Итак, Израиль – многовековая мечта мирового еврейства – был воссоздан на карте мира. За этими словами – десятилетия напряженной борьбы сионистов и их верного помощника, Уинстона Черчилля. Не следует думать, что эта борьба была легкой. У израильского проекта были серьезные враги, в первую очередь – теснимые на своих землях арабы. В их глазах Англия и англичане, стоявшие с 1920-х годов за спиной их смертельного и непримиримого врага, тоже стали такими же врагами. И даже еще более ненавистными, поскольку зачастую прикрывали свои действия лживо-лицемерными, показными заботами о подопечных арабах на подмандатной территории.

Надо признать, что эта ненависть арабов была навлечена на Англию и англичан позицией, высказываниями и действиями Черчилля как никого иного. Поскольку в правящем классе Великобритании были и другие политики, совсем иначе понимавшие цели и задачи своей страны на Ближнем Востоке.

В частности, предшественник Черчилля на посту премьер-министра Невилл Чемберлен, выступая на заседании комитета по делам Палестины британского правительства 20 апреля 1939 года, совершенно правильно подчеркивал (ввиду роста международной напряженности), что «для Великобритании было «делом колоссальной важности иметь мусульманский мир на нашей стороне». Чемберлен добавил: «Если мы должны задеть интересы одной из сторон, давайте заденем интересы евреев, а не арабов». В результате появилось принятое в мае 1939 года решение британского правительства, провозглашавшее новый курс, который должен был обеспечивать сохранение в Палестине постоянного арабского количественного большинства, в то время как евреи должны были оставаться меньшинством населения» (198–199).

Перед нами выразительный пример вполне античерчиллевского подхода к делу, поданный настоящим патриотом Англии и все правильно понимавшим, умным политиком Чемберленом, который хотел создать для своей страны колоссальную опору на Ближнем Востоке из многомиллионного арабского населения, располагавшего важнейшими и неиссякаемыми нефтяными ресурсами.

Этот курс, как мы помним, был поломан с приходом Черчилля в то же кресло премьера, после чего все козыри в ближневосточном регионе получили в свои руки военно-политические противники Великобритании – Италия и Германия. Не приходится удивляться, что, как пишет Гилберт, «подрывная пропаганда германских и итальянских фашистов настраивала арабов как против евреев Палестины, так и против англичан на Ближнем Востоке» (140). Ведь пуще всякой пропаганды эти настроения формировала сама черчиллевская Англия. И худшим из ее деяний, порождавшим рост розни и вражды между арабами и евреями, а также ненависти арабов к поддерживавшим евреев англичанам, было усиленное накачивание Палестины евреями со всего мира, производившееся по согласованию с сионистами, но по указаниям Черчилля.

Сам Черчилль со временем расскажет об этом беззаконии, чреватом бесчисленными жертвами, в удивительно ласковом и милом тоне: «Годы, в которые мы приняли обязанности управления подмандатной территорией, были самыми яркими, которые когда-либо знала Палестина, и они были полны надежды. Конечно, всегда существовали трения, потому что евреям позволили во многих случаях выйти далеко за пределы строгих рамок, установленных действовавшими на британской подмандатной территории положениями» (311). Он и никто другой сам же и «позволил» евреям это, но был, мягко говоря, нестрог по отношению к себе.

Оправдывая свои действия, Черчилль, уподобляясь марксистам-политэкономистам, не раз упирал на то, что деятельность евреев в Палестине ведет-де к экономическому подъему Палестины, к расцвету сельского хозяйства, электрификации, образованию рабочих мест и тому подобной прелести.

Немного надо было ума, чтобы понимать простую вещь: арабы хотели оставаться пусть дикими и бедными, но вольными хозяевами своих бесплодных пустынь, а вовсе не благополучными поденщиками на цветущих еврейских плантациях. Они отстаивали свой образ жизни, свою цивилизацию, не признавая западную систему за эталон. И готовы были умирать за это. И убивать. Не желая считаться с этой простейшей, но неотразимой правдой жизни, Черчилль обрек регион и связанную с ним в то время Англию на кровавую бойню, не имеющую ни конца, ни исхода. Видел ли он это? О, да! Ведь сам же и писал в статье «Палестина на перепутье» («Дейли телеграф» 20.10.1938): «До небывалых масштабов разросся кровавый конфликт между арабами и евреями, конец которому уже не просматривается» (181). Конечно, это не заставило его отступить. И кровавую кашу пришлось потом хлебать полной ложкой всем участникам конфликта.

Мы помним, что угроза насилия витала в воздухе Палестины издавна, прорываясь периодически, как это было, например, еще во время первого визита Черчилля в начале 1920-х годов. С тех пор, по мере прибытия все новых партий еврейских иммигрантов, ситуация только ухудшалась, пока не дозрела до буквально предвоенного состояния к концу 1930-х годов. Гилберт пишет по этому поводу:

«Начало арабских волнений в Палестине относится к апрелю 1936 года, а к весне 1939 года нападения арабов на британские войска и военные объекты стали непрерывными. Согласно статистике британского Министерства обороны, британские войска за трехлетний период убили пять тысяч палестинских арабов» (198).

«В 1938 году рост напряженности в Европе и ухудшение ситуации в Палестине были неразрывно связаны между собой. Из Германии в Палестину продолжали прибывать все новые и новые волны еврейских беженцев, что привело к возобновлению нападений арабов на евреев и ко множеству арабских атак и мятежей против британцев. Британские войска были вынуждены построить ряд фортов по всей стране и установить оборудованные пулеметами доты на всех въездах в Иерусалим» (179).

Иными словами, англичане оказались явочным порядком вынуждены противостоять арабам, спровоцированным евреями, оказались втянуты в вооруженное кровопролитное действо. Арабов можно было понять, их терпение не могло быть безграничным. Но англичане в тот момент понимания не проявили; и в этом главная «заслуга» Черчилля – реальные плоды его многолетней политики в Палестине. Ему-то, исходя из еврейских интересов, обострение отношений с арабами было только на руку.

Но Палестина, в конце концов, лишь крохотный кусок земли на Ближнем Востоке, а вовсе не главная сцена той мировой битвы, которая имела разразиться в ближайшем будущем. Необходимость рассматривать страны Оси как потенциального противника в грандиозной войне ставила ответственных английских политиков перед возможностью ожесточенных боевых действий в Северной Африке и на Аравийском полуострове (жизнь позже подтвердила это), а значит – перед необходимостью искать опору в арабском большинстве. Гилберт отмечает:

«Невилл Чемберлен и остальные члены правительства были убеждены, что не следует раздражать арабов. Они видели, что успех политики Великобритании в Средиземноморье и на Ближнем Востоке будет в перспективе зависеть от доброй воли арабов и мусульман. В 1938 году под властью Великобритании находилось самое большое число мусульман в мире, в том числе двадцать миллионов мусульман в британской Индии. Помимо наличия такого значительного числа собственных мусульманских подданных, Великобритания должна была учитывать необходимость тесного взаимодействия и сотрудничества с двумя независимыми мусульманскими странами, Египтом и Ираном. Взаимодействие с Египтом было крайне важно в свете обеспечения безопасности судоходства по Суэцкому каналу, а с Ираном – для того, чтобы там могла проводить добычу нефти Англо-Персидская нефтяная компания, снабжавшая топливом британский флот» (183–184).

Еще в январе 1938 года кабинет Чемберлена попытался как-то пригасить разгорающийся в Палестине конфликт, примирить стороны на конференции в Сент-Джеймсском дворце, в ходе которой арабские и еврейские лидеры сидели за одним столом. Но она не увенчалась успехом, в первую очередь, из-за позиции Черчилля, предлагавшего, если арабы отвергнут квоту еврейской иммиграции, действовать в Палестине уже без согласия арабов и в пользу одних лишь евреев. Все стороны расстались разочарованными и недовольными друг другом (195).

В течение этого года ситуация только накалялась. С полным пониманием дела 21 декабря 1938 года (то есть уже после «Хрустальной ночи» и наметившегося разрыва с Германией) министр авиации сэр Кингсли Вуд доложил кабинету точку зрения штаба Военно-воздушных сил: «Если в ходе следующего кризиса мы окажемся во враждебном арабском окружении на Ближнем Востоке, то мы будем совершенно беззащитны с военной точки зрения» (194–195). «Зависимость британского правительства от доброй воли арабов, – замечает Гилберт по этому поводу, – стала очевидной всем членам кабинета министров».

Как всегда, Черчилль оставался при своем мнении. Он открыто заявил, что ни в малейшей мере не признает справедливость того тезиса, что «мы не сможем выиграть войну без поддержки арабов» (214). Еще бы! Ведь он сделал все, чтобы превратить арабов во врагов Англии, «ни в малейшей мере» не заслужившей их поддержки…

Ответственные политики хотели ответственной политики на Ближнем Востоке. И Черчилль, будучи умным человеком, все это, конечно, тоже отлично понимал. Но интересы сионистов, да и личные интересы были для него важнее интересов страны. Мы уже знаем, какую линию в регионе он начал проводить, став премьер-министром в мае 1940 года. Он и не подумал озаботиться умиротворением арабов за счет сдерживания еврейских претензий. Он не сделал и малейшей попытки превратить арабов из врагов в союзников. Все наоборот: своей задачей он ставил вооружение евреев и увод британских войск из Палестины. И, как обычно, проявлял верх цинизма и лицемерия, саморазоблачаясь в попытке убедить коллег: «Совершенно экстраординарным является то обстоятельство, что теперь, когда война, возможно, вступает в самую опасную фазу, мы вынуждены содержать в Палестине гарнизон численностью в одну четверть нашего гарнизона в Индии – и все это с целью насильственного проведения политики, не пользующейся популярностью ни в Палестине, ни в Великобритании». Уравновешивая арабов евреями и наоборот в рамках формируемых в Палестине местных воинских частей, сказал Черчилль, «мы не только сможем дать выход склонности к риску, свойственной характеру обоих народов, но и добьемся еще и того, что каждая община сможет следить за другой» (214–215).

Ясно каждому, что результатом немедленно стала бы открытая полномасштабная война между евреями и арабами. Ясно и то, что арабы за такое «благодеяние» немедленно ударили бы в спину британцам. К счастью, у военного кабинета хватило ума не послушать демагога и не пойти ни на вооружение евреев в Палестине, ни на создание объединенных еврейско-арабских отрядов (215).

В итоге антиарабской политики Черчилля случилось то, что должно было случиться: в 1941 году «в Багдаде Рашид Али аль-Гаилани, лидер иракского националистического движения, имевший связи с нацистской Германией, возглавил мятеж против британцев. Захватив власть в Багдаде, Рашид Али заверил немцев, что природные ресурсы его страны станут доступны странам Оси в обмен на признание Германией права арабских стран на независимость и политическое единство вместе с правом «расправиться» с сотнями тысяч евреев, живших тогда в арабских странах. Рашид Али был разбит, но его восстание, происшедшее в момент военной слабости Великобритании на всем Ближнем Востоке и в Греции, вызвало сильное раздражение британских властей» (255). Подавление этого восстания потребовало от Англии больших усилий и стоило жертв.

Со временем Черчилль, опять-таки с запредельным цинизмом, скажет об арабах: «Они сделали для нас очень мало во время войны и во многих случаях только создавали нам проблемы. Он припомнит это, когда придет день расчета».

Можно подумать, что кто-то, кроме него самого, был в этом виноват! Не кто иной, как сам же Черчилль довел арабов до остервенелой вражды к Англии. Черчилль своими руками создал для Гитлера опору в лице арабов, а Великобританию этой опоры лишил. Хотя евреи и так никуда бы не делись, будучи едины с англичанами в отношении немцев – общего врага. Их союзничество не надо было покупать, а вот арабов – надо, но Черчилль не хотел этого делать, щадя интересы евреев. Юдофилия Черчилля дорого обошлась Англии. Не считая крови англичан, они потеряли куда большее: свое место в мире.