Пейл

Историкам очень хочется найти точную дату, которая обозначала бы конец Средних веков и начало новой эры, и в Европе этой датой считается плавание Христофора Колумба в Новый Свет в 1492 году. Выбор кажется вполне разумным. В британской же истории обычно избирают другую дату – 1485 год, ведь именно в тот год закончилась длительная вражда, известная ныне как война Алой и Белой розы, война между двумя ветвями династии Плантагенетов – Йорками и Ланкастерами, которая завершилась тогда, когда Ричард III, последний король из Плантагенетов, был убит в сражении Генрихом Тюдором. И под властью новой династии Тюдоров Англия вступила в эпоху Ренессанса, эпоху Реформации, в век исследований и дальних походов.

Но на западном острове – Ирландии – для этого наверняка больше подойдет другая дата, двумя годами позже, – 1487 год. Потому что 24 мая того года город Дублин стал свидетелем события, уникального для ирландской истории. И его последствия в будущем стали весьма серьезными: ирландцы решили завоевать Англию.

Толпа перед кафедральным собором Христа была огромной. Все великие люди Ирландии находились внутри, как и многие из местных сквайров.

– Хотелось бы и мне, отец, оказаться там, – сказала рыжеволосая девочка. – Нас разве не пригласили?

– Конечно пригласили. Только мы пришли слишком поздно, – с улыбкой ответил отец. – Нам теперь не пробиться через толпу. Кроме того, – добавил он, – это и к лучшему. Мы увидим процессию, когда она будет выходить.

Маргарет Риверс с нетерпением смотрела на собор Христа. От волнения ее веснушчатое лицо побледнело, голубые глаза сияли. Она знала, что ее семья имеет вес в городе. Не знала, правда, почему, но так говорил отец, а он не мог ошибаться. «И тебя, Маргарет, ждет большой успех», – говаривал он ей.

– Откуда ты знаешь? – спрашивала она.

– Потому что ты моя особенная девочка.

Так говорил ее отец, и Маргарет была счастлива. У нее было три брата, но она была единственной дочерью и самой младшей в семье. Маргарет не очень хорошо представляла себе, что такое «большой успех», но раньше в этом же году, на ее восьмой день рождения, отец заявил перед всеми домочадцами:

– Маргарет сделает блестящую партию. Выйдет замуж за человека богатого и влиятельного.

И Маргарет предположила, что это и означает успех.

Она знала: ее отец – прекрасный человек. Иногда она замечала, как ее мать возводит глаза к небу, когда он говорит. Маргарет не слишком понимала, что это значит, потому что мать никогда ей этого не объясняла, но ведь у ее мамы иногда бывало очень странное настроение.

Когда ее отец приходил в старый женский монастырь, монахини встречали его с огромным почтением. Их там было всего семь, одна из них совсем глухая, и казалось, что их жизнь полностью зависит от него.

– Что бы мы без вас делали! – обычно говорили они.

Ее отец следил за всеми их делами, управлял обширными землями монастыря, помогал советами, чтобы монахиням не пришлось беспокоиться, что огромные владения монастыря не смогут обеспечить их весьма скромные потребности.

– Мы знаем, что всегда можем доверять твоему дорогому отцу, – сказала как-то Маргарет одна из преданных монахинь. – Твой отец – джентльмен.

Джентльмен. Их дом в Оксмантауне, может, и не сильно отличался от домов местных купцов, но Маргарет знала, что во всем Фингале и за его пределами землевладельцы так или иначе состояли с ней в родстве.

– Мы все родня, – любил повторять ее отец. – Мы родня каждой влиятельной семье в Пейле.

Пейл. Так назывались теперь графства вокруг Дублина. Само название предполагало существование некоего невидимого забора, окружающего эти территории, ставшие оплотом английской власти в Ирландии. Жизнь здесь почти ничем не отличалась от той, что была и век назад. Земли Пейла, как и в Англии, делились на множество графств и округов, в которых английские наместники собирали королевские налоги, а судьи судили по английским законам. Вдоль окраин Пейла размещались владения пограничных лордов, которые, как и прежде, чувствовали себя здесь полновластными хозяевами, а уже дальше начинались территории кельтской Ирландии, где правили ирландские вожди или влиятельные вельможи вроде Батлеров и Фицджеральдов. За пределами Пейла, как полагал отец Маргарет, цивилизация заканчивалась. Но здесь порядок обеспечивали именно англичане, живущие в Ирландии, ирландцы английской крови, люди вроде него самого. Английские джентльмены, к которым его относили эти добрые монахини и он сам, нравилось ему это или нет.

И вот сегодня в соборе Христа джентльмены, такие же, как он сам, готовились вторгнуться в английское королевство.

– Смотри, отец!

Двери собора распахнулись. Оттесняя толпу, наружу сначала вышли латники. Когда они расчистили проход, из дверей стали появляться фигуры в сверкающих мантиях. Отец поднял Маргарет на руки, чтобы она могла получше рассмотреть. Три епископа в митрах возглавляли процессию, за ними следовали настоятели монастырей и приоры. Далее шли глава городского совета и олдермены в официальных одеждах красного, синего и золотого цветов; следом вышел архиепископ Дублинский вместе с представителем короля графом Килдэром – главой могущественного клана Фицджеральд и самым влиятельным человеком во всей Ирландии. За ними шел лорд-канцлер, потом казначей в сопровождении городских чиновников и знати. А потом появился мальчик.

Это был самый юный участник процессии, едва ли старше самой Маргарет. Вместо короны ему надели золотой обруч, который обычно изображал сияние на голове статуи Пресвятой Девы. А чтобы всем было понятно, что этот мальчик – король, выбрали одного джентльмена из Фингала, некоего Дарси, и этот гигант ростом шесть с половиной футов нес мальчика на плечах.

Замыкали шествие две сотни германских наемных ландскнехтов, присланных герцогиней Бургундской из Нижних Земель. Они держали в руках устрашающие копья и шагали по пятеро в ряд под стук барабанов.

Что касается мальчика, Эдуарда, графа Уорика, то он только что был провозглашен королем Англии и был готов заявить свои права на королевство. Но как получилось, что ему пришлось короноваться в Дублине?

Тридцать лет назад, когда королевский дом Йорков стоял выше дома Ланкастеров, один из принцев династии Йорков довольно долго управлял Ирландией и даже сумел завоевать популярность, несмотря на то что был англичанином. С тех пор во многих слоях ирландского общества и особенно в Дублине было немало сторонников йоркской партии.

Однако теперь дом Йорков потерпел поражение. Генрих Тюдор, надевший корону по праву завоевателя, основывал свои претензии на трон на том факте, что один из его предков хотя и происходил от уэльского сквайра, но с помощью удачного брака породнился с Ланкастерами. Конечно, такие основания были довольно шаткими, и хотя новый король Тюдор поступил весьма разумно, сразу женившись на принцессе из дома Йорков, чтобы укрепить свое положение, все же он не мог спать спокойно, пока оставались в живых наследники куда более законных правителей Плантагенетов.

И вдруг, несколько месяцев назад, именно такой наследник объявился, и законных прав на престол у него было больше, чем у Генриха Тюдора. Это был Эдуард, граф Уорик, принц из Йорков. Его появление под опекой какого-то священника мгновенно вызвало настоящий переполох при дворе Тюдора. Король Генрих немедленно объявил мальчика самозванцем.

– Его настоящее имя – Ламберт Симнел! – заявил он.

Якобы мальчик на самом деле был сыном какого-то органного мастера из Оксфорда, хотя этот мастер, имя которого так настойчиво повторялось, к тому времени успел весьма кстати скончаться. Потом Генрих предъявил другого мальчика, которого держал в лондонском Тауэре, и сообщил, что это и есть настоящий Эдуард Уорик. К несчастью для Генриха, двое родственников Эдуарда, тоже Плантагенеты, и одна из них герцогиня Бургундская, а также принцесса Йоркская, поговорили с обоими мальчиками и решительно заявили, что подопечный священника и есть настоящий Эдуард, а мальчик Тюдора – самозванец. Ради безопасности своего воспитанника священник увез его в Ирландию. И вот наступил день его коронации.

Однако, как бы хорошо они ни относились к дому Йорков, почему влиятельные люди английской общины в Ирландии решили бросить вызов королю Тюдору? Если смотреть на все с позиции более поздних времен, это может показаться странным, но в 1487 году, после того как десятилетия подряд власть переходила от Йорков к Ланкастерам и обратно, не было никаких особых причин предполагать, что Генрих Тюдор, в котором текла лишь половина королевской крови, сумеет удержать корону на голове. Но если даже крупные вельможи верили, что им будет лучше под властью принца Йорка, чем под властью Ланкастеров, все равно епископы, настоятели и королевские чиновники не решились бы короновать мальчика, если бы не были искренне убеждены в том, что он действительно законный наследник.

Процессия как раз вышла на улицу, когда к Маргарет и ее отцу присоединился молодой человек, которого отец тут же спросил:

– Ну, Джон, решил наконец?

Это был старший брат Маргарет, Джон. Как и сестра, он унаследовал от их матери рыжие волосы, поскольку та была из рода Харольд. Но если у Маргарет волосы были темно-рыжими, почти каштановыми, то у двадцатилетнего Джона на голове сияло оранжевое пламя цвета молодой морковки. Джон был высок, крепок и в глазах Маргарет выглядел настоящим героем. А уж в этот день особенно. Потому что всю последнюю неделю они с отцом обсуждали, должен ли Джон присоединиться к предстоящему походу. И теперь он сообщил:

– Решено, отец. Я поеду с ними.

– Очень хорошо. – Отец кивнул. – Я поговорил с одним человеком, который знает Томаса Фицджеральда. Он брат самого графа Килдэра, – объяснил он дочери. – Мы же не хотим, чтобы ты отправился как простой пехотинец. Я должен надеяться, что к моему сыну, – добавил он величественно, – отнесутся как подобает.

– Спасибо, отец. – Джон улыбнулся отцу; улыбка у него была чудесной.

– Ты едешь в Англию? – взволнованно спросила Маргарет. – Чтобы сражаться за мальчика?

Брат кивнул.

– Ты прав, что так решил, – сказал ее отец. – Делай что должно, и награда придет.

– Идемте за процессией! – воскликнул брат Маргарет.

Подхватив девочку, он посадил ее на плечи и зашагал по улице рядом с отцом. А Маргарет, сидя на плечах брата в то солнечное майское утро, чувствовала себя ужасно счастливой и гордой, ведь тот мальчик впереди них тоже сидел на плечах.

Под веселый гомон дудок и бой барабанов они прошли между двумя зданиями с высокими крышами и направились к восточным воротам; выйдя из города, процессия двинулась в сторону Хогген-Грина и Тингмаунта, сделала круг, после чего вернулась в Дублин и наконец скрылась за воротами Дублинского замка, где должен был состояться пир в честь мальчика-короля.

– А ты пойдешь на пир, отец? – спросила Маргарет, когда брат поставил ее на землю.

– Нет, – улыбнулся отец. – Но многие знатные лорды, которые там будут, могут стать твоими родственниками. Запомни навсегда этот день, Маргарет, – решительно продолжил он, – потому что он войдет в историю. Помни, что и ты была здесь, с твоим храбрым братом и с твоим отцом.

Не только отец Маргарет чувствовал себя так уверенно. Вскоре после этого собрался ирландский парламент, на котором английские джентльмены вместе с представителями церкви с воодушевлением подтвердили акт коронования, о чем был выпущен специальный манифест. Они даже решили отчеканить новые монеты – гроуты и полугроуты с профилем мальчика. А Томас Фицджеральд, кроме немецких ландскнехтов, собирал и ирландских наемников, и молодых добровольцев вроде Джона, чтобы к концу мая сказать своему брату, лорду Килдэру:

– Мы готовы к походу. И должны немедленно нанести удар.

Лишь одна нота в эти головокружительные дни звучала диссонансом.

Но этого вполне можно было ожидать. Если два огромных графских владения клана Фицджеральд – Килдэр, простиравшийся от центра Пейла, и Десмонд на юге – и обладали самой большой властью в этих краях, то третье великое графство, принадлежащее роду Батлер, графство Ормонд, все же обладало достаточной силой, чтобы противостоять им. Иногда Батлеры и Фицджеральды пребывали в хороших отношениях, но гораздо чаще – нет, и едва ли стоило удивляться тому, что Батлеры завидовали превосходству Фицджеральдов. Вот почему, когда Генрих Тюдор отобрал трон у Йорков, которым отдавали предпочтение Фицджеральды, Батлеры поспешили известить Генриха о том, что будут рады поддержать претензии Ланкастеров.

И вот теперь, сразу после решения дублинского парламента, от графа Ормонда, главы рода Батлер, прибыл посыльный с таким извещением: «Лорд Ормонд отказывается приносить присягу мальчику-самозванцу и объявляет все произошедшее незаконным».

Фицджеральды отреагировали мгновенно. Лорд Килдэр тут же отправил посыльного к Тингмаунту, где его и повесили.

– Это уж слишком! – заявил отец Маргарет, качая головой. – Он ведь был просто гонцом!

Но Маргарет слышала в его голосе скрытое восхищение. Через два дня после этого события брат лорда Килдэра Томас и его небольшая армия отправились в Англию, взяв с собой и брата Маргарет Джона.

Защитники вновь коронованного короля высадились в Англии 4 июня и направились в сторону Йорка, по пути к ним присоединилось несколько поддерживающих Йорков со своими отрядами, в результате чего армия увеличилась до шести с половиной тысяч человек. Потом они повернули на юг.

Генрих Тюдор, застигнутый врасплох, вполне мог потерять свое королевство, если бы несколько английских вельмож, готовых выразить ему свою преданность и рассудивших, что именно Генрих, скорее всего, сможет навести порядок, не бросились к нему на помощь с неожиданно большими силами. И вот утром 16 июня рядом с деревушкой Стоук-Филд в Мидлендсе защитники мальчика-короля вдруг столкнулись с превосходно подготовленной пятнадцатитысячной армией. И хотя германские наемники были очень хорошими стрелками, валлийцы Генриха Тюдора и английские лучники выпустили на них такой град стрел, что он затмил небо, словно перед грозой. Против толком не обученных и почти не вооруженных ирландских добровольцев Генрих выставил опытных копейщиков и рыцарей в доспехах.

Ирландское войско было разбито. Мальчика-короля захватили в плен, но, пощадив его, милости к его солдатам Генрих не проявил. На поле схватки был ров, который с тех пор стали называть Красным рвом, потому что, как говорили люди, к концу того утра он наполнился кровью. Англичане порубили на куски почти всех до единого – и германцев, и ирландцев.

К счастью, Маргарет знала лишь то, что ее брат погиб в бою.

Но Генрих Тюдор был не только безжалостен, но и весьма умен. Захватив мальчика живым, он не стал его убивать или даже бросать в тюрьму. По-прежнему настаивая, что это всего лишь самозванец по имени Ламберт Симнел, он отправил Эдуарда работать на королевскую кухню, откуда потехи ради иногда вызывал мальчика, чтобы тот прислуживал гостям на пирах. Во время правления Генриха, да и в последующие столетия едва ли кто-то мог поверить, что этот мальчик был принцем королевской крови, хотя он вполне мог им быть.

Впрочем, уроки, которые извлекла из этих событий Маргарет, имели мало отношения к самому мальчику-королю.

Сразу после трагедии она не чувствовала ничего, кроме безутешного горя. И хотя ей всегда внушали, что она должна гордиться своей английской кровью, в ее голове постепенно зрела мысль, что сама Англия – это чуждое и опасное место. Она спрашивала себя, как Бог мог допустить, чтобы английский король отнял у нее брата. Но, став старше и много размышляя о событиях, которые привели к смерти Джона, она стала задавать себе уже другой вопрос, говорящий о ее проницательности.

– Как же так, отец, – говорила она, – Джон убит, а Фицджеральдов так никто и не наказал?

И в этом вопросе заключалась вся суть политической ситуации в Ирландии.

Ведь когда мальчика-короля короновали в Дублине, сам граф Килдэр, глава рода Фицджеральд, лорд-протектор Ирландии, собственный представитель Генриха Тюдора, а также пэр Ирландии, стоял во главе изменников. В то время как Батлеры хранили верность. Однако Килдэра Генрих простил, а Батлеры за все свои старания не получили ничего.

– Фицджеральды владеют самыми большими землями. Они породнились с таким множеством семей сквайров, а заодно и с величайшими ирландскими принцами, что могут собрать огромную армию, больше, чем любой другой клан, – объяснял ей отец. – Более того, хотя власть Батлеров тоже велика, их земли лежат между двумя графствами Фицджеральдов – Килдэра на севере и Десмонда на юге. И если Фицджеральды захотят, они могут просто раздавить Батлеров. – Отец показал двумя ладонями, как именно они это сделают. – Просто как клещами. Так что, Маргарет, как понимаешь, из двух великих английских владык именно Фицджеральды имеют больше власти. И если английский король попытается не замечать и тех и других и пришлет своего человека править островом, то очень скоро они сделают его жизнь такой трудной, что король просто отступится.

И такой политический порядок на острове оставался все детство Маргарет. А когда Генрих прислал все-таки своего лорда-наместника Пойнингса, который тут же заявил ирландскому парламенту, что они больше не могут принимать никаких законов без одобрения короля Тюдора, и даже арестовал Килдэра и отправил его в Лондон, Фицджеральды так осложнили ему жизнь, что очень скоро Пойнингс сдался. А по возвращении в Англию он сказал:

– Вся Ирландия не может справиться с Килдэром и его Фицджеральдами.

На это Генрих Тюдор, крайний реалист, спокойно заметил:

– Если вся Ирландия не может справиться с Килдэром, так пусть уж лучше Килдэр управляется с Ирландией.

И вернул главу клана Фицджеральд на остров, теперь уже в качестве лорд-протектора.

– Ирландией правит Килдэр, Маргарет, – говорил девочке отец. – И так будет всегда.

Маргарет исполнилось тринадцать, когда она узнала, что ее отца обманули. Это вышло случайно.

То утро в Оксмантауне началось как обычно. Ее отец был дома, никаких особых дел он на этот день не наметил, и вдруг пришел их сосед и спросил, не хотят ли они пойти за реку, посмотреть на нечто забавное.

– Ты разве не слышал, – спросил он, – что люди Батлера и Фицджеральда подрались у собора Святого Патрика?

– Из-за чего? – спросил отец Маргарет.

– Кто знает! Просто потому, что они Батлеры и Фицджеральды.

– Пожалуй, можно и прогуляться, – ответил отец девочки.

Он явно намеревался оставить ее дома, но она уговорила отца взять ее с собой.

– Но если там будет хоть какая-то опасность, – решительно заявил ей отец, – тебе придется сразу же вернуться домой.

Перед входом в собор Святого Патрика собралась целая толпа зевак. Похоже, всем было довольно весело, и их сосед, ушедший вперед, чтобы выяснить, что там происходит, скоро вернулся и сообщил, что драка уже закончилась и обе группы теперь внутри, договариваются о перемирии.

– Вот только есть одна загвоздка, – добавил он. – Батлеры находятся по одну сторону большой двери, а Фицджеральды – по другую, но дверь заперта, а ключа ни у кого нет. А пока они не пожмут друг другу руки, ни одна из сторон с места не сдвинется, потому что они не доверяют друг другу.

– Они что, намерены навсегда там остаться? – спросил отец Маргарет.

– Вовсе нет. Они прорежут в двери дыру. Но дверь мощная, так что на это понадобится время.

И тут Маргарет увидела маленькую девочку.

Она стояла рядом со своей матерью неподалеку от Маргарет и ее отца. Ей было, наверное, лет пять, предположила Маргарет, но она казалась просто крошечной. В ярком красном платьице, темноглазая, ладненькая, с нежной оливковой кожей и тонко выписанными чертами лица. Это была самая хорошенькая малышка из всех, что когда-либо видела Маргарет. И одного взгляда на ее мать – маленькую, элегантную женщину откуда-то из Средиземноморья – было достаточно, чтобы понять, в кого она такая славная. Должно быть, ее мать была испанкой.

– Отец! – воскликнула Маргарет. – Можно мне с ней поиграть?

Испанские лица не часто встречались в Ирландии, но все же встречались. Их называли черными ирландцами. Но вопреки легенде о том, что некоторые из самых первых жителей острова явились с Пиренейского полуострова, причина появления черных ирландцев объяснялась весьма просто. Столетия торговли между испанскими и ирландскими портами, скорее всего, и привели к такому смешению кровей, но главной причиной рождения черных ирландцев был, конечно же, огромный рыболовный флот Испании, который в течение многих поколений приходил к южному побережью острова за богатым уловом, и особенно часто вблизи земель О’Салливанов и О’Дрисколлов в западной части Корка. Испанские рыбаки нередко заходили в местные речки, чтобы засолить пойманную рыбу, и платили за это дань лордам О’Салливан и О’Дрисколл. Иногда моряк находил на берегу местную зазнобу и оседал на острове или же просто оставлял ей ребенка.

Мать крохи не возражала против того, чтобы Маргарет поиграла с ее дочерью. Звали девочку Джоан. Какое-то время Маргарет играла с похожей на куколку девчушкой, которая зачарованно смотрела на ее рыжие волосы своими огромными карими глазищами. Потом отец позвал Маргарет и сказал, что пора уходить. Он приветливо улыбнулся испанке и ее дочурке и уже хотел отвернуться, чтобы уйти, как вдруг в толпе раздались веселые крики, и стало ясно, что спорщики наконец выходят из собора.

Первыми вышли Фицджеральды – около двух десятков. Они быстро направились к городским воротам. Через несколько мгновений показались Батлеры. Большинство из них пошли в сторону больницы Святого Стефана, однако несколько человек разошлись в разные стороны, а один из них пробился через толпу к ним. Это был красивый, хорошо сложенный мужчина с жидкими каштановыми волосами и широким английским лицом. Когда он вышел из толпы, маленькая испанка бросилась к нему с криком: «Папа!», и через мгновение он уже подхватил ее на руки. Маргарет улыбнулась, любуясь такой очаровательной картиной. И была немало удивлена, когда, повернувшись к отцу, увидела, что его лицо искажено гневом.

– Идем! – внезапно резко произнес Риверс и, схватив дочь за руку, почти потащил ее прочь.

– Что случилось? – спросила она. – Это из-за отца Джоан?

– Я и не знал, что она его дочь, – пробормотал Риверс.

– Кого «его», отец?

– Генри Батлера, – ответил он, однако гнев в голосе отца предостерег Маргарет от дальнейших расспросов.

Они уже дошли до моста через реку, когда Риверс наконец нарушил молчание:

– Видишь ли, Маргарет, много лет назад было одно наследство – не огромное, но достаточно большое, – которое досталось двум кузинам из семьи моей матери. Мою мать лишили ее законной доли. И по молчаливому согласию Ормонда все перешло к матери того человека, которого ты только что видела. Его зовут Генри Батлер. Он из младшей ветви Батлеров, но все равно родня графа, пусть и дальняя. И он живет на доходы с того чудесного имения, которое должно принадлежать мне. Так что мне неприятно было его видеть. – Риверс немного помолчал. – Я тебе никогда об этом не рассказывал, потому что мне неприятно говорить на эту тему.

Спорное наследство: Маргарет часто слышала о таких вещах. Споры между наследниками были обычным делом в Ирландии.

– А Генри Батлер знает, что владеет твоим наследством? – спросила она.

– Наверняка, – ответил ее отец. – Однажды я встретился с этим человеком. Едва услышав мое имя, он тут же развернулся и ушел.

– Джоан такая милая, – сказала Маргарет.

Ей стало грустно оттого, что эта славная малышка – дочь отцовского врага.

– Ей достанутся твои деньги, – мрачно ответил отец.

Больше они эту тему не затрагивали, но в тот же вечер, когда ее мать думала, что Маргарет уже спит, девочка услышала разговор родителей.

– Это было так давно, – тихим умоляющим голосом произнесла мать. – Не думай об этом.

– Но именно из-за этого я вынужден жить вот так, работать на других, вместо того чтобы быть джентльменом с собственным поместьем.

– Мы неплохо справляемся. Неужели ты не можешь быть счастлив тем, что имеешь? У тебя есть жена и дети, которые тебя любят.

– Ты знаешь, что я люблю свою семью больше всего на свете… – Отец понизил голос так, что Маргарет не слышала следующих слов, потом опять заговорил громче: – Но как мне всех обеспечить? Генри Батлер захватил все. Ответь мне, где приданое Маргарет? Его забрала та маленькая испанка. – Он замолчал, а когда продолжил, в его голосе слышались сдавленные рыдания. – Ох, как же все это больно! Как больно!

После этого Маргарет зажала уши и долго лежала в темноте, дрожа, пока наконец не заснула.

Маргарет исполнилось восемнадцать, и отец начал подыскивать ей мужа.

– Будем искать в Фингале, – доверительно сказал он дочери. – Фингал, – твердо добавил он, – самое подходящее место для английской девушки вроде тебя.

Маргарет знала, что отец имеет в виду. Дело было не только в том, что в Фингале находились самые крупные английские фермы с огромными ухоженными полями пшеницы и ячменя, – в Фингале были очень сильны фамильные связи. Там жили Фейганы, Конраны и Кьюсаки, в Фингласе обитали Ашшеры, а в Свордсе – Билинги, Боллы, Тейлоры. Все это были семьи английских сквайров, которые всегда выдавали детей только за людей своего круга или же находили им пару в крупных купеческих семьях Дублина. Их брачные узы простирались даже до виднейших английских семей в Ирландии вроде Диллонов из Миде или Белью, Сарсфилдов и Планкеттов.

Среди всех семей Фингала особо выделялись три, чьи земли простирались вдоль побережья. Роду Сент-Лоуренс принадлежал Хоут, к северу от них, возле следующей бухты, обосновалась ирландская ветвь крупного аристократического рода Толбот, а по соседству с ними жили Барнуоллы. Именно этих людей подразумевал отец Маргарет, когда говорил о Фингале.

Маргарет знала многих из них – не слишком близко, но достаточно, чтобы просто с ними поболтать. Иногда отец брал ее с собой, когда отправлялся верхом в какое-нибудь поместье по делам. Время от времени их семью могли пригласить на прием в один из таких домов или кто-нибудь из ее братьев попадал в компанию с теми, кто дружил с кем-то из Фингала.

Два года назад Маргарет случайно подружилась с младшей дочерью семьи Сент-Лоуренс. Около года девочки были почти неразлучны. Иногда целые дни Маргарет проводила с подругой. Обычно они гуляли по берегу вдоль устья Лиффи, забредая туда, где речка Толка вливалась в залив возле Клонтарфа, а в солнечные дни поднимались на высокий мыс и любовались оттуда на чудесные горы, маячившие вдали в сизой дымке. Им было хорошо вместе. И семья Сент-Лоуренс всегда была добра к Маргарет. Но потом для ее подруги нашли мужа, и она уехала из Фингала. После этого Маргарет перестала бывать в Хоуте.

– Главная ценность Маргарет – ее волосы, – говорил отец, и никто не возражал.

Кому-то лицо девушки могло показаться чуть простоватым, но благодаря ее волосам, куда бы она ни зашла, все тотчас оборачивались в ее сторону. Роскошные, темно-рыжие, они падали ей на спину сияющей волной. Но Маргарет надеялась, что кто-нибудь оценит и другие ее достоинства: отличную кожу, замечательную фигуру и веселый нрав.

– Тебя заметят из-за твоих волос, Маргарет, – говорила ей мать. – А уж остальное зависит от тебя.

И вот в один июньский день отец Маргарет вошел в дом с довольным видом и воскликнул:

– А вы слышали, что один из молодых Толботов только что вернулся из Англии? Эдвард. Он провел там три года. Даже при королевском дворе бывал. Во всех отношениях достойный молодой джентльмен. В честь его возвращения, – продолжил он, – будет большой прием в Мэлахайде. Весь Фингал там будет. – Он немного помолчал, чтобы всех потомить, и наконец добавил с равнодушным видом: – Ну и мы тоже туда пойдем, конечно. – И его лицо расплылось в торжествующей улыбке.

Маргарет терялась в догадках, как отцу удалось раздобыть приглашение на такое большое событие. Но всю следующую неделю она помогала матери шить замечательное новое платье и занималась другими приготовлениями, необходимыми в подобных случаях. Так уж случилось, что оба брата Маргарет были в то время в отъезде, а накануне приема мать упала и растянула лодыжку, поэтому решила остаться дома, а Маргарет и ее отец провели день в радостном предвкушении. Платье Маргарет из зеленой шелковой парчи с черным рисунком получилось просто на славу.

– Оно идеально подходит к твоим волосам, – заверила ее мать.

Хотя отец все больше помалкивал, Маргарет видела, что он взволнован. И когда он восхищенно сказал: «Маргарет, ты там будешь самой красивой молодой леди», девушке было приятно не только почувствовать себя привлекательной, но и видеть отца таким счастливым.

Замок Мэлахайд стоял в дальнем конце древней Долины Птичьих Стай, на земле, что вплотную прилегала к холмистым полям, на которые несколько веков назад Харольд Норвежец смотрел из своего дома. В северной части имения, где мимо живописных устричных отмелей текла к морю небольшая речка, находилась маленькая деревушка Мэлахайд. За ее восточным краем уже раскинулось море. Владения сквайров в Фингале были невелики – скорее сотни, чем тысячи акров, но поместья в этих краях всегда ценились очень высоко. Сам замок был окружен чудесным парком, где росли старые дубы и ясени, придававшие этому месту величественный вид. Долгое время здесь была лишь унылая оборонительная башня, но двадцать лет назад Толботы значительно изменили первоначальный вид замка, добавив к нему еще несколько строений, в результате чего он превратился в настоящее родовое гнездо и поражал своим великолепием. Перед главным входом раскинулся огромный луг, а сбоку от него – обнесенный стеной сад. Мягкий свет играл на каменных стенах замка, придавая ему особое очарование и какую-то таинственность.

Гостей съехалось много. Погода к тому располагала, поэтому до начала основного пиршества столы со сластями и прочими лакомствами расставили прямо на лужайке. Лакеи в ливреях разносили вино. Оглядываясь вокруг, Маргарет видела немало известных лиц. Здесь были и олдермены, и королевские чиновники из Дублина, и сквайры из разных частей округа.

– Цветок Фингала! – негромко сказал девушке отец, а потом добавил, словно все эти люди собрались только ради нее: – Выбирай!

Маргарет была немного смущена таким количеством видных персон, поэтому очень обрадовалась, увидев нескольких знакомых ей молодых людей, и среди них свою давнюю подругу из семьи Сент-Лоуренс. Они разговорились, и, увлеченная оживленной беседой, девушка не сразу поняла, что на нее обращают внимание. Когда она двигалась, несколько мужских голов тут же поворачивались вслед за ней. Да, ее мать оказалась права: сочетание зеленого шелка с рыжими волосами было весьма удачным. Даже какой-то важный пожилой джентльмен подошел, чтобы выразить ей комплимент, а потом подруга объяснила ей, что этот господин из благородного рода Планкетт.

Торжественный обед в замке был воистину великолепен. Зал был полон народа. Отец сидел чуть в стороне от Маргарет, но рядом с ней оказалась веселая молодая компания. Сначала подали три рыбных блюда. Потом настал черед жаренной на вертеле говядины, оленины, свинины и даже лебедятины. Маргарет не слишком хорошо разбиралась в винах, но могла сказать, что подаваемые французские вина были самыми лучшими. Никогда прежде она не видела подобного изобилия, но не забывала о совете отца: «Пробуй все, что тебе предложат, но только по чуть-чуть. Именно так угощаются на больших пирах».

Гостей собралось так много, что не осталось места для танцев, но тем не менее играли волынщики и один арфист. Когда начали подавать сладкое, Эдвард Толбот, в чью честь и был устроен пир, встал и произнес очаровательную приветственную речь. Ему было чуть больше двадцати, и Маргарет он показался чрезвычайно приятным и очень умным. У него было овальное лицо с тонкими изящными чертами и каштановые волосы с рыжеватой прядью, уже начинающие редеть, хотя Маргарет сочла, что это его ничуть не портит и высокий открытый лоб с возрастом даже сделает его еще более привлекательным. Закончив речь, Эдвард сел, и Маргарет уже не могла его видеть, потому что была очень далеко.

Когда пир закончился, Маргарет нашла отца. Снаружи еще не стемнело, скоро должны были начаться выступления танцоров. Кто-то из гостей остался на лужайке, чтобы полюбоваться зрелищем, кто-то, разбившись на маленькие группки, прогуливался неподалеку. Отец спросил у нее, видела ли она сад, и когда она ответила, что еще не успела, взял ее за руку и повел вокруг замка к воротам сада.

Если во дворах монастырей были особые крытые галереи для уединенных размышлений и неспешных прогулок, то средневековые замки обзаводились обнесенными стеной садами. Сад, который предстал перед Маргарет, оказался довольно упорядоченным, внутри он был разделен низкими изгородями; кругом стояли уютные беседки, где леди и джентльмены могли насладиться покоем, почитать, поговорить или даже пофлиртовать. Едва войдя в сад, Маргарет сразу ощутила разлитые в воздухе ароматы лаванды и жимолости. В одном конце сада находился маленький огородик с пряными травами. В другом вся стена была увита розами. Между ровно подстриженными изгородями тянулись дорожки. В саду гуляли еще несколько гостей, все говорили тихо, чтобы не нарушать мирную тишину этого чудесного места. Маргарет с отцом повернули к травному огородику и медленно пошли по дорожке.

– Ты имеешь большой успех, Маргарет, – негромко сказал девушке отец. – Люди расспрашивали о тебе. Один джентльмен даже интересовался у меня, можно ли ему поговорить с тобой, именно поэтому я и привел тебя сюда. – Он улыбнулся. – Он немного старше, чем мне хотелось бы, но ничего дурного нет в том, если ты с ним поговоришь. Постарайся произвести на него впечатление, и он будет хорошо о тебе отзываться. Ты ведь постараешься для меня?

– Я сделаю все ради твоего удовольствия, отец, – мило улыбнулась Маргарет, потому что ей хотелось наконец-то сделать отца счастливым.

– Постой здесь, а я пойду и найду его, – произнес отец и направился к выходу из сада.

Маргарет было хорошо. Она подошла к грядкам с травами и принялась их рассматривать. Ей стало интересно, сколько разновидностей растений ей удастся насчитать, она так увлеклась своим занятием, что не заметила, как кто-то подошел к ней сзади, и спохватилась, лишь услышав негромкое покашливание. Маргарет обернулась, ожидая увидеть отца, но оказалась лицом к лицу с юношей, которого сразу узнала. Это был Эдвард Толбот.

– Вам нравятся наши травы?

– Я их пересчитывала.

– А-а… – Он улыбнулся. – И сколько вы знаете по названиям?

– Здесь тимьян, петрушка, ну, мята, конечно, базилик, анис…

Маргарет перечислила с десяток.

– А вот это? – Толбот показал на одно растение, но Маргарет покачала головой. – Его привезли из Персии, – пояснил Толбот.

Он знал невероятно много. Проходя вдоль грядок, он показывал девушке травы из Франции, из Африки, из Святой земли и еще более дальних краев. Травы, о которых Маргарет никогда и не слышала, травы, чью историю он прекрасно знал. Но свои знания он демонстрировал с таким юмором, с таким благородством и воодушевлением, что она не чувствовала себя униженной своим невежеством, а только счастливо улыбалась.

Толбот спросил, кто она, и Маргарет довольно много рассказала ему о своей семье и о родне в Фингале, и он обнаружил, что она в родстве со знакомыми ему людьми.

– Может, мы с вами тоже родня, – предположил он.

– О нет, что вы! Наша семья ни на что такое не претендует. Мы не такие знатные, – осторожно ответила Маргарет. – А что до меня, так мои родители говорят, что мое единственное достоинство – это мои волосы.

Эдвард Толбот засмеялся:

– Я уверен, у вас масса и других достоинств. – Потом, посмотрев на ее волосы с таким же вниманием, с каким рассматривал травы, он задумчиво заметил: – Они очень красивые. Просто удивительные.

И, почти не осознавая, что делает, он поднял руку, словно собираясь коснуться ее волос, но тут же спохватился и засмеялся. Маргарет смутилась, не зная, куда дальше повернет их разговор, но в этот момент в воротах сада появился ее отец и пошел в их сторону.

Он был один. Того человека он, очевидно, не нашел, но, подойдя к дочери, радостно улыбнулся.

– Это мой отец, – сказала Маргарет Толботу.

Маргарет с удовольствием отметила, как почтительно Эдвард поздоровался с ее отцом и с каким знанием дела отец принялся задавать ему вопросы об Англии, на которые молодой Толбот с радостью отвечал. Мужчины как раз приступили к какому-то интересному для обоих обсуждению, а Маргарет вдруг заметила ту красивую даму, которая вошла в сад, когда они с Эдвардом говорили о травах. Теперь она шла к ним. На ней было роскошное белое платье с золотым узором, и при каждом шаге юбка еле слышно шуршала по траве.

– Матушка! – воскликнул Эдвард Толбот.

Он уже собирался представить ей Маргарет, когда дама резко повернулась к отцу девушки и холодно спросила:

– Так это ваша дочь?

Леди Толбот была довольно высокой, лицо ее выдавало строгость и решительность нрава, а серые глаза смотрели так, словно взирали на мир с очень большой высоты.

– Да, миледи. Маргарет.

Маргарет вдруг обнаружила себя объектом аристократического изучения, если можно так выразиться. Леди Толбот смотрела на нее так же бесстрастно, как могла бы смотреть на какой-нибудь предмет обстановки.

– У вас очень красивые волосы. – Хотя это можно было принять за комплимент, но ее тон явно передавал то, что осталось недосказанным: «больше о вас сказать нечего». Она повернулась к сыну. – Эдвард, тебя ищет отец. Приехали гости из Дублинского замка, ты должен уделить им внимание.

Вежливо поклонившись отцу Маргарет и улыбнувшись девушке, Эдвард Толбот ушел. Однако леди Толбот не двинулась с места. Она выждала, пока Эдвард не выйдет из сада, а потом повернулась к отцу Маргарет и заговорила с ним ледяным тоном, как будто девушки здесь и вовсе не было.

– Скольких родственников вам пришлось использовать, чтобы получить сегодня приглашение сюда?

– Думаю, среди моих родственников найдутся такие, кто вам хорошо знаком, миледи.

– Вы пришли, чтобы похвастаться перед всеми своей дочерью.

– Я ее отец, миледи. Что еще должен делать отец?

– Я не против вашего присутствия здесь, хотя у вас и нет на это никаких прав. – Она немного помолчала. – Я согласна позволить, чтобы все увидели вашу дочь и ее волосы. – Она снова умолкла ненадолго. – Но я против того, чтобы ваша дочь подбиралась к моему сыну. Вы злоупотребили моим доверием.

Это было настолько возмутительно, что мгновение-другое ни отец, ни дочь не могли произнести ни слова. Наконец Маргарет, не в силах вынести подобную несправедливость, не удержалась и воскликнула:

– Да я и слова не сказала бы вашему сыну, если бы он сам ко мне не подошел!

Ледяной взгляд серых глаз остановился на Маргарет. Неужели в них промелькнуло что-то похожее на одобрение?

– Вполне вероятно, – допустила леди Толбот и снова повернулась к отцу девушки. – Но, возможно, вы знаете больше, чем ваша дочь.

Маргарет посмотрела на отца. Неужели эту встречу подстроил он? Неужели он ушел не затем, чтобы найти какого-то немолодого поклонника, а для того, чтобы прислать в сад Эдварда Толбота? Слушая холодные обвинения леди Толбот, Маргарет смотрела на отца и с радостью видела, что он совершенно спокоен.

– Я привез свою дочь сюда не для того, чтобы нас с ней оскорбляли, – тихо произнес он.

– Так не привозите ее сюда больше! – резко откликнулась леди Толбот и повернулась к Маргарет. – Поищите себе какого-нибудь купчишку в Дублине, мисс Рыжие Волосы. В замке Мэлахайд вам не место.

И она стремительно удалилась.

По дороге домой отец с дочерью почти не разговаривали. Вечернее солнце еще бросало длинные тени на Долину Птичьих Стай, когда их повозка катила через зеленую пустошь. И если даже Маргарет думала о том, что обвинение леди Толбот было справедливым, она вовсе не собиралась спрашивать об этом отца. Наконец он заговорил сам:

– Не наше происхождение заставило ее так поступить, Маргарет. Я джентльмен, ты ведь знаешь.

– Знаю.

– Все из-за того, что я беден. Поэтому она так и обращалась с тобой, – с горечью произнес он, опустив голову.

Видя, что ему стыдно, Маргарет нежно обняла его:

– Спасибо за все, что ты делаешь для меня. Ты замечательный отец.

– Если бы… – Он покачал головой. – Мне совсем не хотелось, чтобы ты узнала о жестокости этого мира, – с отчаянием сказал он. – Только не так. Я надеялся…

Он замолчал. Чувствуя, как он вздрагивает от рыданий, Маргарет растерялась. Она не знала, нужно ли ей убрать руку с его плеча, и все же оставила ее.

– Это все не важно, – сказала она чуть погодя. – Совсем не важно.

– Всё из-за меня… – пробормотал ее отец и снова замолчал. – Эти Толботы вовсе не так хороши. Говорят, они спутались с Батлерами. Пожалуй, до добра это их не доведет. Нам лучше поискать среди Барнуоллов. – Он как будто слегка оживился. – Они наша дальняя родня.

– Ох, отец! – В огорчении воскликнула Маргарет. – Бога ради, найди ты мне парня в Дублине, который будет меня любить такой, какая я есть!

И действительно, в то мгновение, когда Маргарет, вся в слезах, ложилась спать, она так и думала и ничего другого не хотела. Но утром, проснувшись отдохнувшей, она вдруг почувствовала, как в ней закипает возмущение.

Эти гордецы Толботы, возможно, и не хотят ее, но она им еще покажет!