История объявления войны Германии со стороны Англии (3 сентября 1939 года в 09.00) и Франции (в 12.00 того же дня) до сих пор толком не написана. Этот поступок доныне предстает как необъяснимый.

Конечно, Черчилль в подобных случаях, когда надо было продавить или объяснить решение, принятое вопреки не только интересам Англии, но и элементарной логике, любил взывать к ценностям морали и долга. Чего и ждать еще от человека, чей отец умер от сифилиса, а мать не упускала случая попасть в объятия очередного представителя сильных мира сего. В частности, сей строгий моралист неизменно апеллировал к таким мнимым или действительным обязательствам Британии, как Декларация Бальфура в отношении еврейского центра в Палестине или договор о взаимопомощи с Польшей, подписанный 25 августа 1938 года. Поговорим об этом странном документе. Я буду ссылаться и опираться, в частности, на первый том шеститомного сочинения Черчилля о Второй мировой войне, вышедшего у нас под редакцией и с предисловием генерала-историка Дмитрия Волкогонова.

Начать стоит с того, что бывший вице-король Индии и будущий (с 1938-го) министр иностранных дел в правительстве Чемберлена лорд Галифакс, лидер палаты лордов, будучи принципиальным сторонником «умиротворения», частным образом отправился в ноябре 1937 года в Германию как «магистр по лисьей охоте». Тогда все еще было впереди – и аншлюс с Австрией, и раздел Чехословакии, и раздел Польши, и все могло бы быть по-другому, но… После спортивных развлечений лорд Галифакс был приглашен в Берхтесгаден и имел неофициальную беседу с Гитлером. «Беседа оказалась лишь пустой болтовней и оставила чувство недоумения», – раздраженно откомментирует спустя десять лет этот факт Черчилль. Отнюдь. Именно в ходе этой беседы (19.11.37) Галифакс дал понять Гитлеру, что Англия готова предоставить ему свободу действий в Центральной и Восточной Европе, в частности в отношении Австрии, Чехословакии и Данцига. В тот момент лорд еще не обладал нужными полномочиями, говорил как частное лицо, но вес его слов возрос в определяющей степени, когда в самом скором времени он получил министерский пост. Именно при нем Гитлер осуществил все вышеназванные меры без противодействия Англии.

Чемберлен, ставший премьером в том же 1937 году, не случайно вскоре определил Галифакса в министры иностранных дел, ведь их обоих причисляли к т. н. кливлендскому кружку сторонников дружбы с резко антикоммунистической Германией. В этом неформальном, но очень влиятельном сообществе, куда с середины 1930-х годов входили крупные финансисты и предприниматели, с одной стороны, а политические деятели, в том числе члены правительства, – с другой, обсуждались в том числе проблемы английской внешней политики и вырабатывались планы сотрудничества с Гитлером. В Германии эти люди вполне обоснованно видели защиту от всемирной коммунистической заразы, от глобальных притязаний Коминтерна. И готовы были ради этого на многое.

Замечу, что и правительство Чемберлена (в котором из 21 министра 11 были аристократами), и фракция консерваторов в парламенте (где 181 депутат в общей сложности занимал 775 директорских постов)состояли в основном из единомышленников премьера. А ведь это были, в лучшем смысле слова, хозяева Англии…

Подобным образом в то время думало большинство в Великобритании, не только ее политический класс. Даже спустя более двадцати лет после начала войны генерал-майор Джон Фуллер, автор первого в мире танкового прорыва, впоследствии военный историк и теоретик, убежденно писал: «Не могло быть никакого сомнения, что в 1939 году лучшей политикой для Великобритании было остаться в стороне от войны, предоставив Германии и СССР возможность ослаблять друг друга». А порой политический мейнстрим формулировался гораздо жестче: «Только объединившись, Англия и Германия могут бросить вызов врагу. Англосакство оживлялось как концепция расовой и этической солидарности. Зло находилось на Востоке. Англия и Германия вместе могли воздвигнуть защитную линию».

На волне подобных настроений в довоенной Англии были созданы и вели активную, в том числе пропагандистскую, деятельность организации, названия которых говорят сами за себя: Общество англо-германского содружества, Англо-германское товарищество. Они получали немалую финансовую поддержку от ведущих банков и крупных промышленных концернов Британии. Деловые круги были в этом прямо заинтересованы, поскольку к концу 1930-х годов англо-германские экономические отношения развивались весьма интенсивно: в июле 1938 года было подписано англо-германское платежное соглашение, расширявшее возможности торговли, а в конце года дошло и до обсуждения главного – создания англо-германского экономического союза. Первая задача которого состояла в полюбовном разрешении основного, если не единственного, противоречия между Англией и Германией: в перераспределении колоний и новом разделе мировых рынков, удовлетворявшем обе стороны.

Наконец, в качестве верхушки прогерманского (скажем прямо, прогитлеровского) айсберга английской политики можно рассматривать так называемую группу Линк («Звено»), насчитывавшую около тысячи членов, принадлежавших в основном к высшим лондонским кругам. Туда входило немало депутатов из консервативной партии. Некоторые участники были связаны с немецким посольством в Лондоне, многие были членами вышеупомянутого Англо-германского товарищества. По словам немецкого поверенного, общество Линк «посвятило себя полностью защите немецких интересов», будучи тесно связано с работниками гитлеровского посольства в Лондоне.

Итак, своей политикой «умиротворения» Чемберлен полностью соответствовал интересам Великобритании, как их понимали в равной мере и политический истеблишмент страны, и ее народ, что, вообще-то, редко совпадает. Не случайно с именем Чемберлена связана также британская политика «невмешательства» в Испании, позволившая Германии и Италии помочь Франко покончить с коммунистами у себя на родине, несмотря на действие красных (советских в том числе)«интербригад». Чемберлен и его многочисленные единомышленники «вверху» и «внизу» понимали: коммунистический пожар, угрожавший человечеству, надо остановить любой ценой.

Более того, чтобы урегулировать разногласия с Муссолини, Чемберлен был готов признать захват Италией Абиссинии, а Гитлеру был готов предложить уступки в вопросе о колониях, более всего напрягавшем германо-британские отношения (идея, находившая широкую поддержку у политического класса Англии). Таким образом, сомневаться в искренности и выверенности позиции Чемберлена оснований нет.