Глава 22

Когда Скотту было двенадцать лет, он придумал сюжет для фильма. И изложил его нам с Донной за ужином.

«Это про парня, который прилетает на Землю из другой галактики. Или с Марса, например. Не так уж важно. Он хочет посмотреть на земных людей, а поэтому ему самому приходится принять форму человека, чтобы никто не догадался, как он выглядит на самом деле, а то это, типа, страшновато. У него червяки растут по всему лицу и все такое, хотя это всего лишь его кровеносные сосуды».

«Угу», – отозвался я, не отрывая взгляда от своей тарелки с лапшой.

«Сначала я думал, что его мог бы сыграть кто-то вроде Арнольда Шварценеггера, однако роль совсем не похожа на Терминатора, и я еще над этим поразмыслю. Его задание состоит в том, чтобы подружиться с каким-нибудь одним человеком и изучить его. Он делает выбор совершенно случайно, а потом наблюдает за поведением этого мужчины, следит, как землянин взаимодействует с окружающими. Но только инопланетянин не догадывается, что избрал тупого дегенеративного типа, у которого нет настоящих друзей, а потому он почти не общается с другими землянами. И вот когда пришелец возвращается на родную планету, то докладывает, что все жители Земли одиноки, несчастны, ни на что не пригодны. А еще странные. Им нравится то, что не может нравиться никому».

Какое-то время мы с Донной молчали. Потом я спросил: «И на этом конец фильма?» Скотт покачал головой: «Нет. Вовсе нет. У фильма счастливый финал. Инопланетянин возвращается и забирает человека, за которым, типа, наблюдал, на свою планету, потому что жалеет его. А там землянин становится счастливым, поскольку все считают его крутым, очень интересным, и он перестает думать о том, чтобы покончить с собой». Донна приложила ладонь к губам, поднялась и вышла из комнаты. «Это она из-за червей на лице? – поинтересовался Скотт. – Я могу убрать их из фильма, если получается слишком уж жутко».

Не знаю, почему я вспомнил именно об этом, когда закончил краткий разговор с Огастесом Перри и снова поднялся на мост, где меня дожидался Шон Скиллинг. Впрочем, вспышки воспоминаний о Скотте озаряли меня чуть ли не каждые пять минут с тех пор, как его не стало. Он всегда был где-то рядом, на самой поверхности сознания, независимо от того, чем я занимался.

Может, это воспоминание вызвала мысль о счастливом конце и расплывчатости этого понятия, о том, как по-разному оно воспринимается каждым из нас. У Скотта некий недоумок, перенесенный в другой мир за миллионы миль от дома, обретает счастье среди инопланетян, которые ценят его за одну лишь уникальность. Но стало ли это счастливым концом, например, для его родителей, навсегда покинутых им?

Наверное, я вспомнил сейчас о сюжете Скотта, поскольку начал уже тревожиться, что счастливого финала не будет и у моих поисков Клэр Сэндерс. Особенно если с ней случилось то же, что и с ее подругой Анной Родомски.

Когда я увидел Шона, тот плакал.

– Это ведь она? – спросил он, глотая слезы. – Это не может быть она! Такое невозможно…

– Я совершенно уверен, что это она, – ответил я. – Но картина там, внизу, просто ужасная.

Мне пришлось крепко схватить его, поскольку Шон сразу же попытался сбежать под мост и увидеть то, что уже видел я.

– Тебе нельзя туда.

– Уйди с дороги! – рявкнул он, почти выплюнув эти слова мне в лицо.

Для подростка он обладал изрядной силой, и я мог бы не справиться с ним, однако никак нельзя было позволять ему спускаться. Во-первых, для его же блага. А во-вторых, он мог затоптать улики или еще как-то их испортить.

Хотя собаки уже и так славно поработали над этим.

– Послушай меня, Шон, – сказал я, преграждая ему путь. – Ты не должен к ней подходить. Я уже мог там все испортить, приблизившись к ней. Да послушай же меня! Кто бы ни был тем подонком, который сотворил это с Анной, мы должны схватить сукина сына. Спустишься вниз – и окончательно испортишь место преступления. Понимаешь?

Я почувствовал, как мышцы его рук, поначалу крепкие как сталь, понемногу расслабились.

– Пожалуйста, – продолжил я, – давай останемся на мосту и посторожим, чтобы никто больше не совался вниз и не прикасался к ней, хорошо? Сохраним то последнее достоинство, что в ней еще осталось.

Шон отвернулся от меня, перешел на другую сторону моста и положил руки на ржавую ограду. Его тело сотрясалось от рыданий. Я опустил ладонь ему на плечо.

– Мы непременно узнаем, кто это сделал. Клянусь.

Шон неожиданно развернулся и обвиняющим жестом ткнул в меня пальцем.

– Это все ваша вина! Вы бросили ее. И оставили здесь одну, чтобы кто угодно смог убить ее!

Мне нечего было возразить.

Я вспомнил черный пикап у дороги, который заметил вскоре после того, как Анна выпрыгнула из моей машины. Пикап, исчезнувший к тому времени, когда я успел развернуться и попытался еще раз рассмотреть его. Я напряг память, стараясь припомнить какие-нибудь подробности. «Форд» или «додж»? Иностранного производства или наш? Обычно я прекрасно ориентировался в подобных вещах, но в тот вечер было темно и дождливо.

– Если бы меня не остановил тот проклятый коп, – пробормотал Шон, – я бы успел туда сам. И тогда бы ничего не случилось. Она не попыталась бы сбежать от меня!

К нам осторожно приблизилось трио с крыльца. Милдред поинтересовалась:

– Что произошло?

– Под мостом лежит труп.

– Матерь Божья! – воскликнула Милдред.

Я сообщил ей, что скоро прибудет полиция. Когда я сказал Огги, чье тело обнаружил под мостом, фамилия оказалась ему знакома.

– Господи! Это же, значит, дочка Криса Родомски? Криса и Глинис.

Мне оставалось лишь подтвердить справедливость его предположения. Огги сразу пожелал узнать, как я оказался в том месте, но потом мы договорились обсудить детали при личной встрече.

– Дай мне десять минут, – сказал он, – и я приеду.

Возвращаясь к Шону, я уже слышал в отдалении завывание сирен.

– Мне надо позвонить родителям, – произнес он.

– Непременно, – отозвался я. – Но сначала послушай меня, Шон. Пока полицейские сюда не добрались, не хочешь ли ты мне еще что-нибудь рассказать? Например, от кого все-таки Анна помогала Клэр скрыться?

Он лишь покачал головой:

– Я же говорю, что не знаю. Чем хотите поклянусь!

– Расскажи подробно, чем ты вчера занимался после того, как полицейские тебя отпустили, отчитав за неправильную остановку на знаке. Что сделал в первую очередь?

– Поехал к «Пэтчетсу» на случай, если Клэр еще оставалась там. Затем отправился в «Иггиз» проверить, нет ли ее или Анны в тех местах.

– В котором часу ты добрался до «Иггиза»? Видел, как Анна садилась в мою машину?

– Нет. Вашей тачки я вообще не заметил.

– Значит, это не ты следовал за мной, Шон?

– Что?

– На своем «рейнджере». Ты не ехал за мной в ту сторону?

Он посмотрел на меня, недоуменно моргая:

– Не понимаю, о чем вы.

– Я видел здесь поблизости черный пикап, после того как Анна выбралась из моей машины. Мне придется сообщить об этом полиции.

Звуки сирен стали заметно громче.

Шон опять покачал головой:

– Неужели копы подумают, что я мог сделать такое?

– В подобных случаях они всегда в первую очередь проверяют дружков. К счастью, полицейские сами предоставили тебе надежное алиби, задержав примерно в то время, когда Анна была убита. К тому же тебя могли заметить у «Иггиза», или ты даже попал на съемку видеокамер наблюдения у ресторана, если они там есть, конечно. А это опять-таки свидетельство в твою пользу.

Оставалось надеяться, что хозяева «Иггиза» тщательнее оберегали свою безопасность, чем владелица «Пэтчетса». И если камеры у них имелись, они могли заснять даже Клэр после того, как мы с Анной уехали.

Первая патрульная машина прибыла на место, сверкая проблесковым маячком и завывая сиреной. Двое офицеров – мужчина и женщина – вышли из автомобиля. Кейт Рэмзи и ее партнер. Те самые, кто изгнал из нашего города чужих байкеров. Всего через несколько секунд приехал и второй патруль. Появились Рикки Хейнс и Хэнк Бриндл.

– А как насчет вас? – спросил Шон.

Прибытие полиции несколько отвлекло мое внимание.

– А? Что насчет меня?

– Они с таким же успехом могут подумать, что преступник – вы, верно? – продолжал Шон. – Она же вышла из вашей машины как раз перед тем, как ее убили.

И тут мне пришло в голову, что постоянно ругаться с шефом полиции во время семейных торжеств на протяжении нескольких лет могло оказаться очень плохой идеей.