7

Ночь казалась бесконечной, но раздробленной на множество мучительных видений, которые высыпАлись горстями цветных стекол, соединялись, словно в калейдоскопе, в картинку и вновь разваливались. Центральной фигурой, вокруг которой то и дело складывались узоры, была на этот раз не Тина, а Иван. Иван хмурит лоб, о чем-то размышляя. Иван улыбается Еве знакомой ей с юности белозубой улыбкой, с которой когда-то смотрел на Ульяну. Иван, одетый в джинсы и темно-синюю рубашку, такой близкий и знакомый, берет Еву за руку, чтобы вывести со старой станции. Иван, одетый в костюм и под руку с Эльзой – такой далекий и чужой. Какое бы событие минувшего дня ни всплывало в зыбкой дреме, оно обязательно было окрашено присутствием Ивана. Столько, сколько в этом дне, его не было во всей жизни Евы.

Не выдержав этой карусели образов и воспоминаний, Ева встала с кровати и босиком прошла на кухню. Пока закипала вода в чайнике, своим уютным урчанием утешая и успокаивая лучше валерьяновых капель, девушка рассматривала через слабо освещенный двор соседнее здание напротив и считала в нем окна-светлячки. Но хоть она и пыталась отвлечь себя домыслами, чем в этот час заняты жители соседнего здания, чьи освещенные окна желтыми марками были приклеены на черный конверт фасада, воспоминания холодной волной накрыли ее с головой, заглушив бульканье в чайнике закипевшей воды.

Борис сдался под натиском ребят и согласился в итоге провести «полевку» на станции. Правда, оговорил, что место действия будет строго ограничено. Последнее заявление Бориса вызвало разочарованный вздох со стороны ребят, которые уже вообразили себе, как будут носиться по всей территории, забираясь в заброшенные постройки и вагоны. Но Борис остудил их пыл, заявив, что игра на территории старой станции требует соблюдения правил безопасности и тщательной подготовки. Он сам вызвался выбрать место.

Прошел почти месяц с того разговора, когда Борис объявил, что написал вводные для игры. Новость встретили криками ликования, которые услышала вредная баба Поля. Свое недовольство старушка выразила энергичным стуком клюки в стенку, что не только не умалило восторга ребят, но и вызвало ответный взрыв хохота. И только когда из-за стены послышались угрозы обратиться в милицию, и Борис попросил разухабившуюся молодежь не шуметь, притихли и дали хозяину наконец-то высказаться.

Идея понравилась всем: Борис предложил «полевку» в духе английского детектива, действие которого происходило бы в Англии в начале двадцатого века. Историю он назвал «Убийство в поезде» и для проведения игры выбрал два сцепленных вагона, умирающих от ржавчины и бездействия на одном из тупиковых путей. В поезде, отправившемся с лондонского вокзала «Виктория», происходит убийство и под подозрением оказываются все пассажиры. Борис создал готовых персонажей, одним из которых должен был быть «убийца» («жертву» «убийца» бы выбрал сам) и предложил слепой жребий: каждый из игроков должен был вытащить свой листок персонажа, словно билет на экзамене. Помнится, Ульяна, которой выпало играть старую монахиню, что вызвало смех в компании, очень возмущалась и дула губы. Борис улыбался, но все же уступил просьбам девушки и изменил возраст монахини с престарелого на молодой. Надо сказать, что потом Ульяна в своем монашеском обличии выглядела очень привлекательно. Она даже в этот целомудренный образ умудрилась привнести оттенок развившейся не по годам рано сексуальности. Еве же достался персонаж молодой учительницы, направляющейся по распределению из столицы в сельский воспитательный дом. А третья девочка в компании, Евгении, должна была изображать медсестру при мужчине в инвалидном кресле. Борис обещал для игры разыскать настоящее инвалидное кресло и заранее привезти его на станцию. Ивану предстояло играть молодого клерка, его другу Володе – старого скрягу, а Вите Пономареву – официанта в вагоне-ресторане. Борис назначил для игры день в середине мая, когда уже должно быть сухо, и чтобы подготовка игры не мешала подготовке к школьным, а кому-то уже и выпускным, экзаменам. К этому дню нужно было не только создать характеры героев, но и изучить немного историю Англии и создать костюмы.

В тот период обстановка дома осложнилась рождением маленькой Валентины, хлопоты легли и на плечи Евы, поэтому девочка уже не могла ходить на все сборища. Но принимала активное участие в подготовке: шила в свободное время дома костюм и читала английские детективы. Если она пропускала важное собрание, Борис потом пересказывал ей его содержание. Еще они вместе обсуждали ее персонажа, и в тот период Ева сильней сдружилась с соседом. Бориса в ее доме принимали с радостью, даже невысыпающаяся и вечно раздраженная мать относилась к нему с симпатией и не противилась общению дочери с взрослым и умным студентом.

Наконец, настал долгожданный день, девятнадцатое мая. Ева в ночь перед игрой не могла уснуть. Готовое платье, красивое, словно на выпускной вечер, отутюженное, с тщательно расправленными складками, висело на вешалке на дверце старенького шифоньера, и девочка еще долго созерцала его в потемках, припоминая не столько те сложившиеся в месяца вечера, проведенные за шитьем, сколько свои мечты и иллюзии, вложенные в каждый стежок. Платье, скомбинированное из светло-синей и темно-синей тканей, очень шло к цвету ее глаз. Оно спадало свободными складками от пояса с квадратной пряжкой, открывало руки ниже локтей, а крой лифа выгодно скрывал плоскую грудь. Ева смастерила к платью еще маленькую шляпку по фасону, подсмотренному ею на обложке одного из детективов, продумала прическу и одолжила у мамы ридикюль. В ту ночь она не спала, мечтая о том, что Иван наконец-то заметит ее в этом платье. Нет-нет, о том, чтобы «отбить» его у Ульяны Ева даже не помышляла. Ей просто хотелось лишь момент его внимания – в тот день, такой важный для них всех, к которому так тщательно готовились. Она даже осмелилась мечтать о том, чтобы «убийцей» оказался Иван и на роль «жертвы» выбрал ее. «Погибнуть» от его руки Еве в ту ночь казалось не столько трагичным, сколько романтичным.

Праздник начался тогда, когда они все, наряженные, будто гости из другой эпохи, перебрасываясь репликами на английском (хоть игра и планировалась на родном языке, было решено для «колорита» использовать в разговоре английские фразы), хохоча, немного смущаясь от внимания, которое привлекала их компания, сели в автобус. Поездка вышла праздничной, как фестиваль: они купались во внимании пассажиров и то и дело отвечали на вопросы любопытствующих. Помнится, та дорога стала настоящим «звездный часом» для Владимира, который в ответах демонстрировал отточенное чувство юмора и отвечал остроумными репликами, вызывающими у пассажиров смех. Даже водитель автобуса пожелал им в микрофон удачной игры. Они доехали до конечной остановки и дальше отправились уже пешком. Ева шла, приподняв одной рукой длинную юбку, распрямив плечи и с достоинством неся чуть сдвинутую на бок шляпку. Чувствовала она себя в тот момент настоящей английской леди и, наверное, выглядела очень хорошенькой, потому что поймала на себе восхищенный взгляд Вовки-задиры, который обычно ничего приятного ей не говорил. Но Еву не интересовал Вовка, хоть его внимание ей и польстило. Заметил ли Иван, как она сегодня необыкновенно хороша? И когда он, оглянувшись, случайно перехватил ее взгляд, Ева не смутилась и не отвернулась поспешно, а улыбнулась. Парень, изрядно удивленный ее необычным поведением, поднял в своей манере бровь и на мгновение вновь стал тем Иваном, которого Ева знала. Дорожный твидовый костюм, в который он нарядился, в тот день тоже преобразил его, превратив из уверенного в себе, порой дерзкого и импульсивного лидера в размеренного джентльмена. Даже жесты и движения Ивана изменились: из резких и порывистых они стали неторопливыми и взвешенными. Мечта Евы в тот день исполнилась в лучшем виде: Иван не просто ее заметил, но и подал руку, когда она перешагивала через поваленный столб. А в тот момент, когда им всем нужно было забраться на бетонный куб, от которого Борис проложил доски-мостки к открытой двери вагона, даже подсадил. И не важно, что высокий и сильный Иван помог всем трем девочкам, тот миг, когда его руки коснулись ее талии и легко подняли Еву над землей, стал для нее поистине волшебным.

Игра началась с парада, который Борис открыл небольшой речью. От торжественности момента Еве одновременно хотелось плакать и смеяться. Она улыбалась всем и всему, что видела – ребятам, Борису, старым постройкам, птицам, рассевшимися крупными бусинами на нитях обвисших проводов, вагонам с облупившейся на боках краской. А потом пассажиры заняли свои места в вагоне. Кто-то сразу же после «отбытия» поезда с «вокзала Виктория» направился в вагон-ресторан, кто-то еще долго махал в окно невидимым провожатым, кто-то неспешно раскладывал свои немудреные пожитки в купе. Атмосфера дороги захватила всех без исключения, кажется, никто в тот момент не тревожился о том, что кто-то из них вскоре будет «убит». Мальчик, которому всю игру предстояло провести в неповоротливом инвалидном кресле, с восторгом катался по коридору взад-вперед. «Сиделка» Евгения сопровождала его, стрекоча что-то и хихикая в своей манере. Ева вышла в тамбур и подошла к окну, за которым виднелось приземистое строение. На мгновение ей показалось, что поезд вот-вот тронется, и ею овладело игристое и пьянящее, как шампанское, которое ей позволили попробовать в новогоднюю ночь, предвкушение долгой дороги. Увлекшись своими ощущениями, Ева не сразу заметила, что находится в тамбуре уже не одна. Поэтому, увидев рядом с собой скрюченного старика с седыми бакенбардами, но со знакомой ухмылкой, вздрогнула от неожиданности и чуть не воскликнула: «Вовка, как ты меня напугал!». Но, вспомнив, что она сейчас – молодая английская учительница, почтительно склонила голову в качестве приветствия. Вовка-старик завел нудный разговор о падении акций и ненадежных банках, при этом он обеими руками прижимал к груди потрепанный саквояж и беспокойно озирался, словно опасался того, что кто-то неожиданно у него вырвет сумку. Ева мысленно поаплодировала артистичности парня и даже позволила себе невинное кокетство. Но сердце ее сделало кульбит, когда в тамбур вышел Иван. В зубах парень держал трубку, а под мышкой – газету. «Леди энд джентльмен!» – поприветствовал он их и, одарив Еву изящным комплиментом, включился в разговор со «старым скрягой» об акциях, банках, кризисе, не забывая «попыхивать» трубкой. Как же Иван был в тот момент хорош! Настолько, что Ева совершенно забыла и об игре, и о том, что ей нужно куда-то двигаться и общаться с другими игроками. Но, с другой стороны, где-то рядом рыскает в поисках удобного момента «убийца». Не ее ли жизнь сегодня на кону? Может, надежней оставаться в обществе «клерка» Ивана и «скряги» Вовки? Секундное беспокойство промелькнуло на ее лице, но Ева тут же спохватилась: игра есть игра, и одним из условий было вести себя всем непринужденно и расслаблено, забыть о том, что ожидается «убийство». Ева вежливо попрощалась с «клерком» и «стариком» и направилась в соседний вагон-ресторан. Там она застала позабавившую ее картину: Ульяна в монашеском обличии повелительно отдавала распоряжения вконец смущенному Вите-«официанту». Рассмешила Еву не столько сконфуженная физиономия Пономарева, сколько то, что Ульяна, как всегда, играла одного персонажа – королеву. Не важно, что на этот раз ей полагалось быть скромной и целомудренной. В жестах и в интонациях Ульяны откровенно проскальзывало хорошо знакомое Еве королевское высокомерие и самолюбование. «Хороша же монашка», – усмехнулась Ева, когда подруга, взгромоздившись на принесенный заранее Борисом табурет, высоко задрала юбку и оголила коленки.

– Леди, что вам угодно? – поспешно обратился к Еве Витя.

– Воды, – просто ответила она и получила из подготовленного реквизита пластиковый стакан, и правда наполненный наполовину водой. Ульяна же, видимо, успела заскучать, потому что спрыгнула с табурета и ушла. Ева неторопливо выпила воду, поблагодарила официанта и направилась в свой вагон. Когда она уже выходила в тамбур, дверь приоткрылась, и в вагон-ресторан вошел Иван. Девочка от неожиданности отпрянула. Парень ответил вежливой репликой, дал Еве пройти, а затем направился к Пономареву.

В тот момент, когда Ева расположилась на своем месте и достала из ридикюля припасенную книгу, вагон огласил истошный вопль. Ева бросила роман, выскочила из купе и заметила, как из дальнего купе выскочила ошарашенная «сиделка» Евгения. «Труп! Там труп!» – закричала девушка в натуральной истерике, переполошившей всех не на шутку. Все высыпали из своих купе, прервали незаконченные беседы и ринулись в конец вагона к той двери, на которую трясущейся рукой указывала Евгения. Еву, как и остальных, в первый момент напугала натуральность истерики, но затем она вспомнила, что Евгения всех персонажей отыгрывала демонически. Правда, на этот раз, по мнению Евы, девочка переиграла как никогда: для «медсестры» такая истерика при виде бездыханного тела казалась слишком уж преувеличенной. Ева последней втиснулась в набитое купе и, привстав на цыпочки, попыталась разглядеть, кого же «убили». На диване в эффектной позе лежала Ульяна, даже из своей «смерти» умудрившаяся сделать привлекательное зрелище: длинный подол она подобрала, оголив стройные длинные ноги, одну руку красиво закинула за голову, другую прижала к груди. Губы ее были приоткрыты будто в ожидании поцелуя, а на щеках, совсем неуместно для «трупа», розовел нежный румянец. «Пассажиры» поезда вполне натурально ахали, сетовали, строили первые версии, до тех пор, пока один из игроков, Сева, «полицейский», вступивший в игру позже всех, не собрал всех в одном из купе в противоположном конце вагона и не начал опрос.

Ева помнила, что обсуждение в желании разгадать, кто стал «убийцей» оказалось очень увлекательным. По ее представлениям, они провели довольно много времени, вспоминая, кто и где находился в момент «убийства». Подозревались все, и «полицейский» пытался выяснить, кто из «персонажей» врал (как того требовала игра), а кто говорил правду. Кто-то беседовал у окна, кто-то играл в шахматы с соседом по купе, «скряга» скрипучим голосом известил всех про отсиживание в туалете по причине приключившейся у него диареи и своей репликой вызвал неуместный смешок у игроков. У Евы не было алиби – до тех пор, пока в купе не зашел припозднившийся Иван. Еве показалось, будто кто-то следом тихо выскользнул за дверь, потому что по купе снова прошелся легкий сквозняк, она даже обвела взглядом всех собравшихся, но не заметила отсутствующих. Да и внимание «полицейского» в тот момент снова вернулось к ней. Еве было очень приятно, что они с Иваном оба в том обсуждении свидетельствовали друг за друга: он подтверждал, что в момент «убийства» видел «учительницу» выходящей из вагона-ресторана. А она Ивана, наоборот, входящим. Но когда «полицейский» отправил кого-то за «официантом», который бы подтвердил их слова и рассказал о визите в вагон-ресторан «монахини» Ульяны, выяснилось, что Вити нет. Его не было ни в вагоне-ресторане, ни в том, в котором они собрались. Только в одном из купе сидела, отвернувшись к окну, Ульяна, которой явно надоело лежать так долго на диване, пусть даже и в эффектной позе.

Они искали Пономарева сами, сначала – не приняв исчезновение парня всерьез и расценив это как неожиданный поворот в игре. Но по мере того, как легкая тревога на лице Бориса сменялась паникой, сильное беспокойство завладело всеми. Спрашивая друг друга, кто мог последним видеть Витю, они лишь подтвердили то, что уже и так знали – Иван. Но сам парень, заметно нервничая, утверждал, что оставил Пономарева в вагоне-ресторане в добром здравии. Кто-то из компании высказал предположение, что Витя мог отправиться домой, и Борис тут же снарядил пару ребят проверить это, но наказал пока ничего не сообщать взрослым.

Когда к вечеру стало известно, что Пономарева нет ни на станции, ни дома, и никто в городке во второй половине дня его не видел, тогда и была объявлена тревога. Поиски продолжались и ночью, и днем. С ребятами по очереди беседовали из милиции, задаваемые вопросы поначалу пугали и казались с подвохами, но затем, по мере того, как они задавались раз за разом и почти без изменений, перестали пугать. Но и добиться какой-либо полезной информации от ребят следователям так и не удалось. По всему выходило, что пропавшего Пономарева последним видел Иван. Но парень настаивал на том, что побеседовал с Витей, выпил стакан воды под видом «виски» и ушел, оставив Пономарева за стойкой. Ева переживала, что с ее подачи всем стало известно, кто последним видел Витю. С одной стороны, она жалела Пономарева и желала, чтобы его поскорей нашли – живым и невредимым. С другой – опасалась, что у Ивана могут возникнуть проблемы. Но поговорить с ним с глазу на глаз не удавалось.

Как-то, когда пришло время, сдали школьные экзамены. Иван с Володей – выпускные. Активные поиски Пономарева к тому времени уже приостановили. Но все из компании остались будто помеченными тем загадочным исчезновением. Как в игре – подозреваются все. Вскоре до Евы дошла новость, что Иван уехал в столицу поступать в университет. И уже после этого случилась новая трагедия – не стало Бориса. На его похороны из их компании пришли далеко не все. Иван не приехал. А его друг Вовка – да.

… И все же этой ночью в карусели воспоминаний нашлось место и для Тины. Когда Ева подняла глаза от чашки, она увидела стоявшую у окна знакомую фигурку. Но на этот раз Ева не испугалась и даже не удивилась, будто подсознательно ожидала нового визита Анит-Тины.

– Девочка моя, как я могу тебе помочь? – вслух обратилась Ева к ночной «гостье».

– Забери меня отсюда. Мне страшно, – тихо прошелестела Анит-Тина.

– Как? Скажи мне, где ты?

Вместо ответа раздался легкий вздох, и мгновением позже Анит-Тина исчезла, будто растворилась в воздухе.

Вернувшись в кровать, Ева еще долго лежала без сна, вглядываясь в расцвеченные подступающим утром сумерки и пытаясь понять, где может находиться ее сестренка. Она уснула уже на рассвете и проспала всего пару часов, когда ее разбудил звонок мобильного. Ева подскочила, как новобранец при побудке, и схватила лежащий рядом с подушкой телефон, уверенная в том, что ей звонят с вестями о Тине.

– Да? Василий, нашли ее?

– Я не Василий, Ева, – раздался в трубке знакомый глубокий голос, от которого сердце предательски замерло, а затем, словно опомнившись, застучало так громко и часто, что Ева испугалась, не услышит ли его Иван по ту сторону провода.

– Я тебя разбудил?

– М-м-м…

– Прости. Не хотел. Но дело срочное.

– Что случилось? – встревожилась Ева.

– Могу я к тебе прийти?

– Конечно!

– Через сколько?

– Через… Через полчаса давай, – ляпнула она первое, что пришло в голову. То, как серьезно звучал голос Ивана, напугало и моментально стерло сентиментальные глупости, вызванные повеянным из прошлого наваждением.

– Хорошо, – ответил мужчина и отключил вызов.

Пришел он ровно через тридцать минут. Ева к тому времени успела умыться, переодеться из пижамы в джинсы и кофточку и приготовить завтрак – заварить чай и нарезать все для бутербродов. Но Иван от бутербродов отказался.

– Ева, это игра, – начал он без вступления. – Квест, в который, боюсь, включили и пропажу Тины. Или, наоборот – в ее пропажу включили нас.

– Что ты такое говоришь?! – возмутилась Ева. К своему чаю она так и не притронулась. Как, впрочем, и гость.

– Погоди, не перебивай. Ты не все знаешь.

Иван начал рассказывать, раскладывая на столе бумажки: от чудом сохранившегося приглашения до сложенной в самолетик записки, которую он выложил перед Евой не без колебаний.

– Меня в игру включили, отправив на «вечер воспоминаний». Детская железная дорога на столах – это уже намек на старую станцию. Затем меня выманили в родительский дом запиской с угрозой. Я все бросил и помчался на ближайшую электричку. Там я встретился с цыганкой, которая заговорила мне зубы так, что я проехал свою станцию и оказался на какой-то глухой платформе, мимо которой электрички проезжают очень редко и еще реже там останавливаются. Там я нашел мужика, который велел мне идти прямо и никуда не сворачивать. Он даже повторил, что я не должен никуда сворачивать. Так я попал на старую станцию вместо действующей. И нашел тебя.

– Погоди, ты хочешь сказать, что это все кто-то подстроил? Нашу встречу на старой станции? – недоверчиво качнула головой Ева.

– Не утверждаю. Но и не отрицаю.

– Слишком сложно, Иван! Слишком много деталей нужно было ювелирно состыковать, чтобы мы не разминулись. Я могла очнуться раньше и уйти сама. Ты мог свернуть на другую ветку и в итоге оказаться на действующей станции. И притом… Нет, не верю в эту версию. Уж прости.

– И все же других объяснений предложить не можешь, – сощурился Иван. Его губы тронула легкая улыбка – знакомая Еве по тем временам, когда они были подростками. Сколько раз тогда ее сердце делало опасные кульбиты, когда шестнадцатилетний Иван так улыбался – чуть иронично, чуть снисходительно. Но сейчас Ева была слишком напугана и встревожена, чтобы поддаться ностальгии. Да и слишком много воды с тех пор утекло.

– Кубики, Ева. Ты можешь отрицать то, что нашу встречу спланировали. Ладно! Слишком сложно, ты права. Но кубики! Ты сама сказала, что тоже восприняла их как намек на игру. А то, что затем убили собаку моих родителей, ясней ясного дает понять, что игра эта не так уж невинна. Кто следующий? Эта дрянь намекает, что на собаке не остановится. Параллельно пишут тебе. Смешную записку, которая забавной в свете всего этого уже не кажется, – Иван обвел ладонью разложенные на столе бумажки. – Я еще не знаю, как она вписывается в схему. Но как-то должна вписаться.

– Намек на то, что ты не разбираешься в людях, – ответила Ева.

– Возможно. Скорей всего и так. Тогда… Это лишь в очередной раз говорит о том, что автор всей этой гадости тот, кто нас знал.

– И кому, похоже, сильно не нравилась я, раз теперь угрожают мне, – усмехнулась Ева, за иронией стараясь скрыть страх, который вонзил острые зубки ей в загривок. И все же, не смотря на испуг, она не смогла не оценить своеобразное чувство юмора неизвестного. Иван-дурак и Снежная королева. Она и правда вела себя в те времена с Иваном очень холодно – частично в отместку за то, что он, дурак такой, выбрал не ее. Частично – из боязни ненароком выдать ему свои истинные чувства. А то, что сердце у нее вовсе не ледяное, знали только она и Борис. Нет, она не Снежная королева с осколком льда в груди. Ошибается тот, кто прислал записку. Она – обычная женщина, которая и живет обычной жизнью: работает, растит Тину, иногда ходит на свидания, пытается строить отношения с другими мужчинами.

– А с моей сестрой что? – спросила Ева, потому что Иван ей не ответил. Задумавшись над записками, он по знакомой ей привычке запустил пальцы в волосы и взъерошил их. – Почему ты считаешь, что пропажа Тины тоже игра?

– Ева, все эти то появляющиеся, то исчезающие сообщения, страницы, видео, ложные ходы – то ищите девочку в лесу, то в озере, то теперь вот на старой станции… – Иван наконец-то поднял голову и наморщил лоб. – Это тебе не напоминает квест?

– Не напоминает. Иван, если ты думаешь, что мы играем, как в те времена, в увлекательную игру, то ошибаешься. Я не играю! Я ищу свою сестру. Уже две недели!

– Погоди, не обижайся. Я хочу помочь найти Тину.

– Ее уже ищут, Иван. И полиция, и волонтеры. А загадки разгадывает следователь.

– Ладно, прости. Не хотел тебе мешать. И обидеть – тоже. Просто что-то происходит, Ева, вокруг нас, вокруг пропажи твоей сестры. И мне это кажется связанным. И опасным. Если это и игра, Ева, то не та, одна из невинных в квартире Долговязого. Мы не воображаем ходы, а действуем наяву. Но если ты такой вариант не предполагаешь, мне лучше уйти.

Он поднялся, потому что Ева так ничего и не ответила, и направился к двери. И только когда уже оказался в коридоре, она окликнула его:

– Иван! Погоди! Прости, я, возможно, не права.

– О, боже мой! Ева, ты просто идеальная женщина, которой не существует! Призналась вслух, что, возможно, не права! – сострил он, возвращаясь на кухню.

– Не язви, – поморщилась она. – Мне не до шуток. Лучше давай вместе подумаем, что происходит, и что делать.

– Нет, ты и правда – идеальная! Серьезно.

– Я обычная, Иван. Обычная женщина. Это у тебя, боюсь, круг общения ограничивается лишь «неидеальными», – невольно вырвалось у Евы, и она тут же прикусила язык. Ну какое ей дело до его женщин! А ну-ка рассердится на то, что она посмела усомниться в идеальности его жены – обладательницы бесконечных ног и шикарного бюста! Или, еще хуже, решит, что она ляпнула глупость из зависти. Но Иван неожиданно рассмеялся, будто Ева сказала нечто забавное.

– Как ты там говорила? Что Долговязый считал, будто я не разбираюсь в людях? Так вот, может, он и прав был.

– Иван, давай к делу, – нахмурилась Ева и постучала пальцем по последней записке. – Ты думаешь, это вот серьезно?

– Надеюсь, что нет. Но оставлять угрозу без внимания не следует.

– Не проще ли тогда обратиться в полицию?

– Обязательно! Я даже настаиваю на том, чтобы ты обратилась в полицию и передала эти бумажки. Но нам подумать тоже следует.

– Я пока не вижу связи с этими записками и пропажей моей сестры.

– Потому что не хватает звеньев, Ева.

– Хорошо. Тогда, – она обвела взглядом разложенные на столе листочки. – Начнем с вопроса, кто бы это мог написать?

– Кто-то, кто был знаком с нами обоими в те времена. Кто-то из нашей компании.

– Это может быть кто угодно, Иван. Сколько нас тогда было? Больше десяти? Я даже не помню всех ребят уже.

– Я тоже. Но это, скорее всего, тот, кто ближе всех нас знал. Хотя могу и ошибаться, и автором записок может быть кто-то совсем незаметный.

– Давай пока начнем с тех, с кем мы больше всех общались, – предложила Ева. – Игры обычно придумывал Борис, он же назвал тебя Иваном-царевичем, а меня – Снежной Королевой. Теоретически мог он быть автором записок, практически – нет. И потому, что угрозы вовсе не в его характере. И потому, что он умер. Ты не был на его похоронах, а я была. Я и Володя.

– Долговязый отпадает априори, – кивнул Иван. – И Вовка тоже. Потому что я, в свою очередь, был на его похоронах.

Ева вздохнула и перемешала на столе записки, как карты.

– Тогда… Тогда это может быть Ульяна. Она была моей подругой. Встречалась с тобой. К тому же ты ее бросил, и она плохо перенесла ваш разрыв.

– Минуточку, это не я ее бросил, а она меня.

– Да? – удивилась Ева.

– Да. Вскоре после той игры, во время которой пропал Пономарь.

– Тогда… Я думала, она страдала из-за вашего расставания.

– Ульяна могла переживать не столько из-за разрыва со мной, сколько из-за пропажи Пономарева. Как и мы все. То лето выдалось очень напряженным. Нас постоянно опрашивали из милиции. Эта история нас всех потрясла.

– Да, возможно, ты прав. Ульяна, кстати, не только с тобой порвала отношения, но и со мной тоже. Даже здороваться перестала.

– Вот видишь! Какие у нее могут быть мотивы сейчас, пятнадцать лет спустя, писать эти записки?

Ева пожала плечами.

– Ты знаешь, как сложилась ее жизнь дальше? – спросил Иван.

– Без понятия. Ее вскоре перевели в другую школу и увезли из поселка. Куда – не знаю.

– Ладно, оставим пока Ульяну, – сказал Иван. – Я подозреваю другого человека.

– Кого?

– Пономаря.

– Но он же…

– Никто не знает, что с ним случилось, Ева. Погиб ли или нет. Его тела не нашли, значит, он не может считаться мертвым. И посмотри на первую записку, подписанную его именем!

– Но это тоже под вопросом, Иван!

– А намеки на станцию, где он пропал?

– Хорошо, хорошо, – Ева потерла пальцами виски, будто у нее начиналась мигрень, и отмахнулась, перехватив встревоженный взгляд мужчины:

– Я в порядке, в порядке. Просто не знаю, что со всем этим делать.

Она обвела взглядом разбросанные по столу записки.

– Пожалуй, лучше их и в самом деле отнести в полицию.

– Только сделай копии. На всякий случай, – посоветовал Иван.

– Сейчас и сделаю. У меня есть скан. Пойдем со мной, – пригласила его в гостиную Ева.

Иван вошел следом за ней в комнату и с любопытством осмотрелся. Его взгляд скользнул по покрытому новым пледом старому дивану, старомодной «горке», за стеклянными дверками которой прятался бабушкин сервиз, задержался на неновом музыкальном центре и остановился заинтересованно на книжной этажерке, верхнюю полку которой занимали диски, а другие – потертые переплеты перечитанных не единожды книг. Ева в это время включила стоявший на столике у окна компьютер и разложила на сканирующей поверхности аппарата записки. Сканер попросила купить Тина после того, как потеряла под конец года тетрадь по истории и от руки переписывала целиком конспект подруги.

– Не знал, что тебе нравится эта группа! – воскликнул вдруг Иван. Ева быстро обернулась и увидела, что гость с улыбкой рассматривает взятый самовольно с полки диск. – Я в юности очень увлекался ею. Кстати, этот альбом у меня был самым любимым. Оказывается, у нас и музыкальные вкусы схожи!

– Это диски Тины, – поспешно проговорила Ева и отвернулась, чтобы Иван не заметил ее порозовевших щек. – Мне нравится совсем другая музыка.

– Какая?

Она вздохнула и напела одну простенькую, но прилипчивую, как разогретая на солнце жвачка мелодию, которая в то лето не звучала разве что из утюгов. Иван же поморщился так, будто ему больно наступили на ногу.

– Ева, не разочаровывай меня! Я такого с женой наслушался. Ей нравится подобное.

От неожиданно кольнувшей ее досады Ева захлопнула крышку сканера излишне сильно. И только потом спохватилась, что ей нет никакого дела до музыкальных пристрастий Эльзы Селиной. И уж совсем до лампочки, разочарует ли она Ивана или нет. Мужчина удивленно оглянулся на громкий стук. Но Ева уже, как ни в чем не бывало, собирала разлетевшиеся по столу оригиналы записок.

– Слушай, а может, сходим на концерт? Я слышал, что в декабре эта группа приезжает в Москву с единственным выступлением. Я могу купить билеты!

Иван продолжал вертеть в руках диск, не желая расставаться с ним, как с сокровищем, и это почему-то начало раздражать Еву.

– Я же сказала, что группа нравится не мне, а Тине, – отрезала она и забрала у него диск, на обложке которого было то самое изображение, которое когда-то красовалось на футболке шестнадцатилетнего Ивана. А потом – на постере в ее комнате. – И мне сейчас совсем не до концертов, забыл?

– Ладно, ладно, прости, – сдаваясь, поднял мужчина руки, не понимая, чем мог обидеть ее.

После того, как диск оказался на месте, Ева испытала одновременно и облегчение, и стыд.

– Это ты прости. Это… вещи моей сестры. И я не хочу ничего трогать из них.

– Да, понимаю, – вздохнул Иван. – Мне надо было спросить разрешения. Но я так обрадовался, что тебе тоже нравится эта группа! Как мальчишка. Будто ветром из юности повеяло, понимаешь?

– Иван, из юности сейчас не ветерками дует, а ураганами, – горько усмехнулась Ева и с намеком кивнула на бумажки, все еще лежавшие на столе.

– Да, ты права.

– Не очень у нас получается разгадать авторство записок и зачем их нам подбрасывают. И есть ли тут связь с пропажей Тины. Что-то, как и ты, я чувствую, а уловить суть не могу.

– Потому что мы не знаем мотивов.

– Слишком много недостает информации, Иван.

– Так давай восполним пробелы! – пожал он плечами, будто предложение было само собой разумеющимся.

– Как? Дело в полиции, полностью информацией они со мной не делятся: что там происходит, какие версии отрабатывают, кого подозревают. Да это и понятно.

– Но ты же сама можешь что-то узнавать? Ведь начала же, только остановилась. Нужно поговорить с друзьями Тины, наверняка они знают куда больше, чем рассказывают взрослым. Что-то могут и скрывать.

– Но как они могут скрывать! Ведь пропала же их подруга!

– Ты себя в том возрасте забыла? Разве ты не хранила секретов от взрослых? – спросил Иван. Еве стало не по себе от пронизывающего взгляда темных с янтарными искорками глаз. Ей вдруг подумалось, что сейчас Иван прочитает в ее душе главный секрет, который она тогда скрывала от всего мира, и который был известен только проницательному Борису. Она опять почувствовала себя тринадцати-четырнадцатилетней девочкой, только уже не перед лицом недогадливого и ослепленного красотой другой девочки Ивана-подростка, а под взглядом взрослого и опытного Ивана-мужчины. И хоть ей уже не должна быть важна та подростковая влюбленность, Еве все равно стало неловко от мысли, что Иван может узнать о ее былых чувствах к нему.

– Собирайся! – скомандовал вдруг он.

– Куда?

– Поедем разговаривать с друзьями твоей сестры.

– Прямо сейчас?

– А когда же? Не ты ли в первую очередь заинтересована в том, чтобы твою сестру нашли? К тому же откладывать на завтра не можем: я сегодня вечером возвращаюсь в Москву. Работа, Ева.

Понятно. Конечно. Как она могла забыть. Просто за эти два дня она вдруг настолько привыкла к нему, что совершенно упустила из виду, что на самом-то деле его дом – в столице, что приехал Иван на выходные к родителям и вовсе не обязан решать ее проблемы. К тому же не стоит забывать, что его ожидает красавица-жена, которая по каким-то причинам не сопроводила мужа в поездке.

– Хорошо. Надо предупредить подругу Тины о нашем приходе.

Но позвонить Наде она не успела, потому что в этот момент в дверь раздались две резких трели.

– Ой, – подскочила от неожиданности Ева и испуганно оглянулась на Ивана:

– А вдруг это из полиции? Так рано с хорошими новостями не являются.

– Не накручивай себя заранее, Ева, – тихо ответил мужчина и легонько коснулся ладонью ее плеча. Она вздрогнула – то ли от его прикосновения, то ли от нового звонка, и беспомощно посмотрела на дверь.

– Открой. По-крайней мере ты сейчас не одна.

– Не могу, – простонала Ева. – А вдруг это…

Иван осторожно отстранил ее, сам повернул ключ в замке и распахнул дверь.

– Здравствуйте, – нарочито бодро поздоровался он с кем-то, кого Ева не смогла разглядеть за его высокой фигурой.

– Здравствуйте, молодой человек! Вы кто?! – раздался в ответ знакомый голос, который вызвал у Евы неоднозначную смесь эмоций: облегчение от того, что пришли к ней не из полиции с дурными вестями, изумление, растерянность и, глубоко в душе, радость.

– Кто вы? И что вы здесь делаете? – продолжала вопрошать на высоких нотах гостья. Ева торопливо вынырнула из-за спины Ивана и воскликнула:

– Мама?! Что ты тут делаешь?!

– Ну, здравствуйте! Как – что делаю?! Прилетела разыскивать твою сестру! – весомо заявила мать. Она почти не изменилась за те два года, что Ева ее не видела. Только немного постройнела и загорела. Да и в произношении ее стал прорезаться неожиданный акцент, который с каждым взглядом на Ивана, которые женщина бросала поверх головы дочери, становился все нарочитее. Одета мама была в своем стиле, который Ева про себя называла «провокационный шик»: в белоснежную, как ее отбеленная у стоматолога улыбка, блузу с широким вырезом, кокетливо открывающим округлые плечи, и зауженные книзу брюки из легкого материала персикового оттенка. Голову мамы украшала широкополая ярко-оранжевая шляпа, которая очень ей шла. А под мышкой гостья держала плетенную из соломки сумку-корзинку цветом в тон шляпе.

– Но… Ты бы хоть предупредила, – растерянно произнесла Ева, отступая в квартиру и давая маме возможность перешагнуть порог.

– А что, без предупреждения родной матери уже запрещается прилетать?

– Нет. Но вдруг бы меня дома не оказалось?

– В воскресенье? – насмешливо спросила мать, тем самым недвусмысленно намекнув на то, что дочь выходные проводит скучно и в затворничестве. Ева растерянно оглянулась на Ивана и от всей души пожелала, чтобы он поскорей распрощался и ушел. Ее отношения с матерью – это не для свидетелей. Но Иван, похоже, и не думал прощаться. Напротив, приветливо улыбнулся гостье, когда та бросила на него очередной любопытный взгляд.

– А вас, молодой человек, как зовут?

– Иван.

– Ага. А я – миссис Смит, – с достоинством заявила мать и, совсем как старшая дочь, вздернула подбородок.

– Очень приятно, миссис Смит!

– Впрочем, зовите меня Галочкой, – с кокетливыми нотками поправилась мама и без обиняков спросила:

– Иван, вы Евин бойфренд?

Но тут же, не став дожидаться ответа, упрекнула дочь:

– Ева, ты почему не сказала мне, что у тебя появился новый молодой человек? Такую новость ты не должна была от меня скрывать! Вдруг бы мы со Шварценеггером оказались не вовремя?

– Вы – с кем? – потрясенно спросила Ева, от изумления даже не сумев возразить на первую реплику матери.

– Со Шварценеггером, – терпеливо повторила мама и развернулась к Ивану, словно тот, в отличие от непонятливой дочери, должен был знать, о ком идет речь:

– Мы вместе прилетели из Калифорнии, чтобы найти Валентину.

– Со Шварценеггером? – удивился уже Иван и невольно бросил взгляд за спину гостьи, ожидая появления на пороге знаменитого актера и губернатора штата Калифорния. – С Терминатором?

– О господи, и вы туда же! Терминатор! – закатила мать к потолку глаза и поставила плетеную сумку на пол. – Иди, разомнись, Шварцик.

С этими словами она раздернула «молнию». Из сумки осторожно высунулась маленькая голова с торчащими ушами и огромными, с трудом помещающимися на ее крошечной мордочке, блестящими глазами-пуговицами.

– Иди, малыш, погуляй! – мать запустила в сумку увенчанную браслетами руку и вытащила на свет миниатюрного чихуахуа. Собачонка, едва оказавшись на полу, затряслась всем тщедушным тельцем, прижала ушки к голове и еще больше выпучила слезящиеся «пуговицы». Ева потрясенно взирала на это чудо природы, от изумления не находя слов. Мать была в своем репертуаре: каждое ее появление оказывалось эффектным и незабываемым представлением. Из ступора Еву вывел приглушенный шум за спиной. Девушка торопливо оглянулась и увидела, что Иван изо всех сил старается сохранить серьезное выражение лица, но смех таки прорвался наружу в виде сдавленного отрывистого звука.

– Мама, где твои вещи? – быстро спросила Ева, дабы отвлечь ее внимание от Ивана и дать тому возможность справиться с неуместным весельем.

– Внизу, в такси. Я еще не расплатилась, кстати. У тебя есть деньги? Я не успела поменять доллары на рубли.

– Сейчас посмотрю. Сколько ты должна?

– Вам помочь с вещами? – опомнился Иван. Миссис Смит посмотрела на него так, будто его вопрос удивил ее, и возмущенно воскликнула:

– Конечно! Зачем спрашивать?

Когда они ушли, Ева присела над трясущимся, будто в припадке, Шварценеггером и забормотала тому:

– Ну что ж, добро пожаловать в Россию! Боишься? И правильно делаешь, Терминатор. Только не дотрясись до инфаркта. А то… А то мама переживать будет. А так ты славный.

Чихуахуа вдруг поднял верхнюю губу, обнажив мелкие зубки и острые клычки, и так грозно, как мог, зарычал, словно желая опротестовать определение «славный» и показать Еве, что на самом деле он – суровый американский парень, не зря носивший такое весомое имя. И когда Ева, желая успокоить собачку, протянула руку, тяпнул ее за палец – не до крови, но ощутимо, и зашелся истеричным лаем.

– Что ты сделала со Шварценеггером?! – закричала появившаяся в коридоре мать. Следом за ней с чемоданом в руках в квартиру вошел Иван. Ева по-детски сунула в рот укушенный палец и пожаловалась:

– Ничего! Это Шварценнегер на меня… напал! Укусил вот! Ма, зачем ты его привезла?

– Как это зачем?! А на кого его оставлять? Стив все время работает! Что, малыш один сидеть должен? Он же умрет от переживаний! Это стресс какой!

– А перелет и новая обстановка – не стресс? – возразила Ева. Собачка, после того, как хозяйка взяла ее на руки, успокоилась. Только иногда еще глухо порыкивала, бросая взгляды на Еву, и тоненько поскуливала.

– Девушки, давайте не будем спорить, – вмешался Иван. Он незаметно подмигнул все еще надутой Еве, улыбнулся ее матери и тихонько присвистнул собаке.

– Галина, вы, должно быть, устали с дороги и проголодались. И ваш Шварценеггер тоже. Ева, поставь, плиз, снова чайник! Я сейчас приду.

С этими словами он вышел из квартиры, а Ева, вздохнув, отправилась на кухню. Мама с собакой на руках вошла следом и, заглушая шум заработавшего электрического чайника, довольно заявила:

– Какой милый молодой человек! Все как надо сообразил! И вещи помог донести. И за такси не дал мне заплатить. Наконец-то рядом с тобой появился правильный мужчина!

– Мы с ним друзья, мама.

– Пф! – недоверчиво фыркнула та.

– Ну чего ты улыбаешься, ма? Правду говорю! – раздраженно обронила Ева. – Иван – друг юности.

– Что-то я не припомню у тебя такого… друга юности, – язвительно заметила мать и сунула под нос собаке кусочек ветчины.

– Конечно, не помнишь! Тебе как бы до моих друзей и меня дел особо не было, – не удержалась Ева.

– Дочь! – поморщилась мама, но суровое выражение ее лица сменилось умилением, когда она перевела взгляд на жадно заглатывающую кусочки ветчины собаку. – Дурой будешь, если этого Ивана упустишь.

– Он женат. На фотомодели и певице Эльзе Селиной. Слышала о такой?

– Тогда чего к тебе ходит?! Голову только морочит!

– Мама, говорю же, мы – друзья! И не морочит он мне голову, а помогает с поисками Тины.

– Друзья, друзья – детский сад какой-то! То, что женат, дело усложняет… Да и ты не фотомодель. Хотя голосом не обделена: в школьном хоре пела даже лучше, чем все эти современные певички. Но вот то, что ты не фотомодель… Росту, к сожалению, тебе не прибавишь, – мама критическим взглядом оглядела с ног до головы дочь, и задумчивое выражение ее лица обеспокоило Еву. – Но вот прическу сменить не только можно, но и нужно! В тридцать лет носить косу – это же ужас просто! Как старая дева! Да и твой мышиный цвет закрасить давно пора.

– Мама, ну спасибо, удружила и с «мышиным цветом», и со «старой девой»!

– А что? Правду говорю! Завтра же пойдем в парикмахерскую.

– Никуда я не пойду! Я завтра работаю. Это раз. Два – я не собираюсь отбивать Ивана у его жены. И три – мне нравятся мои волосы. К тому же не забывай, что ты приехала сюда не замуж меня выдавать, а Тину искать!

– Одно другому не мешает, – парировала мать и, услышав звонок в дверь, отправилась открывать.

Худшие опасения Евы оправдались: чаепитие с гостинцами, которых щедро накупил Иван, превратилось для нее в пытку. Мать затеяла активный разговор с гостем, который тот с энтузиазмом поддерживал. А Ева все это время находилась в напряженном ожидании, что мама спросит что-то такое, отчего придется краснеть и как-то выкручиваться. Например, начнет расспрашивать Ивана об Эльзе, и тогда ему станет понятно, что Ева искала о нем личную информацию. Каждый раз, когда мама открывала рот, чтобы задать гостю очередной вопрос, Ева внутренне сжималась и еще крепче обхватывала ладонями чашку с остывающим чаем. Несколько раз она перехватила вопросительный взгляд Ивана, которому было заметно, но непонятно ее напряжение. Но в ответ лишь качала головой. Поняв, что мать уже подбирается к опасной теме, потому что закончила выспрашивать у мужчины о его детстве, оценках в школе, университете и родственниках, Ева встала, чтобы вновь наполнить чайник водой и своими действиями отвлечь мать от намеченного курса.

– Ева, не суетись, – сказал вдруг Иван, когда она взялась за новую упаковку, чтобы выложить на тарелку ломтики ветчины взамен съеденных Шварценеггером. – Я больше ничего не буду. Галина, а вы?

– Ой, Иван, что вы! Я так наелась, – махнула рукой мать, хоть за чаепитие лишь три раза отхлебнула из своей чашки, а всю еду активно скармливала прожорливому, не смотря на свои габариты, чихуахуа.

– Тогда, Галина, вы нас извините. Мы с Евой должны уйти: договорились о встрече с одной одноклассницей Тины. А вы отдохните. Дорога наверняка у вас вышла утомительной.

– Ой, и не говорите, Иван, – согласилась мама и широко зевнула, но тут же смущенно прикрыла рот ладонью. – Отдохнуть бы не помешало!

– Я сейчас постелю тебе, мама, – засобиралась Ева и поблагодарила Ивана взглядом. Тот неожиданно заговорщицки ей подмигнул, и напряжение девушки моментально развеялось. Она улыбнулась и отправилась готовить для мамы свою комнату.