Глава 15
Отравление
Откинув полог, заменяющий нам входную дверь, я привычно ожидал услышать радостные возгласы моих подруг, ощутить их объятия — и был неприятно удивлен каким-то гнетущим молчанием и даже равнодушием. Ната, сосредоточенно что-то помешивала в горшке и кивнула мне лишь мельком, продолжая свое занятие, Элина, забравшись на постель, уж очень увлеченно занималась подпиливанием ноготков… Я сбросил ношу — тушку крола — на утоптанный пол, и направился к Нате. Она, молча, ответила на мой поцелуй. Элина, увидев, что я вначале приблизился не к ней, демонстративно и с нескрываемой обидой, отвернулась.
— И что это значит?
Ната пожала плечами:
— Почем я знаю? Это не так, то не эдак… Все мешает, все раздражает. И я — в том числе!
— Ты?
Она сердито кивнула:
— Да.
Я усмехнулся, подумав, что Ната явно преувеличивает. Вероятно, повздорили по пустякам, сейчас дуются друг на друга — вот и играют, каждая, в обиженную… По правде говоря, в последнее время у Элины часто случались какие-то заскоки, недовольство, а то и беспричинное раздражение. Но все вспышки обычно гасились либо мной, а чаще — Натой, умеющей находить нужные слова для прекращения любого конфликта внутри нашей семьи. Хотя… После нашего триумфального возвращения с большой охоты, примирится, с крайне недовольной тем, что ее не пустили, Элиной, оказалось на удивление сложно.
Присев на краешек настила, я протянул руку к девушке. Лина сделала вид, что не чувствует моего прикосновения.
— Дар… — Ната поманила меня пальцем.
Встав, я направился к ней — усталый и голодный после трудной работы в лесу, я рассчитывал на долгожданный отдых, и не собирался заниматься разборками местного уровня…
Ната тихонько произнесла, старясь говорить потише:
— Ты ведь опытнее меня…
— ?
— Среди моих знакомых беременных не было. Ни разу. И я, когда жила у того следователя, тоже, как-то не встречалась такими. А у тебя они были… Ты же должен помнить?
Она тревожно взглянула мне в глаза — любые напоминания о прошлом мы старались свести к минимуму.
— Помню. И что?
— Их характер… Это всегда так?
Я не ответил. Ничто — ни страшные испытания, ни буйство новой жизни, ни даже юные и страстные тела моих молодых женщин, не могло меня заставить стереть в памяти мою прежнюю семью. Вопрос Наты всколыхнул давно ушедшие картины…
— Ну… не всегда. Капризы беременных, ты об этом? Мне, в общем-то, и не приходилось видеть совсем уж капризных… женщин. Наверное, я тоже не так, чтобы очень часто с ними соприкасался.
Ната почувствовала, что напрягся, и бросила свое варево:
— Извини… я не хотела.
— Ничего. Все нормально.
Она указала на неподвижную Элину:
— Вот так весь день… Хоть бы ты на нее подействовал.
Я вновь присел на постель, и положил ладонь на плечо лежащей девушки.
— Не надо! Не хочу ничего! Не трогайте меня!
Я попытался ее привлечь к себе.
— Линочка… Что с тобой, солнышко?
— Ничего! Тошно мне! Ясно? Тошно! Грязь, шкуры, копоть, вши — все надоело!
— Какие вши?
Ната, неслышно присевшая рядышком, только вздохнула:
— Вот так с самого утра… Как с цепи сорвалась. Ни ест, ни пьет, меня раз пять обругала, в Угара поленом кинула, Лада заходила — так ее вообще… матом покрыла. Припомнила, как ты у нее ночевал, и так послала… Я передавать не стану.
Я нахмурился. Как-то это все не очень походило на нашу красавицу. Легко воспламеняемая, резкая в суждениях, она все же не была способна хранить в себе тщательно скрываемую ненависть, тем более что тот случай уже был ею давно прощен… Ната, тем временем, продолжала:
— Я не знаю, что случилось. Едва ты ушел — и она буквально в лице поменялась. Как я не пыталась к ней подход найти — все в штыки.
— Ладно… — я указал Нате на очаг, и она согласно встала и опять занялась приготовлением ужина. Я стянул с ног мокасины и вытянулся на постели — практически весь день, мы вместе с Чером осматривали силки, и набегались по лесу, более чем достаточно… Лина еще плотнее сжалась в комочек, словно превратившись в колючего ежика. Преодолевая ее сопротивление, я перевернул ее лицом к себе.
— Оставь меня!
Губы у нее дрожали, по щекам, оставляя разводы, стекали крупные слезы. Я поправил сбившиеся в беспорядке волосы, так очаровавшие меня когда-то, и девушка упрямо и зло мотнула головой:
— Отрежу! Налысо постригу! Не хочу!
— Да что с тобой?
— А ты не знаешь, да? Ничего не знаешь?
Я молчал, не понимая причины ее вспышки. Но Элина и не ждала ответа.
— Как же! Все вы так! Хорошенькая, миленькая, а как живот мне приделал — так в сторону! Да? Ночью всегда к Натке, под крылышко — а меня к стеночке?
— Лина! Ну, с чего ты…
— С того! Ну и трахайтесь, себе на здоровье, я и без вас обойдусь! Ой!
Она вдруг схватилась за живот, и ее лицо прорезала гримаса непритворной боли.
— Что с тобой?
Девушка, всхлипывая, как-то обречено заскулила…
— Вам хорошо… А мне? Стала, как корова какая-то, ни сидеть, ни лежать нормально не могу. Все болит… тянет. Уснуть полночи не могу. Противно, даже от воды тошнит. А еще вы тут… кувыркаетесь. Тебе не понять, как мне плохо… И во рту, будто как рыба протухшая! — она снова всхлипнула. — Пятна эти, ничем не сводятся. Будто меченая! А я мороженое хочу! Настоящее! Чтобы в вазочке, с ложечкой красивой, и шоколадом полито! Из трех шариков, разных — как нам на конкурсе подавали! И ягоды — клубнику, а не то, что сейчас под кустами растет! А это мясо и клубни я уже видеть не могу! И запах, что Натка варит… словно помои!
Ната обиженно посмотрела на меня, перестав нарезать ломти хлебного корня.
— Лина… Девочка ты наша! Не обижайся на нас. Мы не хотели тебя обидеть… наоборот все. Просто, старались тебя не беспокоить….
— Да знаю я все! Куда мне сейчас? — она неприязненно показала на свой живот. — …Поперек себя шире. Я не хочу ничего. Как подумаю, из-за чего он у меня стал таким — так… Больше в жизни никогда к себе никого не подпущу! Ой!
— Толкается?
— Да… Сильно.
Ната снова присела рядом и протянула мне чашку с горячим бульоном — фирменный напиток моих подруг, обычно мы пили его перед более существенной едой.
— Я не успела с ужином… Ты пока подкрепись, а там и мясо сварится.
— Спасибо, родная. Может, ты тоже? — я обратился к Элине. Она поморщилась…
— Нет. Не хочу. Воротит…
— Линочка, тебе надо есть. Ну, хоть немножко. Это нужно ребенку. — Ната взяла ее за руку и слегка сжала.
— Нет! Не буду! Правда, не могу — тошнит только от вида… Извини, Натка.
Ната приобняла ее, положив голову подруги себе на колени — и та не стала противиться.
Они обе о чем-то стали шептаться — как в прежние времена, а я, довольный таким исходом дела, принялся, есть кусок слегка поджаренного корня, запивая его горячим бульоном. Кажется, мой приход все-таки, примирил девушек… Ната положила свою ладонь на ее живот — Элина тяжело откинулась на подушки и, со вздохом скосила глаза на ее руку. Она преувеличивала — для ее срока живот был в нормальных, на мой взгляд, размерах. Она просто боялась… Ни специальной клиники, ни опытных врачей — и естественный страх перед тем, что должно с ней произойти через несколько месяцев. При всей своей, просто отчаянной порою храбростью, зачастую граничившей с безрассудством, девушка не переносила даже малейшей боли — и любое упоминание о предстоящих родах, воспринимала как какую-то издевку…
— Давай, я попрошу Дока, пусть принесет тебе из степей травы для аппетита. Тебе ведь надо есть — а то не только себя, но и ребенка заморишь…
— Нет! Не хочу! Отстань!
Она оттолкнула склонившуюся над ней Нату, и повернулась лицом к стене. Ната встряхнула головой, и, молча, вышла наружу. Я отставил чашку — похоже, до мира еще далеко…
— Алинка… Ну зачем ты так?
Она вдруг вздрогнула и схватила меня за руку.
— Как? Как ты меня назвал?
— Алина… Ты что, обиделась? Это ведь одно и то же.
— Я не обиделась…
Она опять стала всхлипывать. Я слегка растерялся — если уж на такую мелочь следует подобная реакция, то, каково было весь день выносить это Натке?
Я взял ее за руку — запястье у девушки было таким узким на вид… Но многие знали, сколь тверда, бывала эта рука. Моим девушкам пришлось многое пережить, приходилось и убивать…
— …Мама меня так звала… А Элиной, или Линкой — никогда. Вы с Наткой, почему-то сразу стали обращаться по-другому, я и привыкла… А сейчас все вспомнилось.
— Я не знал.
— Не извиняйся. Я в норме… Только устала.
— Лина… Элина. Алинка… Как ты хочешь?
— Все равно. Это на самом деле, одно и то же.
Я прикинул в уме, вслух высказав свои подсчеты:
— У тебя ведь всего месяца четыре, или, четыре с половиной — если мы не ошиблись. Давно стало настолько плохо?
— Не знаю… — она доверчиво, прекратив плакать, прильнула ко мне — Раньше терпимо было. Меня и тошнит все время, и нервы уже ни к черту. Вот, Натку, обидела, почем зря…
Она посмотрела на меня, утерев глаза:
— Она отходчивая… А я — злая. Ты тоже терпишь?
— Я старше…
— Понимаю. У тебя… сколько было детей? И твоя жена, она тоже плохо выносила беременность?
— Нет. Почти незаметно. Да и живота до пяти месяцев словно и не было. Но ведь, у всех, по-разному. У тебя, например, сильно заметно. Но ведь это не значит, что так хуже! Просто, как у кого организм устроен…
— Ты мне так говоришь, потому что хочешь, чтобы я успокоилась? Только не лги!
Я положил руку ей на грудь — Элина сразу прижала ее своей.
— Я не вру.
— Я боюсь. Дар, мне страшно! Знаешь, как мне страшно — быть первой… Никто еще в долине не был, в таком положении, как я. Не только боли… Вдруг, во мне что-то не так, что-то изменилось? Ведь неспроста я стала беременной… Никто больше — я одна. Стану рожать — а это окажется… не человек.
— Что ты, девочка моя? У нас будет только человек! И ты, и я — и Ната, если на то пошло — мы все нормальные. Здоровые, сильные… Ну, я старше тебя, конечно, но это тоже ерунда. История знает немало примеров, когда у пожилых мужчин от молодых жен рождались вполне нормальные и здоровые дети.
Элина улыбнулась, вытирая слезы:
— Эх ты, грамотей! Не у пожилых мужчин, а у молодых жен! Улавливаешь разницу? И вообще — тоже мне, пожилой… До тебя молодым далеко. Не знаю, кто и где, но в постели…
— Уймись, Линка! — я шутливо прикрыл ей рот. — Постель, это еще не все. Кстати! Ты то, откуда знаешь, кто на что способен? Ну, а если честно — я, и правда, себя сейчас гораздо лучше чувствую, чем раньше. В смысле — до Катастрофы. Мы живем в постоянных походах, на свежем воздухе. Много ходим и едим только свежее — это влияет. Так что, мое здоровье куда лучше, чем то, что было. Но ведь так не только со мной! Все стали намного выносливее и сильнее! Мне даже удивительно, почему вдруг ты так тяжело переносишь свою беременность.
— Ага. Выходит, раз умеешь топать, по несколько часов, по траве без отдыха — так и все нипочем?
— Ну, пусть не совсем так…
Она невинно прищурила глаза:
— Эх, любимый… Ничего ты не понял. Дай чашку — отопью немного. А то Натка совсем обидится… Вроде, должна себя чувствовать, как будущая мать, а не могу. Даже женой… и то — нет такого чувства. Не было свадьбы, не было праздника. Словно сошлись вот так, случайно — и в любой момент можем разбежаться. Даже женщиной стала, совсем не собираясь этого делать…
— Жалеешь?
Элина отрицательно покачала головой:
— Нет…
Через пару дней в форт пришел Сова. Он прошел мимо дома, где жила Зорька, сразу направившись к нам. То положение, в котором оказалась Огненноволосая, сейчас волновало всех. Шаман не стал исключением. Заметив мужа, Зорька тоже пришла в гости и сразу уединилась с Натой — подружившись и перенеся вместе столько испытаний, они давно стали закадычными подругами…
Индеец посмотрел издали на женщин, сухо кивнул Зорьке и обратился ко мне:
— Мой брат скоро станет отцом. Мы устроим по этому случаю патлач!
— Пока рано поздравлять, Сова.
— А ты, в чем-то сомневаешься? Док — хороший лекарь, а если понадобится — шаман тоже будет присутствовать рядом, чтобы облегчить новому человеку путь к свету!
— Интересно, чем? Будешь молить небо, чтобы у Элины все прошло быстро и безболезненно?
— А ты, как всегда, не веришь? Мой брат уже позабыл про то, как танец шамана уже помог удержать жизнь его первой подруге?
Я вздохнул:
— Прости, друг. Конечно, я приму от тебя помощь… Тем более что она сама об этом просила.
— Огненный жевгжг Цветок?!
— Да. Не обольщайся — не только тебя. Девочка согласна на присутствие кого угодно, лишь бы ей помогли справиться с ее страхами. А боится она даже слишком сильно…
Белая Сова слегка нахмурил брови и вполголоса произнес, стараясь, чтобы его не услышали наши женщины:
— Человек всегда появляется на свет, в крови и боли… И часто в ней же и уходит. Если он не испытает с самого начала, что его путь будет нелегким — он не сможет быть готов и к будущим испытаниям.
— Слыхал я такое… Мол, не нужно облегчать женщинам роды — типа того, что, обретая жизнь, ребенок должен пройти что-то вроде испытания…
— Это у вас, в цивилизованном мире так объясняли. Но суть верна — тот, кто не борется за свою жизнь, не сможет ее защитить в будущем. Мои предки находили должным оставлять рожениц одних — и так племя получало самых выносливых и стойких, слабые умирали сами.
— Ерунда это, прости за грубость. Вспомни еще, как младенцев сбрасывали со скалы у спартанцев…
Сова очень серьезно ответил:
— Зато их воины считались самыми лучшими в том мире. И не нам судить — правильно ли делали древние…. У моего племени такого обычая не было. Но если женщине пришло время дать новую жизнь — она должна была сделать это самостоятельно. Ты хочешь, чтобы твой будущий сын был крепким изначально? Тогда — пусть она терпит боль, Дар.
— И это ты советуешь той, которая тебе так нравилась, мой брат? Не хотел бы я оказаться на твоем месте, если она услышит подобный совет.
Сова напрягся, по упрямо поджатым губам я понял, что он не намерен отказываться от своего мнения.
— Ну, что ж… Пусть так поступали в твоем племени — а в форте, и, кто знает, может и всей остальной долине? — бросать женщин одних мы не станем. Я не хочу, чтобы Огненный Цветок умерла от болевого шока, и это даже важнее, чем ребенок…
Индеец пожал плечами:
— Сова станцует, для твоей молодой скво… Ты напрасно пытаешься его укорить в жестокости — придет время, и сам станешь думать также. Но сейчас — пусть будет так.
— Темнишь, брат. Испугался ее острого слуха и гневных глаз — признайся? Ладно, забудь. Пойдем, оторвем их от их милой беседы. Наши скво способны болтать часами — а мы с тобой рискуем остаться при этом голодными.
— Я не голоден.
Индеец опустил голову. Я мельком взглянул на Нату — она, поняв наше замешательство, что-то тихо сказала подруге. Зорька поднялась и быстро вышла наружу.
— Мой брат напрасно пытается… Белая Сова давно все понял. Он не станет преследовать сына Стопаря, не будет ругать Ясную Зорьку. Они умерли для него.
Я вздохнул…
Мы направились к девушкам. Едва Элина увидела, как мы приближаемся, как сразу попыталась выпрямиться, и даже принять более привлекательную позу. Я улыбнулся — женщина остается ею в любой ситуации!
… - Травы, которые собирает Док, растут по всей долине. Но те, что облегчают боль, можно найти лишь в нескольких местах. Некоторые из них действуют одним образом, другие — иначе. Я подскажу ему, где их ищет Стара — вещая знает про травы больше всех нас. Жаль… Дина, Тихая вода, понимала растения так, словно они говорили с ней… Но ее больше нет. А ты, Маленький Ветерок, не забыла уроков моей скво? — Сова обратился к Нате.
— Кое-что помню… — негромко ответила Ната. Индеец кивнул:
— Да. Маленький Ветерок не пропустил слова Дины мимо своих ушей… А видела ли ты такое?
Он осторожно и бережно достал из складок своей одежды небольшой лоскут ткани, положив его на колени моей подруги.
— Что это?
— Ты поймешь, когда увидишь… Разверни его!
Ната раскрыла краешки лоскута. Нашим взорам открылся остроконечный, длинный лепесток, ослепительно переливающийся всеми цветами радуги — и это при достаточно тусклом освещении небольшого окна и бликов очага. Он не был похож ни на что, вернее — похож на осколок разноцветного стекла, только стекла, вдруг ставшего мягким и источавшем неуловимо приятный запах… Мы тихо ахнули.
— Что это, Сова?
— Белая Сова часто бродит возле подножия Каменных Исполинов. Он нашел его у подножия одной из скал, когда шел по следу тура. Там было всего два таких — и второй я отдал Старе. Но Сова знает — это только лепесток! Сам цветок находится на вершине.
— И ты забрался на нее?
— Нет. Ты сама знаешь, что никому до сих пор не удавалось подняться на гребень. Это очень непросто — стена Исполинов вся отполирована ветрами, а у меня не было с собой даже веревок. Мне кажется, сам цветок должен быть еще более необычен… и я придумал ему имя.
Ната тихо толкнула меня в бок:
— Я уже догадываюсь…
— Огненный Цветок!
— Огненный цветок?
Элина недоуменно вскинула головку и вперила в индейца вопросительный взгляд.
Он вскинул руку и указал куда-то за пределы нашего жилища:
— Да! Жене и будущей матери сына вождя не послышалось. Она правильно поняла Белую Сову. И цветок, который растет на вершине, достоин того, чтобы получить имя одной из красивейших девушек долины. Он очень красив — так же как ты! Он полыхает жарким пламенем даже ночью — и свет от него освещает саму вершину словно костер! На него летят птицы, а приблизившись — кружат вокруг, словно не в силах расстаться!
— И ты его видел? Снизу?
Сова склонил голову в знак согласия:
— Белая Сова смотрел на цветок, когда светит луна. Подняться к нему нельзя — эта скала стоит совершенно прямо, и она гладкая, будто лед.
— Но как ты понял, что это цветок?
— Бен выточил со Стопарем линзы из горного хрусталя — и мулат собрал что-то вроде подзорной трубы. Сейчас таких всего три — одну они подарили мне.
Я усмехнулся — слышать это, было несколько смешно… Индеец расписывал изделия Бена с таким восторгом, словно никогда раньше не видел настоящей трубы или бинокля.
Сова заметил мою усмешку и истолковал ее, по-своему:
— Мой брат не верит мне? Это цветок — самый красивый из всех, которые мне когда-либо приходилось видеть!
— Я верю, Сова…
— Он — как живой! Его лепестки поднимаются и опускаются, будто колышутся волны… Он становится, то ярко желтым, то багровым — как светило. Иногда он сверкает словно луна — и даже затмевает ее блеск! Но чаще всего — он, как золотые волосы твоей красавицы! Он такой же изменчивый, как ее настроение, и такой же теплый и веселый!
— Ты поэт, Сова…
Элина, затаив дыхание, слушала, как индеец описывает цветок, и во мне колыхнулось неприятное предчувствие….
— Я хочу его увидеть!
— Скво Дара не может сейчас покинуть форт — она носит в себе ребенка!
— Я хочу его видеть! Могу я себе позволить, хоть что-нибудь? Мне надоело находиться в этих стенах — у меня от них уже изжога! Я хочу подержать его в руках!
— Но он очень высоко! Он недоступен для нас — не имеющих крылья! Только птицы могут дотронуться до его лепестков!
Индеец и сам уже был не рад, что завел речь о том чуде, которое видел…
— А я хочу! Если вы не можете взобраться на какую-то скалу — я сама туда полезу!
Элина возбужденно посмотрела по сторонам и остановила свой взгляд на оружие — излюбленном луке и праще:
— Я пока еще могу попасть в глаз любому зверю — даже в темноте! И по камням я лазаю не хуже Ульдэ!
— Но ты — беременна! — я попытался возразить…
— Ну и что? Мне надоело это слышать — беременна, беременна… Все! Вся моя жизнь превратилась неизвестно во что, из-за моего живота. Он мне мешает ходить, мешает, есть, и пить, мешает жить — в конце концов! Я вечно слышу — я должна беречься, беречься и беречься! Я устала от этих запретов, устала! Хочу глоток свежего воздуха — а не этот затхлый запах плесени по углам!
— Ты почти не находишься в землянке — только ночуешь в ней.
— Не возражай мне!
Элина вся раскраснелась и резко подурнела — в ее положении, любая излишняя горячность сразу отражалась на лице. Увидев, как я закусил губу, и сразу поняв причину, она с горячностью ударила ладонью по краю стола:
— Не нравлюсь? Не смотри! Это ты все наделал! А теперь я тебе не нравлюсь? Не надо было меня брюхатить!
— Элина! — вспыхнула Ната. Элина повернулась к ней и гневно крикнула:
— Да иди ты! Замучила меня своими нравоучениями — не то, да не так! Сама бы походила в моей шкуре — поняла бы, что это такое! Тебе ведь это не грозит!
— Лина! — я встал с места.
— Что? — она повернулась ко мне. — Что Лина? Надоели вы мне все! Не могу больше, не могу!
Она неожиданно бросилась на постель и бурно разрыдалась… Сова покачал головой и направился к выходу. Я подошел к вздрагивающей Нате:
— Не слушай ее…
— Дар… за что она меня так? Я же…
Она заломила на себе руки и выбежала вслед за индейцем. Я сухо бросил плачущей Элине:
— Ну, довольна? Видишь, что натворила…
— Да идите вы все! — она повернулась, и начала самым натуральным образом кричать, не заботясь о том, что ее могут услышать во дворе. — Я что, должна за всеми сопли подтирать?
— Замолчи! Ты совсем голову потеряла! Что тебе сделала Ната?
— Вот и иди к ней — раз она такая хорошая! А меня оставьте в покое! Сделал из меня какую-то уродку, сам лицо воротишь… Иди к ней! Уходи!
— Что ты говоришь? Какую уродку?
— Такую! Я вся в пятнах, живот как у свиньи, ноги опухли — и это все из-за тебя! А теперь ты еще меня попрекаешь! Натка тоже! Ей что — она как была, так и осталась прежней — только похорошела больше! А я — словно бочка ходячая! И вся красная, как вареный рак! Я жить не хочу!
Она буквально завыла в полный голос и уткнулась лицом в подушку…
— Алинка… — я вспомнил о прошлом приступе ее плохого настроения. — Не говори так. Ты будешь жалеть, о своих словах… Никто не хочет тебя обидеть — напротив. Мы все желаем тебе только добра. Тебе и нашему малышу.
— Да как же вы достали меня этим малышом! Я и выразить не могу! Ну что мне — повесится из-за этого? Я всего-то, хотела увидеть какой-то цветок — но даже эта малость, оказалась под запретом! Мне уже ничего не надо — только отвяжитесь вы все! Дайте мне самой решать — что мне можно, а что нет!
Я все понял — девушка жестоко страдала из-за того, что случилось с ее внешностью. Беременность жутко испортила ее фигуру, превратив первую красавицу долины в нечто бесформенное, с вечными отеками на лице, руках и ногах. А ведь это были не самые поздние сроки… Даже Сова — чуть ли не боготворивший нашу подругу — и то, старался отводить глаза…
— Элина… все изменится — поверь мне! Ты родишь ребенка — и у тебя все войдет в норму! Ты станешь такой же, как и была — если не лучше!
— Я сдохну к этому времени…
Она все еще плакала. Я решительно повернул ее к себе:
— Давай ложись… вот так. И успокойся — хоть немного. Ты сейчас очень зло оскорбила Нату — ты попросишь у нее прошения!
— Не буду я ничего ни у кого просить!
— Будешь! У тебя испортился характер, но это не значит, что ты можешь нести, что тебе вздумается! Ты вспомни — как ты страдала, когда она лежала здесь без сознания, и мы с таким страхом ожидали ее смерти… Сейчас Ната сама, часами, если не ночами, сидит вот так же возле тебя — и предупреждает каждое твое желание. Не смей так поступать с ней — она этого не заслужила!
Элина вдохнула — до нее дошло все содеянное…
— Ты скажи ей… что-нибудь. Я не могу сейчас.
— Я — скажу. Но и тебе — тоже придется.
— А ты меня еще любишь?
Она подняла свои глаза, покрасневшие от рыданий и все же такие бездонные — их не смогла испортить даже беременность!
— Люблю! И не хочу, чтобы в нашем доме раздавались такие слова.
— Я так устала от него… — Элина приложила руки к животу — Скорее бы все это
закончилось…
— Еще рано. Тебе придется потерпеть. Сейчас самое сложное время… будешь так расстраиваться — он может выйти раньше срока. А мы вряд ли к этому готовы. Ты всегда была такой сильной, выносливой… потерпи еще несколько недель. Изведешь и себя и нас. Поверь мне — я могу только повторить свои слова — ты вновь станешь красивой! И с лицом все будет в порядке — не бойся! Пятна пройдут — твоя кожа вернется к обычному состоянию — ты снова станешь прежней!
Я гладил ее по волосам. Девушка понемногу перестала вздрагивать…
— Я дура. Опять всех разогнала… Прости меня, Дар.
— Я уже простил… Помирись с Натой — у нас в доме нет места ссорам!
— Хорошо… конечно.
Она затихла — я продолжал гладить ее голову. Элина стала дышать ровнее и более глубоко — я заметил, что она уснула.
— Элина?..
Она не ответила — девушка уже спала. Я осторожно высвободился и уложил ее поудобнее. Она что-то невнятно пробормотала. Укрыв ее мягкой шкурой, я потихоньку вышел наружу.
Пришлось долго упрашивать, вконец рассердившуюся Нату, вернутся домой. Пережившие вместе столько всего, защищавшие друг друга в любых, самых жутких ситуациях, они вдруг оказались незащищенными от такой ерунды, как каприз одной, и, нежелание этого понять — другой… Отношения между двумя молодыми женщинами, которым вроде как нечего было делить, стали натянутыми словно струна. Но я даже не представлял, что она может лопнуть!
Наутро мы вновь вернулись к разговору о загадочном цветке — и первой о нем спросила Элина. Она держала в ладошках лепесток — тот до сих пор сиял, словно не был оборван от растения несколько дней назад.
— Как он, красив… Так хочется посмотреть на весь!
Элина сосредоточенно рассматривала лепесток и произнесла это, не поворачивая головы — словно обращаясь к самой себе. Ната слегка побледнела, но сделала вид, что не слышит. Я пожал плечами — не обращай внимания!
— Ты обещал выполнить любое мое желание.
Я подумал, что вроде бы таких слов никогда не произносил — как для Наты, так и для Элины. Или — произносил? Но, взгляд последней, был направлен теперь именно на меня:
— Принеси цветок! Раз мне нельзя идти туда самой… Тогда, добудь его для меня. Это хоть, возможно? Или, такое тоже под запретом?
— Сова сказал — он растет на неприступной высоте. Как его можно достать? Сова тоже не был на вершине. Он лишь подобрал этот листочек внизу.
— Ах да! Ты ведь боишься высоты? Как я могла забыть…
Сказано это было таким презрительным тоном, что я ощутил немедленное желание сказать что-то резкое в ее адрес… и сдержался, подумав, что наши семейные сцены могут совсем выйти из-под контроля. А Элина, скривив лицо, добавила:
— И это — будущий вождь… Ладно, не ходи. Кто-то мне рассказывал, как ты спускался в Провал — неужели, это было? Даже не верится…
Теперь она смотрела уже на Нату — та стала совсем бледной, но снова промолчала.
— Скво не понимает… — в открытых дверях стоял Сова, вошедший неслышно. — Это невозможно. Скала возвышается, как стена. Все прерии знают — человек не в состоянии туда попасть. Каменные Исполины недоступны для людей.
— Если бы тебя попросила об этом… Нет, не Зорька — а Дина! Ты бы полез?
— Мои женщины не отличались безрассудством! — довольно сдержанно ответил индеец.
— Ты хотел сказать — не настолько идиотки, как я? Но ведь я — беременна? Так? А значит — мне можно и нужно все, что я захочу! А я хочу! Он мне нужен! Нужен — и все! Кстати… — она скривила лицо. — А твоя… А Зорька, она тебя ни о чем не просила? А могла бы!
Сова вздрогнул, я увидел, как у него заиграли желваки на скулах…
— Лина!
Она повернулась ко мне.
— Я что-то не то сказала? Ну, не просила, так не просила…
Мы переглянулись с Натой — она не произнесла ни слова, но я видел, что Ната едва сдерживается, чтобы не осадить подругу. Но было поздно — Сова все понял. Он взглянул на меня, и, не прощаясь, вышел вон. Я кинулся следом.
— Мой брат!
— Не нужно, Дар. Я догадывался… Не одна Элина пила ту воду и ела те растения. Док говорил — в долине еще несколько девушек должны понести от мужчин. Это так?
— Да, но…
— Я понял слова твоей скво. Зорька беременна от Бугая?
— Нет. Этого нельзя скрыть — мы бы уже знали.
— Ты уверен? Женщина может скрывать правду, если хочет.
Мы сухо расстались. Он направился к Стопарю, за наконечниками для стрел. С давних пор наш кузнец стал главным поставщиком этой продукции в прерии — и его изделия намного превосходили по качеству все то, что было отлито в поселке, или на дальних рубежах.
Посмотрев вслед другу, я опустился на валун, лежащий возле входа в дом. Все мои попытки, хоть как-то примирить индейца с женой, заканчивались ничем. А еще и такой прямой намек Элины! После него, о разговоре на эту тему, не стоило и думать…
Вслед за мной, накинув на себя что-то, вышла и Ната.
— Мне это надоело, Дар.
— Только не ты… Не заводись.
— И что дальше? Ждать, пока она захочет луну с неба?
— Прекрати!
Я стиснул зубы — как не раздражало меня самого, поведение Элины, но и становиться на сторону Наты, было тоже нельзя.
— Я прошу тебя, вмешайся… — ты ее муж!
— Твой, кстати, тоже… Элина, она ведь станет матерью. Это все объясняет.
— Ах, вот что… Ну конечно, она — мать твоего сына… Который родится — у вас! Это я — пустая бутылка. Так… подстилка, с которой можно провести время, пока та, единственная и настоящая, занята ответственным делом.
— Ты с ума сошла? Думай, что говоришь!
— Да пошли вы оба к…
Я едва не слетел с камня — подобных слов от нее никогда не слышал, что там — и не предполагал, что такое возможно… Вскочив на ноги, я круто развернулся и тоже пошел прочь, не оглядываясь. Меня раздирало бешенство — никто в форте не позволял себе ничего подобного. Пусть, что я считался ее мужем — но я еще был вождем!
Стопарь, увидев, как я пробегаю мимо, позвал меня жестом в кузницу. Весь, кипя, я изменил направление — узнать, что надо от меня нашему кузнецу? Наверное, не будь вместо настоящих дверей тяжелой шкуры — снес бы их вместе с коробкой!
— Дар, железо кончается. Надо бы отправить людей на поиски…
— Запасы уже подошли к концу? Мы только пару недель, как принесли сюда целую кучу, наменянную в поселке?
Стопарь замялся:
— Принесли… Качество, какое, знаешь? Одна ржа… Только и названия, что железо. Не руда ведь, настоящая — одни куски, невесть от чего. Тем более что и торговались больше не в нашу пользу. Святоша не дурак — своим мастерам, наверняка получше оставил. А нам спихнул то, что его спецы, и плавить не стали. Хотя за изделиями сюда приходит…
— Я не торговал. Ты кого посылал — Бена? Вот с него и спрашивай!
— Ага… Кто ему сказал — с соседями особо не скупиться? Мол, приучить надо… твои слова?
Я сплюнул — крыть было нечем. Недавно возобновившаяся Мена с жителями озерного поселка практически всегда шла нам больше в убыток… Торговать честно они не хотели — а мы, в свою очередь, старались уступить, чтобы приобрести побольше сторонников. Похоже, это была глупая идея.
— Больше никаких обменов с озерными! Ты понял? Все железо, что у нас есть — только для форта. А что касается запасов — обратимся к тем, кто живет на болотах. У них, если не врут, этого добра хватает.
Стопарь внимательно посмотрел на меня и произнес:
— Болотным, так болотным… Правда, не помню я, чтобы они хоть раз на праздник Мены железо приносили. На себе? Много не унесешь…
— Мы унесем. Сами к ним поедем. Нужно будет — настоящий отряд организуем, совсем тяжело придется — попросим Чера! Пусть, наконец, приучает своих питомцев к повозкам.
Стопарь усмехнулся в усы, оглаживая бороду мозолистой рукой:
— Повозки где? Нет пока таковых в нашем хозяйстве…
Я отмахнулся:
— Нет… Пока нет. Сделаешь. Ты на все руки мастер. Лучше вот что… есть еще та настойка, которой ты меня на поле угощал?
Он с изумлением схватился за бока:
— А… ты ведь? Ну ладно, конечно. Сейчас…
Старик засуетился. Прикрывая вход в кузницу, он покопался в углу и с предосторожностью вытащил настоящую алюминиевую флягу, литров на двадцать.
— Ты велел, чтобы я убрал подальше… вот.
— Я сказал, чтобы ты ее вообще вылил! А… давай, не томи.
Стопарь ошалело смотрел, как я наклонился к фляге. В нос шибануло запахом каких-то полу-перебродивших фруктов, сиропа и чего-то еще, неуловимо знакомого, похожего на спирт. Пересилив себя, я зачерпнул чашкой содержимое, зажмурил глаза и выпил,
Стопарь только крякнул, видя, как я опустошил всю емкость без передышки.
— Ты б закусил хоть…
Он подхватился и достал небольшую вяленую рыбешку — в тайниках запасливого мастера всегда было что-то припасено на все случаи жизни.
У меня по жилам пробежался словно огонь. Хоть и не слишком приятное на вкус, но зелье оказалось весьма забористым… Я зачерпнул еще.
— Ты что? С непривычки, да сразу столько? Забыл, как в тот раз? Хоть передых сделай!..
Не отвечая, я осушил и вторую чашу. Ноги резко стали ватными — я присел на скамью. Стопарь суетился возле, приговаривая:
— Совсем крышу снесло? Сгоришь ведь — столько зараз выхлебать! У нее крепость, знаешь какая? Это не та бражка — чуть ли не спирт настоящий! А ты — почти пол-литра, с ходу на грудь принял…
— Налей еще, Стопарь…
Он широко раскрыл глаза и покачал головой:
— Нет… Что-то нечисто. У тебя явно кошки на душе скребут! Что стряслось-то?
— Наливай. Не хочу ничего обсуждать. Напиться хочу — и все тут.
Он нахмурился.
— Так… ясно. Довели. Только видишь ли, ты не я. Ты — вождь… Что Стопарь? Ну, пьян, ну трезв… Мне — можно. Иногда, конечно. А ты — другое дело…
— Пример для подражания? Нет. Не мне быть примером… Наливай!
Я зло встал — и едва не упал. Ноги буквально разъезжались по сторонам. Стопарь успел меня подхватить и усадить обратно.
— Кто это тебя так?.. Ладно, не буду. Не хочешь — не говори. Только вот… воды выпей.
Он поискал глазами по сторонам, и, ничего не обнаружив, виновато развел руками.
— Нет воды… Забыл совсем, принести надо.
— У меня своя.
Я прислонил к губам фляжку, отпил с половину… и ощутил что-то неприятное, во вкусе обычной воды.
— Дар. Дар? Эй, да что с тобой?
Я не ответил — голову вдруг моментально замутило, и слова кузнеца донеслись, словно из тумана…
…Передо мною всплыли лица. Сквозь расплывающиеся тени я узнал черты Элины и Наты. Первая, с недоумением и жалостью, а вторая — с плохо скрываемой злостью и отвращением, обе смотрели на меня. По глухо доносившимся обрывкам слов, я догадался, что пробуждение — если это оно? — не сулит мне ничего хорошего…
— …Совсем свиньей стал…
— … Не трогай его…
— …Как людям в гла…
— …Уйди. Я сама его домой…
Я попытался встать — это получилось плохо, и я просто откинулся на кем-то подложенную подушку. В знак благодарности я глупо улыбнулся и икнул…
— В стельку.
— Ааа… хм. Где?
Мне казалась, это была очень глубокомысленная фраза — что-то типа «Ну да, немного перебрал. Но я в полном порядке и все соображаю. И вообще — что случилось, и где мы находимся?» То, что не дома, я как-то внутренним чутьем догадался…
Меня попытались поднять — руки довольно сильные. Краем глаза я уловил знакомые очертания характерной татуировки на получерной коже. Череп — а это был он! — поставил меня на ноги и, придерживая, повел куда-то прочь. Вероятно — именно домой, куда все стремились. Позади донеслось несколько хлестких фраз:
— Готов! Один раз уже такое было — думала, случайность. Оказывается — нет. Дожили…
Я демонстративно попытался обернуться, и ответить подобающе… Череп вовремя ухватил меня под пояс и буквально остановил падение. Тем не менее, я сделал на лице выражение полного равнодушия.
— Случайность, или нет — это еще разобраться надо. Я за все время только тот раз и помню. А если второй случился — значит, была причина.
Голос был женский и звонкий. Но разобрать, кто именно из девушек это произнес, не мог. Впрочем, сами слова могли принадлежать только Элине — так же, как первые — Нате. Донесся смех — неприятный и оскорбительный:
— Ого! Ты только посмотри, как он позу принял! Нет, правда, с таким чувством вертеть попой, даже никто из моих подружек не мог!
— Прекрати!!!
— А ты не лезь! — я уже четко различал, кто и что говорит… — Это мое дело!
— Не только!
— Да? Что, появилось право? Ну, так вот оно — мое право!
Ната, решительная и сосредоточенная, вся напружинившись, подошла ко мне и с размаху ударила по щеке. Кажется, именно от этого я окончательно отрезвел — бить себя я уже не позволял никому!
Ната размахнулась еще раз — ее рука замерла в миллиметре от моего лица, перехваченная Черепом…
— Это мое дело! Отпусти!
Череп холодно произнес:
— Он — вождь. Глава форта и глава прерий. Если он так плох для тебя — уходи. Если можешь — убей. Но бить своего вождя я не позволю.
Ната с яростью взглянула на него, вырвала руку и пошла прочь.
— Уже поздно. В форте все спят — кроме нас. Это я попросила его помочь — мне самой не справится. А Ната…
Элина, придерживая меня за руку, мягко повела в темноту. Череп, молча, помог ей довести меня до нашего дома и уложил на постель. Ната сидела возле очага и не обращала на нас никакого внимания. Элина, несмотря на мешавший ей живот, вдруг перестала ныть и жаловаться, в полной тишине подогрела что-то на огне и поднесла ко мне.
— Выпей… Полегче будет. Есть, тебе не стоит.
— Спасибо.
Я, пошатываясь, присел. Чашка обжигала — но это было не зелье Стопаря, а подогретая похлебка. Несколько глотков — и мне стало значительно лучше.
— Что случилось? Где я был? И почему она вдруг такая…
Элина прикрыла мне губы ладошкой:
— …Мы тебя потеряли. Потом кто-то догадался заглянуть в конюшню… Вы там вместе со Стопарем, в обнимку… А когда попытались разбудить — начали нести что-то, про колесницы. Какие колесницы, Дар?
Я попытался улыбнуться — кажется, наш разговор насчет повозок незаметно переместился именно туда, где находились те, кому предстояло их таскать… Но, как нас не загрызли пхаи?
Элина словно догадалась о моем несказанном вопросе:
— …А животные все сгрудились в углу и даже подойти к вам боялись. Чер весь с лица спал, когда увидел!
— А Стопарь… его кто увел?
— Волос. Взвалил на спину и унес. Ему не привыкать…
Это было сказано с некоторым укором — и я почувствовал угрызения совести…
— Лина… Я не хотел…
— Ври больше!
Возглас Наты вернул нас к действительности. Элина рассержено повернулась:
— Не смей так о нем! Он… — она на мгновение запнулась. — Наш муж. Пьяный или трезвый, здоровый или искалеченный — он всегда был, есть и останется нашим мужем! И я — всегда и до самой смерти — его женой! Если ты не хочешь это помнить — не надо. Но я не покину его никогда и нигде! Называй это как хочешь — глупостью, дуростью, чем угодно. Ты уже много сегодня наговорила, чтобы я услышала что-то новое. Мне ничего не помешает исполнить свой долг!
— Значит, обязанность, да?
Ната явно язвила — а я, с безграничным изумлением слушал слова рассерженных женщин. Похоже, эта перепалка началась не сейчас, и даже — не сегодня…
Элина ответила на удивление спокойно:
— Нет. Ты не сможешь меня оскорбить. Это уже не обязанность. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но я люблю его. Каким бы он не был…
— За что? За эту омерзительную пьяную рожу? За тот бред, который он нес, пока мы пытались его добудиться? За облеванную одежду, над которой мы с тобой вместе столько потратили труда? Люби! Ты сегодня уже получила по морде — мало? В следующий раз, он пнет тебя ногой в живот — и тоже ничего не будет помнить, как не помнит сейчас. Ты и после будешь его любить? Дура. Звезданутая дура! Один раз, всего один раз, мы позволили ему заявиться домой пьяным — и все! Это вошло в привычку! Если хочешь — можешь облизывать его таким! А я — нет! Ненавижу! Ненавижу пьяных, обкуренных, обколотых… Всех ненавижу. До смерти!
Ната просто вышвыривала из себя слова, бросаясь ими без всякой жалости — и Элина вздрагивала при каждом, смотря на нее с испугом и болью… Я, пошатываясь, встал. Элина сразу ухватилась за мою руку.
— Нет. Не трогай ее! Она не в себе — ты же видишь!
— Я в себе! — Ната уже дергалась всем телом, ее корежило, и она едва держалась на ногах. — Я — всегда в себе!
Она пошатнулась и упала на пол, где сразу начала извиваться и биться в конвульсиях — это был припадок, о возможности которого мы уже так давно не вспоминали… Я кинулся к ней — и, не слушающиеся меня ноги, заплелись о брошенную на землю шкуру. Стремительно приблизилась земля — и взорвалась в голове темным и удушающим фонтаном.
…Я где-то находился. Казалось, пытаюсь выбраться из чего-то липкого, вязкого и тошнотворно пахнущего. На лице сидел мохнатый паук-червоед. Его лапы раздвигали мне губы, он что-то выбрасывал из своего брюшка мне в рот — а я пытался выплюнуть. Но не мог, глотал и давился, от чего дыхание останавливалось, и я судорожно пытался вздохнуть… Вдруг, вместо него на грудь уселась здоровенная крыса — и я узнал в ней одну из тех, кто стал мишенью мне в то время, когда я скитался в Провале. Она ехидно оскалила пасть и с резцов капнула жгучая слюна.
— А ты ничего… Съедобный. Что, вождь, допрыгался? Сколько подружек ты моих убил? Не считал? А вот я — помню… И за каждую буду тебя один раз откусывать. По чуть-чуть… Вначале — пальчик. Потом второй… Глазки высосу…
Я силился закричать. Вместо звуков из горла вырывался сиплый кашель, бульканье и хрипы. Крыса злорадно усмехнулась и наклонилась к руке — я ощутил, как ее острые зубы отгрызают мне кисть. От боли я заорал — и она исчезла. Но я сразу очутился на каком-то холме, все вокруг было темно и усеяно небольшими шарами. Вглядевшись, я догадался, эти шары — черепа. Один из них подкатился ко мне и произнес — неизвестно, чем…
— Убил ты меня… совсем убил. А сам — лучше?
Я узнал сиплый голос Сыча.
— Всех убил… На меня кричал — а сам только убивать и научился. И стал такой же, как и я. Да ты и был таким. Вот, даже жены твои отвернулись. Надоел ты им. Не нужен стал. Старым стал… А я предупреждал. Разве нет? Вот, согласен… Говорил тебе — прав тот, кто сильнее. А ты — заступаться! Ну и что теперь? Кому ты нужен, защитничек? Мы здесь — все вместе. А ты — один…
— Ты врешь, Сыч!
Но голос устало и уже без всякой злости добавил:
— Вру… Да. И что? Не всякая ложь — правда. И не всякая, правда — ложь. А ты — все равно, один…
Я замахнулся и попытался пнуть череп ногой — холм растаял, и я сам оказался погребен под целой грудой черепов. Все они скалились мне знакомыми ухмылками — Муха, Циклоп, Бес, Грев, десятки других — все те, кому я помог встретить их смерть…
— Ты теперь наш…
Мне стало нестерпимо горько — явственный вкус желчи, наполнившей мой организм без остатка.
— …Приходит в себя!
— Слава небу…
Глаза были будто слеплены клеем — я едва смог их открыть. В просвете появилось заплаканное лицо Элины, встревоженное — Совы, и суровое — Дока.
— Все, жить будет. Пить понемногу, есть не давать. Станет полегче — заставь снова выпить отвар. Пусть вырвет, как следует, пока вся эта дрянь из него не выйдет.
— Док… — я не узнал в этом шепоте собственный голос. — Что со мной? Я пил не больше Стопаря… Или — больше?
Он еще плотнее сжал губы. Вместо лекаря мне ответил Сова:
— Ты слишком много пил. И не то, что можно… Лежи. Станет легче — я вернусь.
Я понял, что разговор не окончен…
— Похмелье, друг мой. Похмелье… Тяжелейшее, с бредом, галлюцинациями и всеми, извиняюсь, физиологическими последствиями… А Стопарю передайте — он обернулся к Сове. — Лично всю бороду вырву, если еще хоть раз увижу это пойло в форте!
Довести нашего Дока до подобного состояния — это что-то… Я начал догадываться, что последствия нашего загула оказались достаточно серьезны…
— Давно я так?
Он обернулся ко мне:
— Всего ничего. Неделю.
— Неделю?!
Он кивнул, нисколько не жалея моего самолюбия:
— Так точно. Ровно семь дней, как насморк.
— Насморк? — я ничего не понял…
— Ну да, — он деловито собирал свой походный саквояж, легендарно известный на всю долину. — Это в смысле… Насморк лечишь — семь дней болеешь. Не лечишь — всего неделю.
Мне было не по себе слушать его шутки, и я обратился к Сове:
— А они… Девочки?
— Благодари своих скво — они спасли тебе жизнь. Маленький Ветерок прибежала ко мне под утро — шаман находился недалеко от форта и сразу поспешил на зов. Огненный Цветок сидела подле тебя все эти дни — и только вмешательство Дока заставило ее отойти. Но она могла потерять того, кого носит!
Тон индейца был достаточно суров…
— Да?.. А…Ната?
Док заметно поскучнел и отрывисто бросил:
— Она ушла…
— Ушла?
Я попытался привстать — и в голове сразу начался такой перестук, словно по макушке било одновременно с десяток негров-тамтамщиков…
— В Черный лес. Захватила оружие, запас продовольствия, позвала пса — и ушла. Собственно, она до сих пор там — вместе с Ульдэ, которая тоже исчезла.
…Что творилось в форте? В раскалывающейся от боли голове мысли никак не могли собраться в целое, я с усилием заставлял себя хотя бы просто что-то понимать. Нет, трижды был прав Док, призывая приструнить Стопаря в его скрытом пороке… Только как я сам мог теперь это сделать, настолько крепко поучаствовав в дегустации, что даже не помнил обо всех ее последствиях?
Док поправил подо мной подушку, успокоил жестом Элину, и негромко сказал:
— Вы тут сильно не переживайте. Ната — девушка серьезная. И за себя, если что — постоять сумеет. Тем более, вместе с Угаром. Ты б лучше о другой подумал… Не след будущему отцу так поступать. Ей ведь рожать скоро — забыл?
— Уже? — хоть я и был где-то не вполне адекватен, но сроки, тем не менее, помнил. Но не провалялся же я на самом деле два месяца?! Нет, вроде только что прозвучало что-то около недели…
— Нет, не сегодня — если ты об этом. Но если повторится такое вновь — я уже ничего не могу гарантировать. Огненный Цветок, — Док шутливо поклонился Элине. — И так держится по мере всех своих сил. Не усугублял бы ты их подобным поведением.
— Я постараюсь…
Он недоверчиво посмотрел на меня, переглянулся с Совой, и уже более примирительно, произнес:
— Если бы только это была твоя вина… Все обстоит несколько хуже, чем ты думаешь.
— Я, кажется, вообще пока думать не могу… Почему ушла Ната? И похмелье какое-то дикое…
— Со своими женами разбираться будешь самостоятельно — когда поднимешься. Думаю, завтра уже сможешь. А вот со вторым… Потом объясню.
Я кивнул — слабость овладела всеми членами, и я просто уронил голову на подушку.
— Ну и славно.
Док с Совой вышли. Элина села подле меня и осторожно взяла за руку…
— Прости меня, солнышко…
— Эх ты, алкоголик…
— Я не буду… — это прозвучало настолько по-детски, что она улыбнулась и слегка погладила меня по щеке.
— Док, спасибо ему, вовремя вмешался… Из тебя уже пена шла — как у Натки. Я совсем растерялась — кому из вас первому помогать. Испугалась очень…
— Так было?
— Да, — ответила она просто. — Хорошо, Зорька зашла. Нату мы быстро в чувство привели, она и за Совой сама уже побежала. А вот ты… Только сегодня и очнулся первый раз — а так, бредил, все дни и никого не узнавал. Звал кого-то…
— А кузнец… тоже так?
— Он крепче оказался. Уже на другой день встал, словно и не пил. Теперь ниже воды, тише травы… Туча ему, знаешь, как вставила? Форт полдня не работал — слушали этот разнос!
— Теперь моя очередь…
Она покачала головкой.
— Что ты? Никто не посмеет тебя упрекнуть. Отравился — вот и все. И Сова с Доком знают, что это не из-за пьянки.
— ?
Она спохватилась, но я уже догадался, что Элина случайно проболталась и выдала какую-то тайну. Она виновато опустила глаза, но я решил узнать все до конца.
— Лина…
— Мм…
— Лина… Линка!
— Ну, хорошо. Правда, Док просил пока не рассказывать… Все равно, завтра он бы тебе сам объяснил.
— Лина, не томи.
Сбиваясь, девочка пояснила мне предположения нашего врачевателя. После того, как общими усилиями, они заставили меня выпить чуть ли не с полведра воды — меня вырвало. Док думал, что это самое обычное — хоть и сильное — отравление той бурдой, которую гнал исподтишка Стопарь, и все те неприятные последствия, всего лишь результат их слишком большого количества. Но появившийся индеец сразу обратил внимание на подозрительную пену. Преодолев брезгливость, он собрал ее с моей испачканной одежды и даже лизнул, чтобы удостоверится в своих подозрениях — и оказался прав. Вкус и цвет этой слизи был ему хорошо знаком. Так выглядели в свои последние моменты, укушенные редкими, но крайне ядовитыми змеями, некоторые копытные. Тур или Пхай, почти не подвергались нападениям змей — их густой мех на ногах не позволял последним прокусить такую защиту. Но более малорослому Джейру, или степным козам везло меньше — потревоженная змея могла выпрыгнуть из травы и укусить жертву за нос. После этого жить бедняге оставалось немного — агония наступала уже через пару часов. Сове приходилось видеть таких умирающих животных, и он запомнил характерный вид, и запах пены на мордах зверей. Увидев подобное на моем лице, индеец сразу понял, что одно только пойло кузнеца не могло вызвать подобных последствий… Док сделал мне троекратное промывание — на мое счастье я этого просто не помнил. После мне влили в рот несколько снадобий, а Элина, дежурившая неотлучно, вытирала на моем лице весь выступавший пот — и все тряпки, которыми это делала, относила к Доку. Он что-то с ними делал — и после тоже объявил Сове об отравлении. Но не суррогатом самогона, что было хоть и правдой, но лишь отчасти, а действительно попыткой уничтожения. Моего… Знали об этом только трое — Элина, Док и Сова. До полного выздоровления они решили ничего не предпринимать — более того, в форте думали, что я до сих пор, нахожусь, чуть ли не в коме, и потому население нашего поселка было в достаточно большом напряжении…
— Зачем было скрывать?
— Тот, кто хотел тебя… убить, будет думать, что его замысел удался.
— И что это даст? Мне все равно придется встать и выйти к людям.
— Я не знаю… Сова так предложил. Он считает, пусть лучше думают, что ты при смерти — тогда не последует второй попытки.
Я промолчал — некий резон в этом был… Но кто?! Представить себе, что в форте завелся предатель? И как он смог подлить отраву, в брагу? Бред полный… Представить такое… это уж слишком.
— Не будешь больше пить?
— Клянусь.
Я крепко взял ее руку в свою — и она благодарно кивнула в ответ. Я мог только посочувствовать ей… В ее положении, подобные случаи как-то не располагают к спокойному вынашиванию плода. Но это была не та Элина, капризы которой мы сносили совсем недавно — попытка моего отравления заставила ее позабыть о своих нервах. Передо мной была прежняя, гордая и мужественная красавица прерий, готовая к любым испытаниям. И знающая — во имя чего они стоят перед ней!
Я с трудом встал. Слабость не ушла — напротив, переносить на ногах тошноту и головокружение оказалось значительно сложнее.
— Попроси, кого-нибудь… Пусть баню приготовят.
— В таком состоянии?
— Да. Это поможет. И вот что… Наты давно нет?
— Как приступ закончился, проспала всю ночь. Еще темно было, она проснулась и увидела… тут все в рвоте и пене. Она привела Сову, посмотрела, что с тобой делают… и ушла. Больше не приходила.
Я кивнул. Мало было выходок беременной Эллины, они хоть не грозили разрывом. Сейчас все обстояло намного сложнее — Ната, будучи не в силах забыть жуткие моменты своего изнасилования, вполне могла возненавидеть меня, увидев в похожем состоянии…
После бани, я окончательно пришел в себя. Стараясь никому не попадаться на глаза, я покинул форт и направился к лесу. Ната могла быть на делянке, где нами был сооружен крепкий и надежный шалаш — укрытие для лесорубов во время непогоды.
…Она стояла передо мной независимо, всем видом выражая полное равнодушие, если даже не презрение. Видеть такое мне было просто больно. Слишком многое нас объединяло, чтобы вот так, в результате какой-то малозначительной пьянки, зачеркнуть все… Я пошевельнулся.
— Что ты хочешь? — голос Наты был на удивление ровный, не выражавший практически никаких эмоций.
— Ната…
— Ты звал? Я пришла.
Она не делала никаких попыток к примирению — и мне это было непонятно. Случалось, размолвки и разделяли нас порой, но все же не настолько, чтобы не стремится к восстановлению отношений.
— Звал… Если бы не звал?
— Не пришла. Желания нет.
— Мы… — мой голос внезапно осип от волнения… — Не семья больше?
Она пожала плечами:
— Семья? Я уже говорила… Я не знаю — что это такое? Мне все равно. Жить с алкашом я не стану.
— Не всякий пьяница таковым является… Ты ведь знаешь — это случайно.
— Случайно? Ты уже второй раз напиваешься, как свинья! А я — не выношу этого. Не могу видеть ни пьяного, ни обдолбанного! И ты, кстати, лучше всех знаешь — почему! А может, ты и покуривать начал? Уж больно долго, как говорят, валялся после этой попойки…
— Я не увлекаюсь травкой…
— Зато очень даже — той дрянью, что гонит Стопарь!
— Ната!
Она резко тряхнула головой — волосы рассыпались по спине волной…
— Ты уже кричишь на меня? Браво! Не прошло и трех лет с нашего знакомства… Может, и бить станешь? Тогда точно — муж.
— Ната, не нужно меня оскорблять. Я никогда тебя не бил.
— Ах да — у нас же есть запасец! В виде еще одной смазливой дуры, согласной терпеть тебя и твои выходки! Погоди, родной! Едва она избавится от твоего плода — ты станешь ей так же не нужен, как стала тебе — я!
— Ты совсем уже несешь, черт знает, что…
Она скорчила неприятную гримасу:
— Не нравится? Сам виноват! Раз тебе пришло в голову, завести в пару к одной малолетке, еще одну юную рыжую сучку — то и ей, вполне по силам наставить тебе рогов! Цветочки, поди, пока не кончилась?
Как у меня сорвалась рука — я и сам не заметил… Ната упала навзничь, на мягкий сухой мох, которым был устлан пол шалаша. Она не стала подниматься, напротив, зло бросила оттуда в мою сторону:
— Ну, наконец-то. Слова с делом не расходятся.
— Я не хотел! Ты слишком много стала себе позволять. Элина ни в чем не виновата — это было моя идея и мое желание.
— Мне плевать на ваши желания! Оставь меня и уходи! Я больше не хочу тебя видеть!
Вместо ответа я опустился на землю подле нее.
— Ударь меня, если тебе так будет легче. Ты столько раз это делала, что мой ответ не столь уж и значителен на их фоне.
— Да? А я и не заметила. Считаешь, это ты меня ударил? Вытри сопли — ты съездил по морде себя сам!
Какое-то нехорошее предчувствие вдруг заполнило меня без остатка… Я еще что-то слышал обидное в свой адрес, различал слова — но их смысл уже ускользал. Неожиданно, я ощутил сильную головную боль. Все расплылось — и вновь стало ясным, но словно иным, будто бы я видел это не так как прежде — острее и четче. Я ощущал запахи — и среди них, знакомый запах жертвы! Добычи! В моей голове внезапно разлился огонь, страшное желание убивать заполнило без остатка — и в руках вдруг оказалась беззащитная и умолкнувшая Ната… Она силилась что-то произнести — а я рвал на ней одежду, сшитую собственными руками, и предвкушал, как вопьюсь клыками в нежную плоть… Клыками? На миг сознание вернулось — мне почудилось, что мои руки превратились в могучие и страшные лапы зверя. Ната с трудом пыталась вырваться — и туман вновь заволок сознание…
Она закричала — я разорвал последнюю преграду, буквально вырвав ее из защиты шкур. Нагая, она лежала передо мной на ковре изо мха — и, вместо желания вырвать, укусить, появилось и моментально окрепло иное! Я опять ударил ее по лицу — крик захлебнулся. Ошметки одежды были сорваны, я рванул ее за ноги, склонился — и без труда проник в нее своим естеством… Ната вновь закричала, от боли — а мне казалось, что я сейчас разорву ее на куски. Она билась, вздрагивала, пыталась что-то сказать — я вновь ее бил, продолжая насиловать, и испытывал при этом какое-то страшное сладострастие… Она вновь затрепетала в моих руках — удовлетворив свое первое желание, теперь я переворачивал ее на живот. Слабые попытки сопротивления были мгновенно и жестоко подавлены — я просто рванул ее за загривок, услышав, как раздался треск рвущихся волос…
— Нет! Не надо!
Ее кожа была покрыта мелкими бусинками пота — самый настоящий страх! Но со мной творилось что-то жуткое — я просто хотел ее рвать, кусать, и даже — убить! Не обращая внимания на крики и стоны, я грубо развел ее ноги широко в стороны — и отчаянный крик разнесся по лесу, заглушив все звуки вокруг! Но это меня не остановило… Мои руки наносили жестокие удары по открытому телу, мяли и тянули на себя бедра — я вбивал свой член в ее тело, самым жестоким образом наслаждаясь властью над ним и той болью, которая она испытывала при этом.
— Зверь!
Ее крик был только в сладость — я даже гордо приподнялся над поверженным телом изнасилованной девушки! Но услышанные стоны понравились — и я, оставив ее лежать, стал наносить по ягодицам удары ладонью. Мне казалось при этом, что на кончиках пальцев выросли когти — на нежной коже оставались алые рубцы и даже полосы. Вскоре вся поверхность ее ягодиц была сплошным кровавым пятном — и я вновь склонился над телом. Очередное проникновение было встречено новыми стонами, на которые я так же не обратил никакого внимания. Это была моя добыча! Это я был ее хозяин! Это был я — настоящий хозяин этого леса, этих трав и этой земли!
— Дар…
…Сквозь кровавую пелену донесся чей-то знакомый голос…
— Дар! Очнись!
С трудом раздвигая веки, я силился осознать происходящее — и испытал ступор, увидев окровавленную девушку, сидящую на коленях рядом со мной.
— Что с тобой?
Она как-то пристально посмотрела мне в глаза…
— Что случилось? Где мы?
— В лесу. Там, где и были.
— А это? — я указал на изорванные лоскуты ее одежды и ноги, покрытые багровыми полосами.
— Ты на самом деле ничего не помнишь?
Я вынужденно признался:
— Не совсем… Кажется, я кого-то пытался убить… или съесть? Но почему, кровь на тебе? И эта одежда…
Она опустила голову вниз:
— Ты не помнишь…
Я встал на колени. Стало более понятно, что здесь недавно произошло что-то страшное… Помятая трава, разбросанные обрывки шкур, сгустки крови на мхе, заплаканные глаза Наты…
— У меня какой-то провал в памяти… Ната, неужели… это я?
— Да. Ты.
Она вытерла грязной ладонью лицо.
— Это был ты… И теперь я точно знаю, что в тебе проснулся Другой. Тот, который был спрятан до сих пор, но чье присутствие, я ощущала все время, какое тебя знаю.
— Другой? …О чем ты?
Она грустно, но твердо приложила мне палец к губам:
— Ты становишься иным. Возможно, подобным тому, кого мы видели с тобой в Провале. И за кем ты сам охотился…
— Это невозможно!
— Это уже произошло! — Ната указала вокруг себя. — Все, что ты видишь — это ты. Никого не было, только мы двое.
— Ты хочешь сказа…
Она кивнула.
— Ты превратился… я не знаю, как это объяснить. Внешне остался прежним — но в твоих глазах уже не осталось ничего человеческого. И я не смогла тебе помешать — именно из-за этого. Ты даже не представляешь, какой это был ужас…
До меня понемногу стало доходить понимание случившегося…
— Что… я сделал?
— Пока — ничего. Ты просто напомнил мне, кем я была.
Я попытался ее привлечь к себе — раскаяние за совершенное, хоть и выпавшее из памяти событие… Ната мягко уклонилась.
— Не нужно. Было очень больно, очень! Страшно — наконец. Но это была я — и, на этот раз, все, может быть, обойдется… На твое счастье. И мое… тоже. Если люди в форте узнают — тебе придется уйти. Или тебя убьют.
— Я все равно ничего не понимаю…
Она встала и, поискав вокруг, набросила на тело кусок накидки — тот едва мог скрыть ее наготу. Но иного не нашлось — вся одежда Наты была разбросана на земле в мелких кусках.
— Эту кожу порвать совсем непросто, — она предвосхитила мой вопрос. — Но в твоих пальцах она трещала, словно бумага. Я всегда знала, что ты сильнее, чем кажешься внешне… Но не могла и представить, каким ты можешь быть… в подобные моменты. Ты едва не оторвал мне ноги…
— Ната?
— Дар, помолчи пока… Дай мне собраться с мыслями, — она торопливо собирала обрывки и пыталась связать их в узел. — В форте скажем, что на нас напали. На меня — напали. А ты подоспел слишком поздно. Если будут спрашивать — кто? Ответишь, что это был кто-то из перерожденных… пусть лучше подозревают их, чем тебя.
— Ты про Лешего и его селение?
— Да. Мне неприятно это… но иначе нельзя. Пойми же — никто не должен ничего знать! Никто! И, более всего — Элина…
— Я, кажется, понял…
Страшная истина понемногу стала до меня доходить… Смутные куски — крики девушки, звериная жестокость, жажда крови — это всплывало волнами, создавая общую картину случившегося.
— Я… Я. Нет, это невозможно!
Ната зажала мне рот:
— Не кричи! Мы и так здесь слишком долго — могут послать, кого-нибудь, на поиски. К их приходу мы должны все убрать — тогда можно попытаться придумать, что-либо, другое… Просто, купалась в пруду, одежда лежала на берегу… ну и пропала. Вот и все. А ссадины получила, из-за того, что в воде кто-то напал. Это лучше, чем говорить про людей Лешего?
— Пожалуй… Только холодно для купания.
— Пускай. Люди стали не то, что прежде — все закалены и не боятся простуд. Кстати. Твоя одежда более-менее цела, значит — пострадала только я, когда ты меня вытаскивал из воды. Ну… будут опасаться купаться здесь — и все. Бен наверняка попытается прочесать пруд бреднем — на этом и успокоятся.
— Ната, людям мы объясним. А себе? Если это было так, как ты говоришь…
Она на миг замкнулась, потом решительно тряхнула волосами и подошла ко мне:
— Ты — мой муж. Чтобы ни случилось. И, знаешь… прости меня за этот скандал. Я не могу спокойно видеть любого, если у него в глазах плещется водка, или видна доза кайфа. Это сломало мне жизнь! Ты помнишь. И еще… Вначале, когда ты сейчас лежал… после всего, я достала нож. Ты был в волоске от смерти.
Она замолчала. Я сглотнул, понимая с каким трудом, она находит в себе силы — это говорить…
— Но я быстро опомнилась! И потом, подумав обо всем, догадалась, что это был не ты… вернее, ты — но не тот, которого я знаю. Все-таки, Тот день не прошел бесследно — для тебя. Ты не просто так сумел остаться жить… Помнишь, свои рассказы, как ты выжил, в Тот день? Обычный человек столько не смог бы вынести.
— Я не…
— Ты — человек! — она не позволила мне закончить. — По крайней мере — сейчас. Почему вдруг это вышло наружу — я еще попробую разобраться. Знаю точно одно — толчком могло послужить именно ваше, со Стопарем, неумеренное возлияние…
— Не только.
Настал черед удивляться Нате. Я быстро рассказал ей о попытке отравления. Потемневшие глаза девушки, ее нервные вопросы, убедили меня в том, что покушавшемуся, лучше будет не попадаться ей на глаза…
— Что ж, возможно, что это тоже… Док пичкал тебя противоядиями, а ведь он не до конца знает все их побочное действие. Могло случиться так, что именно все это и послужило причиной… Есть и второе предположение — ты, в силу своей, скажем так, исключительности… реагируешь на алкоголь именно таким образом.
— Не сходится. Я постоянно таскал с собой фляжку с коньяком — забыла? И пил из нее, при случае.
— Да, не сходится… — Ната вдруг вскинула глаза. — Но это не факт. То был коньяк, водка… а это — пойло, изготовленное Стопарем невесть из чего. Так что, пить тебе все равно — нельзя! А вот насчет фляжки… что-то в этом тоже есть. Но кто мог ее взять у тебя на виду, да еще и добавить туда змеиный яд?
Я только, молча, кивнул — убеждать, после того, что было, больше не требовалось…
— Не кори себя так сильно, — она скупо улыбнулась, видя замешательство на моем лице. — Это был ты… и даже такую боль я согласна вытерпеть. От тебя. К тому же… так было надо.
— Надо?
— Дар, ты не в состоянии понять всего. Кстати — я тоже. Но, попытаюсь объяснить… Мне нужно было это испытать. С тобой. Я столько раз тебя об этом просила… Помнишь поговорку — клин клином вышибают? Грубое сравнение. Но сейчас, как раз к месту. Ты всегда был нежен со мной… с нами. Лишь иногда — и также странно, менялся, становясь жестким и грубым. А я хотела иного…
— ?
— Да. Для того чтобы вычеркнуть те лица — твоим… и единственным. Мне было нужно — прости за откровенность — чтобы ты меня изнасиловал. Я и раньше специально провоцировала тебя, только не предполагала, что из этого может получиться. Но, пусть так… Все равно — это был ты. И, кажется, я получила то, что хотела! Можешь мне поверить — прошлое стерто окончательно. Я уверена, приступов больше не будет. Их нет больше… Никого. Единственное, что я не могла и предположить — что ты сделаешь это, в нечеловеческом облике…
Слов у меня не нашлось…
