В понедельник Феликс просыпается рано. Его преследует сон. Что ему снилось? Там была музыка, и кто-то бежал от него под сень деревьев. Он хотел их окликнуть, попросить подождать, но не мог говорить, не мог даже пошевелиться.

СНОВИДЕНИЯ, вот что надо было написать на доске, перечисляя основные темы. Мой дух как бы во сне и словно связан. Сколько персонажей «Бури» либо неожиданно засыпают, либо говорят о снах? Мы сами созданы из сновидений. Но из чего созданы сновидения? И нашу маленькую жизнь сон окружает. Окружает сон. Это в точности перекликается с самый шар земной. Шекспир знал, о чем пишет, или же он творил словно во сне? В потоке сознания? В трансе? Зачарованный сам, он зачаровывал нас. Может быть, Ариэль – это Муза? Феликс уже представляет себе совершенно другую «Бурю», в которой…

Уймись, говорит он себе. Не надо нам никаких гениальных новшеств. Ребята и так загружены по самые уши.

Он пьет первый утренний кофе и смотрит в окно. На улице пасмурно. Похоже, там настоящий мороз. Застывшее оконное стекло запотевает от его дыхания. Видимо, надвигается холодный фронт. Ночью шел мокрый снег; возможно, где-то была метель и оборвало провода силовых линий. На дорогах наверняка гололед, надо будет ехать очень осторожно. Даже если дороги расчистили, все равно гнать не стоит.

Сегодня они снимают его первую сцену с Ариэлем из акта первого, уже в костюмах и гриме. Феликс запихивает волшебную мантию в большой зеленый пакет для мусора, туда же кладет свою трость с головой лисицы. Потом одевается к выходу: стеганое пальто, ботинки с флисовой подкладкой, теплые перчатки, красно-белая вязаная шапка с помпоном на макушке. Все удовольствие – два доллара в секонд-хенде в Мейкшавеге, сказала Анна-Мария, когда подарила ему эту шапку, чтобы он не застудил голову.

– Нам нужно прекрасное барахло, что хранится у вас в голове, – сказала она. Грубовато, но от души. Она вообще не любит сантиментов.

– Вы с Чудо-Мальчиком помирились? – спросил он как бы между прочим. – Он тебе больше не докучает?

– Он хочет стать моим другом по переписке, – сказала она. – Писать мне письма, когда мы отыграем спектакль.

– Исключено! – категорически заявил он. – Он узнает твой адрес, а когда выйдет, то наверняка попытается… надеюсь, ты сказала «нет».

– Я сама с ним разберусь, – сказала она.

– Ты даешь ему надежду, – сказал Феликс. – Это нечестно.

– Мы еще не сняли главную любовную сцену, – сказала она. – Вы режиссер. Вы хотите сцену со взрывом чувств или так себе сценку? Потому что если я определенно ему откажу, сцена получится так себе.

– Ты страшная женщина. Совершенно безжалостная, – сказал он. – Это безнравственно.

– Не надо читать мне мораль. Я училась у лучших. Все для спектакля, да? Все для пьесы! Вы сами так говорили двенадцать лет назад. Я помню.

Это было тогда, подумал Феликс. Стал бы я говорить так теперь?

– Я с ним поговорю, – сказал Феликс. – Все ему разъясню.

– Вы не мой папа на самом деле, – сказала она. – Я сама с ним разберусь. Все будет хорошо. Поверьте.

Одеваясь для съемки, она распустила волосы, слегка их растрепала и украсила бумажными цветами. Она сама сшила платье: белое, но как будто изношенное по подолу, с вязаным поясом. Один широкий рукав сползает с плеча. Ноги босые, конечно. Чуть-чуть бронзатора, чуть-чуть румян, самую малость. Свежая, чистая кожа. Полный восторг.

Они отыграли блестяще: она невинная, чистая, с широко распахнутыми глазами. Очарование, как оно есть. Чудо-Мальчик выступил безупречно: благоговейный, почтительный, но изнывающий в пылком томлении. Воплощение романтической страсти. Когда он сказал: «Ответь мне, чудо» – и протянул руку, как будто желая к ней прикоснуться, но так и не прикоснувшись, его взгляд мог бы расплавить сталь. Он был более чем убедителен.

Надеюсь, она его не раздавит, подумал Феликс. Но не забываем, что он аферист. Мошенник, играющий роль актера. Двойная иллюзия. Двойной обман.

Он бросает последний взгляд в зеркало. За эти месяцы он похудел. Вид слегка изможденный, голодный. В глазах – свирепый огонь. Пристальный взгляд ястреба, посаженного в клетку. Для его сцен подойдет идеально. Хищник, бросающийся на добычу. Но беспокойный, встревоженный. Он поворачивается боком к зеркалу, чтобы рассмотреть себя в профиль. Добавить ли толику зловещей жути, капельку Дракулы? Нет, лучше не надо.

Он обматывает шею шарфом и выходит наружу, в морозное утро. Машина заводится с первого раза, словно по волшебству. Это хороший знак. Сейчас он готов видеть добрые знаки повсюду.

Миранда не забыла о своем решении: она намерена участвовать в спектакле. Она провожает Феликса до машины – он ее чувствует, за левым плечом, – но медлит снаружи. Не забирается внутрь. Она боится машин? Может быть, она помнит, как в последний раз ехала в автомобиле в больницу, когда ей было три года, и она буквально сгорала от жара, завернутая в теплое одеяло? Феликс надеется, что нет.

Слишком поздно. Они поехали слишком поздно. Почему он не всполошился раньше, почему не заметил ее горящие щеки, лихорадочное дыхание, сонливость? Потому что его не было рядом. Вернее, он был рядом, но погруженный в собственные планы и мысли. «Цимбелин». Кажется, он тогда ставил «Цимбелина», и проект захватил его целиком. Стал дороже и ближе, чем жизнь собственного ребенка. Его ошибка. Его вина. Его смертный грех.

Он объясняет ей, что такое автомобиль. Медленно и обстоятельно. Это волшебная летающая машина, говорит он, иногда она превращается в корабль, только он не плывет по морю, а едет по земле на колесах. Он показывает ей колеса. Если машина дымится, это не значит, что она горит. Дым идет от мотора. Мотор – это такое устройство, которое приводит машину в движение. Феликс сам управляет машиной, она его слушается, так что не надо бояться. Она может сесть сзади, у него за спиной. Если ей хочется попасть на спектакль, туда надо ехать в машине. По-другому – никак. Они поедут по земле, но будет казаться, как будто они летят в воздухе.

К счастью, рядом нет никого, кто мог бы услышать, как он разговаривает сам с собой. Кто мог бы увидеть, как он открывает заднюю дверь для кого-то, кого там нет.

Поначалу она опасалась, но потом ей понравилось ехать в машине. Деревья, фермерские дома и амбары проносятся мимо; ей все любопытно. В домах живут люди? Да, люди. Так много людей! Так много деревьев!

– Тебе нравится, моя птичка? – спрашивает он. Да, ей нравится. Очень нравится. А где будет спектакль?

– Мы уже подъезжаем, – говорит ей Феликс.

Они минуют автозаправку, потом – торговый центр неподалеку от Флетчерской исправительной колонии: такой яркий, нарядный, словно украшенный к празднику! Так много других летающих машин! Они поднимаются на холм, проезжают ворота. Он объясняет, что ограда нужна для того, чтобы люди, живущие внутри, не могли выйти наружу, а люди, живущие снаружи, не могли войти внутрь. Здесь есть охрана, говорит он. Она не спрашивает, для чего, но беспокоится, что охрана ее не пропустит.

– Они тебя не увидят, – говорит он. – «Ступай же невидимкой на корабль».

Ему кажется, это хорошая шутка.

На КПП она проходит вместе с ним через рамку без единого писка. Мой ловкий дух! – улыбается он про себя. Она беззвучно смеется. Как приятно, что она рада!

– Как успехи, мистер Герц? – спрашивает Дилан.

– Успехи есть, – говорит Феликс. – Кстати, я завтра приеду, хотя занятий не будет. Привезу реквизит. Можно будет убрать его в камеру хранения, пока не понадобится?

– Конечно, мистер Герц, – говорит Мэдисон. Феликсу приходится объяснять им назначение каждой вещи, которую он приносит сюда. Разумеется, только явное назначение. О тайном Феликс умалчивает. Например, у охраны возникли вопросы по поводу черных нарядов: штаны, толстовки, лыжные маски, перчатки. Это для кукловодов, сказал им Феликс. Японская техника. В невидимом свете. Он объяснил им, как это работает. Как в кукольном театре бунраку.

– Офигеть, – проговорил Мэдисон с уважением. Они считают Феликса знатоком театральных примочек.

Теперь Дилан спрашивает:

– Что у вас в пакете? Вы ходили охотиться, мистер Герц? На пушной промысел?

– Это мой костюм, – отвечает Феликс. – Волшебная мантия. Волшебный жезл.

– Как в «Гарри Поттере», – говорит Дилан. – Круто.

Он думал, они не пропустят трость, но ее пропустили. Удача Феликсу не изменяет.

Все уже собрались в классной комнате, ждут указаний. Анна-Мария принесла кукол, одетых в новые вязаные наряды.

– Подойдет? – спрашивает она Феликса.

– Каков ваш вердикт? – спрашивает Феликс у класса. Он поднимает над головой Ириду в радужном одеянии из длинных шерстяных косичек, украшенных бусинами. Ее лицо покрыто оранжевой краской. Головной убор сделан из ватных облаков.

– Чума, прямо радужная нация, – говорит Костыль, и все смеются.

– Как я понял, вам нравится, – говорит Феликс. Следующая – Церера в платье из виноградных листьев и в шишковатой короне из вязаных яблок и груш. Лицо раскрашено зеленым, на лбу – наклейка с пчелой.

– Однажды я видел похожую стриптизершу. – Снова Костыль.

Смех. Выкрики: «Раздевайся!»

– А это Юнона, богиня семейного очага, – говорит Феликс.

Юнона в вязаной форме медицинской сестры, в руке – миниатюрная вязаная бутылочка с кровью. Лоб прорезают хмурые нарисованные морщины, изо рта торчат крошечные клыки. На шее – ожерелье из черепов.

Актерам явно несимпатична Юнона.

– Чтоб меня оспа схватила за горло, вылитая моя жена, – говорит Мачете.

Одобрительный рокот.

– Страшная, как жаба, – говорит Костыль.

– Отъявленная потаскуха, – добавляет Змеиный Глаз.

– Да сосите вы все, – говорит Анна-Мария. – Если не нравится, сами делайте своих гребучих богинь. А кто громче всех выступает, останется без печенья.

Смех в классе.

– Она ругается! – говорит Костыль. – Минус балл! Даже два балла!

– Я не коплю баллы, так что сосите два раза, – говорит Анна-Мария.

Смеются все.

– А что за жабье печенье? – интересуется Маракас. – Его можно сосать?

– Так, давайте работать! – говорит Феликс. – Кукловоды идут репетировать. Калибан и ведьмины отродья, сегодня мы переснимем ваш номер. Потом выберем лучшие ракурсы. Но сначала акт первый, сцена вторая. Моя сцена с Ариэлем. Приступим прямо сейчас.

8Рукк уже облачился в костюм Ариэля. Лицо раскрашено синим. Он одергивает дождевик, поправляет купальную шапочку, надевает очки и синие резиновые перчатки. Они проходят всю сцену, начиная со слов «Привет, могучий властелин! Привет, мудрец». 8Рукк знает роль назубок, но почему-то нервничает.

– Давайте снимем еще один дубль, – говорит он. – Я слышал странное эхо. Как будто кто-то читал мои реплики вместе со мной. Это очень мешает. Может, фонит микрофон, я не знаю.

У Феликса сжимается сердце: его Миранда, суфлирует.

– Голос мужской или женский?

– Просто голос. Наверное, мой собственный. Я проверю микрофон.

– Да, наверное. Бывает, актеры слышат собственные голоса, словно со стороны, – говорит Феликс. – Когда волнуются. Расслабьтесь, дышите глубже. Конечно, мы снимем еще один дубль.

Миранде он говорит вполголоса:

– Не так громко. И только если он ошибется.

– Что? – переспрашивает 8Рукк. – Хотите, я его отодвину подальше?

– Нет-нет. Прошу прощения, – говорит Феликс. – Это я о своем.