28
Пифагор
На город набросился настоящий ураган, но конвой все равно двигался вперед, несмотря на шквалистые порывы ветра. Река, до этого черная, окрасилась в серый цвет, на ее берега обрушивались волны, время от времени обдавая нас брызгами.
Наша процессия продолжала движение – шумная, но достаточно многочисленная и хорошо вооруженная для того, чтобы нас кто-то попытался остановить.
Слева вращался лазерный луч Эйфелевой башни.
– Поначалу я думал устроиться там, на самой вершине этой стальной конструкции, – сказал Пифагор, – но, поскольку нас было много, неизбежно возникли бы трудности с размещением.
– Да и потом, в случае нападения крыс мы не могли бы прыгать с такой высоты, – заметила я.
По зрелом размышлении я пришла к выводу, что веду просто замечательный образ жизни: каждый день приносил свою порцию сюрпризов. Тот, для кого завтрашний день представляет собой лишь вариацию вчерашнего, изначально мертв.
Тот, кто утром знает, что будет с ним после обеда, изначально мертв.
Тот, кто стремится лишь к рутине и безопасности, изначально мертв.
Я сделала выбор – подвергла телесную оболочку испытаниям, но в результате укрепила свой разум. Закалившись в череде неудач, мой разум лучше себя познал, понял, чего хочет и что может, обрел целостность, и теперь я могу управлять им как продолжением своего тела.
Пифагор был прав – моя душа, вероятно, выбрала эту жизнь, чтобы приобрести опыт: испытания помогли мне возвыситься и обрести знание.
Чтобы считаться замечательной, жизнь не должна быть ни легкой, ни беспроблемной. И смысл ей придает единственно моя манера ее воспринимать.
Я не чувствую соперничества ни с кем.
У меня собственный путь, уникальный и неповторимый.
Я…
Эге, да я становлюсь кошкой-философом. Это все дурное влияние Пифагора. Перед тем как задаваться вопросами экзистенциального характера, для начала надо решить более насущные проблемы.
Я присмотрелась к окрестностям.
Порой где-нибудь высовывалась крысиная морда, наблюдала за нами, но подходить не осмеливалась. По крайней мере, пока.
Но действовать надо быстро.
Наконец Пифагор сообщил, что показался Лебяжий остров. Насколько я могла видеть, он представлял собой узкую полоску зелени посреди реки. Мы выехали на мост Бир-Хакейм, с которого на остров спускалась лестница. Маленькие люди образовали живую цепь, чтобы выгрузить из машин и переправить на остров коробки с едой, инструменты и оружие.
Эсмеральда растянулась на сиденье. Как только она улеглась, Анджело тут же прильнул к ее соскам. Он только то и делает, что ест! Но у меня больше не было ощущения, что эта кошка ворует у меня сына. В конце концов, разве может живое существо принадлежать мне только потому, что я его родила? С учетом своих похождений в последнее время я пришла к выводу, что в основе всех конфликтов лежит как раз желание обладать.
Обладать самцом, обладать территорией, обладать человеческими служанками, обладать пищей, обладать собственными детьми. На самом деле никто никому не принадлежит. И живые существа не могут быть неодушевленными предметами. В конце концов, если Анджело так хочется, чтобы у него были две матери, это его выбор. К тому же это меня вполне устраивало и позволяло тратить время на себя, а не кормить без конца молоком прожорливого котенка. В отказе от желания обладать я тут же узрела свою первую выгоду – передышку для сосков. А потом отправилась осмотреть Лебяжий остров.
На его восточной оконечности стояла статуя размахивающего шпагой человека на скачущей галопом лошади.
– Этот памятник называется «Возрождающаяся Франция», – сообщил Пифагор, подходя ко мне.
– А что, здесь, на Лебяжьем острове, когда-то уже велись боевые действия? – спросила я.
– Нет, ведь его создали искусственно в 1820 году. Он слишком маленький и узкий, чтобы стать предметом какого-то спора. Девятьсот метров в длину и одиннадцать – в ширину. На нем никто никогда не жил. Единственная его функция сводится к тому, чтобы служить опорой для проходивших по нему трех мостов.
Мы направились по длинной аллее, пересекавшей остров из конца в конец. На его западной оконечности высился еще один памятник, гораздо более величественный.
– Это уменьшенная копия статуи Свободы, оригинал которой находится в Нью-Йорке, – проинформировал меня Пифагор, – но если та в высоту насчитывает сорок шесть метров, то эта лишь одиннадцать.
– И что она собой представляет?
– Исполинских размеров женщину. В правой руке женщина держит факел свободы, светоч мира, в левой – скрижали Закона, диктующего обществу правила поведения.
– Это богиня?
– Нет, далеко не все статуи живописуют богинь. Это просто самка, призванная символизировать свободное человечество.
Значит, на нашем острове есть как мужская, так и женская половины.
Вокруг нас суетились маленькие люди, разбивавшие лагерь. Натали очень нервничала. Потом быстро застучала по клавиатуре смартфона (к счастью, снабженного солнечной батареей). Пифагор закрыл глаза, и я поняла, что он опять вошел в Интернет.
– Твоя служанка проверяет наличие материалов и оборудования на близлежащих стройках, – прошептал он.
– Каких еще материалов?
– Строительных блоков, цемента, автоцистерн, лопат, но в первую очередь… взрывчатых веществ.
Потом Натали спрятала смартфон, подозвала к себе нескольких маленьких людей, немного с ними поговорила, и они побежали выполнять возложенную на них задачу, которая, по всей видимости, заключалась в том, чтобы забрать со строек все необходимое.
У меня было ощущение, что все постепенно встает на свои места.
Лишь бы только Патриция сумела передать своим соплеменником мою информацию и инструкции. Я посмотрела по сторонам и увидела, что колдунья сидит в углу и с озабоченным видом что-то ест. По сути, она без конца уничтожала провизию, и в какой-то момент я даже подумала, что, набивая желудок, эта самка самым парадоксальным образом приносит телу облегчение.
Тем временем маленькие люди принялись воздвигать из коробок защитную стену. По-прежнему дул сильный ветер, и волны на мрачной реке разбивались о ее берега. Пифагор внимательно наблюдал за набережными, чтобы вовремя засечь возможного агрессора. Я видела, что он очень волнуется.
– Расскажи мне продолжение истории о людях и котах, – попросила я.
– Прости, но мне сейчас не хочется. Лучше ответь на мой вопрос. Как тебе удалось донести до Патриции свою мысль?
– По правде говоря, я всегда считала, что живые существа, обладающие нервной системой, наделены разумом, способным покидать пределы телесной оболочки. И интуитивно чувствовала, что этот разум подобен воздуху… или скорее облаку… Нет, не так – облаку, которое простирается до бесконечности и способно проникать куда угодно.
– Откуда ты взяла подобную концепцию?
– Увидела во сне. Мне приснилось, что мой разум принял облик облака пара, которое будто росло из моей головы и с каждым мгновением становилось все больше. Как только оно поднялось надо мной, я тут же увидела себя сверху – кошку, лежавшую внизу. Но при этом чувствовала, что представляю собой нечто неизмеримо большее. Разуму в телесной оболочке явно было тесно.
Пифагор посмотрел на меня совсем другим взглядом:
– То, что ты рассказываешь, очень странно. Тем более что твои слова в точности подтверждает один из опытов, которые Софи ставила на животных. Она рассказывала мне о нем и даже показывала. Эксперимент проводился на весьма необычном живом существе – это была не кошка, это был червь. Планария. С головой, глазами, ртом, мозгом и нервной системой. Софи взяла несколько таких червей и поместила их в лабиринт, в одних частях которого их ждало поощрение в виде еды, в других – наказание в виде разряда электрического тока. В своих блужданиях по лабиринту они наталкивались то на еду, то на разряд.
– Как на жизненном пути?
– Совершенно верно. Довольно долгое время Софи их не трогала, а потом всех собрала и… отрезала каждому голову. Планария обладает одной особенностью – у нее отрастает плоть.
– Даже голова?
– Да, даже голова. Червям отрезали головы, но спустя некоторое время они у них отросли. После этого Софи поместила этих червей – с новыми головами, а следовательно, и мозгом – в тот же самый лабиринт. И они направились туда, где была еда, методично избегая мест, где их ожидал разряд тока.
Я ушам своим не верила.
– Это еще раз подтверждает мою гипотезу: разум не ограничивается лишь рамками черепа, – прошептала я.
Пифагор не сводил с меня взгляда своих бездонных синих глаз.
– Во время блужданий в Интернете я тоже кажусь себе разумом, перемещающимся в бесконечном нематериальном мире. В известной степени именно поэтому мне это так приятно.
– У тебя, чтобы выйти из тела, есть Интернет, у меня сны. Там отсутствуют межвидовые барьеры, и разум одного существа вполне может встретиться с разумом другого.
Пифагор все так же смотрел на меня своими огромными синими глазами, ярко выделявшимися на фоне серо-черной шерстки. Думаю, что в тот момент я произвела на него такое же впечатление, как и он на меня своими рассказами об истории кошек и людей.
– И что же ты видела в этом своем мире грез, где все разумные существа равны и могут общаться друг с другом?
– Видела разум Натали, но он оказался закрыт. Похоже, что я никогда не смогу вступить с ней в контакт.
– Даже если бы ты с ней заговорила, она все равно бы ничего не поняла, – признал сиамец. – По той простой причине, что ты для нее всего лишь говорящая мягкая игрушка.
Да, он был прав.
– Раньше я думала, что она выбрала меня, почувствовав, кем я на самом деле являюсь. И тот факт, что она назвала меня Бастет, после того, как ты объяснил мне значение этого имени, стал для меня лишним тому подтверждением.
– Но ты отыскала прекрасный проход – человека-шамана.
– В мире людей Патриция выступает в роли моего второго «я». Она тоже давно поняла, что наш разум не ограничен телесной оболочкой, и тоже захотела общаться с животными и растениями. Мы с ней первопроходцы.
Когда я произнесла эти слова, мне в голову пришла странная мысль: может, в мире грез я общаюсь напрямую с Патрицией даже лучше, чем с Пифагором, с которым мы говорим на одном языке?
Но если так, то это в высшей степени парадоксально: получается, что без слов мне легче общаться даже с представителями другого вида!
Пифагор подошел ко мне и ткнулся в шейку мордочкой. Думаю, он угадал мою мысль и решил попробовать войти со мной в контакт по-другому, прикоснувшись своей шерсткой к моей.
Мы отошли в сторонку.
Пифагор знаком велел мне следовать за ним. Мы стали подниматься на статую Свободы. Я взобралась за ним по стволу соседнего дерева и, прыгая с ветки на ветку, вскоре уже оказалась на каменном постаменте у подножия бронзовой женщины. Цепляясь когтями за складки ее тоги, мы забрались ей на макушку.
– Вон там расположен Дом радио, именно отсюда люди посылают информационные волны, по этому принципу работают телевидение и радио.
– А Интернет?
– Может, и Интернет, хотя полной уверенности на этот счет у меня нет. Как бы там ни было, прием здесь очень хороший.
Я сделала глубокий вдох:
– Посмотри в небо.
– Звезды?
– И планеты тоже. Как-то раз мне в голову пришла мысль, что мы, кошки, родом не с Земли. Наши предки появились на свет где-то еще, на какой-то другой планете, хотя где конкретно – я не знаю. А потом построили ракету, посадили в них котов и отправили сюда. Это было давным-давно.
– В ракете, как Фелисетту? А почему мы оказались именно здесь?
– Вероятно, чтобы колонизовать эту варварскую планету, в те времена населенную примитивными существами с чрезвычайно низким уровнем развития сознания.
– Тогда почему мы забыли, откуда сюда прибыли?
– Да потому что инструменты мышления развили, а вот памяти – нет. Мы не умеем ни читать, ни писать и в результате не располагаем надежными средствами хранения информации. Долговременной памяти у нас тоже нет. Вполне возможно, что кошки, первыми прибывшие на эту планету, рассказывали свою историю родившимся у них детям, а те, в свою очередь, своим. Но, передаваясь из уст в уста, она, должно быть, сначала исказилась, потом стала вызывать сомнения, а затем и вовсе превратилась в сказку, в легенду. Впоследствии ее и вовсе забыли. Такова судьба всех сведений, не записанных на долговечных носителях.
Эта мысль меня заинтриговала, я замахала хвостом, выдавая охватившее меня возбуждение.
– Но ведь бесследно эта история все же не исчезла, если учесть что в Индии, Китае и Скандинавии существовали культы поклонения Бастет, равно как и другим богам и богиням с головой или телом кошки.
– Некоторые люди лучше нас сохранили воспоминания о нашем происхождении. Просто потому, что письменность и книги предоставляют им возможность запечатлеть на тех или иных носителях конкретные следы всего, что имело место в прошлом. Для них это огромное преимущество, для нас – недостаток. Записанная на хорошем носителе информация является ключом к бессмертию цивилизаций. Без книг любые истины могут быть подвергнуты сомнению, а все, что происходило в действительности, постепенно забывается.
Я взялась себя облизывать. Уши Пифагора пришли в движение.
– Я все пытаюсь представить планету, населенную кошками, обладающими развитыми технологиями. Наверное, у них были не такие большие, но более юркие транспортные средства. И самолеты, поднимавшиеся еще выше, чем человеческие.
– В форме гибкой, стремительной птицы, – позволила я себе внести уточнение.
– В моем воображении эти кошки носят одежду.
– Из крысиной кожи?
– И может быть, даже ходят на задних лапах…
Каждый раз, когда сиамец выдвигал новую идею, у меня возникало желание довести ее до конца.
– Кошек, питающихся фуа-гра из… мышей, – продолжил он.
– Чем-чем?
– Фуа-гра. Блюдо, чрезвычайно ценимое людьми. Как икра.
– Я хочу попробовать эту твою мышиную фуа-гра.
Пифагор вновь задумался, по-прежнему глядя на звезды. Ветер пригибал наши усы к щекам.
– Эти кошки могли бы… держать маленьких людей в качестве домашних животных? – спросила я, развивая его мысль.
– Нет, люди есть только на Земле.
– Ты в этом уверен, Пифагор? Лично я, как сейчас, вижу больших кошек в модных городских нарядах, которые гладят маленьких людей, дрожащих от радости. Вижу, как они кормят их специальным кормом, меняют подстилку.
Мы с Пифагором принялись строить самые невероятные гипотезы о цивилизации кошек, хотя наше воображение в любом случае ограничивалось лишь тем, что мы наблюдали в домах своих служанок. Потом наконец уснули, прильнув друг к другу.
Я спала.
И видела сон.
Мой разум выскользнул из тела, превратился в мыслящее кошачье облако и полетел к огромному облаку мысли всех живых существ, в той или иной мере наделенных интеллектом.
И вновь передо мной поплыли лица спящих людей с закрытыми глазами. Вот я увидела лик Патриции. Распахнув веки, она, как и в прошлый раз, открыла для меня свой разум.
– Здравствуй, Бастет.
– Патриция, я не знала, что ты…
– Когда-то я преподавала историю в университете. В какой-то момент посчитала себя несколько полноватой и стала принимать таблетки для похудения. Но оказалось, что этим лекарствам присущ пагубный побочный эффект. Сначала у меня стала болеть голова, потом начались головокружения, все это мешало мне доходчиво выражать свои мысли. Когда я связала эти симптомы с таблетками, было уже слишком поздно. Я затеяла судебный процесс против фармацевтической компании и выиграла его. Лекарство запретили, но в моем организме оно свое коварное дело уже сделало. С каждым днем мои способности сообщать информацию и воспринимать ее ослабевали. Я теряла слух, я теряла речь и постепенно оказалась запертой в собственной голове. Наедине с собой. Знаешь, это очень странное ощущение. Лишившись двух главных способностей, я – в виде компенсации – развила в себе две другие, позволившие мне вырваться из этой ловушки и сохранить контакт с внешним миром. Говорят, что худшим из всех увечий является слепота. Для меня же самой мучительной стала глухота. Лишенная слуха, я не могу воспринимать объема пространства, ведь уши, помимо всего прочего, сообщают нам и эту информацию. Ты этого не знала?
– Значит, ты стала колдуньей только потому, что «заперлась в своей голове»?
– «Запершись в своей голове», если так можно выразиться, я стала искать выход. Да и потом… для глухонемых не существует «нормальных» профессий. Мой разум стал изыскивать средства к существованию. На мой взгляд, в жизни все уравновешено и каждое увечье компенсируется появлением какого-то необычного таланта.
– Что ни говори, но ты молодец! Тебе удалось передать другим мой посыл. Прими мои поздравления.
– Это ты молодец, Бастет. Ведь мы здесь только благодаря твоему плану.
– По правде говоря, его разработала не я, а мой друг Пифагор. Именно он у нас все знает и выступает в роли организатора. Он же нашел и Лебяжий остров. У него есть «Третий Глаз». Что же до меня, то я… всего лишь его ученица.
– Пифагор? Ты знаешь, что так звали одного человека, очень знаменитого в Древней Греции? Он был чрезвычайно мудр и умен. Преподавая в университете, я как раз специализировалась на той исторической эпохе и всегда была в восторге от персонажа, именем которого назвали твоего друга. По моему убеждению, это самый удивительный человек, которого когда-либо рождала земля. – Да, Патриция умела удивить. – Хочешь побольше узнать о его жизни?
– Конечно.
– Считая себя бесплодной, его мать пошла в Дельфы, к гадалке Пифии, и та напророчила, что у нее родится удивительно талантливый ребенок. Тогда она назвала сына Пифагором, что дословно означает «предсказанный Пифией». Он появился на свет в 570 году до Рождества Христова на греческом острове Самос в семье ювелира. С самого раннего детства Пифагор был очень спортивен и красив. А в возрасте семнадцати лет уже не только виртуозно играл на арфе и флейте, но и неизменно побеждал в олимпийских атлетических состязаниях по борьбе и кулачному бою, представлявших собой древнегреческий аналог современного бокса. Как-то раз отец попросил его отправиться в Египет и отвезти жрецам храма в Мемфисе кольца с чеканкой, которые те ему заказывали.
– Египетским жрецам, поклонявшимся Бастет?
– Может быть. Как бы там ни было, своей поездкой в Мемфис Пифагор воспользовался для того, чтобы проникнуть в тайны египетской религии.
– У него, наверное, была кошка.
– Пока он постигал науку египетских жрецов, на их страну напала армия персидского короля…
– Камбиса II?
– Ты уже слышала об этой истории?
– Да, она является частью нашей общей кошачьей культуры…
– Молодой Пифагор беспомощно смотрел на то, как разоряли храмы, как публично казнили фараона, а потом предали смерти жрецов и знать.
– А кошки?
– Кошек тоже перебили. В самый последний момент Пифагор бежал в Иудею, нынешний Израиль. Там его приютили у себя иудейские священники, посвятив в свою религию.
– Он был великий путешественник.
– Да, тем более что в те времена это считалось редкостью, поскольку отправляться куда-либо в путь было очень опасно. Но на Иудею, в свою очередь, тоже напали, на этот раз воины Вавилона, нынешнего Ирака. Они захватили Пифагора и обратили в рабство.
– Не повезло ему.
– Да нет, как раз наоборот, ведь в темнице он повстречал проповедников культа Орфея, плененных во Фракии, а также халдейских жрецов. Эти религии он изучил тоже, а затем с помощью своих наставников бежал и направился на восток, в Индию.
– Это далеко?
– Очень далеко. Там Пифагор приобщился к индуизму. Проникнув в тайны этой религии, он вернулся в Дельфы и полюбил гадалку. Жрицы тамошнего храма тоже поделились с ним своими знаниями. После этого Пифагор высадился на своем родном острове Самос, но, поскольку в Греции установилась тирания, долго там не пробыл, решил отправиться дальше на запад и поселился в Кротоне, что на юге Италии. А потом убедил местных жителей помочь ему открыть школу, взамен предложив взять на себя экономико-политическое руководство городом. Ученики этой школы занимались спортом и медициной, геометрией и поэзией, астрономией и географией, политикой и музыкой, вплоть до того, что даже изучали вегетарианство.
– Я знаю, что именно этот человек ввел в обиход такие слова, как «философия» и «математика».
– Да, это действительно так. Ты хорошо усвоила урок.
Когда Патриция, всецело поглощенная жизнью этого персонажа, продолжила рассказ, я возражать не стала.
– Новых учеников набирали очень осмотрительно, основываясь только на двух качествах – уме и смелости. Чтобы поступить в это учебное заведение, соискатель должен был отказаться от всего. В то же время основанная Пифагором школа первой стала принимать на учебу женщин, чужеземцев и даже рабов. Что в те времена было поистине немыслимо.
– Сколько у него было учеников?
– Двести, иногда триста, но не больше. Помимо собственно занятий он также занимался исследованиями и проводил анализы в специально отведенных для этого лабораториях. Всю свою жизнь Пифагор потратил на то, чтобы проложить мостик между духовностью и знанием. А пусть свой нашел в числах. В течение первого года его ученики изучали могущество цифры 1, символизирующей собой единство Вселенной. На второй год их посвящали в тайны цифры 2, описывающей двойственность, такую как мужчина/женщина, день/ночь, холод/жара. На третий Пифагор объяснял своим последователям силу цифры 3, в качестве примера приводя тройственность тела, разума и духа, а на четвертый – мощь цифры 4, опираясь на четыре стихии природы: воздух, воду, землю и огонь…
В результате мысленного контакта содержавшиеся в рассказе Патриции сведения представлялись мне совершенно очевидными. Мне казалось, что я знала все это давным-давно.
– Пифагор считал, что к Вселенной можно подходить двояко: с точки зрения простой материи и с точки зрения чисел. И был убежден, что материя представляет собой результат взаимодействия бесконечно малых частиц, распределенных в пустоте и связанных между собой математическими законами…
Вот это да! Прямое подтверждение моих предчувствий.
– Он обосновал фундаментальные законы измерений, помимо всего прочего доказав теорему Пифагора, которая впоследствии легла в основу одного из основополагающих принципов архитектуры, а также открыл золотое сечение, правящее гармонией форм. Его девизом стало выражение «Все есть число». Наконец, он с помощью монохорда первым разложил музыку на гамму.
– Один-единственный человек совершил столько открытий в самых разных сферах науки?
– В 450 году один знатный вельможа из Кротоне, по имени Килон, не сумел сдать вступительных экзаменов, разозлился и убедил жителей города восстать против школы Пифагора. Он обвинил пифагорейцев в образовании закрытой элитарной системы и нежелании делиться своими знаниями со всеми остальными, а потом даже заявил, что в стенах заведения хранится сокровище. Чернь набросилась на учебное заведение, сожгла его дотла, а учеников и преподавателей, тщетно пытавшихся защитить своего учителя, перебила.
– Неужели, чтобы обрушить целую систему, хватило одного-единственного завистника?
– Пифагор погиб. На тот момент ему было восемьдесят пять лет. Его научные труды сожгли, но его идеи продолжали жить в его учениках, воспроизводивших по памяти его теории. Среди самых известных последователей философии Пифагора можно назвать греческих мыслителей Сократа и Платона, а также римского архитектора Витрувия.
– Ты считаешь, что мой кот Пифагор может оказаться реинкарнацией Пифагора человеческого?
– Твой вопрос представляется еще более животрепещущим от того, что Пифагор – вероятно, после своего пребывания в Индии – верил в переселение душ и даже утверждал, что сохранил воспоминания обо всех своих предыдущих жизнях, в ипостаси как животного, так и человека. К тому же у него было несколько кошек, которых он просто обожал.
– Так или иначе, но мой Пифагор утверждает, что сам выбрал себе имя.
– Как-то раз мне в голову пришла мысль о том, что мое страстное отношение к этому греческому философу объясняется тем, что я являюсь перевоплощением одного из его учеников, убитых во время пожара в школе. Борьба между невеждами и людьми просвещенными ведется с незапамятных времен.
– Кот Пифагор, мой друг, думает точно так же и утверждает, что варвары из зависти всегда стремятся убивать людей ученых и сведущих.
– На мой взгляд, учить нужно всех, но для этого в первую очередь следует подготовить разум каждого из них. Если этого не сделать, люди поймут все не так, используют инструменты в целях не созидания, а разрушения, а истину превратят в ложь, чтобы надежнее поработить современников. «Наука без совести – руины души», – говорил Рабле, великий французский гуманист эпохи Возрождения.
У меня было ощущение, что все, происходящее с нами на Лебяжьем острове, является далеким отголоском многочисленных кризисов прошлого. Я понимала, что конфликт, в котором мы все принимали участие, на самом деле представляет собой войну за территорию и средства к существованию. Войну цивилизации с варварством. Камбис II воевал с жрецами богини Бастет, Килон – с учениками Пифагора, а террористы из числа религиозных фанатиков – со светскими школами. Что же до нас, то мы воевали с крысами.
– Грядущее сражение меня страшит, – сказала я.
– Меня тоже. Если наша цивилизация не выдержит натиска врагов и рухнет, ждать ее возрождения придется очень и очень долго.
– Патриция, у меня к тебе есть еще одна просьба, довольно необычная. Ты не могла бы попросить маленьких людей во время битвы включить одну музыкальную композицию?
После этого мы решили вернуться в свои тела и приготовиться к пробуждению в реальном мире.
Серебристое облако моего разума вновь обрело сферическую форму и медленно втянулось в узкое вместилище черепа.
