Долки
1370 год
Сокол захлопал крыльями, пытаясь взлететь, но рука Уолша в плотной перчатке удержала его. Крупный изогнутый клюв птицы стукнул по руке, но Джон Уолш лишь рассмеялся. Ему нравился яростный, свободный дух этой птицы. Это был вполне подходящий спутник для французских или английских лордов. И зрение у него было поразительным: сокол мог увидеть мышь за тысячу шагов.
Уолш смотрел вниз со стены своего замка. Как и у всех в его роду, у него было суровое солдатское лицо. И пронзительный взгляд синих глаз. Другим он и быть не мог в этих приграничных землях. Прищурившись, Уолш продолжал всматриваться. Сверху этот идущий внизу человек, на которого он смотрел, казался совершенно обычным. Слишком обычным. Это насторожило Уолша. В приграничных землях не бывает ничего обычного.
Замок Каррикмайнс. Название это означало «каменное плато», и уж точно – камней здесь хватало. Но главной особенностью этого места, расположенного возле величественных склонов гор Уиклоу, которые возвышались прямо перед небольшим замком, было то, что за ним проходила дорога длиной в шесть лиг, ведущая на север через плодородную прибрежную полосу, прямо в Дублин.
Человеком, идущим внизу, оказалась совсем юная девушка. И Уолш вспомнил, что, когда он видел ее последний раз, исчезло несколько коров.
Замок был выстроен из камня и с тех пор уже не раз укреплен. Большинство старых крепостей с деревянными башнями на вершине земляной насыпи, возведенных еще первыми английскими переселенцами, теперь превратились в солидные каменные строения. Их можно было увидеть вдоль крупных дорог острова. Три самых впечатляющих в окрестностях Дублина находились на северном и южном концах широкого залива: один был на северном полуострове Хоут, неподалеку от него высился замок Мэлахайд, а в Каррикмайнсе, прямо у высокого мыса, отмечавшего южную оконечность залива, стоял фамильный замок Уолшей, охранявший их земли и подходы к зеленому центру английской власти.
Территории вокруг Дублина напоминали огромное лоскутное одеяло, потому что делились на множество имений. И самым крупным землевладельцем была Церковь. Дублинскому архиепископу принадлежали крупнейшие дороги. Его огромное поместье в Шанкилле находилось южнее замка Уолша; ближе к городу, на захваченных землях древнего Ратмайнса, стоял еще более внушительный замок, названный в честь Гроба Господня. Но почти все монастыри в Дублине, а их теперь было множество, обладали собственными богатыми поместьями в округе: они были у монахов церкви Христа, у монахинь монастыря Девы Марии, у рыцарей ордена Святого Иоанна. Больница Айлреда Палмера также получила два хороших поместья, и даже маленький лепрозорий Святого Стефана имел богатую ферму недалеко от земель Уолша, и называлась она Лепардстаун – «город прокаженных». Некоторыми из церковных имений управляли сами священнослужители, но бóльшая часть отдавалась внаем. Остальной землей, что не принадлежала церковникам, владели люди вроде Уолша.
– До чего же утешительно знать, – сказал как-то Уолшу один дублинский купец, – что все окрестности находятся в надежных руках верных англичан.
Так ли это на самом деле, думал Уолш. В Фингале – пожалуй, да. В тех местах еще оставались следы древней кельтской аристократии, хотя на ум Уолшу в качестве примера приходила только небольшая семья О’Кейси. Прежние фамилии викингов были почти полностью вытеснены из Фингала. Их место заняли нормандские и английские: Планкетты и Филды, Биссеты и Крузы, Барнуоллы и Толботы, лорды Мэлахайда. Все это были чистокровные англичане, они вступали в браки только между собой или породнялись с другими английскими семьями. Однако в других местах все было не так очевидно. Если в Фингале скандинавов больше не осталось, то как насчет древнего пригорода на северном берегу Лиффи? Теперь это место часто называли Оксмантауном, то есть поселением остменов. Там жило немало людей скандинавского происхождения. А обогнув город с запада и с юга, можно было найти местных лордов с какими угодно именами, кроме английских. Здесь жили Харольды – потомки сына Айлреда Палмера. Они были норвежцами. И еще могущественные Арчболды. Что до рода Торкиль, то он происходил от прежнего норвежского короля. Да, они были преданы английскому юстициару, но, без сомнения, едва ли были англичанами. Наконец, были семьи вроде семьи самого Уолша. Таких было множество на землях к югу от города, они жили в богатых укрепленных усадьбах. Хауэллы, Лоулессы и несколько ветвей рода Уолшей; их фамилии не всегда это выдавали, но они все пришли из Уэльса. Были ли они преданы Англии? Конечно были. Им приходилось.
И тем не менее жизнь в южных поместьях весьма отличалась от дублинской. Поскольку рядом возвышались дикие горы Уиклоу, где до сих пор властвовали древние ирландские кланы, эти края, скорее, являлись пограничной территорией. Мать Джона перебралась сюда из Фингала, и ее беспокоило, что сыну позволяется играть с местными ирландскими детьми, но его отец думал иначе.
– Если он собирается жить рядом с этими людьми, – бодро говорил он, – ему следует узнать их получше.
Так он и поступал. К ним в поместье даже иногда забредал какой-нибудь бродячий арфист или бард, предлагая устроить представление, и отец Уолша никогда не отказывал им и щедро платил. Что до юного Джона, то и месяца не проходило, чтобы он не отправился с местными рыбаками в ближайшую прибрежную деревушку Долки или не ушел бы в горы Уиклоу порезвиться с О’Тулами и О’Бирнами. Конечно, все они знали, кто он. Он был Уолшем, одним из тех, кто отобрал у них лучшие земли. Но дети имеют доступ туда, куда их родителям хода нет, и много лет этот мальчик лишь смутно осознавал барьер, что лежал между ним и его товарищами по играм. Он говорил на их языке, часто одевался, как они, и скакал на лошади без седла. А потом обнаружилась и более тесная связь.
Компания мальчишек отправилась в горы верхом на пони, чтобы добраться до озер у Глендалоха. Древний монастырь теперь являл собой лишь тень прежнего величия: сама епархия давно была передана Дублину, и в монастыре осталась лишь горстка монахов. Но Джона до глубины души поразила тихая красота этого места. Мальчики остановились возле небольшого поселения рядом с монастырем, и вдруг Джон заметил темноволосую девочку, которая наблюдала за ними. Она была примерно его возраста и показалась ему очень красивой. Девочка сидела на поросшем травой берегу, жевала яблоко и молча таращилась на него ярко-зелеными глазами. Чувствуя себя немного неловко под ее пристальным взглядом, Джон подошел к ней.
– И на что ты так уставилась? – спросил он требовательно, хотя и вполне дружелюбно.
– На тебя. – Она откусила еще кусок яблока.
– Мы знакомы?
Девочка некоторое время молча жевала, потом наконец ответила:
– Я знаю, кто ты.
– И кто же?
– Мой кузен. – Она с интересом наблюдала, как на лице Джона отразилось изумление. – Ты ведь из Уолшей, да? – (Джон признал, что это так.) – Я могла бы тоже стать Уолш, если бы захотела, – заявила девочка. – Но я не хочу, – со злобой добавила она и снова куснула яблоко.
А потом вдруг вскочила и убежала.
Неужели эта девчонка действительно его родня? Тем же вечером Джон спросил об этом отца.
– О, она вполне может быть твоей двоюродной сестрой, верно. – Отец Джона явно развеселился. – Хотя я ее никогда не видел. Твой дядя Генри был большим ходоком по части женщин. У тебя в Ленстере куда больше кузенов и кузин, чем ты мог бы предположить. Когда-то в горах жила одна прекрасная девушка. Думаю, это ее дочь. Жаль, что твой дядя вскоре умер, но он уж точно оставил после себя яркий след. – Отец Джона нежно вздохнул. – А она хорошенькая?
– Да. – Джон покраснел.
– Ну точно, она твоя кузина, – подтвердил отец. – И я тебе вот еще что скажу. Большинство земель в этих краях, до самого Дублина, раньше принадлежали коренным местным жителям. Они называли себя Уи Фергуса. Мы здесь живем со времен Стронгбоу, когда нам было даровано это имение. Но у них хорошая память. И, с точки зрения Уи Фергуса, мы захватчики, потому что живем на их земле.
Воспоминание о той девочке долго преследовало Джона. Однажды он даже отправился в Глендалох и попытался ее найти. Но ему сказали, что она куда-то перебралась, и больше Джон ее не видел.
А год спустя он даже думал, что она могла умереть. Потому что это было время страшной чумы.
Черная смерть добралась и до Ирландии, как до всей Европы. Начиная с 1347 года и почти четыре года подряд чума носилась по всему континенту; ее переносили блохи, живущие на крысах, с которыми люди, зная о том или нет, всегда делили свое жилище. Это была бубонная чума, и она причиняла своим жертвам невыносимые страдания; в еще более страшной легочной форме она вгрызалась в человека и с чудовищной скоростью передавалась от одного к другому вместе с дыханием. Пожалуй, в то страшное время вымерла треть населения Европы. А на побережье Ирландии чума явилась в августе 1348 года.
Уолшам повезло. В тот день, когда пришла весть о чуме, отец Джона как раз находился в Дублине. Новость о том, что до них добрался Великий мор, как называли эту напасть, они уже знали: об этом сообщили моряки с торговых кораблей, заходящих в порт, поэтому, как только Уолш узнал о первых заболевших в городе, он сразу повернул домой. Больше месяца вся его семья просидела в поместье, и Богу было угодно оставить их в живых. Потому что в других поместьях люди болели, и рыбацкую деревушку Долки чума не обошла стороной, даже в Глендалохе, как они слышали, кто-то умер, и только их судьба пощадила.
Однако Дублин и его окрестности пострадали весьма значительно. В самом городе и пригородах вымерли почти целые улицы. Церковные земли лишились множества нанимателей. Повсюду царили хаос и опустошение, как после жестокой войны. Поэтому для Уолшей едва ли стало сюрпризом, что О’Тулы и О’Бирны, пользуясь тем, что долины почти опустели, начали иногда спускаться со своих гор в поисках поживы. Вокруг действительно бродило множество скота, за которым некому было присматривать. И любого, кто был знаком с традициями кланов, вряд ли бы удивили несколько налетов.
– Да они воровали скот друг у друга еще задолго до прихода святого Патрика, – благодушно заметил отец Джона. – Чему тут удивляться?
Для юного Джона – и, как он подозревал, для его отца тоже – в ожидании таких набегов была определенная привлекательность. Волнение в предвкушении погони и даже вероятность небольшой стычки с людьми, которых ты наверняка знаешь, были неотделимой частью приграничной жизни.
Однако королевский юстициар в Дублине смотрел на это иначе. Для него, как и для всех дублинцев, это было признаком беспорядка, с которым необходимо покончить раз и навсегда. Необходимы были укрепления. Поэтому замок Каррикмайнс, многие годы пребывавший в запустении, был заново перестроен и укреплен, а отцу Джона Уолша предложили перебраться туда из своего поместья и принять на себя должность смотрителя.
– Нам нужен порядочный и надежный человек, – сказал юстициар Уолшу-старшему.
А юный Джон смутно догадывался, что эти изменения сулят также и повышение роли его отца в обществе. Теперь в глазах властей он стал одним из королевских офицеров – скорее рыцарем, чем просто землевладельцем, и по статусу приблизился к своему предку Питеру Фицдэвиду, которому некогда и были дарованы эти земли.
И еще одно небольшое событие произошло в то время, которое показало Джону, что все это значит для него самого.
Они прожили в замке всего несколько месяцев, когда туда неожиданно прискакал офицер из Дублина. Стояло ясное утро, и юный Джон как раз решил сесть на свою лошадку и поехать в соседнюю усадьбу, чтобы повидать одного из своих кузенов. Как обычно, отправляясь куда-нибудь неподалеку, он надевал лишь рубаху и котту; ноги у него были босыми, и на своей маленькой лошадке он ехал без седла. Его вполне можно было принять за какого-нибудь молодого О’Бирна. А вот всадник из Дублина выглядел настоящим щеголем, как и многие английские рыцари, и Джон с восхищением смотрел на его великолепный костюм и отменную выправку. Когда всадник подъехал к воротам замка, он равнодушно взглянул на Джона и коротко спросил, дома ли Уолш.
– Что мне сказать, кто его спрашивает? – поинтересовался Джон.
Рыцарь нахмурился и с сомнением посмотрел на него, очевидно размышляя, имеет ли этот парень какое-то отношение к замку. И тогда Джон, без всякой задней мысли, а просто чтобы быть полезным, с улыбкой пояснил:
– Я Джон Уолш, его сын.
Никакого особенного ответа на свои слова он не ожидал, поэтому был ошеломлен тем, что произошло дальше. Вместо того чтобы просто кивнуть, рыцарь уставился на него с таким изумлением, словно ничего более удивительного никогда в жизни не видел.
– Ты – сын Уолша? Смотрителя этого замка? – На лице рыцаря отразилось отвращение. – И твой отец позволяет тебе ездить вот так?
Джон посмотрел на свои босые ноги и на лошадку без седла. Он уже понял, что рыцарь новичок в этих краях, что он, скорее всего, только недавно приехал в Дублин из Англии, чтобы помогать юстициару. И все же под презрительным взглядом этого благородного сеньора он почувствовал себя слегка пристыженным.
– Я хотел только съездить в соседнюю усадьбу, – с вызовом произнес он.
– Боже мой, парень! – воскликнул рыцарь. – Ты не должен одеваться как туземец! – И, видя смущение мальчика, резко добавил: – Приведи себя в порядок.
А потом, не говоря больше ни слова, въехал в ворота замка.
Сначала Джон хотел отправиться дальше, но, проехав шагов пятьдесят, остановился и повернул обратно. Рыцарь был груб, и он явно почти ничего не знал об Ирландии, но Джону не понравилось выслушивать отповедь от человека, который, в конце концов, принадлежал к его кругу. И потому вскоре он был в комнате своей матери и энергично расчесывал волосы, а потом втиснулся в чистую белую рубашку и кожаные ботинки. Когда рыцарь уже собирался уезжать, он встретился во дворе с молодым человеком, который вполне мог бы сойти за юного сквайра в каком-нибудь английском замке.
– Вот так-то лучше, – скупо похвалил он.
И, вскочив в седло, знаком велел Джону выйти за ворота. Снаружи рыцарь остановил коня и широким жестом обвел плодородные пастбища вокруг.
– Скажи мне, юный Уолш, – произнес он уже немного более дружеским тоном, – ты хочешь сохранить для себя все эти земли?
– Да, хочу, – ответил Джон.
– Тогда тебе лучше понять, что единственный способ для этого – всегда помнить, что ты англичанин.
И, дав Джону этот короткий совет, рыцарь умчался.
Теперь, двадцать лет спустя, стоя на стене своего замка, Уолш снова задумался о словах того рыцаря. Власть английских королей в той или иной форме распространялась на всю Ирландию, но после колониальной экспансии времен Генриха II и его сына постепенно началось отступление. И теперь остров делился между коренными ирландцами и колонистами на большие куски, демонстрируя таким образом вынужденное примирение. Конечно, английские правители старались совладать не только с важными ирландскими кланами, но и с теми поселенцами, которые после пяти или шести поколений жизни на пограничных землях и сами стали больше похожи на ирландских вождей, чем на англичан, и почти так же не поддавались контролю. Когда английские наместники в Дублине взирали на неустойчивый мир вокруг, они могли прийти только к одному выводу: «Мы слишком многое позволяем. Надо наводить английский порядок, или все превратится в хаос. Необходимо напомнить колонистам, что они англичане».
Но что это означало – быть англичанином? Конечно, в первую очередь это касалось одежды. Нельзя было ходить босиком и скакать на лошади без седла. Нельзя было позволять жене надевать яркую шафрановую шаль, как какая-нибудь ирландка. Нельзя было разговаривать на ирландском ни с кем, кроме коренных жителей; говорить нужно было только на английском. Во времена его деда, вспоминал Уолш, джентльмен должен был говорить на нормандском наречии французского. Этот язык и теперь звучал на некоторых официальных судебных процессах. Но в нынешнем Дублине и торговцы, и королевские чиновники говорили скорее на слегка офранцуженном английском, который распространился в местах вроде Бристоля или Лондона. Однако превыше всего стояло правило: не вступать в брак с ирландцами.
– Женишься на такой, – заявил Уолшу один из его родственников в Фингале, – и наплодишь крыс.
И действительно, английское правительство обратило на этот вопрос серьезное внимание четыре года назад на заседании парламента в городе Килкенни, когда был принят целый свод законов, в том числе и о признании недействительным любого союза между англичанами и ирландцами.
В душе Уолш был не согласен с Килкеннийским статутом. Еще со времен Стронгбоу английские колонисты женились на ирландках, да и сам Стронгбоу заполучил Ленстер благодаря тому, что стал зятем короля Диармайта; и точно так же женились между собой задолго до того викинги и ирландцы. Возможно, подобная попытка разделить два общества, превратив их в изолированные миры, и дала бы какой-то результат, но Уолш считал, что от всего этого попахивает обычным страхом. В законах нет смысла, если их невозможно осуществить.
Но так или иначе, даже не вдаваясь в подробности, Уолш уже точно знал, что означало быть англичанином в этих краях. Это означало охранять свои земли и земли соседей от О’Бирнов.
Впрочем, справедливости ради надо сказать, что бóльшую часть времени здесь было спокойно. Но захватывающие события все же порой будоражили округу. Десять лет назад тогдашний вождь клана О’Бирн, необычайно честолюбивый человек, явился с большим отрядом и окружил замок Уолша.
– Ты что, действительно думаешь, будто удержишь эту землю, если отберешь ее у меня? – крикнул ему со стены Уолш.
Но в ответ получил лишь град метательных снарядов. Осада продолжалась несколько дней, пока из Дублина не прибыл юстициар граф Ормонд с большим отрядом рыцарей и не разогнал осаждавших.
– По-моему, О’Бирн затеял какую-то игру, – сказал тогда Уолш жене. – Хочет проверить, чего можно добиться от юстициара, дразня его.
Несколько месяцев спустя О’Бирн договорился с Ормондом, и результат был весьма любопытным.
– Этого горного дикаря посвятили в рыцари! – Уолш хохотал до слез.
Тем не менее стены замка заново укрепили, и время от времени сюда наезжал кавалерийский отряд. После этого почти на десять лет все опять затихло. Но не просто так. Подоплека оставалась прежняя. Поместья к югу от Дублина были в безопасности, потому что их защищал замок, а замок стоял, потому что в Дублине правили англичане.
Совсем недавно Уолш заметил в разговоре с одним своим родственником:
– Английский король дал нам земли и положение. Он же волен и отобрать их. А ты можешь представить себе хотя бы на мгновение, что О’Бирны и О’Тулы позволят нам и дальше владеть этой землей, если английская власть рухнет?
Да, думал Джон Уолш, так оно и есть, это и значит быть англичанином.
И все-таки что делала там эта девочка? На восточной стороне маленькой долины, в которой паслись коровы, возвышался южный мыс залива, скрывая от глаз рыбацкую деревушку Долки. В полумиле отсюда, на живописном фоне мыса, Уолш поставил большой садок для кроликов. Это был еще один полезный обычай, привезенный колонистами. Такие садки постоянно обеспечивали его мясом и мехом. Похоже, девочка направлялась именно туда. Неужели собралась украсть несколько кроликов?
Конечно, Уолш знал, кто она. Это была дочь его прекрасной темноволосой кузины с гор. Она, как слыхал Уолш, вышла замуж за одного из О’Бирнов. И эта малышка была очень похожа на нее. Такие же яркие зеленые глаза. Уолш улыбнулся. Если девчонка стащит пару кроликов, он уж точно сделает вид, что ничего не заметил. Вот когда он заприметил ее на своих землях в прошлый раз, несколько месяцев назад, это было совсем другое дело – тогда пропали коровы.
Вдруг он нахмурился, вспомнив еще одну историю. Недавно в Манстере случились беспорядки, и дублинские власти настолько переполошились, что отправили туда солдат. Клан О’Бирн теперь возглавлял новый вождь, и, воспользовавшись тем, что силы англичан были заняты в другом месте, он напал на несколько небольших крепостей, расположенных вдоль побережья. Выходка была довольно дерзкая, но Уолш не сомневался, что ирландский вождь выйдет сухим из воды. По крайней мере пока. Однако не было ли это прологом к новому нападению на Каррикмайнс? Сам Уолш посчитал бы такую затею весьма неразумной. В Дублине уже нервничали. Пару недель назад оттуда прислали целый конный отряд, и теперь их лагерь стоял возле Долки на случай любых попыток проникнуть на побережье. При малейших признаках неприятностей, исходящих с гор, в Каррикмайнс явился бы еще один эскадрон, даже несмотря на то, что это место было теперь слишком хорошо укреплено и О’Бирну было не по силам туда прорваться. И все равно ничего нельзя было сказать заранее. Даже эта девочка, которая будто бы пробиралась к кроличьему садку, могла на самом деле преследовать совсем другие цели. Может, она высматривала солдат? Или искала лазейки в стенах замка? Если так, она не слишком хорошо пряталась. И Уолшу было бы жаль, если бы его юная родственница оказалась столь беспечной.
А что, если?.. Уолш внимательно осмотрел склоны гор. Может, они уже там и только выжидают момента, чтобы ринуться вниз, как только малышка побежит обратно или подаст сигнал? Уолш снова вгляделся в горы. Нет, не похоже. А девочка уже уходила. Куда же она шла?
Сокол на его руке снова забеспокоился. Уолш одним движением освободил птицу и долго смотрел, как это прекрасное и гордое создание парит в утреннем небе.
Том как раз шел в церковь, когда увидел ее. Обычно он ходил туда ближе к полудню, но сегодня отправился часом позже, потому что один из рыбаков очень захотел с ним поговорить и говорил так долго, что уже начали звонить к Ангелусу.
Она была прелестной малышкой. С длинными черными волосами. Том никогда прежде ее не видел. Она просто слонялась у дороги, что вела с берега через общинный выгон, и, когда Том проходил мимо, уставилась на него огромными глазищами совершенно необычайного ярко-зеленого цвета.
Том Тайди был небольшого роста. Пшеничные усы и остроконечная бородка создавали на лице Тома маленький треугольник, который из-за его сутулой спины сильно выдавался вперед. Том отличался спокойной решимостью и неким налетом грусти, словно Бог потребовал от него пропахать борозду, у которой не оказалось конца. Может, внешностью Том Тайди и не блистал, зато на него всегда можно было положиться. Все так говорили. Однажды, когда он платил ренту в епархиальной конторе, туда зашел сам архиепископ и сказал:
– Если я и знаю человека, которому мог бы доверять, так это вы, мастер Тайди.
Так и сказал: «мастер Тайди». Уважительно. Тайди даже порозовел от гордости.
В церковь он всегда ходил каждый день, еще с тех пор, когда жил в южном пригороде Дублина. Когда его дети женились и вышли замуж, а жена, с которой он прожил тридцать лет, умерла, ему захотелось перемен, и бейлиф, управляющий архиепископа, который как раз искал надежных арендаторов, предложил ему на очень хороших условиях перебраться в рыбацкую деревушку Долки.
Это было славное местечко. Деревня Долки притулилась на выступе голой земли между гористым берегом южного мыса залива и морем, в ней была всего одна улица с маленькой церквушкой и участками земли, на которых стояли дома в окружении садов. Такое устройство называлось усадебным. Участок Тома Тайди оказался средних размеров – тридцать ярдов в ширину и сорок в длину. Но он также получил право на несколько полосок общинного поля за домами и мог пасти свой скот на свободном пастбище ближе к морю.
Такие наделы назывались городскими ленами, а их владельцы, в отличие от крестьян или людей низкого сословия, живших намного более скромно, считались свободными горожанами.
Хотя Долки и была похожа на крошечный город, самостоятельного статуса она не имела и являлась частью огромных владений архиепископа. Будучи феодалом, архиепископ с помощью своего управляющего собирал земельную ренту, налог на выловленную рыбу и целый ряд других обязательных поборов. Если обитатель деревни совершал какую-нибудь провинность, архиепископ вызывал его в суд, для которого опять-таки его управляющий выбирал присяжных. В общем, ирландская деревня Долки была организована полностью на английский манер.
За свой участок в три акра Том Тайди платил три шиллинга в год. Здесь он и начал свое маленькое дело по доставке всякой всячины, забирая товары с маленького причала и развозя их в ближайшие поместья или в Дублин. Его усадьба была одной из крупных. Сам дом под соломенной крышей выглядел довольно скромно, но за ним находился просторный двор с длинным амбаром, в котором Тайди держал несколько «экипажей»: тележку для перевозки рыбы, большой фургон для бочонков с вином и солью и повозку для тюков одежды и мехов. Еще он изредка варил эль, который продавал местным и за который платил управляющему небольшой налог. Работал он не каждый день. Иногда ему просто нечего было делать. Неторопливая жизнь Долки очень нравилась Тому, вдовцу.
Всего в Долки было тридцать девять усадеб, хотя некоторые из них объединились, и число граждан на самом деле было меньше. Многие, впрочем, никогда и не жили здесь. Лендлорды и дублинские купцы брали в деревушке наделы земли, а потом сами сдавали их внаем, часто разделив на более мелкие куски, чтобы найти нанимателей победнее. Вот почему Том Тайди стал одним из наиболее важных людей этого места. А поскольку как раз в это время освободилось место старосты, управляющий сказал ему:
– Хотя вы и недавно живете в Долки, Том, мы думаем назначить тебя.
Название деревни появилось благодаря береговой линии. Недалеко от песчаной полосы был маленький островок и скалистая гряда. Поселившиеся здесь викинги кельтское слово, означавшее «остров шипа», превратили в Долки. Поскольку поблизости не протекали большие реки из внутренних областей, почти вся жизнь деревушки сводилась к рыбной ловле. Однако недавно Долки приобрела новое значение.
Песчаные наносы и заливаемые морем берега устья Лиффи всегда создавали трудности для кораблей, к тому же еще со времен викингов активная жизнь порта усиливала заиливание реки, и небольшие средневековые рыболовные суда с их широкими корпусами и низкой осадкой с трудом пробирались через дублинские мели, хотя всегда нанимали лоцманов. Поблизости имелись и другие гавани, с более глубокими водами: маленький порт Хоут у северного мыса залива и Долки – с его южной стороны. Остров представлял собой естественную защиту для всех подходивших сюда кораблей, а глубина воды была достаточно большой – восемь саженей даже при отливе. Торговые корабли с низкой осадкой часто разгружались здесь, иногда оставляя весь груз, иногда лишь часть, чтобы судно стало легче и они смогли пройти через мели Дублина. В любом случае это давало дополнительный заработок всем жителям городка, включая и Тома Тайди.
Пройдя мимо девочки, Том прошагал еще ярдов пятьдесят и вдруг остановился. В маленьком порту сейчас не было судов. Даже рыбацкие лодки, как он случайно узнал, ушли. Почему же эта девочка шла по тропе со стороны гавани? Смотреть на причалах было не на что. Что она там делала? Том обернулся, чтобы еще раз взглянуть на нее, но девочка уже исчезла.
Маленькая каменная церковь Святой Бегнеты стояла на северной стороне улицы. Рядом было небольшое кладбище и дом викария. Викарий, что жил здесь прежде, умер, и теперь до появления нового по воскресеньям сюда приезжал другой викарий, чтобы проводить службы. А пока Тому доверили ключи и от церкви, которую он запирал на ночь, и от дома викария, в котором временно поселился офицер прикомандированного эскадрона, стоявшего лагерем за домами. На берегу всегда дежурили двое дозорных, чтобы не пропустить приближение корабля О’Бирна или любого другого судна, на котором он мог добраться сюда.
Том вошел в церковь и, сначала преклонив колени, направился к алтарю. Чуть в стороне, за деревянной ширмой, стоял аналой, где можно было помолиться в одиночестве. Здесь Том снова опустился на колени и несколько минут самозабвенно читал молитву, так что едва ли слышал, как открылась дверь церкви. Он не двигался, даже когда раздались шаги. Если кто-то пришел вознести молитву в тишине маленькой церкви, Том не хотел ему мешать. Прошло несколько мгновений, и он услышал тихий шорох мягких кожаных подошв по полу. Ему показалось, что у двери стоят двое, но из-за ширмы он не мог их видеть, и они его тоже не заметили. А потом до него донесся чей-то тихий голос:
– Я искала тебя на берегу.
– Ты видела дозорных?
– Конечно.
Один голос был девичий, другой мужской. Они говорили на ирландском, но Том все понимал.
– О’Бирн передал что-нибудь для меня? – спросил мужчина.
– Да. Он не собирается в Долки.
– Понятно. Но если не в Долки, то куда?
– В Каррикмайнс.
– Когда?
– Через неделю, когда не будет луны. Как стемнеет, ближе к полуночи.
– Мы будем готовы. Передай ему.
Снова послышались тихие шаги, открылась дверь. И все затихло.
Том застыл на месте. Услышав имя О’Бирна, он похолодел от ужаса. Никогда не знаешь, что можно ожидать от этих людей. Да и знать не хотелось. Те, кто слишком много знал или собирался стать осведомителем, обычно просто-напросто исчезали. Том хорошо помнил, как десять лет назад один парень случайно узнал о готовившихся беспорядках и сообщил об этом куда следует. В результате погиб один из О’Бирнов. А неделю спустя тело доносчика выловили из моря – без головы.
Поэтому Тому, услышавшему вторую часть разговора, захотелось провалиться сквозь пол. Ведь если бы те люди, кем бы они ни были, прошли в церковь немного дальше и обнаружили его, что бы они сделали? Тома охватила настоящая паника; на лбу выступил холодный липкий пот. Даже когда дверь церкви закрылась за теми людьми и вокруг воцарилась тишина, Том продолжал дрожать. И он долго еще стоял на коленях, прислушиваясь к каждому шороху.
Наконец он все же решился осторожно выглянуть из-за ширмы. В церкви было пусто. Никого. Том вышел из церкви. Внимательно осмотрелся в поисках той пары. Но они исчезли без следа. Ни во дворе церкви, ни на улице Том никого не увидел. Он вернулся обратно, запер церковную дверь и зашагал к дому. Но тех двоих так нигде и не заметил.
Пройдя почти половину пути, Том взглянул на тропу, что вела через общинный выгон на юг, и заметил девочку; она бежала так быстро, что ее длинные темные волосы развевались на ветру. Конечно, это была она, посланница О’Бирна. Тома охватило внезапное и бессмысленное желание погнаться за ней, но он тут же понял, что это глупо, и поискал взглядом ее недавнего собеседника, но никого не увидел. Наверняка им был кто-то из жителей Долки. Но кто? Неужели тот мужчина жил в одной из усадеб и наблюдал за Томом в это самое мгновение?
Том задумчиво побрел дальше по улице. Придя домой, Том Тайди занялся своими шестью лошадьми. Когда они были накормлены и закрыты на ночь в стойлах, он вошел в дом, достал из кладовки мясной пирог, отрезал большой кусок и положил на деревянную тарелку, стоявшую на столе. Налил в глиняную кружку эля из большого кувшина и уселся за стол, чтобы поесть. И подумать. В тот вечер из дому он уже не выходил.
На следующее утро Том Тайди поднялся с рассветом и взялся за работу рядом с амбаром. Он был неплохим плотником и решил соорудить новый откидной задок к тележке для перевозки рыбы. Он выбрал подходящие рейки и более двух часов подряд молча трудился, пока результат его не удовлетворил. Никто к нему не зашел, никто не помешал.
Накануне вечером Том уже тщательно все обдумал, а теперь спокойно повторял размышления и выводы, проверяя их. Том Тайди был законопослушным гражданином, хорошо знавшим, в чем состоит его долг. Но он не был дураком. В его руки попали опасные сведения, и их следовало передать дальше, но если кто-нибудь догадается, откуда растут ноги, Том и гроша не дал бы за свою жизнь. И как же ему сообщить об опасности? И кому? Очевидным казался ответ, что Том должен все рассказать офицеру стоявшего в Долки эскадрона, но это было уж слишком близко к дому. Любой намек со стороны солдат, если те заподозрят правду, сразу долетит до деревни, и кто бы ни был там, в церкви, вместе с девочкой, скорее всего, сразу догадается, что выдал их именно Том. Был еще управляющий в поместье архиепископа, но Том всегда считал этого человека чересчур болтливым. Если он расскажет управляющему, то очень скоро об этом узнают во всей округе. Самым разумным, полагал Том, было бы поговорить с кем-нибудь в Дублине, но это следовало весьма тщательно обдумать. Кто был бы достоин доверия и одновременно обладал достаточной властью? Кто смог бы защитить Тома? Кому он смог бы довериться? Том не знал.
Закончив ремонт тележки, Том Тайди убрал инструменты, вышел из дому и зашагал по улице, посматривая на дома справа и слева. С залива дул ветер, приносивший острый соленый запах моря, приятный и бодрящий. Пора было попросить совета.
Если владельцы домов в Долки носили знатные дублинские фамилии вроде Доусов и Стэкпулов, то реально жившие здесь люди представляли собой пеструю смесь. Некоторые отпрыски рыбацких семей отличались крепким сложением и рыжими волосами, очевидно являясь потомками одновременно и ирландцев, и викингов. Другие были выходцами из класса скромных английских горожан и мелких собственников, прибывших сюда много десятилетий назад следом за Стронгбоу, и их могли звать Фоксами и Уайтами, Кендалами и Крампами. Большинство из них жили здесь уже второе поколение, и их с трудом можно было отличить от соседей-ирландцев и скандинавов. Но не у них Том собирался попросить совета.
Усадьба, к которой он наконец повернул, была не похожа на другие. Вообще-то, она скорее напоминала крошечный замок. Главный дом, квадратный в основании и построенный из камня, хотя и был ненамного больше окружавших его строений с соломенными крышами, имел в высоту три этажа. Принадлежала эта необычная усадьба Дойлу, известному дублинскому купцу, который использовал ее для хранения товаров. В самом доме жил человек, работавший на Дойла, добрый друг Тома и один из тех, кому он мог доверять; именно его и хотел повидать Том Тайди.
Его приход сюда никого бы не удивил. Том и Майкл Макгоуэн дружили с тех пор, как Том впервые появился в Долки. Несмотря на разницу в возрасте, между ними было много общего: оба дублинцы, а брат Макгоуэна – известный в городе ремесленник. Сам Майкл еще в юности поступил в ученики к Дойлу, и теперь, когда ему было за двадцать, он управлял складом своего хозяина в Долки уже почти пять лет. Девушка, за которой он ухаживал в Дублине, ничего не имела против переезда в Долки, если они поженятся, так что Майкл рассчитывал осесть здесь надолго.
Том Тайди считал Майкла основательным молодым человеком с головой на плечах. Ему Том мог довериться и мог рассчитывать на его осторожность.
Макгоуэна Том нашел во дворе; это был невысокий смуглый парень с копной черных волос и лицом, на котором как будто постоянно отражалась легкая насмешка над окружающим миром. Он поздоровался с Томом, а когда гость дал понять, что хотел бы поговорить, отвел его к паре скамеек под яблоней. Пока Том рассказывал о том, чему стал невольным свидетелем, и о своих сомнениях, Макгоуэн слушал очень внимательно.
Когда Майкл Макгоуэн задумывался, с его лицом происходило нечто забавное. Он откидывал голову назад, закрывал один глаз, а другой, наоборот, открывал очень широко, приподняв бровь. Теперь он проделал то же самое, уставившись в небо, и Тому показалось, что открытый глаз Макгоуэна стал почти таким же большим, как зревшие над их головами яблоки. Майкл молчал, но не слишком долго.
– То есть ты хочешь, чтобы я тебе посоветовал, что делать?
– Да.
– Думаю, тебе ничего не нужно делать. Никому не говори об этом. Забудь обо всем, что слышал. – Он уставился открытым глазом на своего гостя, приведя того в замешательство. – Это слишком опасно, Том Тайди.
– Я просто подумал, что, возможно, Дойл… Я подумал, ты скажешь, что мы должны сообщить ему.
Крупный торговец, владевший каменным домом, был не только одним из наиболее выдающихся отцов города, но и обладал устрашающей репутацией, почти такой же, как сам юстициар.
Одной из причин популярности причала в Долки как места для разгрузки было то, что здесь часто можно было избежать уплаты пошлины на ввоз товаров, которая являлась обязательной и довольно высокой в Дублине. Торговцы, которые умудрялись не платить, легко увеличивали свои прибыли на треть. Тем более что если перевозить товары из Долки вдоль побережья на небольших лодках или по суше на телегах, то нетрудно укрыться от внимания таможенных смотрителей. И эта проблема беспокоила власти.
Когда королевским служащим в Дублине предложили назначить Дойла портовым инспектором в Долки, все решили, что с незаконной перевозкой товаров покончено. И действительно, с тех пор как Дойл получил эту должность, из маленького порта сразу же потек устойчивый поток пошлин. Никто в Долки не посмел бы сделать что-то за спиной Дойла. У него были длинные руки. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Том надеялся на поддержку этого могущественного человека.
– Говорят, он умеет хранить секреты, а еще, что он так же хитер, как и влиятелен, – осторожно сказал Том.
– Ты его просто не знаешь, Том. – Макгоуэн покачал головой. – Дойл – страшный человек. Если мы ему расскажем, знаешь, что случится? Он устроит так, что О’Бирн и его друзья попадут в ловушку и их всех перебьют. А он будет ужасно этим гордиться. И всем в Дублине расскажет, что это его рук дело. Что тогда будет со мной? Я ведь живу здесь, в Долки. О’Бирны – огромный клан. Конечно, они сразу явятся сюда и схватят меня. А как только разберутся, что к чему, то и тебя тоже убьют. В этом можешь не сомневаться. Даже Дойл не сможет им помешать, если попытается. А он, скорее всего, и пытаться не станет, – уныло добавил Майкл.
– То есть ты говоришь, что я ничего не должен делать ради спасения Уолшей и их людей в Каррикмайнсе?
– Пусть их защищают стены.
Том грустно кивнул. Макгоуэн сказал неприятные вещи, но Том все понял. И встал, собираясь уходить.
– Том…
В голосе Макгоуэна звучала тревога. Он теперь смотрел как зверек, попавший в капкан и страдающий от боли.
– Что такое?
– Что бы ты ни собрался делать, Том, не обращайся к Дойлу. Ты можешь мне это обещать?
Том кивнул и ушел. А Макгоуэн, провожая его взглядом, думал: «Если я тебя действительно знаю, Том Тайди, то при твоем чувстве долга ты все равно найдешь, кому обо всем рассказать».
В добрых намерениях этого человека сомневаться не приходилось. Харольд даже с некоторым восхищением посмотрел на Тома Тайди, когда тот повернул к его дому свой заполненный товарами фургон и заявил, что им нужно поговорить. Это был весьма умный ход для того, чтобы избежать подозрений, и Харольд с удовольствием купил кое-что из провизии, чтобы дать Тому необходимое прикрытие.
– Ты правильно поступил, – заверил он Тома, когда узнал о настоящей причине его визита. – И пришел именно к тому, к кому следовало прийти.
Тайди верно рассудил, что Харольд не только подскажет ему, как действовать, но и проявит благоразумие и осторожность. Во всей Ирландии не сыскалось бы более верного сторонника английских порядков, чем Роберт Харольд. Два века прошло с тех пор, как его предок Харольд вернулся к своему отцу Айлреду Палмеру. В те времена семья стала носить фамилию Харольд, она и принесла им известность. Они приобрели огромный участок земли: от южного предместья Дублина, известного как Харольд-Кросс, Крест Харольда, и до самого края дублинских владений на юго-западе, за которыми власть короны нынче была неустойчивой. Англичане так и называли это место: марч – граница. А пограничные лорды, вроде самого Харольда, которые жили здесь и имели обширные поместья, надежно укрепленные замки и вдобавок вооруженную гвардию, играли очень важную роль в поддержании английского порядка в этой части острова.
Прошло уже десять лет с тех пор, как Харольд стал главой клана. Несколько семей, которые, как и он, жили на этих пограничных землях, придерживались кельтской традиции и сообща выбирали главу. Иногда они даже приглашали другие семьи или какую-нибудь важную персону вроде архиепископа, чтобы те могли помочь им сделать правильный выбор. Так Харольды и поступили, чтобы в эти трудные времена не остаться без сильной руки.
Роберт Харольд был не слишком высок и довольно рано начал седеть. Его удивительные светло-голубые глаза, доставшиеся ему от скандинавских предков, обычно излучали мягкий свет, но порой могли стать и жесткими, и любой, кто сталкивался с ним в такие минуты, с удивлением обнаруживал, что он может быть безжалостен. Да, он был не только осторожен, но и тверд.
Пока Тайди все ему рассказывал – с момента, как он увидел ту девочку, и до ее разговора в церкви с неизвестным мужчиной, Харольд внимательно наблюдал за ним. Том очень волновался, снова и снова подчеркивая, что решил прийти к нему, а не к управляющему архиепископа или к чиновникам юстициара, чтобы никто в Дублине не смог заподозрить его в связи с этой историей.
– Прошу, никому не говори, откуда ты это узнал! – умолял Том.
На этот счет Харольд вполне мог его успокоить. Он не видел никакой необходимости упоминать о самом Томе.
Иногда Харольд думал, что он, пожалуй, едва ли не единственный человек, который действительно понимает, что происходит в Ирландии. Ну, возможно, еще юстициар. Люди, отвечающие за королевскую казну, просто обязаны это понимать. А вот кое-кто из этих мелкопоместных дворян, вроде Уолша из Каррикмайнса, не способны были оценить всю серьезность положения. И Харольд в душе считал их слабаками.
На самом деле упадок начался еще тогда, когда его отец был мальчишкой. Этому способствовали и неурожаи в течение нескольких лет подряд, которые вызвали голод во всей стране. А потом началась война Англии с шотландцами. Король Эдуард I, прозванный за свой высокий рост Длинноногим, а за свои боевые походы – Молотом Шотландцев, возможно, и одолел шотландского героя Уоллеса, но после этого шотландцы нанесли ответный удар. Роберт Брюс и его брат Эдуард разбили английскую армию возле Бэннокбёрна и вселили в шотландцев новые силы. Поэтому неудивительно, что великие ирландские кланы стали задумываться, не стоит ли и им тоже сбросить с себя английское ярмо. И заключили сделку. О’Конноры и О’Нейлы объединились с Эдуардом Брюсом, и тот привел в Ирландию немалые силы шотландцев.
– Так мы заставим англичан сражаться на два фронта, – рассудили они. – И выгоним их и из Ирландии, и из Шотландии.
Ирландские вожди тут же пообещали Эдуарду Брюсу, что в случае победы он станет верховным королем.
Возможен ли был такой успех? Не исключено. Брюс и его сторонники внезапно появились на севере и продвинулись почти до стен Дублина. Однако дублинцы заперли перед ними ворота, а остальная Ирландия отказалась воевать на их стороне. Это была древняя ирландская проблема: на острове не существовало единства. Древний могущественный клан О’Нейл обнаружил, что может рассчитывать лишь на самых близких друзей.
А вскоре Брюс был убит, и возрождение воинского духа кельтов на этом завершилось.
Но кое-что изменилось. Прежде всего, Ирландия стала беднее. Англичане уже не стремились перебираться на остров, а некоторые поселенцы даже стали уезжать. Английское правительство вкладывало в остров все меньше денег. Черная смерть лишь усугубила эти веяния. А к тому времени, когда Роберт Харольд повзрослел, Англия и Франция начали свое бесконечное противостояние, известное как Столетняя война, и английский король уже не видел пользы в острове, если не считать денег, которые он с него получал, а их становилось все меньше и меньше с каждым десятилетием. Насколько было известно Харольду, в настоящее время король Англии получал с Ирландии всего около двух тысяч фунтов стерлингов в год. Прежде, во времена Эдуарда Длинноногого, эта сумма была в три раза больше. Король отправил на остров юстициара, своих верных слуг и однажды даже своего сына, но королевский интерес к острову угасал.
Несколько лет назад в приступе безосновательной паники, вдруг решив, что в Дублине небезопасно, казначейские чиновники спешно перевезли все деньги в замок Карлоу. Харольд считал это признаком скудоумия и трусости, и ничего, кроме презрения, этот поступок у него не вызвал. И вообще, он не слишком доверял людям короля.
– Если англичане хотят поддерживать порядок в Ирландии, то должны сами его соблюдать, – любил повторять Харольд, поскольку у них был собственный парламент, который обладал значительной властью и часто собирался в Дублине. – Наша беда в том, что у нас нет настоящих лидеров, – добавлял он.
Но не только корона страдала от беспорядков на острове. Многие лорды, имевшие поместья и в Англии, и в Ирландии, решили, что западный остров с таким неуправляемым коренным населением не стоит того. Они оставили свои ирландские имения на управляющих и удалились на другую сторону моря. Не меньшей проблемой стало то, что огромные владения самого Стронгбоу были разделены между его наследниками, а последние поколения раздробили их еще сильнее. Так что вельможи, которые могли бы послужить оплотом против сил беспорядка, в основном исчезли.
Осознавая шаткость своего положения, король Англии принял одну важную меру: он создал три больших графства, которые могли передаваться только по мужской линии, без всякого деления на части. Графство Ормонд он отдал влиятельной семье Батлер, графства Килдэр и Десмонд перешли к двум ветвям рода Фицджеральд, перебравшегося на остров вместе со Стронгбоу. Эти графства занимали районы, лежавшие вне власти короля Дублина, и хотя они безусловно были достаточно могущественными, чтобы воплотить английские порядки на больших территориях внутренних земель Ирландии, они больше походили на независимые кельтские королевства, чем на владения английских вельмож, и управлялись так же, как управлялись бы ирландскими вождями. Все их интересы лежали в Ирландии. И Харольд даже втайне подозревал, что, если бы английское правление в Ирландии рухнуло, великие графы, скорее всего, остались бы на месте, рядом с ирландскими королями.
Нет, дело поддержания английского порядка зависело от сквайров вроде него самого, и если не во всей Ирландии, то по крайней мере на обширной территории вокруг Дублина, вдоль побережья. Солидные особняки, приходские церкви и деревни, торговые города с маленькими городскими советами, английские графства с их судами и королевскими законами. Все это устанавливало тот порядок, который Харольду хотелось сохранить ради собственной безопасности и безопасности скромных жителей типа Томаса Тайди. А такой порядок мог быть сохранен, только если англичане в Ирландии сами будут решительно его поддерживать.
Но будут ли? Не так давно на юге некий потомок дурного старого короля Диармайта провозгласил себя королем Ленстера. Кавана – так его звали. Конечно, это был бессмысленный жест, словно некий туземный вождь вдруг принялся дуть в рожок, просто чтобы немного пошуметь. Но ведь это было и напоминанием. Стоит проявить слабость, и тут же появятся новые Каваны. О’Конноры и О’Нейлы вполне могут снова восстать. Задуманный налет на Каррикмайнс мог стать опасным, а мог и не стать, но если с этим не разобраться, вся Ирландия узнает, что англичане проявили слабость. Да, действовать нужно решительно.
Тайди уже почти закончил свой рассказ.
– Очень важно, – подчеркнул он, – чтобы О’Бирны и их сторонники не узнали, что их ждут. Если даже из Дублина вышлют войска, это должно быть сделано в последний момент, под покровом ночи.
– Согласен, – кивнул Харольд.
– А тот эскадрон в Долки, – встревоженно продолжил Тайди. – Они должны оставаться на месте! Как будто ничего не знают, – пояснил он.
И чтобы подозрения не упали на тебя, мрачно подумал Харольд. Вслух же он сказал:
– Не беспокойся, Томас Тайди. Мы будем осторожны. – И ободряюще улыбнулся Тому.
Неужели этот бедняга всерьез решил, что англичане позволят целому гарнизону сидеть без дела, если Каррикмайнс будет атакован? Ну, в любом случае это будет зависеть от юстициара. Однако Тайди лучше уяснить раз и навсегда: если он хочет жить в безопасной Ирландии, ему придется рисковать, как и всем остальным. Харольд вовсе не желал приносить Тома Тайди в жертву, но, если бы у него не было другого выхода, он бы так и поступил.
Совет был назначен на полдень. Темные глаза Дойла с удовольствием оглядывали причал. Пока все шло очень хорошо.
Если Ирландия и пострадала в последнее столетие, об этом нельзя было догадаться, глядя на причалы Дублина. Для начала со времен Стронгбоу на обоих берегах реки Лиффи были произведены серьезные работы по осушению, и это настолько изменило устье, что оно почти вдвое уменьшилось в ширину. Теперь вдоль всей линии воды тянулась новая каменная стена – от Деревянной набережной до моста, полторы сотни ярдов перед старым парапетом. За городскими стенами выросли предместья, особенно вдоль южной дороги, так что если считать еще и Оксмантаун, то в предместьях теперь жило втрое больше народу, чем в самом Дублине. Приходские церкви вместе с монастырскими строениями украшали окрестности Дублина. А для хорошего водоснабжения одну из южных речек развернули и заставили течь по каналам и акведукам в растущий город.
И в этом обновленном Дублине лишь несколько человек жили лучше Дойла. Даже Черная смерть сыграла ему на руку, потому что хотя городская торговля и пострадала, зато двое главных конкурентов Дойла умерли, и он сумел заполучить их дело и выкупить по вполне сносной цене всю их собственность. Через двадцать лет после страшной чумы почти все торговые дела в Дублине восстановились. Войны больше не обеспечивали город огромным количеством пленных, прибрежные налеты также ушли в прошлое, и старый дублинский работорговый рынок прекратил свое существование. Но в Ирландии было множество товаров, которые отправлялись в Британию, Францию и Испанию.
Главным товаром Англии и всех ее территорий испокон веку была шерсть. Торговля шла через ограниченное число портов, обладающих так называемым складочным правом, где взималась таможенная и рыночная пошлина. Одним из таких портов был Дублин.
– Мы никогда не разводили овец с такой тонкой шерстью, как у английских пород, – с готовностью признавал Дойл. – Но и для грубой шерсти рынка хватает.
Огромное количество коровьих шкур и меха диких зверей также отправлялось с причалов Дублина. Рыбы в Ирландском море было невероятно много. И рыбу, свежую или соленую, постоянно переправляли за море. Кроме того, богатейшие ирландские леса исправно снабжали Англию древесиной. Стропила крыш некоторых величайших соборов Англии, таких как Солсбери, выросли в дубовых лесах Ирландии.
Дойл имел свою долю во всех морских перевозках. Но куда больше его интересовал импорт. Небольшие крепкие суда с одной-единственной мачтой и вместительным трюмом привозили всякую всячину: железо из Испании, соль из Франции, глиняную посуду из Бристоля, прекрасные ткани из Фландрии. Итальянские купцы обычно являлись с грузом восточных специй для крупных летних ярмарок за западными воротами. Но больше всего Дойлу нравилось возить вина с юго-запада Франции. Большие бочки с рубиново-красным вином привозили из Бордо. Дойлу нравился сам вид, фактура и запах этих огромных, на шестьдесят три галлона, бочек, когда их спускали с кораблей. А были и совсем гигантские бочки, на двести пятьдесят два галлона. Именно виноторговля сделала Дойла, который был владельцем множества кораблей, таким богатым.
Накануне, вскоре после прихода к нему Харольда, юстициар вызвал Дойла в замок. Королевский чиновник позвал купца еще до того, как известил обо всем главу города. Как и большинством крупных городов в Англии, Дублином, население которого составляло примерно семь тысяч, руководил городской совет из сорока восьми человек. А внутренний совет, из состава которого и избирался каждый год глава города, состоял всего из двадцати четырех наиболее значительных горожан, и Дойл был одним из них. Именно Дойлу юстициар предоставил право собирать дань за ввоз товаров через Долки и, конечно, знал, что купец всегда и обо всем извещен.
– У Дойла везде глаза и уши, – говорил юстициар. – Он не только могуществен, но и хитер. Если он что-то задумает, это непременно произойдет.
В приватном разговоре юстициар подробно рассказал Дойлу о новостях, только что доставленных Робертом Харольдом, и Дойл выслушал его с большим вниманием.
– В общем, если все это правда, – подвел черту юстициар, – то они нападут на Каррикмайнс через несколько дней. Вопрос в том, что нам делать?
Дойла это известие застигло врасплох, но виду он не показал. Немного подумав, Дойл осторожно произнес:
– Мне кажется, даже если эти сведения неверны, вам не стоит пренебрегать ими. Пожалуй, вам следует как можно скорее вызвать Уолша и Харольда, а также всех, кому вы можете доверять, и провести военный совет.
– Завтра в полдень, – решительно ответил юстициар. – Разумеется, я хочу, чтобы вы тоже присутствовали, – добавил он.
По дороге к замку, где должен был состояться совет, Дойл наслаждался приятной прогулкой. Из всех улиц, что вели к новой стене вдоль реки, самой красивой была та, что шла на запад, параллельно старой Фиш-Шэмблс, – Вайнтаверн-стрит. Здесь стояли дома самых крупных виноторговцев, включая и самого Дойла. И некоторые дома были поистине великолепны.
Без сомнения, самая разительная перемена, произошедшая с Дублином за два последних столетия, заключалась не столько в его значительно разросшихся размерах, сколько в его архитектуре. То же самое происходило и по всей Европе. Теперь вместо домишек со стенами из глины и ивняка, покрытых соломенными крышами и окруженных деревянным частоколом, в Дублине появились крепкие бревенчатые дома в два или три этажа, с фронтонами и нависающими над улицей верхними этажами. Некоторые кровли были еще соломенными, но многие дома уже покрывали черепицей. Окна, как правило, защищались ставнями, хотя у таких богатых людей, как Дойл, уже были вставлены стекла.
Вышагивая по Вайнтаверн-стрит в роскошном красном плаще и мягкой синей шляпе, довольный и спокойный, Дойл выглядел именно так, как и должен выглядеть состоятельный член городского совета в процветающем средневековом городе. В конце улицы он остановился у лотка и купил немного горчицы. Ему нравился острый вкус горчицы в сочетании с мясом. Но хотя Дойл выглядел вполне довольным жизнью, в это ясное солнечное утро на его длинном, слегка угрюмом лице лежала тень тревоги.
Он миновал ворота в старой стене и направился дальше, к огороженному двору собора Христа. Но в сам собор, чтобы вознести молитву, он не вошел, а, обогнув внушительное здание, вышел к перекрестку за Фиш-Шэмблс, где стоял позорный столб. Неподалеку от него возвышался двадцатифутовый Высокий крест, возведенный в середине улицы напротив здания толсела, в котором размещалась городская ратуша, где четырежды в год важные люди города встречались на собрании гильдий. Это был символ порядка и постоянства. Дойл ценил такие вещи.
И неужели всему этому порядку теперь угрожают события в Каррикмайнсе? Именно так думал Харольд. И юстициар тоже. Хорошие люди. И возможно, они даже правы, когда-нибудь так и будет. Но только Дойл, стоявший сейчас в центре этого средневекового города с высокими крышами, знал еще кое-что. Только он понимал подлинную природу опасности, грозившей Уолшу и Харольду, Тому Тайди и Макгоуэну, жившим в Долки, и даже ему самому. И какие бы действия ни решили предпринять на сегодняшнем совете, все равно оставался скрытый риск.
Дойл был готов к этому, поскольку любил рисковать. Он повернул налево и пошел дальше, к замку.
Пока Дойл шел от пристани, Джон Уолш уже добрался до предместий. Вызов от юстициара пришел накануне вечером, но никаких объяснений к нему не прилагалось. Тщательно почистив коня и надев лучшую одежду, Уолш пораньше выехал из Каррикмайнса, чтобы наверняка успеть в Дублин вовремя. Он миновал готическую громаду собора Святого Патрика и вскоре въехал в город через одни из южных ворот.
Замок стоял на юго-восточном краю города. Там, где некогда находился древний королевский зал приемов, теперь был огромный двор, отделенный от города высокой стеной и рвом. Войти в замок можно было по подъемному мосту и через большие ворота с двумя круглыми башнями по обеим сторонам. Внутри находились парадный зал, монетный двор и многочисленные конторы и жилища королевских служащих. Еще там была небольшая часовня, посвященная прежнему английскому королю и святому Эдуарду Мученику.
Сразу по прибытии Уолша отвели в большое, богато обставленное помещение, где он увидел с полдюжины мужчин, стоявших у огромного камина, среди них были Дойл и Харольд. Юстициар начал совет.
– Ничто, сказанное на этой встрече, не должно выйти наружу, – сразу предостерег он всех. – В противном случае мы потеряем преимущество внезапности. – Юстициар немного помолчал. – Сегодня, джентльмены, мы столкнулись с серьезной угрозой. – Он вкратце рассказал об ожидаемом нападении на Каррикмайнс. – У нас неделя на подготовку. Это все. – Он повернулся к Уолшу. – Вы замечали что-нибудь подозрительное?
Уолш уже собирался сказать, что не замечал, но вдруг вспомнил ту темноволосую девочку и коротко описал, как видел ее возле Каррикмайнса.
– Я никак не предполагал, что это может иметь значение, – признался он.
– Имеет, – вмешался Харольд. Все повернулись к нему. – Я предпочту не сообщать вам, откуда мне это известно, но я точно знаю, что эта девочка доставляет в город сообщения.
– А у вас есть представление о масштабе предполагаемой атаки? – спросил Уолш. – Я не уверен, что у О’Бирна достанет сил для захвата Каррикмайнса.
И тут же он услышал, как нетерпеливо фыркнул Харольд.
– Мы должны отнестись к этому серьезно, Уолш, – упрекнул его юстициар. – Это наша обязанность. И ваша. – Он бросил на Уолша строгий взгляд.
– Я могу привести десять вооруженных верховых, – предложил Харольд. – Не сомневаюсь, Уолш найдет не меньше.
Двое из остальных присутствовавших дали понять, что также могут предоставить небольшие отряды. Юстициар сказал, что как раз ожидает сообщения о том, какие силы может выставить город.
– Но важно то, – подчеркнул он, – что мы должны собирать эти силы незаметно. Я не хочу, чтобы до О’Бирна дошел слух, что мы его ждем. И конечно, – добавил он, – это ограничивает наши возможности собрать сразу большой отряд в одном месте.
– А как насчет эскадрона, что стоит в Долки? – спросил Уолш. – Там большие силы, отлично подготовленные солдаты.
Но, к его удивлению, на лице юстициара тут же отразилось сомнение, да и Харольд поджал губы.
– Мы не можем знать наверняка, – сказал Харольд, – что О’Бирну не захочется заодно нанести удар и по Долки. Мы также должны учесть, – он посмотрел на юстициара, – что, если мы выведем эскадрон из Долки в Каррикмайнс еще до нападения, О’Бирн обязательно об этом узнает. А мы не хотим его предупреждать.
Последовала неловкая пауза. Хотя мысль Харольда выглядела вполне разумно, Уолшу показалось, что тут кроется что-то еще, чего-то ему не договаривают о том эскадроне в Долки. Заметил он и то, что Дойл до сих пор только слушал, но не произнес ни слова. Когда купец наконец заговорил, вид у него был мрачный.
– Мне всегда казалось невозможным, – тихо произнес он, – что О’Бирн нанесет удар по Долки. Если ему хочется поразбойничать вокруг Дублина, то он должен сначала захватить Каррикмайнс, потому что он не может допустить, чтобы за его спиной остался действующий форт. Что до Долки, то единственной ценностью там является мой дом, потому что именно сейчас в нем хранится некоторое количество товаров. Но я бы с радостью пожертвовал и домом, и товарами ради более важной цели. – Он угрюмо окинул взглядом присутствовавших. – Юстициар сказал, что мы столкнулись с серьезной угрозой. Но я бы сказал иначе. Если то, что мы узнали, верно, то это, скорее, не опасность, а хорошая возможность. Нападая на Каррикмайнс, О’Бирн может дать нам как раз тот повод, в котором мы нуждаемся. Пусть нападает. А мы будем его ждать. Пусть он угодит в ужасную ловушку. И потом мы его раздавим. – Дойл стукнул кулаком по собственной ладони. – Мы окончательно его уничтожим. Перебьем его людей. И пусть вся Ирландия об этом узнает!
Даже Харольд выглядел слегка потрясенным. Слушая полные мрачной жестокости слова дублинца, Уолш почувствовал, как кровь отливает от лица. Однако Дойл еще не закончил.
– Надо ночью ввести в Каррикмайнс солдат. Под покровом темноты. Сконцентрировать силы. Эскадрон из Долки должен немедленно вернуться в Дублин. Сегодня же. Никто ничего не заподозрит. Пусть они останутся там какое-то время. А потом их нужно спрятать в Каррикмайнсе вместе с остальными.
– Но если мы соберем в Каррикмайнсе такое количество военных, есть риск, что О’Бирн это заметит, – напомнил Харольд.
– Спрячьте их где угодно, – ответил Дойл, нетерпеливо пожимая плечами. – Хоть в соборе Святого Патрика. Но вы должны быть готовы мгновенно пустить их в дело, как только появится О’Бирн. Только это и имеет значение.
– Согласен, – кивнул юстициар. – Это действительно шанс разгромить всех этих бунтарей раз и навсегда.
А Уолш, несмотря на всю свою преданность английской короне, поневоле испытывал жалость к О’Бирну и его людям.
На следующий день эскадрон покинул Долки. Когда Тайди с беспокойством спрашивал, куда они направляются, солдаты заверили его, что получили предписание вернуться в Дублин, потому что необходимости для их пребывания здесь больше нет. А поскольку с того времени, как их сюда прислали, О’Бирны ни разу не давали о себе знать, приказ, похоже, не стал неожиданностью. И теперь Том Тайди и Майкл Макгоуэн с облегчением наблюдали за их уходом.
Том не рассказал Макгоуэну о своей встрече с Харольдом, да и Макгоуэн не спрашивал его, поделился ли он еще с кем-нибудь своим секретом. Но Том полагал, что Майкл все же должен этим интересоваться. Они молча смотрели вслед уходящему эскадрону, и когда последний всадник скрылся вдали, медленно пошли вдоль улицы.
– Как думаешь, не в Каррикмайнс ли они отправились? – спросил Макгоуэн.
– Но они ведь говорили, что в Дублин.
Больше Макгоуэн ни о чем не спросил.
На следующий день все было тихо. Утром Том поднялся на высокий мыс над деревней и стал оглядывать все вокруг. Огромный залив перед Дублином сиял безмятежной синевой. Небо на востоке сливалось с морем. Дальше вдоль линии берега, к югу, за зеленым ковром прибрежной равнины, мягко поднимались конусы гор, таинственные в своем спокойствии, и трудно было поверить, что где-то за этими вершинами О’Бирны готовят ужасное нападение на замок Уолша.
В тот день у острова встало на якорь небольшое судно. Это был маленький красивый корабль с широкой кормой и марсовой площадкой под самой верхушкой мачты, где мог стоять караульный. Площадка была окружена плетеным ограждением и напоминала корзину, ее еще называли вороньим гнездом. Выше ее весело развевался на ветру красно-синий вымпел. Жители Долки выгрузили с судна на лодки пять бочонков гвоздей, пять – соли и десять больших бочек вина. Став намного легче, корабль продолжил путь, а товары доставили в укрепленный дом Дойла, где Макгоуэн еще раз аккуратно все пересчитал, а вечером спросил Тома, не отвезет ли он соль в Дублин утром.
Когда на рассвете Том явился за грузом, Макгоуэн заявил, что, пожалуй, поедет вместе с ним.
– Я должен доставить отчеты Дойлу, – объяснил он. – А потом хочу повидать свою нареченную.
Утро выдалось прекрасное, поездка прошла спокойно, и все лотки и палатки были уже открыты, когда они добрались до Высокого креста и двинулись к Вайнтаверн-стрит.
Том весьма приятно провел день в Дублине. Погода не подвела. Он зашел в старую больницу Святого Иоанна Крестителя, основанную Палмером, потом прогулялся через мост в Оксмантаун, вышел через восточные ворота, добрался до церкви Святого Стефана и немного прошелся вдоль ручья, что тек в сторону старого Длинного Камня викингов, так и стоявшего возле устья реки рядом с Тингмаунтом. Во второй половине дня, когда он забрал Макгоуэна, чтобы отвезти его домой, Том чувствовал себя весьма бодрым.
Макгоуэн, похоже, тоже был всем доволен, однако бросил внимательный взгляд на собор Святого Патрика, когда повозка проезжала мимо него.
Местность вокруг этого собора имела свою особенность. Расположенные здесь монастыри и поместья обладали такими привилегиями, которые делали их почти независимыми от королевского суда и администрации. Такие независимые феодальные поместья были известны как «либертис»; горожане так и привыкли называть это место. Том и Макгоуэн как раз проехали мимо Либертис и выехали на дорогу, что поворачивала на восток, к морю, когда Макгоуэн вдруг повернулся к Тому:
– Кое-кто о тебе расспрашивал.
– Да? И кто же? Кто-то в Дублине?
– Нет. – Макгоуэн явно колебался. – В Долки. – Он снова немного помолчал, прежде чем продолжить. – Один рыбак. Не важно, кто именно. Это все равно не имеет значения. Но он пришел ко мне вчера и спросил: «Я видел, как Том Тайди недавно выходил из церкви вечером. Не знаешь, зачем он туда ходил так поздно?» Я ответил, что не знаю. Предположил, что ты просто задержался по делам. А он тогда сказал: «И он потом ничего тебе не говорил об этом? Ничего необычного?» Я просто посмотрел на него удивленно и ответил: «Ничего не говорил. А что он должен был сказать?» А он просто кивнул: «Ладно, забудь. Все в порядке». – Макгоуэн смотрел вперед, похоже избегая взгляда Тома. – Я вчера не был уверен, нужно ли тебе об этом знать. Но это ведь может означать лишь одно, Том: они гадают, не слышал ли ты там чего-нибудь. Не знаю, рассказывал ты еще кому-нибудь о том случае, но если в Каррикмайнсе что-то произойдет, потом они придут за тобой. Вот я и подумал, что должен тебя предупредить.
Некоторое время небольшая повозка ехала в тишине. Том молчал. Макгоуэн предположил, что, когда Том переварит услышанное, он что-нибудь скажет. Но Тайди по-прежнему не издавал ни звука. Повозка повернула на дорогу к югу, через деревню Доннибрук.
– Том, – не выдержал Макгоуэн, – тебе лучше вернуться в Дублин на какое-то время. Можешь пожить у моего брата. Он будет рад принять тебя. Я сегодня сказал ему, что, может быть, тебе понадобится на какое-то время перебраться к нему… хотя, конечно, не стал объяснять почему. Он живет за стеной. Никто тебя там не потревожит. А я присмотрю за твоим домом в Долки. Может, через месяц ты и вернешься уже. Я постараюсь все разузнать. Но, Том, не рискуй, оставаясь в Долки. Ни к чему это.
Том опять ничего не ответил. Вскоре они уже ехали по длинному тракту, что шел вдоль береговой линии, но даже тогда, когда они обогнули южный мыс в конце залива и увидели остров Долки, Том Тайди не произнес ни слова.
Зажав двумя пальцами серебряный пенни, Дойл мог быстро перемещать его с одного пальца на другой. Эта маленькая ловкость рук забавляла его и помогала расслабиться, когда он думал. Именно этим он как раз и занимался, сидя в своей конторе и размышляя о ситуации в Долки.
Дом Дойла на Вайнтаверн-стрит имел три этажа и погреб. На первом этаже размещались большой зал и кухня. На втором этаже, который чуть выступал вперед, как бы нависая над улицей, были три комнаты, одна из которых служила Дойлу и рабочим кабинетом, и конторой. Застекленное окно выходило на Вайнтаверн-стрит. Здесь стоял дубовый стол, на котором были выставлены несколько стопок серебряных пенсов, а еще лежали пенсы, разрубленные пополам или на четыре части, – их использовали как полупенсы или как фартинги для мелких сделок.
Если пенни уже пробежался по пальцам взад-вперед с десяток раз, так это потому, что вопрос, занимавший его мысли, никак нельзя было назвать простым.
Оборона Каррикмайнса и расправа с О’Бирнами были тщательно спланированы.
Все детали обсудили подробнейшим образом. Подготовка была настолько проработана, что Дойл не видел никакого смысла что-нибудь добавлять или исправлять. Ждать оставалось всего два дня.
Но была одна проблема: Том Тайди. Дойл знал, что многие считают его безжалостным, но тайный разговор с Макгоуэном окончательно убедил его: Тому нельзя оставаться в Долки. Он уже послужил общему благу, и послужил отлично, но если теперь Том останется в Долки, то неминуемо будет убит, и другого выхода Дойл не видел. Пусть он и был готов к большим рискам и мог при необходимости быть жесток, но такой жертвы он не хотел. Лучше будет, если Макгоуэн как следует припугнет его и Том вернется в Дублин по собственной воле. Дойл очень на это надеялся.
Прошло еще две ночи. Когда Том Тайди расставался с Макгоуэном, он сумел, по крайней мере внешне, выглядеть спокойно. Он так и не упомянул ни словом о грозившей ему опасности и пожелал Макгоуэну доброй ночи с самым безмятежным видом. Потом Том, как обычно, позаботился о лошадях. После этого он ушел в дом, отрезал два больших куска вчерашнего каравая, два щедрых ломтя сыра и налил полную кружку эля. Все как обычно. Потом тихо сел за стол и принялся за ужин, глядя прямо перед собой. После ужина, хотя оставалось еще несколько светлых часов летнего дня, Том решил отправиться в постель.
Но заснуть он не мог. И как он ни старался, его усталый мозг не желал отдыхать.
Как же ему поступить? Был ли прав Макгоуэн? Стоит ли возвращаться в Дублин? Тревожный голос в его голове задавал все новые и новые вопросы и никак не желал утихнуть. Через какое-то время Том встал и вышел во двор.
Солнце опускалось за горы. Обычно в такой час деревню, берег и стада овец, пасущихся на лугах, освещали длинные золотисто-оранжевые лучи, но этим вечером на западном горизонте собрались облака, закрывая закат. Позади дома Тома Тайди поля, почти готовые к уборке урожая, в угасавшем свете как будто налились зловещей бронзой, и все самое обычное выглядело странно заброшенным и опустевшим. Воздух был теплым. Том немного постоял во дворе, наблюдая за тем, как неуловимо зеленые тона переходят в серые, как густеют сумерки.
Уже почти стемнело, когда Том заметил первую шевельнувшуюся тень. Конечно, он понял, что это. Он так долго смотрел на небольшой камень, что ему стало казаться, будто тот движется. Обман зрения – ничего более. Так и есть, немного погодя и другие камни тоже словно зашевелились в сумерках. Том пристально вглядывался в полумрак. А камни ли это? Может, овцы? Или еще что-то? Что, если это призраки, а то и люди? Может, они следили за ним? Ждали, когда он уйдет в дом? Не начнет ли кто-нибудь колотить в дверь посреди ночи? А потом? Том вдруг почувствовал, как сердце забилось чаще. Он глубоко вдохнул и велел себе не быть дураком.
Стало еще темнее, но Том по-прежнему оставался на месте. Над ним висело безбрежное ночное небо, восточный горизонт над морем был чист и чуть мерцал тусклым сиянием. Вскоре среди звезд повиснет последний ломтик тающей луны. Оставалась еще одна ночь, когда луна будет дарить свой призрачный свет, а потом наступит чернота. Ночь нападения. Ночь какой-то ужасной ловушки, которую подготовили Харольд и юстициар. И конечно, Дойл. Тем временем темнота обступила его со всех сторон. Тени на общинном лугу исчезли. Даже если бы там сейчас крадучись пробиралась сотня человек, он бы их не увидел.
Он знал, что должен поспать. Но не мог. Усталость давила на мозг, но страх, словно бледный кинжал, вырывался из темноты, вонзаясь прямо в сердце. А ведь он так полюбил это место. Высокий мыс за его спиной, с которого открывался чудесный вид на залив, всегда был чем-то вроде доброго друга. Но не теперь. Темные очертания холма казались огромной могильной насыпью, и с нее в любой момент могли ринуться вниз призрачные духи мщения. О’Бирны находились совсем близко отсюда. И наверняка в Долки жили рыбаки, готовые поддержать бунтаря. Кому из своих соседей он мог бы доверять? Этого он не знал. Знакомые лица всплывали в памяти одно за другим, внезапно превращаясь в маски гнева и ненависти, пока наконец даже его добрый друг Макгоуэн не появился среди них и не уставился на Тома, закрыв один глаз, а открытый становился все больше и больше – жуткий, холодный, злой…
Почему он не уезжает отсюда? Чего ждет? Пусть подожгут его дом и повозки, если им так хочется, пусть сделают его нищим. Но почему он должен ждать, пока его убьют?
Однако в конце концов усталость все же преодолела страх, и Том Тайди поплелся в дом и лег в постель. Но до этого он сделал нечто такое, чего никогда прежде не делал: запер дверь на засов.
На следующее утро Том отправился прямиком к Макгоуэну и заявил, что уезжает в Дублин.
– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал ему Макгоуэн. – Я буду каждый день заходить в твой дом и присматривать за ним. – И пообещал, что всех оставшихся лошадей отведет к себе. – Ты правильно поступаешь, Том! – заверил он приятеля.
Том видел, что у Макгоуэна явно отлегло от сердца.
Вернувшись домой, Том запряг двух лучших лошадей в большую повозку, а еще одну лошадь привязал сзади. И отправился в Дублин.
Проезжая по длинной, прямой Сент-Франсис-стрит, где дома с высокими крышами тесно прижимались друг к другу, Том невольно испытывал долгожданное чувство облегчения. Вскоре он выехал на открытый перекресток и повернул направо, к городу. В сотне ярдов позади осталась старая больница Айлреда Палмера, справа раскинулся луг, где летом устраивали большие шумные ярмарки, а прямо перед ним высились массивные западные ворота, куда более великолепные, чем прежде, поскольку их перестроили и возвели по обе стороны от них две массивные башни и небольшую казарму. В эти ворота он и въехал в город, чувствуя себя уже немного увереннее, и скоро добрался до дома брата Макгоуэна.
– Ты надолго к нам? – спросил брат Макгоуэна. – Майкл говорил, что ты можешь приехать, – добавил он.
Было видно, что он рад приезду друга своего брата, даже как-то слишком рад.
– Наверное, на неделю или две, – ответил Том, внезапно смутившись из-за того, что слишком злоупотребляет чужой добротой.
Дом ремесленника был довольно просторным, а за домом находился большой задний двор. Его жена и дети немного удивились при виде Тома, но встретили гостя тепло и настояли на том, чтобы он ночевал в доме, рядом с кухней, а не на чердаке над конюшней, как предложил сам Том. Хороший ирландец всегда знает, как удобно устроиться на обычной скамье и провести пару часиков, ни о чем не тревожась. Но хотя Том Тайди и прожил в Ирландии всю свою жизнь, его английская натура не давала ему так легко отдыхать. По правде говоря, он и часа не мог усидеть на месте, и хотя хозяева были к нему чрезвычайно добры, он почему-то очень скоро почувствовал, что всем мешает, и под предлогом того, что хочет прогуляться, вышел на улицу.
Всего в нескольких шагах от дома, рядом с прежней крепостной стеной вдоль реки, стояла чудесная старая церковь Святого Оуэна. Под стеной был короткий крутой склон, на котором расположились несколько пекарен и летних кухонь, а дальше начинался ровный кусок земли, отвоеванный у реки. Со старой стены возле церкви открывался вид на Лиффи, в воздухе витал чудесный аромат свежеиспеченного хлеба. Но Тому Тайди в его нынешнем настроении серые камни казались унылыми, и даже высокий силуэт церкви Святого Оуэна словно давил на него. Прогулявшись немного, Том ничуть не успокоился и, не желая возвращаться в чужой дом, побрел в сторону самого высокого места города, где стоял собор Христа.
Быть может, из-за того, что здесь было светлее, чем внизу, но, войдя во двор церкви, Том сразу почувствовал себя лучше. Широкое основательное здание казалось надежным и утешающим. Том вошел внутрь.
Без сомнения, именно собор Христа был сердцем христианского Дублина. Да, собор Святого Патрика, высокий и величественный, с парящими над головой готическими сводами, словно стремился привести в замешательство и старую церковь Христа, и любую другую церковь, которая осмелилась бы поднять голову. И действительно, долгое время каноники собора Святого Патрика и монахи церкви Христа не ладили друг с другом. Но это соперничество изжило себя, и теперь две церкви находились в отношениях вполне дружеских.
Но только в тишине собора Христа можно было ощутить присутствие древних кельтских традиций святого Патрика и святого Колумбы. Его колонны и арки казались Тому такой же надежной защитой, как какая-нибудь крепость. Сквозь цветные витражи окон, похожих на страницы старого Евангелия, пробивался мягкий таинственный свет. Время от времени в глубине проходил какой-нибудь монах.
Как завороженный Том бродил по собору. С трепетом осмотрел хранящиеся там реликвии, и среди них частицы креста, на котором был распят Спаситель. Прошелся между гробницами. Самой впечатляющей из них была высокая плита с высеченной на ней фигурой самого рыцаря де Клера. Это было вполне в духе Плантагенетов – хоронить своих вассалов в самых святых местах острова. Гробница Стронгбоу была символом их власти над Ирландией. Но величайшим сокровищем собора Христа, почитаемым даже больше, чем Животворящий Крест, был посох святого Патрика.
Прошло уже почти два века с тех пор, как монахи собора Христа, во времена архиепископа О’Тула, перенесли это бесценное сокровище из его прежнего хранилища в Ульстере. Конечно, это было для них настоящим триумфом. Но присутствие посоха в Дублине имело еще одно, более скрытое значение.
Ведь если Англия так и не сумела установить свои порядки на всем острове, это отражалось и на Церкви. Поскольку того хотел сам папа, король Англии был покровителем Ирландской церкви, и ирландские епископы обязаны были выражать ему свою преданность, как это положено в отношении феодального монарха. И если английский король постоянно настаивал на том, что во всей Ирландии епископами должны быть англичане, то папа, даже если иной раз сомневался в этом, все же, как правило, соглашался с ним. Однако на деле это английское господство могло осуществляться лишь на территориях, находившихся под королевским контролем. А большинство священников на севере и западе были ирландцами, и именно они читали проповеди ирландскому населению. Фактически этот раскол был настолько велик, что английский архиепископ собора Святого Патрика, под чьей властью находились Ульстер и Арма, в Арме даже не появлялся, потому что там его никто не ждал; он жил в англоязычном районе ближе к югу. Вот почему в том, что великий посох святого покровителя Ирландии оказался в самом сердце управляемого англичанами Дублина, крылась некая ирония.
Посох был великолепен. Он лежал в большом золотом футляре, украшенном драгоценными камнями. Том знал, что святой Патрик получил его из рук самого Христа, и потому о нем часто говорили как о посохе Иисуса – Бачал Изу. И Том смотрел на него с благоговением.
– Это посох героя…
Том и не заметил, как к нему подошел священник. Это был красивый молодой человек с открытым, немного простоватым лицом, он обратился к Тому на местном диалекте английского, и это свидетельствовало о том, что священник лишь недавно приехал в Ирландию.
– Да, действительно, – вежливо согласился Том.
– Ничто не могло его испугать, – продолжил священник. – Ни верховный король. Ни друиды. Он был бесстрашен.
За века, прошедшие со времени зарождения Ирландской церкви, легенды о ее вождях продолжали множиться. Как и любой другой, Том знал их все и верил им. Он знал, как святой Патрик выступил против верховного короля и бросил вызов его друидам, подобно пророку из Ветхого Завета, предложив проверить, чей бог сумеет зажечь неугасимый огонь; знал, как святой Патрик творил множество чудес и даже изгнал с острова змей – эта легенда, наверное, могла оказаться для самого́ святого настоящим сюрпризом.
– Да, – согласился Том. – Он был бесстрашен.
– Потому что он верил в Бога, – сказал молодой священник, и Том склонил голову в знак согласия. Однако священник еще не закончил свои рассуждения. Он поощрительно улыбнулся Тому и продолжил: – Это просто замечательно, и для меня, и для вас, что теперь и гробница Стронгбоу, и посох святого Патрика находятся в этом соборе, – заметил он.
– В самом деле, – снова согласился Том, а потом с некоторым любопытством спросил: – Но почему же?
– Они оба были англичанами! – с победоносным видом заявил молодой священник. – Мы именно такие, – добавил он. – Сильные духом.
И, провозгласив эту великую истину, он дружески кивнул Тому и пошел дальше своей дорогой.
Том Тайди достаточно хорошо знал историю, чтобы увидеть забавную сторону такого утверждения. Да, святой Патрик был британцем, без сомнения, но можно ли было называть его англичанином? Что до Стронгбоу, то думал ли он о видном англо-нормандском аристократе как об англичанине вроде него самого или этого простодушного священника? Едва ли. Но кое-что сказанное молодым каноником было уже не так забавно. «Сильные духом». Да, Стронгбоу и святой Патрик, каждый на свой лад, безусловно, были именно такими людьми. Том посмотрел на сияющий Бачал Изу. А как же он сам? Насколько силен его собственный дух? После того как он позорно сбежал из Долки в Дублин, навязался в гости к семье, которую едва знал, и все из-за какой-то призрачной угрозы, которая могла оказаться вымыслом, вряд ли он мог сказать о себе такое. Том грустно покачал головой. Да, сегодня он никак не мог гордиться собой и даже начал думать, что поступок его достоин презрения.
Спустя полчаса, к удивлению дублинских Макгоуэнов, их гость, вернувшись домой, вдруг заявил, что решил не оставаться у них. Во второй половине дня его фургончик уже катил обратно через Харольд-Кросс. А когда до темноты оставалось всего несколько часов, Майкл Макгоуэн с ужасом увидел, как Том Тайди выезжает на их улицу, и, подбежав к нему, все понял по его счастливому лицу.
– Я передумал! – радостно объяснил Том. – Я остаюсь здесь.
– Но это невозможно! – воскликнул Макгоуэн, однако Том уже проехал мимо.
В тот же вечер, когда спустились сумерки, Майкл Макгоуэн сделал все, что было в его силах, чтобы убедить друга уехать снова.
– Что за необходимость напрасно подвергать себя опасности? – допытывался он.
Но так ничего и не добился. Том был несгибаем. Расстроенный Макгоуэн провел бессонную ночь. Еще до рассвета он вышел во двор, оседлал лошадь и поскакал прочь из Долки. И всю дорогу, пробираясь сквозь серый предутренний сумрак, он снова и снова вспоминал тот разговор.
– Он должен уехать, Макгоуэн. А иначе…
– Я понимаю, – ответил он тогда, – но я не собираюсь его убивать, вы это знаете.
– Тебя об этом и не просят, а вот О’Бирны могли бы, – спокойно произнес голос его собеседника. – Заставь его уехать.
Они вошли в Каррикмайнс ночью. Все было продумано до мелочей. Солдаты подходили к замку не группами, а по одиночке; лошадей они вели в поводу, заранее обмотав им копыта тряпками, так что в кромешной темноте их было не только не видно, но и не слышно. Даже звезды пришли им на помощь, скрывшись за покровом туч. Так, посреди глухой ночи, эскадрон из Долки, люди Харольда и все остальные – всего около шестидесяти конных и столько же пехотинцев – вошли в ворота Каррикмайнса и исчезли внутри, как призрачные воины в волшебном холме.
Когда занялся рассвет, Каррикмайнс выглядел так же, как и накануне. Ворота были заперты, но в этом никто не заподозрил бы ничего необычного. Лошади, привязанные внутри, иногда издавали небольшой шум, однако толстые каменные стены не пропускали звуки наружу. В середине утра на стене появился Уолш со своим соколом. Он выпустил птицу в небо, и та полетала немного, прежде чем вернуться. Это было единственное событие, оживившее то ничем не приметное утро в замке Каррикмайнс.
После полудня Уолш снова поднялся на стену и, внимательно оглядевшись вокруг, заметил ту самую девочку – она пряталась среди камней, чуть южнее замка. А поскольку вчера ее здесь не было, рассудил он, она не могла знать, что в Каррикмайнсе теперь полным-полно солдат. Вскоре он спустился вниз. Чтобы все выглядело как обычно, он открыл ворота и выпустил из замка повозку, которой управлял один из его людей. Возница направил повозку к ближайшей ферме и позже вернулся с провизией. Тем временем ворота намеренно оставались полуоткрытыми, и двое детей Уолша вышли наружу, чтобы порезвиться. Они играли в хёрлинг, пока не вернулась повозка, и запрыгнули в нее, когда она въезжала в ворота. После этого ворота еще какое-то время оставались открытыми. Уолш знал: темноволосая девочка наблюдает за ними, потому что, когда он поднялся на стену после возвращения детей, видел, как она затаилась уже в другом наблюдательном пункте, теперь немного выше по склону.
Однако к вечеру Уолш, в очередной раз поднявшись на стену и оглядев окрестности, девочки не заметил и решил, что лазутчица наконец-то ушла.
– Уверен, – сказал он Харольду, спустившись внутрь, – они нападут этой ночью.
В тот день в Долки витало нечто странное. Том ощутил это сразу, как только вышел из дому. Возможно, ему просто показалось? Нервы шалили? Такое тоже нельзя было исключать, но Том думал, что причина вовсе не в этом. И все же утро было восхитительным. Ранний туман уступил место легкой солоноватой дымке. А когда небо приобрело мягкий голубой оттенок, по нему поплыли маленькие облачка, белые, как морская пена. Том даже немного взбодрился, выйдя за калитку и зашагав по улице. Увидев одного из соседей, он пожелал ему доброго утра, как сделал бы в любой другой день. Мужчина что-то ответил, но Тому показалось, что держался тот как-то неловко. Через несколько мгновений он заметил, как рыбак, чинивший сети у себя во дворе, бросил на него странный взгляд, а когда Том прошел еще дальше, то уже не сомневался, что за ним наблюдают из каждого окна. Ему стало не по себе. Он вдруг почувствовал себя непрошеным гостем в собственной деревне.
Он зашел к Макгоуэну и обнаружил, что его друг исчез. Том принялся искать его по всей деревне, даже спросил у нескольких человек, но, похоже, никто понятия не имел, куда делся Макгоуэн. Все это было очень и очень странно. Немного погодя Том вернулся домой и оставался там весь остаток утра. В полдень он опять пошел к Макгоуэну, но тот так и не появился. Возвращаясь обратно, Том Тайди встретил на улице нескольких мужчин и женщин. И хотя те ответили на его приветствие, он заметил в их поведении ту же самую неловкость. Один из мужчин все старался отвести взгляд, а женщина сказала:
– Я думала, вы в Дублине.
Она произнесла это таким тоном, словно считала, что ему там самое место. Когда Том снова дошел до дома, настроение у него испортилось окончательно.
Теперь оставалось только ждать. Сначала минует теплый день, потом наступит долгий летний вечер, за ним неторопливые сумерки, и наконец на Долки опустится тьма. И посреди этой непроглядной черноты откроется ужасная ловушка в Каррикмайнсе. Эта мысль не давала Тому покоя. Как бы ему хотелось не думать об этом, но он ничего не мог с собой поделать. Сидя дома в тот день, он снова и снова спрашивал себя, правильно ли он поступил? Не ошибся ли? Почему исчез Макгоуэн? Боялся? Почему соседи так холодны с ним? Они знают что-то такое, чего не знает он? Может, все-таки стоит вернуться в Дублин? Но он не мог туда вернуться. Во-первых, ему было просто стыдно. Каким идиотом он покажется добрейшим Макгоуэнам, если снова заявится на их порог. Второй причиной была некая бравада или, вполне возможно, обыкновенное упрямство. Но он тут же напомнил себе, что сам решил остаться здесь и встретить опасность лицом к лицу. И теперь уже не хотел отступать.
День тянулся медленно. Том пытался чем-нибудь заняться. Почистил лошадей, переделал все домашние дела. Снова вышел во двор. Никто не проходил мимо. Том беспокойно бродил по двору. К середине дня ему вдруг ужасно захотелось пойти в церковь, но он заставил себя подождать – он пойдет туда в обычное время, не раньше. Том отправился в сарай и помыл все свои повозки – не потому, что они в том нуждались, а просто чтобы занять время. Наконец приблизился нужный час. Когда Том стоял во дворе, выверяя время по солнцу и намереваясь идти, он посмотрел в сторону общинного выгона и заметил рядом с одним из камней какую-то тень. Возможно, это была овца – в Долки много овец с темной шерстью. Или просто игра света?
Или что-то еще. Девочка с черными волосами?
Темноволосая девочка. Почему он вдруг вспомнил о ней? Это же глупо. Просто его богатое воображение обманывало его, вот и все. Он нетерпеливо встряхнул головой.
С того места ей хорошо был бы виден весь его двор. Каждое его движение. А вдруг и с другой стороны дома за ним наблюдает кто-то еще? В Долки любой мог это сделать. Том уставился на темное пятно возле камня, пытаясь различить там чье-то лицо, но не смог. Значит, и волноваться не о чем, твердо сказал он себе. Потом глубоко вдохнул и заставил себя отвернуться, чтобы ненароком снова не начать буравить взглядом то место. И пошел со двора. Пора было отправляться в церковь. Шагая по пустой улице, Том все-таки оглянулся и увидел, как темноволосая девочка выскочила из своего укрытия и быстро побежала в дальний конец деревни.
В церкви было тихо. Лучи послеполуденного солнца струились сквозь маленькие окна, заливая полумрак храма теплым мягким светом. Кроме Тома, внутри никого не оказалось. Он прошел на свое обычное место за ширмой и, дрожа, преклонил колени, чтобы помолиться. Он прочитал «Отче наш» и несколько раз «Аве Мария». Потом еще раз «Отче наш». Слова как будто витали вокруг него в своем утешающем, исцеляющем кружении. И Том с благодарностью впитывал их защитную силу.
Он уже довольно долго молился, когда услышал, как скрипнула дверь.
Их было двое. Один шел очень тихо; поступь второго была тяжелее, как будто на нем были крепкие ботинки. Конечно, почему бы двоим людям не зайти в церковь? Но мысли Тома сразу вернулись к прошлой неделе. Помимо его воли. Неужели снова та девочка? И ее неведомый спутник? Том почувствовал, как его пробирает дрожь.
– Ты уверен, что он здесь?
Низкий голос. Незнакомый.
– Уверен.
Это было сказано тихо, но голос он узнал. Том застыл.
– Ну и где он?
Если ответ и прозвучал, Том его не слышал. Но это уже не имело значения. Шаги направлялись прямо к нему.
Они пришли за ним. И сделать ничего нельзя. Каким же он был дураком, не оставшись в Дублине! Но теперь уж слишком поздно сожалеть. У него даже нет оружия, чтобы защитить себя. Они пришли убить его – в этом Тайди не сомневался. Но неужели они убьют его прямо здесь, в церкви? Нет. Это же Ирландия. Они так не поступят. Они уведут его в какое-нибудь тихое место. И он сгинет навсегда. Какое-то время Том колебался, не зная, оставаться ли ему на коленях и продолжать молиться или подняться и встретить их как мужчина. Шаги приближались. Потом замерли. Том обернулся.
Это был Макгоуэн. И с ним высокий угрюмый человек, в котором Том узнал Дойла. Он нахмурился. Его друг и дублинский купец? Но ведь не могут же они быть заодно с О’Бирном? При мысли о подобном предательстве у него голова пошла кругом. А потом Дойл заговорил:
– Вы должны уехать, Тайди. Вы должны сейчас же пойти с нами.
Поскольку на лице Тома застыло полное непонимание, мрачное лицо купца осветилось доброй улыбкой.
– Макгоуэн рассказал мне обо всем. Вы храбрый человек, Томас Тайди. Но мы не можем позволить вам оставаться здесь. – Он протянул длинную руку и мягко, но решительно взял Тома за локоть. – Идемте.
Том медленно поднялся.
– Вы хотите сказать… – нахмурившись, начал было он.
– Я хочу сказать, что отвезу вас в Дублин, – спокойно перебил его Дойл. – Поживете какое-то время в моем доме, пока все не закончится.
– Вы думаете, они знают? Они могут только подозревать, – напомнил Том, – но знать наверняка не могут.
– Я уверен, они знают, – твердо произнес Дойл.
Том немного подумал.
– Наверное, это Харольд разболтал, – грустно сказал он наконец. – Больше некому. – Он вздохнул. – Но даже если так, я все равно не понимаю, как это могло дойти до О’Бирнов.
Дойл и Макгоуэн переглянулись. Он не мог, конечно, предположить, что им известно, однако догадался, что у Дойла везде есть свои осведомители.
– В Ирландии нет секретов, Тайди, – сказал купец.
Они вывели его из церкви, и он больше не спорил. Дойла ждала повозка со слугой, державшим поводья.
– Макгоуэн присмотрит за вашим домом, – сказал купец, помогая Тому сесть в повозку.
Вокруг собралось с десяток зевак, все внимательно наблюдали. Том оглянулся и увидел, что они смотрят больше на Дойла, чем на него. Купец сел в повозку рядом за Томом и окинул их хмурым взглядом, все тут же почтительно наклонили головы. Том поневоле восхитился этим человеком – его власть была почти осязаемой. Когда повозка выехала из Долки и повернула к Дублину, Том наконец признался себе, что втайне испытывает облегчение.
Близилась полночь. Высоко в небе тучи скрывали звезды, наступило таинственное время темной луны.
Стоя рядом с Уолшем на стене замка, Харольд думал о том, что чернота вокруг них так глубока и безмолвна, словно Каррикмайнс вдруг очутился в огромной устричной раковине. Тишину внутри каменных стен нарушали лишь негромкое фырканье лошадей да мягкий шорох копыт по земле.
Харольд всматривался в усыпанную камнями равнину. Хотя его глаза уже привыкли к темноте и иногда он даже различал вдали смутные тени, никаких признаков движения он не замечал. И, как ни напрягал слух, ничего не слышал. Это черное, обволакивающее молчание казалось почти неестественным. Он напряженно ждал.
И все же его мысли, несмотря на напряжение, то и дело уводили его далеко от этих стен. Он вдруг поймал себя на том, что думает о своей семье. В конце концов, ведь все это он делал ради них. Даже если меня убьют сегодня, думал он, эта жертва не будет напрасной. Харольд вспомнил свои встречи с юстициаром и с Томом Тайди. Тот человек из Долки оказался довольно храбрым, на свой лад. Харольд был рад тому, что юстициар не заставил его открыть источник сведений и он смог защитить человека, который ему доверился. Он был очень осторожен. Он даже жене ни слова не сказал о Тайди. Так что если Том сам ни с кем не поделился своим секретом, ему ничто не грозит.
Харольд почувствовал, как его ткнули локтем.
– Слышишь? – очень тихо сказал Уолш совсем близко от него.
Кони. Где-то перед воротами замка. Теперь Харольд слышал. Тихий топот копыт, храп… Сколько их? Не угадать. Он подумал, что не меньше дюжины, но их могла быть и сотня. Значит, началось… О’Бирн здесь.
– Вели всем приготовиться, – прошептал Уолш. – Я буду следить.
Харольд повернулся и быстро спустился со стены. По дороге ему все время казалось, что он слышит чьи-то шаги у самых ворот. Может, они принесли лестницы, чтобы забраться на стены? Через мгновение он уже мчался по двору замка, шепотом отдавая приказ седлать коней, а один из его людей тихо велел:
– Зажечь факелы!
Все было давно готово. Никто не произносил ни слова. Даже лошади как будто поняли, что должны хранить тишину. Караульные у ворот получили четкие приказы заранее. Пехотинцы должны были ждать в зале замка. Каждый получил по два факела, и теперь они должны были их зажечь от большого очага, потом по приказу выбежать наружу и отдать по факелу каждому всаднику, а после этого подняться на стены, чтобы защитить их, или последовать из ворот за кавалерией. Знак должен был подать Уолш.
Харольд ждал, отсчитывая мгновения. Он находился во главе конницы и должен был первым вырваться из ворот. Харольд чувствовал, как дрожит его лошадь, и ласково похлопал ее по шее. Он все еще пытался расслышать, что происходит снаружи, но толстые стены замка почти не пропускали звуков. Он посмотрел вверх, туда, где стоял Уолш. Постепенно в темноте проступил смутный силуэт, но, может, ему это только показалось.
Ба-бах! Внезапный удар сотряс ворота, застал всех врасплох. Лошадь Харольда попятилась, приседая на задние ноги, и он едва не вылетел из седла.
– Таран! – Голос Уолша, негромкий, но отчетливый, донесся со стены. – Приготовьтесь!
– Несите факелы! – тихо приказал Харольд.
Через мгновение справа от него появился свет и быстро распространился по всему двору.
Второй удар. Ворота вздрогнули, дерево затрещало.
– Опять! – крикнул Уолш.
Харольд подал знак людям у ворот. У всех всадников уже были факелы, включая и его самого.
– На стенах никого, – сообщил Уолш.
Последовала недолгая пауза.
И наконец ворота содрогнулись под третьим мощным ударом.
– Пора! – закричал Харольд.
У нападавших снаружи не было настоящего тарана, подвешенного на канатах, им приходилось самим держать массивное бревно на весу и каждый раз разбегаться для нового удара. И когда они отбежали от стены в четвертый раз, ворота внезапно распахнулись и из замка ринулся сомкнутый строй кавалерии с пылающими факелами. Зрелище было ужасным. Кинув бревно, нападавшие бросились врассыпную.
Харольд поскакал вперед. Факелы были повсюду; яркие пятна метались во тьме, высвечивая землю тут и там. В коротких вспышках огня бежавшие от погони люди были похожи на мимолетные тени, которые появлялись лишь на мгновение и снова растворялись в черноте. Послышался лязг мечей. Где-то впереди раздался голос:
– Мы проиграли!
Да, их действительно застигли врасплох, однако все оказалось не так-то просто. Местность была слишком неровной. Лошадь Харольда уже несколько раз споткнулась. Факел в его руке хотя и освещал дорогу, но сильно мешал ему. Через несколько мгновений Харольд придержал вожжи и огляделся. Сзади послышался голос Уолша. Он различал фигуры убегавших людей, но не видел ни одного вражеского всадника, хотя, быть может, их просто трудно было разглядеть за слепящим кругом света от его факела. Вскоре ему все же показалось, что впереди виднеются силуэты верховых. И он сильным, резким движением швырнул факел в воздух, целясь в ту сторону.
Первый огонек замерцал перед самой полуночью. Крошечная точка, слабый проблеск по другую сторону воды. Свеча в застекленном ящичке – скромно, но эффективно. Свет шел с оконечности острова Долки. Почти сразу же ответный огонек вспыхнул на первом из трех кораблей. Потом еще один – на лодке, стоявшей на якоре за последней из скал. Они были очень полезными, эти застекленные лампы. Ни у кого в Долки таких не было; их привозили из Дублина. Вот появились еще два огонька, на других кораблях. Ночь была настолько темной, что, если бы не этот слабый свет на другом берегу, их тихие тени едва ли можно было заметить в полной мгле. Ветра было достаточно для того, чтобы корабли могли идти под парусами. А когда они подошли, от берега к ним быстро подплыли лодки. Были сброшены канаты; загорелись новые лампы. Голоса звучали приглушенно. На берегу ждали повозки. Все население Долки бодрствовало и занималось делом в эту ночь; ведь темные часы коротки, а сделать нужно было очень много.
Уолш скакал рядом с Харольдом. Все всадники держались поближе друг к другу. Их факелы уже догорели, однако небо очистилось, и света звезд было достаточно, чтобы видеть дорогу.
Когда ворота Каррикмайнса распахнулись, О’Бирну удалось уйти от погони, но сильно оторваться от преследователей он не смог. Когда они неслись вверх по дороге к горам Уиклоу, он время от времени исчезал из виду, но ненадолго. Иногда Уолш даже слышал стук копыт впереди, а иногда – нет. Сначала он думал, что ирландские конники постараются рассредоточиться, чтобы их сложнее было поймать, но те оставались на дороге, и вскоре стало понятно, что они хотят сначала пересечь оба моста через реки и только потом свернуть в дикие заросли гор.
Так оно и получилось. Миновал уже почти час с тех пор, как они пронеслись по второму мосту, и теперь скакали через высокое плато, окруженное холмами, которое тянулось до самого Глендалоха. Звезды бросали слабый свет на темную вересковую пустошь, освещая дорогу двум отрядам призрачных всадников. После довольно долгого молчания Уолш заметил:
– Впереди лес. Там они наверняка разбегутся, чтобы нас запутать.
– Мы их раньше догоним, – ответил Харольд.
Уолш не был так уверен. В Харольде, безусловно, была та неумолимая сила, которой он не мог не восхищаться, но это вовсе не означало, что ему удастся поймать хитрых ирландцев. Уолш уже заметил, что, когда они прибавляют скорости, О’Бирн делает то же самое, а когда они сдерживают лошадей, ирландец поступает точно так же. Возможно, его и застали врасплох у Каррикмайнса, но сейчас им движет холодный расчет. Уолш даже заподозрил, что О’Бирн затеял с ними какую-то непонятную игру. Эта неприятная мысль уже давно крутилась в его голове, и он хорошенько подумал, прежде чем снова заговорить.
– Мне кажется, он нас заманивает, – сказал он наконец.
– О чем ты?
– О’Бирн. Он хочет, чтобы мы за ним гнались.
Харольд промолчал. Они проскакали еще с четверть мили.
– Мы его загоним, – прорычал он наконец.
И они продолжали погоню. О’Бирн поддерживал прежнюю дистанцию, они так и не смогли к нему приблизиться. Впереди возникла темная стена леса и вскоре проступила уже более отчетливо. Они подстегнули коней. Ирландцы добрались до края леса и мгновенно растворились в нем. Вскоре и они сами домчались до опушки, еще мгновение – и они окажутся среди деревьев. Уолш по-прежнему держался рядом с Харольдом, а Харольд упорно гнал коня вперед.
– Стой! – закричал Уолш.
Он не смог удержаться. Безошибочное чутье, взращенное долгими годами жизни на пограничных землях, подтолкнуло его. Он остановил лошадь.
– Это ловушка! – выкрикнул он.
Остальные всадники промчались мимо него. Он услышал, как выругался Харольд. Но никто не остановился. Через мгновение конницу поглотила лесная тьма, и никто не услышал крика Уолша.
Да, это была ловушка. Уолш чувствовал это нутром. В этом пустынном лесу, высоко на склонах, вдали от тех, кто мог бы им помочь, они представляли собой превосходную мишень и сами неслись в засаду. О’Бирн наверняка знал здесь каждое дерево, каждый бугорок и мог бы скакать с закрытыми глазами. И ему не составило бы труда обойти их в темноте и перерезать всех до единого. Они ведь делали именно то, чего он хотел. Уолш прислушался. Он ожидал в любой момент услышать крики боли своих умирающих товарищей. Но ничего не услышал, хотя это был лишь вопрос времени.
Уолш вздохнул. Ну и чего же он ждет здесь, на краю леса? Хочет повернуть назад? Предоставить остальных их судьбе? Конечно нет. Он не мог так поступить. Пусть это глупо и опасно, но он должен идти вслед за ними. Уолш выхватил меч и погнал коня вперед, в лесную тьму.
Тропа напоминала туннель. Сомкнутые над головой ветки закрывали звезды. Деревья по обе стороны дороги устремлялись ввысь, не видимые в темноте. Уолш напряг слух, пытаясь расслышать стук копыт впереди или уловить какое-то движение в окружавшем их лесу, но ничего не услышал. Только тишину. Тропа повернула. По-прежнему ни шороха. Его лошадь чуть не споткнулась. Он пытался понять, как далеко могли ускакать все остальные и стоит ли их звать.
Движение справа было таким неожиданным, что Уолш и подумать ничего не успел; просто из подлеска на тропу вдруг выпрыгнула лошадь с всадником, чуть не столкнувшись с Уолшем. Он машинально ударил мечом в ту сторону, но лезвие встретило лишь пустоту. Уолш развернулся, чтобы снова ударить. Но как можно сражаться в кромешной тьме, когда ты все равно что слеп? Полагаясь только на чутье, решил он, потому что ничего другого не остается. Он взмахнул мечом и снова ударил. На этот раз не впустую. Раздался лязг металла, и рука Уолша дернулась от сильного толчка. Он поморщился; в запястье вспыхнула обжигающая боль. Меч вдруг стал тяжелым, но Уолш попытался напасть еще раз.
Резкий звон. Удар по нижней части меча был такой мощный, что оружие повисло в руке Уолша. Он задохнулся от боли. Запястье изогнулось под неестественным углом, и он уже не мог шевельнуть кистью. Он слышал, как его меч упал на землю. И успел лишь подумать о том, где мог находиться его противник и как он вообще что-то видит в такой тьме, когда вдруг, к его ужасу, почувствовал, как кто-то схватил его за ногу и выдернул из седла. Уолш с тяжелым стуком упал на землю. Едва дыша и чувствуя нестерпимую боль в запястье, Уолш здоровой рукой пошарил вокруг, в надежде найти меч, лежавший где-то рядом, но не нашел его. А потом над ним прозвучал чей-то голос.
– Ты проиграл, Джон Уолш. – Это было сказано на ирландском.
Уолш посмотрел вверх и ответил на том же языке:
– Ты знаешь мое имя. А сам-то ты кто?
– Мое имя тебе ни к чему.
Но Уолш и без того все понял. Рядом стоял сам О’Бирн. Лицо ирландца скрывала тень, но Уолш знал, что это он. Левой рукой Уолш все еще пытался нащупать меч.
– Тебе конец, Джон Уолш.
Так и было. Уолш глубоко вдохнул.
– Если ты собрался меня убить, – сказал он, – не стоит медлить с этим.
Он ожидал удара, но не дождался. Вместо этого рядом послышался тихий смех.
– Я заберу твоего коня. Хороший у тебя конь. Ты можешь вернуться домой. – Уолш услышал, как его конь тронулся с места, когда О’Бирн взял его за поводья. – Как его зовут?
– Финбар.
– Хорошее ирландское имя. Ты ранен?
– Похоже, сломал запястье.
– А-а… – О’Бирн уже уходил прочь.
Уолш с трудом поднялся на ноги. Наверняка утром будет несколько основательных синяков. Вдали смутно виднелись силуэты двух лошадей, уходивших по тропе. Он посмотрел им вслед. Потом крикнул:
– Что все это значит?
Но вместо ответа он расслышал все тот же негромкий смех. Или это ему лишь почудилось?
Над морем занималась заря. Небо пока еще было темным, но едва различимая полоска света уже виднелась над восточным горизонтом, и вскоре остров Долки должен был выйти из тени.
Майкл Макгоуэн смотрел вдаль, на воду. В море вышел последний из трех кораблей. Дело было сделано.
Организовано все было просто великолепно, он мог собой гордиться. Все жители деревни трудились в эту ночь, и, пожалуй, это была самая грандиозная разгрузка, какую только видел маленький порт Долки. Бочки с вином, тюки дорогих тканей, бочонки со специями. И ничего не уронили в воду. В самом деле, настоящее чудо.
К рассвету все было спрятано. Часть товаров сложили в доме Дойла, но были и другие, тайные места, подготовленные Макгоуэном. Каждая повозка и тачка пригодилась в эту ночь. И весь транспорт Тома Тайди оказался полезен. Вообще-то, неожиданное возвращение Тома из Дублина накануне означало, что в их распоряжении оказывался еще один большой фургон, на что Макгоуэн изначально не рассчитывал. И в общем и в целом все вряд ли могло сложиться еще лучше. Но из-за Тома им пришлось изрядно понервничать. Его присутствие в Долки могло все испортить. Да, что и говорить, хотя Том уже достаточно долго жил в Долки, он ничего не знал о настоящих делах Дойла.
Когда Дойл исхитрился получить должность портового управляющего, никто в Долки не сомневался в том, как именно он будет вести дела. Но ведь и весь феодальный мир большей частью строился на подобных соглашениях. Вообще, обязательства, соблюдения которых король и его чиновники могли бы требовать от лордов и владельцев земли, были куда более конкретными, чем приблизительная дань в древней кельтской Ирландии, но в огромных феодальных поместьях, где лорд был чем-то вроде мелкого королька, и во владениях пограничных лордов, где закон и порядок существовали только в том случае, если сам господин желал их поддерживать, феодальные землевладельцы, как правило, платили короне налог на землю, после чего вольны были делать, что им вздумается.
И точно так же королевские налоговые инспекторы были на самом деле простыми откупщиками, сборщиками налогов. Королевские чиновники в Дублине, почти не имея власти и постоянно теряя доходы, были вполне рады получать то, что удавалось. Поэтому если Дойл мог приносить им разумные суммы от таможенных сборов в Долки, они вовсе не имели желания слишком его беспокоить и выяснять подробности расчетов. И если случались какие-то несоответствия и нарушения, если суммы налогов рассчитывались не слишком точно, что ж, купец просто получал свою прибыль. Это могло быть не слишком законно, это могло быть не слишком морально, но, учитывая обстоятельства на острове в то время, это был безусловно самый мудрый способ вести дела. Предпринимательский талант как в управлении, так и в торговле приносит доходы.
Именно так Дойл и поступал. Представляемые им отчеты всегда были подробными и выглядели точными. Они и были почти такими. Но учет, который вел Макгоуэн, отличался от официальных отчетов Дойла почти на десять процентов. Товары, которые оставались в солидном доме Дойла, имели печати, говорившие о том, что все таможенные пошлины на них уплачены в полном объеме. И действительно были, вот только один шиллинг из десяти шел Дойлу, а не в казначейство. Был еще один интересный вариант на ту же тему, еще более трудно поддающийся проверке: проштамповать товары и отправить их по закупочной цене в Бристоль, где их можно было разгрузить беспошлинно. Такая процедура была немного обременительной, однако Дойл раз-другой ее проделывал в услугу родственникам или друзьям, с которыми вел дела в английском порту.
И наверное, рано или поздно Дойл должен был испытать соблазн пойти дальше. Такая мысль давно уже приходила ему в голову, но, возможно, он бы так и не поддался ей, если бы Макгоуэн не показал ему, как деловиты жители Долки. К тому времени, когда подвернулась возможность – воистину великолепная возможность, – Макгоуэн уже убедил Дойла, что все пройдет без сучка и задоринки, но даже тогда влиятельный торговец продолжал колебаться. Риск был слишком велик. Если бы его поймали на обычных махинациях с пошлинами, а доказать их было по-настоящему нелегко, ему грозили всего лишь выговор и штраф. Он мог даже сохранить должность. Но контрабанда в огромных масштабах – совсем другое дело. Это значило, что придется вовлечь не только своих людей, но и всех жителей Долки. А в случае неудачи последствия могли быть и посерьезнее: потеря должности, огромный штраф, а может, и кое-что похуже. Да, прибыль в случае доставки целых трех кораблей ценных товаров была бы огромной, но Дойл и так ведь был богатым человеком, он не нуждался в деньгах. Так зачем ему идти на такое?
Он снова и снова задавал себе этот вопрос и думал, что, пожалуй, знает ответ. Все дело было в риске. Трудности и опасность всегда по-настоящему манили его. Без сомнения, его далекие предки-викинги чувствовали бы то же самое. Прошло очень много времени с тех пор, как этот влиятельный суровый человек испытывал настоящее волнение. Это было приключение в духе пиратов…
Подготовка была проделана с размахом. Предполагалось, что три корабля выйдут из разных портов, встретятся у южного побережья Ирландии и дальше пойдут вместе. Товары необходимо было выгрузить очень быстро, в полной темноте, а потом надежно спрятать и распределить для продажи на нескольких рынках, чтобы не возбудить подозрений. Но когда самая сложная часть работы уже была проведена, возникло новое препятствие: внезапно в Долки появился конный эскадрон, вызванный из Дублина для наблюдения за побережьем. Едва узнав об этом, Макгоуэн решил, что их замысел необходимо отменить.
– Думаю, все сорвалось, – грустно сказал он Дойлу и с удивлением услышал спокойный ответ торговца:
– Ничего подобного.
На самом деле Дойл даже обрадовался этой неожиданной помехе как новой трудной задаче, которую нужно решить. Оставалось только вынудить эскадрон покинуть Долки. Но как это сделать? Очень просто. Всего-навсего убедить военных, что враг, которого они ждут, на самом деле намерен нанести удар где-то в другом месте. Замок Каррикмайнс сам напрашивался на такую роль. Но гений Дойла проявился прежде всего в том, как именно все было сделано. На мысль о Томе Тайди его навел Макгоуэн, который предупредил, что перевозчик – единственный человек в Долки, который не станет принимать участия в контрабанде.
– Если он хоть что-нибудь заподозрит, то тут же побежит к властям, – сказал он Дойлу. – Я должен на время выманить его из Долки.
– Давай тогда используем его для нашего дела, – предложил Дойл изумленному молодому человеку.
Да, это была идея Дойла. Именно он предложил проследить, когда Том пойдет в церковь, а потом подстроить так, чтобы тот подслушал разговор двух заговорщиков о скором нападении на Каррикмайнс.
– Ты должен убедить его никому не рассказывать об этом разговоре, когда он придет к тебе за советом, а он, скорее всего, придет, – объяснял Дойл Макгоуэну. – Таким образом, у него и в мыслях не будет, что ты к этому причастен. И если ты верно описал мне характер этого человека, то он все равно обратится к властям.
Так оно и вышло. И Макгоуэн, и сам Дойл, когда их вызвали к юстициару, безупречно сыграли свои роли. В замысел нападения на Каррикмайнс поверили, эскадрон ушел, берег был свободен для разгрузки.
Но Дойл на этом не остановился. Чтобы все выглядело совсем уж убедительно, он заявил Макгоуэну:
– Нам нужно, чтобы нападение на Каррикмайнс действительно произошло.
Только такой влиятельный человек, как Дойл, мог организовать этот грандиозный план, даже Макгоуэн не знал, как ему это удалось, но уже скоро О’Бирн был обо всем извещен, и сделка состоялась. Ирландский вождь должен был убедительно изобразить нападение на замок глухой ночью и увести его защитников подальше от Долки. О’Бирна это неожиданное предложение, похоже, весьма позабавило, к тому же ему щедро заплатили. Да, пришлось пожертвовать некоторой частью прибыли от операции, но Дойл уже зашел слишком далеко, чтобы отступать. Ирландца предупредили, что Харольд и эскадрон могут быть опасны, но ему это даже понравилось.
– В любом случае, – заметил он, – мои парни просто растворятся в лесу.
И сам отправил ту темноволосую девчушку к замку, именно она и бродила там у залива.
– Я ей скажу, – пообещал он Дойлу, – чтобы она постаралась попасться им на глаза.
Вот так все и было подготовлено. Конечно, Дойла никто не должен был видеть. Он находился в Дублине и вполне мог утверждать, что ничего не подозревал; что касается Макгоуэна, то он отлично знал: если все сорвется, Дойл надежно спрячет его, в крайнем случае за морем, где люди юстициара не смогут до него дотянуться.
Оставалась только одна загвоздка. Макгоуэн даже не представлял себе, как трудно будет выманить Тома из Долки. Он сделал все, чтобы напугать его и заставить перебраться в Дублин, как и предлагал Дойл, выдумав истории об опасности, которая ему грозит, и о враждебности жителей деревни, но когда Том вдруг взял и вернулся перед самым приходом кораблей, Макгоуэн был в отчаянии. Дело дошло до того, что Дойлу пришлось вмешаться самому, хотя и без особой охоты.
Впрочем, теперь, когда все так удачно завершилось, рассуждал Макгоуэн, Дойл, скорее всего, простит его за эту маленькую оплошность.
Три недели спустя Джон Уолш, проезжая через холмы, снова увидел ту девочку.
После ночного налета жизнь в Каррикмайнсе текла относительно спокойно. План триумфального разгрома О’Бирна провалился. Хотя несколько его людей, без сомнения, получили ранения. Но им все же удалось ускользнуть под покровом темноты, хотя поиски продолжались еще и на следующий день. Что до отряда Харольда, то они тщетно бродили в лесах над Глендалохом до самого рассвета. В общем, результат был полностью провальным. Но очень скоро – меньше чем через неделю – его уже сочли удачей.
– Мы их напугали. Заставили удирать. Этот урок они не скоро забудут.
Именно так стали утверждать дублинцы, породив одну из военных легенд.
Уолш помалкивал. Он понимал: это был просто спектакль, своего рода жульничество, только никак не мог решить, для чего все было затеяно. Без сомнения, О’Бирн обо всем знал заранее. А если он знал, где его ждут войска, значит он хотел, чтобы они оказались именно там. Чем больше Уолш размышлял над этой странной историей, тем сильнее убеждался в том, что О’Бирн или кто-то за его спиной действительно хотел собрать все доступные военные силы в Каррикмайнсе, чтобы вывести их откуда-то еще. А откуда пришли все солдаты? Из Дублина, из Харольд-Кросса и из Долки. Насколько знал Уолш, ни в одном из этих мест ничего не случилось, но чем дольше он думал, тем больше его подозрения сосредоточивались на Долки. И Уолш решил, что за этим местом стоит понаблюдать повнимательнее в будущем. Жизнь на пограничных землях, с удовольствием думал Уолш, никогда не бывает скучной.
Девочка лежала на камнях, прямо на солнце. Должно быть, она заснула, иначе Уолшу не удалось бы увидеть ее так близко. Ее длинные темные волосы спадали на камень. Внезапно девочка вскочила и гневно уставилась на Уолша, но он в ответ только улыбнулся. Его позабавила мысль о том, что эта прыткая малышка действительно его кузина. Девочка повернулась, чтобы убежать, но Уолш окликнул ее:
– Я должен кое-что тебе сказать.
– Вот еще! – с вызовом огрызнулась та.
– Ты передашь мои слова О’Бирну, – невозмутимо продолжил Уолш. – Скажи ему, – он чуть подумал, – скажи, что запястье мое зажило, но я ничего не получил за доставленные неприятности.
Вообще-то, Уолш не предполагал передавать ничего подобного, это пришло ему на ум неожиданно, но он был доволен собой. И прежде чем девочка успела что-то сказать, он повернул лошадь и ускакал.
А через неделю, выйдя из замка вскоре после рассвета, Уолш обнаружил перед воротами полдюжины бочонков вина, оставленных там ночью.
Уолш улыбнулся. Так вот в чем дело. Деревушка Долки была совсем недалеко от Каррикмайнса. Пожалуй, подумал он, его семье пора проявить больше интереса к этому местечку.
