Кривошеину… неоднократно затрагивал «еврейский вопрос»», рекомендуя ввести в действие 269-ю статью прежнего Уложения о наказаниях, которую применяли в том числе к тем случаям, когда судили за еврейские погромы». Напрасно также «правительство Врангеля оказалось единственным среди белых правительств, которое пыталось последовательно вести борьбу против антисемитской пропаганды»…

Еврейская пропаганда, преследуя свои задачи и действуя как через сионистов и еврейских националистов, так и через III Интернационал, добилась того, что союзники отвернулись от всех белых армий, от Русской армии Врангеля в том числе, и пошли на признание правительства большевиков. Советская власть победила и на поле боя, и на дипломатическом поприще – благодаря евреям.

Будницкий пишет по данному поводу: «Попытки белых дипломатов и политиков… создать в глазах общественного мнения стран Запада благоприятный образ Белого движения, изобразить белых носителями идей демократии и терпимости полностью провалились».

Еще бы! Задача попросту не имела решения. Возможно, надо было, напротив, многократно усилить антибольшевистски-антисемитскую пропаганду на Запад, показать красную опасность еврейства как она есть, так, чтобы Запад осознал и содрогнулся – и принялся бы не за страх, а за совесть помогать белым. Но на этот смелый ход не пошли ни Колчак, ни Деникин, ни Врангель.

Спасти Россию от большевиков им в итоге не удалось.