Глава 37

– Господи, совершенно забыл об этом, – тут же нашелся я. – Мне почему-то казалось, что это было вечером ранее.

– Нет, как раз позавчера, – усмехнулся Огги. – И к слову, ты самый паршивый игрок из всех, с кем мне доводилось соревноваться. – Он повернулся к Бриндлу. – Так что вам придется провести беседу с тем пареньком и его родителями, объяснив им, что произошла досадная ошибка.

– Шеф, но это же откровенная чепу…

– Простите, что вы хотите сказать? – крикнул Огги. – Уж не собираетесь ли вы назвать мои слова чепухой?

Бриндл открыл было рот, но не произнес ни слова.

– Нет. Конечно же, нет, шеф, – ответил он потом, однако в его голосе отчетливо прозвучало неуважение.

– Прекрасно. Займитесь этим немедленно, а мне придется провести здесь с мистером Уивером еще несколько минут, чтобы принести глубочайшие извинения в связи с прискорбным недоразумением. Тэпскотты, насколько я знаю, все еще ждут в холле.

Бриндл с шумом отодвинул свой стул от стола и поднялся, побагровев от злости. Он, разумеется, не поверил объяснению, данному начальником.

– Слушаюсь, сэр. Я выполню распоряжение.

– Кстати, можете упомянуть в разговоре, что мальчишке грозило бы обвинение в даче ложных показаний, если бы я не был столь благодушно настроен сегодня.

Бриндл выглядел так, словно его отхлестали по щекам сырой рыбиной, однако и я сам еще не отошел от изумления, чтобы в полной мере насладиться зрелищем. Предстояло разобраться, какую игру со мной затеял Огги.

– Так точно, – сказал Бриндл. – Я незамедлительно сделаю это.

Повернувшись к выходу, он зацепился за ножку стула, а потом еще и в сердцах поддел его носком ботинка. Стул перекатился по полу и ударился в стену. Бриндл покинул комнату, не оглянувшись, но хлопнул дверью с такой силой, что мы оба чуть вздрогнули.

Какое-то время мы молчали. Просто сидели и смотрели друг на друга.

– Мне хотелось бы вернуть свой телефон, – первым нарушил молчание я.

– Забирай, будь любезен, – отозвался Огги. – Но нам с тобой нужно поговорить.

Было время, когда я работал, питая иллюзию, что придерживаюсь кодекса человека чести.

Считал себя не лишенным идеалов и высоких принципов, которыми руководствовался в своих поступках. Однако с годами пришло понимание, что жизнь вынуждает ежедневно идти на компромиссы. И небольшое отклонение от правил еще не повод, чтобы страдать от бессонницы.

Я точно знаю, когда пересек запретную черту. Чуть больше шести лет назад. Однако я еще мог сделать шаг назад и встать с нужной от этой черты стороны. Дать себе зарок никогда больше так не поступать. И, наверное, какое-то время мне это удавалось, но за последние два месяца я не просто перешел черту. Фигурально выражаясь, я перепрыгнул через нее с шестом. Хорошенько разбежался и сиганул. Я угрожал швырнуть одного молодого человека в реку, запер другого в багажнике, облил третьему брюки бензином и готовился чиркнуть спичкой. Четвертому – ему, кажется, исполнилось только шестнадцать – я заявил, что его правый мизинец станет украшением моей коллекции отрубленных пальцев.

Возьмите горе и гнев, смешайте их в равной пропорции – но тогда уж опасайтесь самого себя.

Впервые я пересек черту еще до переезда в Гриффон. Собственно, именно поэтому я и стал частным сыщиком, уйдя из полиции Промис-Фоллс.

Однажды жаркой июльской ночью я обнаружил, что не в состоянии обращаться с несовершеннолетним подозреваемым в своего рода мягких перчатках для детишек, как предписывает Конституция. Все произошло в одно мгновение. Но даже сейчас, снова прокручивая тот эпизод в памяти, я думаю, что если бы как следует сосредоточился, то смог бы сдержаться.

Я тогда уложил человека в больницу на три недели. Надел на него наручники, нагнул к капоту его машины, а потом положил ладонь ему на затылок, как берешь в руку баскетбольный мяч, и с силой ударил лицом о черный металл «мерседеса».

С неистовой силой.

Он лишился сознания и вообще чудом выжил. Но он был пьян. В дымину. Дважды превысил разрешенный лимит. Потому и не заметил молодую мамочку, переходившую улицу с прогулочной коляской, в которой была ее двухлетняя дочь. Он убил их обеих молниеносно, притормозил на секунду, понял, что натворил, и ударил по газам.

Я же наблюдал за всем этим с противоположного тротуара, где подсовывал штрафную квитанцию под стеклоочиститель «рейнджровера», припаркованного рядом с пожарным гидрантом. Вызвав по рации «скорую», я помчался вдогонку за тем водителем, но прежде успел хорошо рассмотреть его жертв. Когда видишь мертвое дитя, распростертое на мостовой, что-то важное в тебе ломается.

Я заставил его остановиться в трех милях к югу от города. Больше мили он не обращал внимания на сирену и проблесковый маячок на крыше моей патрульной машины, однако потом ненароком съехал на обочину, правые колеса завязли в гравии, и он потерял управление. «Мерседес» занесло, и ему пришлось затормозить. Автомобиль крутануло на месте, и он едва не опрокинулся, а затем угодил прямиком в кювет, где резко остановился.

Когда я подошел к его машине, передняя дверь оказалась открытой, а водитель отмахивался кулаками от раскрывшейся подушки безопасности, словно от пчелиного роя. Из носа шла кровь. Он выбрался наружу, но почти сразу же поскользнулся на траве. Ему с трудом удалось подняться на ноги. Увидев меня, пытался бежать, тупой мерзавец. Будь это угнанная машина, желание скрыться оказалось бы понятным, но нельзя бросить собственный автомобиль со всеми документами и рассчитывать уйти от ответственности.

Я сгреб его сзади за воротник пиджака и прижал к капоту.

Все мои мысли занимал в тот момент образ мертвого ребенка. Я, может, и сумел бы сдержаться, если бы после того, как надел на него наручники, эта мразь не посмотрела на пятна крови на своем лобовом стекле и не произнесла наглым тоном:

«Надеюсь, эта грязь отмоется».

На секунду я испугался, что убил его. Тело обмякло и соскользнуло с капота в траву. Пришлось сразу же вызвать медиков, но еще до их прибытия я с облегчением заметил, что он дышит. Вот только сознание вернулось к нему лишь через два дня. Я послал его в глубочайший нокаут.

Парень ничего не помнил. Не помнил, как снес на переходе и убил двух человек. Не помнил, видел ли полицейский проблесковый маячок в своем зеркале заднего вида. Не помнил ощущения от моей руки, легшей ему на затылок, и того, как вдруг с невероятной стремительностью металл капота встретился с его лицом. Было проще всего солгать, что парень получил повреждения, сопротивляясь аресту, споткнулся и упал лицом на машину. В конце концов, свидетелей случившегося не имелось. Кстати, именно таким образом я и изложил факты в своем рапорте.

Но выйти сухим из воды мне не удалось. По крайней мере не совсем.

Мой автомобиль был снабжен видеокамерой, прикрепленной к лобовому стеклу над приборной доской, которая зафиксировала все. И объектив смотрел в нужную сторону. Мне бы следовало сразу это проверить. Я же решил, что машина находилась под таким углом, откуда ничего нельзя разглядеть. Шеф вызвал меня в свой кабинет, и мы вместе просмотрели запись. Несколько раз. Никаких сомнений.

«Я найду способ сделать так, чтобы видео исчезло, – сказал начальник. – А ты меня премного обяжешь, если исчезнешь сам».

Предлог для широких кругов полицейской общественности: Уивер решил стать частным детективом. Я действительно подумывал об этом, и достаточно часто, но едва ли совершил бы подобный шаг добровольно. Мне выдали хорошее выходное пособие и даже премиальные. Но как только деньги закончились, пришлось начать новую карьеру с нуля.

Меня сжигал стыд. Я подвел не только свое управление и самого себя, но и Донну и Скотта, в ту пору еще восьмилетнего. К тому времени это стало худшим из всего, что случилось с нами в жизни, но мы нашли в себе силы преодолеть черную полосу. Причем благодарить мне следовало в первую очередь Донну. У нее были достаточные основания злиться на меня, винить в постигшей нас неудаче, однако она не винила. Не то чтобы она оказалась довольна положением, сложившимся из-за моего поступка, но это случилось, и тут уж ничего не попишешь. Надо искать выход.

Донна даже как-то сказала, что хотела бы найти способ сообщить родным погибших матери и ребенка о том, что я сделал. «Думаю, они были бы тебе признательны». Так и заявила. По ее мнению, это принесло бы им больше удовлетворения, чем двенадцать лет тюрьмы, к которым приговорили пьяного водителя.

Мы сошлись во мнении, что нам лучше покинуть Промис-Фоллс. Брат Донны – в то время еще заместитель начальника полиции – рассказал ей о вакансии, открывшейся в административном отделе участка в Гриффоне. Я как раз находился в процессе получения лицензии частного сыщика штата Нью-Йорк, а с ней на руках с одинаковым успехом можно было работать и в окрестностях Буффало, и к северу от Олбани.

А потому мне некого было винить, кроме самого себя, за то, что я оказался сегодня в кабинете Огастеса Перри.

– Каким местом ты думал, черт тебя возьми? – поинтересовался Огги, как только плотно закрыл дверь.

Атмосфера его логова отлично подошла бы для порки или других телесных наказаний.

– Тебе необязательно было выручать меня, – заявил в ответ я.

Во мне говорила всего лишь уязвленная гордость, и я отлично это понимал. Если бы шурин не вмешался, я бы оказался в крайне неприятной ситуации.

– Необязательно? Правда? – спросил он, гневно поднимая указательный палец. – Ты считаешь, что сам выбрался бы из этой передряги? Полагаешь, сумел бы избежать тюрьмы? Не говоря уж о потере лицензии.

Я промямлил нечто невнятное. Когда приходится жрать дерьмо, лучше пережевывать его с закрытым ртом.

– Прости, я что-то не расслышал. А потому позволь спросить еще раз: каким местом ты думал, и думал ли вообще о последствиях? Только не пытайся уверять, что тебя оболгали, а на самом деле ты ни в чем не виноват. Не оскорбляй меня лишний раз, ладно? Мы с тобой достаточно пожили на этом свете, чтобы отличать чушь собачью от истины. Ты понял?

Я кивнул:

– Да, понял.

– Хорошо. Наконец-то. А теперь рассказывай.

– Я просто обезумел от горя, – начал я, расхаживая по кабинету, но стараясь держаться от Огги подальше.

– Превосходно. Лучшая линия защиты.

– Но ведь это правда, пусть и не вся, – отозвался я.

– В чем именно здесь правда?

– Что я обезумел, потерял голову. – Я остановился и присел на край стола.

– Убери задницу с моего рабочего места, – велел Огги.

Я подчинился, но не спеша.

– Смерть Скотта… Из-за нее я малость тронулся умом.

Жесткий взгляд Огги чуть смягчился.

– Продолжай.

– Ты знаешь, я повсюду наводил справки, стараясь найти того, кто продал ему наркоту.

– Может, ты не в курсе, но, вообще-то, это наша работа.

– И как вы с ней справляетесь? – спросил я.

– На это требуется время, – ответил Огги. – Ты можешь бесконечно заниматься самыми активными и запланированными расследованиями, а потом совершенно неожиданно на что-то наткнуться. Восемьдесят процентов преступлений раскрывают исключительно благодаря везению, и тебе эта цифра известна.

– Я не мог сидеть и ждать, пока случайно что-нибудь выясню. Когда узнавал имя и у меня появлялись обоснованные подозрения относительно кого-то, кто торгует зельем, я либо наносил визит сам, либо назначал встречу.

– Как ты поступил с юным Тэпскоттом?

– Да.

– Это было… Гм, как бы выразиться помягче… Это была чертовски тупая и хреновая затея с твоей стороны, Кэл.

– Зато остальные маленькие стервецы напуганы достаточно, чтобы не жаловаться. Они знают, что у них рыльце в пушку, и не хотят лишний раз светиться.

– Сколько их всего?

– Четверо. Но это действительно все, – признал я.

Огги задумчиво кивнул, потом обошел вокруг стола, сел и предложил сделать то же самое, потому что не хотел ломать шею, глядя на меня снизу вверх.

– Я вовсе не отрицаю эффективности твоей тактики, Кэл. Просто, будучи гражданским лицом, ты идешь на излишний риск, применяя ее. Зато парочка копов, используя твои впечатляющие методы ведения допросов, смогут прикрыть друг друга. Как только что прикрыл тебя я сам.

Я сумел-таки выдавить из себя это слово, хотя чуть не подавился им:

– Спасибо.

Огги пристально посмотрел на меня.

– Не думаю, что у тебя теперь есть друг по имени Хэнк Бриндл в твоем собственном ведомстве, – добавил я.

– Ничего. Он уже взрослый мальчик. Как-нибудь переживет.

– Бриндл – плохой коп, – заметил я. – Он грубиян и невежда.

Огги покачал головой:

– Он нам вполне подходит, если держать его в узде. Хэнк тоже пережил трудный период. У него тяжело заболел отец, и ему пришлось взять несколько отгулов, чтобы помочь матери ухаживать за ним. И не давай Хейнсу одурачить себя. Хейнс только с виду такой тихоня, но и он сейчас не в лучшей форме.

– А у него какие проблемы?

– Несколько недель назад его бросила девушка. Собрала вещички и переехала жить обратно к своим родителям в Эри. Так что они – два сапога пара. Но знаешь, Кэл, наша сегодняшняя встреча посвящена не им, а тебе. Тебе и твоим сложностям в жизни.

Я поудобнее расположился в своем кресле и спросил:

– Зачем ты это делаешь, Огги?

– Что?

– Прикрываешь мою задницу… Мне действительно грозили очень серьезные обвинения.

Ответ явно дался ему непросто:

– О господи!

– Не понял.

– Да просто потому, что ты мой шурин. – Он сказал это, будто бы стыдясь себя.

– Серьезно?

– Но только не думай, что я стараюсь из-за тебя самого. Все ради Донны.

В это я еще мог поверить, однако все равно был удивлен.

– Тогда объясни мне одну загадку, Огги. Если ты так уж печешься обо мне, то какого дьявола приказал конфисковать мою машину?

– Что я приказал?

– Изъять у меня «хонду». Ее забрали и до сих пор не вернули. Надеюсь, ее не разобрали на миллион мелких частей.

Челюсть у Огги отвисла.

– Не пойму, о чем ты говоришь. Кто изъял у тебя машину?

– Хейнс и Бриндл. А распоряжение им передал Марвин Куинн, сказав, что оно исходит от тебя.

Огги откинулся в своем кресле и переплел пальцы рук поверх живота.

– Признаться, для меня это новость. Словно ни за что ни про что получил тяжелым башмаком по башке, – сообщил он.