Киев встретил нас разлитым по небу закатным золотом, свежим ветром, миллионом голосов, ласковыми объятиями-переливами более чем тысячелетней магии. Не зря столица – место, где можно встретить кого угодно и что угодно. Сюда и стекаются все, кто жаждет получить больше знаний, больше возможностей и… увидать такое, о чем и подумать не мог.

Говорят, что большой город всегда давит на жителя, приехавшего из маленького. Я шагал по Андреевскому спуску, с интересом рассматривая работы местных умельцев. Не знаю, ничего подобного не ощущалось. Возможно, то утверждение касалось только простых людей, которые не открыты магическому фону, – кто его знает…

Студентов удалось благополучно заселить в общагу, а потом незаметно улизнуть, мстительно скинув все хозяйственные хлопоты на хрупкие плечики Ткачук. Перед отъездом мы так и не поговорили. Все время Саша ходила с видом: «Мы оба виноваты, особенно ты». В чем именно – я так и не понял. Но разбираться – себе дороже. К тому же проводить эксперименты не мне пришло в голову. Единственным омрачающим фактором было то, что пока даже не имелось возможности узнать, в чем смысл ее опытов. Может, ненароком сорвал девушке написание какой-то диссертации? Ну, скажем там, поведение невинных мольфаров в условиях, приближенных к соблазнительным? Или еще чего?

Ладно, подуется и сама скажет. За это время я все же кое-как сумел выучить ее нрав. Заложив руки за спину, я остановился возле выставленных картин, чтобы рассмотреть повнимательнее. Надо же, умелец какой, прорисовал утро в Карпатах, словно сам там бывал! Впрочем, что это я? Возможно, действительно и бывал. Воровски оглянулся, удостоверяясь, что никто не меня не смотрит, и быстро коснулся холста. Подушечку пальца едва ощутимо укололо, по руке разлилось приятное тепло. Губы сами собой расползлись в улыбке. Так и есть, в мазках краски спрятаны частички мольфарской волшбы.

– Нравится? – спросил появившийся словно из воздуха низенький продавец. – Это мой кум рисует! Специалист высшего класса! Каждое лето ездит в Карпаты, на Говерлу восходил, говорит, жил бы там, да только дом тут и дети, а куда же…

Продавец продолжал тараторить, я уж было почуял, что кошелек от внезапных трат не спасти, как вдруг почувствовал странный жар. Такой… ласковый, но в то же время целенаправленный. Захочешь сбежать – куда там! Найдет в любом месте, опутает огненными лучами, утянет назад. Я с трудом отвел взгляд от картины, посмотрел поверх головы не унимавшегося продавца и… остолбенел.

Он стоял в нескольких шагах. Высокий, наверно, метра под два; широк в плечах. Взгляд золотисто-карих глаз был спокойным, уверенным, с едва уловимыми смешинками. Голова пошла кругом: нельзя смотреть напрямую – закружит, затянет в омут веков, сам потом и не выберешься.

Одет просто: льняная рубаха, светлые брюки, белые туфли – настолько чистые, будто он и не ступал по улицам многолюдного Киева. Поднял руку, заправляя за ухо каштановую прядь, рукав, скользнув вниз, открыл охватившую запястье татуировку в виде змея. На безымянном пальце – какой-то необычный массивный перстень. Разглядеть невозможно. И лица нельзя запомнить. Вроде не старый, но и молодым не назвать. Черты красивые, благородные, смотришь – глаз не отвести, а отвернется – не вспомнишь. И в глазах все темно-золотой огонь клубится.

На красивых губах мелькнула улыбка – по коже пробежал огонь. Я шумно выдохнул. Он резко развернулся и принялся подниматься по Андреевскому спуску. Ступни, кажется, так и не касались вымощенной серым булыжником дороги. На миг остановился и, не оборачиваясь, поманил за собой.

Жар схлынул на долю секунду. Господи, неужто удалось поймать удачу за хвост?

– Прошу прощения, – пробормотал я и рванул вслед за поманившим.

Продавец попытался остановить, но потерпел неудачу. Не до покупки картин, когда тебя зовет сам Стольный.

Только поравнявшись с ним и пытаясь отдышаться, я вдруг осознал, что даже не знаю, как к нему обратиться.

– Ну здравствуй, – произнес он глубоким низким голосом. – Давно в Киев дети баньши не захаживали.

По коже пробежали мурашки. Это вам не отец-чугайстр, это не Вий-Совяцкий, даже не Призрачный Цимбалист со своей Ночной Трембитой. От Стольного шел такой ослепительный поток энергии, что можно было задохнуться. В голове зашумело. Сделав вдох, я стиснул зубы и даже не подумал остановиться.

– Что будешь делать? – спросил он, искоса бросив на меня взгляд, и улыбнулся.

Вот гад, уровень силы проверяет! Хотя, может, и нет. Он же насквозь молодняк видит. Значит… что-то другое.

– Ну… – протянул я, – сначала шабаш, а там будет видно.

Стольный кивнул:

– Правильно. В этот раз на Лысой горе народа будет поболе, чем в прошлые годы.

В его тоне будто на миг проскользнуло недовольство, но тут же испарилось. Он одернул задравшийся рукав и остановился. Прищурившись, посмотрел на заходящее солнце.

– Жди беды, Андрей. Так просто в этот раз не отделаешься.

– Спасибо, утешили, – буркнул я, разом растеряв всю благовоспитанность.

Мельком глянул направо – встретился с бронзовым взглядом Булгакова. В какой-то миг показалось, что памятник ожил, перекинул ногу на ногу и замер. Только взгляд остался прежним: что ж хамишь, юноша, уважаемому-то? Нехорошо.

– Мне-то чего, – хмыкнул Стольный, – заморские гости к нам не первый год приезжают. По размаху наши шабаши многим утрут нос. Поэтому охота поглазеть да полезного чего к себе увезти – всегда огромна. Другое дело, что в этот раз злыдней собралось раза в три больше, чем обычно.

Услышанное заставило задуматься. Ну да. Стольного злыднями пугать – то же самое, что меня гопником из подворотни. Другое дело, что много гопников – это уже начинает настораживать.

Стольный шел молча. На нас взирали старинные дома, по обочинам дороги стояли автомобили, навстречу шли люди. Мимо проскочил велосипедист, сердито дзынькнув, давая понять, чтоб мы уступили дорогу.

– А есть предположение, почему они явились? – все же спросил я. Коль уж судьба дала шанс – молчать не стоит. Даже если не на все вопросы даст ответы, то все равно можно много полезного разузнать.

Стольный свернул на Боричев Ток, пришлось поспешить за ним. Кажется, он решил мне тут устроить незапланированную экскурсию.

– Позвал кто-то из старейших, – невинно сообщил он. – Так злыдни хоть и уважаемые участники шабаша, но все же стараются быть с ведьмами поосторожнее.

– Да уж, – пробормотал я, – это правильно. Особенно если эти ведьмы владеют всем арсеналом злыдневских штучек.

Стольный усмехнулся уголком губ. Почему-то возникло странное ощущение, что этот гад даже знает, о ком идет речь.

– С такими лучше не связываться, – мягко сказал он. – Правда, этой бы можно сказать спасибо.

Я остановился как вкопанный. Услышанное никак не желало проникнуть в мозг. Слова есть – понимания нет.

В этот раз Стольный соизволил притормозить и глянуть на меня. Золото в глазах снова опалило, заставив вздрогнуть.

– Она… – тихо произнес я, – это кто?

Он чуть пожал плечами:

– Ну как же… Известно кто, Орысенька, панна Вий-Совяцкая.

Я недоуменно уставился на него. Фамилия, конечно, знакомая. Только как-то не представлял, что у ректора есть родственники. Впрочем, ничего удивительного.

– А мы с ней… знакомы? – на всякий случай уточнил, пытаясь понять, где мог столкнуться с ней раньше.

Стольный чуть склонил голову, разглядывая меня с откровенным интересом.

– Знаком ли ты с той, что жила с тобой рядом не один месяц?

Я, кажется, даже забыл, как дышать. Да быть того не может!

– Саша?

Собственный голос показался каким-то тусклым и глухим. Сказанное казалось настолько невероятным, что поверить не получалось. Саша – родня Вию? Злыдня? Хотя, с другой стороны, вполне может быть. Не мольфарам же быть в родстве с нечистью, считай, из центра страны.

Стольный кивнул:

– Она. Внучка родная. Правда, сам понимаешь, информация эта не для широкого круга общественности.

Я крякнул и потер бровь.

– Да уж, сурово. Но как… то есть зачем… то есть…

Стольный рассмеялся: приятным и мягким смехом, словно шелест листьев каштанов на Крещатике. Поднял руку и вдруг похлопал меня по плечу. По телу пробежал разряд тока. Охнув, я невольно отпрянул. Он цокнул языком, в золотисто-карих глазах появился укор.

– Тренируй защитный купол, – совершенно серьезно отметил Стольный. – Не то в скором времени так от всех, кто чуть сильнее тебя, шарахаться будешь.

Я только потер плечо, разгоняя тысячи иголочек, впившихся в кожу. Как же, вот так все брошу и защитой займусь. Вы, пан киевский Городовой, что-то совсем не учли, что против вас вообще мало кто выстоит. И как бы ни тренировался. Правда, говорить это не стал, задал совершенно другой вопрос:

– Кстати, а что именно сделала Са… Орыся?

Стольный подошел к старинному дому, деловито осмотрел его, провел ладонью по желтому, изъеденному временем камню. Золотистые искорки окутали его пальцы, мигом впитались в стену дома.

– Она поговорила с Железным, а тот уж доложился мне, – как ни в чем не бывало произнес он, даже не глядя на меня. – С провидцами, кстати, держи ухо востро. Больше всех знают, больше всех видят, больше всех могут рассказать.

Провидцев я, честно говоря, не особо любил. Все же ребята они могущественные, хоть и вечно прикидываются не совсем нормальными. Поэтому и старался обходить их десятой дорогой. О Железном мне еще отец рассказывал, кое-какое мнение составил.

– В Лысогорье без надобности не суйся, – неожиданно строго сказал Стольный, и стало не по себе. – Орыська туда обязательно сунется, но ты не пускай. И смотри, чтоб не заручилась поддержкой Громова. Он тоже еще тот всадник без головы.

Услышанное быстро переваривалось. Да уж. Если они споются – беды не оберешься.

– А чем… опасно это Лысогорье? – вопрос лишним не будет, знать не помешает.

Стольный отошел от дома и посмотрел на меня. Каким-то далеким, даже немного пустым взглядом.

– Обратная сторона места силы, – криво ухмыльнулся он, – вспомни Чумацкий Шлях с Призрачным Цимбалистом. Вот оно самое… только для ведьм.

Мы с Григорием Любомировичем прибыли в Киев в семь часов вечера. Поездка с пересадками – то еще удовольствие. Однако он был непреклонен: добираться дал задание только обычным транспортом – человеческим. Никаких порталов и звездных дорожек. Аж обидно стало, честно говоря. Просто не люблю поезда с детства. Но слушать меня, разумеется, никто не стал. Поэтому пришлось молча погрузиться в душный вагон и отправиться в Киев. Правда, не скрою, что потом отомстила по полной: стонала и ныла, вынуждая почтенного основателя ПНУМа то принести водички, то мороженого, а то и гаркнуть на не в меру распоясавшихся молодых людей, вздумавших поприставать ко мне в тамбуре. Что я там делала, спросите вы? Ну-у-у, даже хорошим девочкам иногда хочется закурить (пока не видят мама и преподаватели). Правда, не в компании отмороженных и пренеприятнейших типов. Поэтому Чугайстрин и убедил этих самых типов, что приставать – очень невежливо.

Едва я ступила на перрон, как тут же стало тесно и… страшно. Такого сильнейшего потока магии я не ощущала ни в Херсоне, ни в Полтаве, не говоря уже о затерянном в горах домике чугайстра. Город стиснул, обнял, закружил в горячем вихре энергии, опьянил невероятной силой. Я пошатнулась, но Григорий Любомирович вовремя ухватил меня за локоть.

– Стоять, красавица, – мягко произнес он, – это в тебе стихийное буянит – так дико радуется столичной магии. Дыши глубже – сейчас все пройдет.

Я последовала совету, головокружение сошло на нет, дышать стало легче.

– Ну и приветствие, однако, – пробормотала, опираясь на его руку. – Это если б сама приехала, то не факт, что на своих двоих вокзал бы покинула.

– Ну-у-у-у, – Григорий Любомирович явно с ответом не спешил.

Такой поворот несколько насторожил, и, даже позабыв про свое недомогание, я подозрительно покосилась на него.

– Что?

– Тут еще физиология действует, – самым невинным тоном сообщил Григорий Любомирович. – Скажем, если, кхм, парень или девушка со стихийным даром еще не познали вкус плотских утех, то их оберегает своеобразная оболочка, неопытность компенсируется такой вот защищенностью. А вот если еще не успели поднабраться знаний, но уже стали мужчинами и женщинами, то тут сложнее…

И говорил вроде бы спокойно, даже нейтрально, только я прямо чувствовала сочащийся из голоса яд. Что ж, на долю секунды я, конечно, смутилась. Может, даже скулы заалели. Но не больше. Ведь когда Богдан спустился ко мне по звездной дорожке, это только сначала рассказ был про ритуал и Орысю, внучку Вия. А потом он хмыкнул и сообщил, что не стоило мне встречать его в таком виде. И все заверения, что чары слушаются так лучше, не помогли. Впрочем, особо сопротивляться я и не собиралась. На задний план отошли все «нельзя» и «ах, как можно!». Любопытство и желание – страшная смесь! Особенно когда руки такие сильные, губы такие сладкие, а над головой только бездонное небо и шепот звезд.

Наутро прямо распирало с кем-то поделиться, однако, кроме мирно сопевших в корзинке ежат, в доме никого не было. Поэтому, кое-как успокоившись, выкупавшись в речке и приведя мысли в порядок, поняла, что сильно распространяться не буду. Нечего тут. Однако Григорий Любомирович, старый жук, все же сообразил. Что ж… опыт не пропьешь. Порой, кстати, я поражалась собственной реакции. Ведь даже сплетничала об этом с одногруппницами, да и с подружками со старших курсов: хихиканье, румянец и «большая тайна». А тут тебе ни смущения, ни тайны… Хм, вот неправильная я какая-то.

– Понятно, – коротко обронила я. – Будем терпеть.

Григорий Любомирович только усмехнулся:

– Может, мороженого?

Ишь, заботливый какой! Да я уже скоро как холодильник стану! Всю дорогу лопала это мороженое.

– Лучше котлету, – буркнула я, – по-киевски.

– Любой каприз, – промурлыкал он и, на этот раз перехватив мой локоть так, чтоб точно не надумала свернуть куда-то в сторону, повел за собой.

Зная, что лучше не спорить, я поплелась за ним. Накормят – спасибо. Остальное все же мелочи, особенно когда есть и впрямь ну о-о-о-очень хочется.

Вокруг по-прежнему шумел и шептал огромный Киев, рассказывая истории о всех магах, когда-либо ступавших по этим улицам. Ветер подхватывал тысячи шепотков, разносил над покатыми крышами домов и сияющими куполами церквей, завораживая сказкой. Старинной, но все еще живой.

Костры в человеческий рост горели все ярче и ярче. Воздух звенел от хохота, залихватских криков и нестройного хора, распевающего: «Червону руту нэ шукай вечорамы». Голова шла кругом, сердце колотилось, как у нашкодившей девчонки, которая вдруг, ослушавшись строгого наказа мамы, ночью удрала на дискотеку.

Их было море – живое, взбудораженное, непрестанно гомонящее. Ведьмовская энергия била пурпурным ключом, фиолетово-черные всполохи злыдневской волшбы разлетались вокруг. Больше всего хотелось взбежать на самую вершину и с диким визгом броситься вниз. Пьяный, какой-то нездоровый кураж бился в венах, гонял ставшую жидким огнем кровь.

Четверка чертенят со счастливым визгом каталась на молодом месяце. Периодически кто-то из них падал прямо на голову кому-то из веселившихся. Тогда летуна подхватывало множество рук и с громкими воплями закидывало назад. Больше всех, кстати, вопил летевший чертенок. Таким образом давая понять, что карусели удались.

Передо мной с громким улюлюканьем опустилась ведьма с красно-рыжими волосами. Подмигнула, стукнула древком метлы о землю. Меня обдало жаром и сладким земляничным запахом. Земля вдруг с грохотом разверзлась, на свет показались два скелета. Я невольно шарахнулась в сторону. Хорошо, хоть не заорала – Васька такие фокусы уж мне несколько раз демонстрировал. Один из скелетов взял ведьмину метлу и галантно предложил руку. Второй подхватил красавицу под локоток. Вся компания, довольно похихикивая, двинулась к высеченным из дерева образам древних богов, угрюмо взиравших на происходящее.

– Смотри осторожно тут, – прошептал знакомый голос.

Ойкнув от неожиданности, я чуть не подпрыгнула. Мигом скинув покров невидимости, рядом оказался Григорий Любомирович.

– В сомнительные места лучше не лезть. Пока тут еще относительно тихо, но позже станет жарко и опасно. Помни, зачем мы тут.

– Помню, как же, – буркнула я, уставившись на носки своих босоножек.

Да уж, ситуация еще та. Чугайстрин-старший будет здесь официально представлять меня как свою будущую жену. Чтобы увидеть реакцию прибывших. Кто-то обязательно проколется. Точнее, не кто-то, а…

Григорий Любомирович подхватил меня под руку и потянул подальше от костров.

– Что случилось? – оторопела я.

– Андрей и Ткачук идут сюда, – тихо произнес он, – пока нам еще не нужно встречаться. Мало ли, спугнем тех, кто нам нужен.

– А кто вам нужен? – невинно поинтересовались за моей спиной приятным мужским басом.

Все же вскрикнув, я дернулась и впечаталась в бок Григория Любомировича. Он осторожно придержал меня.

Перед нами стоял низенький мужчина, весьма упитанный, лысый и розовощекий. Он покусывал травинку, внимательно смотрел зелеными глазами. Широкий лоб, нос картошкой, густые брови, пухлые губы. Одет в какой-то невзрачненький бежевый костюм и рубашку в клеточку. Под мышкой зажал коричневый старенький портфельчик с огромной бронзовой пряжкой. Почему-то казалось, что сейчас его откроют, вынут жареный пирожок в промасленной бумаге и примутся жевать. В общем… странный тип.

– Ты, Виктор Сергеевич, – вдруг елейным тоном сообщил Григорий Любомирович, заставив меня обалдело захлопать глазами. Никогда не слышала, чтоб он так говорил!

– Ну, раз так, то любуйся, – хохотнул тот и, переваливаясь, приблизился к нам.

Несмотря на всю откровенную неуклюжесть, скользило в его движениях что-то непонятное: быстрое, резкое, цепкое. Складывалось ощущение, что он нарочно прикидывается таким лаптем.

– Никак молодую жену привел? – поинтересовался Виктор Сергеевич и осмотрел меня с искренним любопытством. – Хорошенькая да молоденькая. Как зовут?

Григорий Любомирович обнял меня за талию, так… показательно, мол, нечего рот разевать на чужое.

– Дина, – произнес он и чуть улыбнулся: – Ты мне тут свои замашки волчьи не демонстрируй. Могу ж обидеться. Ты же знаешь – в отношении дам как я реагирую.

Я чуть не подпрыгнула. Волчьи! Ну конечно! Перед нами стоит Вовк – один из основателей университета. А я, дурында, стала тут и уши развесила. Слушаю всякое, а тут же надо собраться и быть начеку.

Вовк хохотал, сунул руку в карман, вынув клетчатый платок. Хм, что-то он прям фанат этой расцветки. Или узора? Честно, никогда не задумывалась, как правильно.

– Успокойся, Гриша, – примирительным тоном произнес он, – ты же знаешь, я люблю барышень постарше. Как Солоха, например.

Мне показалось или Чугайстрин скрипнул зубами? Я невольно сжала его руку. Еще не хватало тут эмоций и мордобоя за неудавшуюся любовь. Григорий Любомирович бросил на меня быстрый взгляд и ответил как ни в чем не бывало:

– Знаю. Только Солохе не до тебя сейчас.

Да уж, что есть, то есть. От нее ни на шаг на шабаше не отходил какой-то высокий мужчина с серебристыми глазами. Такой весь… вежливый, внимательный, обходительный. Прямо мечта. И Солоха выглядела на диво красивой. Впрочем, нет, не так. Красивая она всегда. А тут – дьявольски красивая.

Вовк только пожал плечами. Солоха явно не особо занимала его мысли. Посмотрел на свой портфельчик, принялся его деловито открывать.

– Решил представить молодую народу или еще какие дела привели?

Дышать вдруг стало трудно, показалось, что кто-то впился пальцами в мою шею и изо всех сил сдавливает. Что ответил Григорий Любомирович, я не услышала. Перед глазами вдруг все резко завертелось и заплясали черные точки. В ушах загудело, даже не расслышать криков и хохота с шабаша. Всхлипнув, я рухнула на землю и потеряла сознание.