Глава 12

Болезнь покинула прерии. Подействовало ли только средство, обнаруженное Совой, или, наступившие холодные дни, резко заставившие многих отсиживаться в теплых норах, но природа дала всем очередной шанс — нам оставалось только радоваться этому и уповать на то, что подобное не повторится. Хотя бы, в ближайшее время…

Редкими и осторожными стайками, вновь заполнили сочные луга, пугливые джейры. Медлительные и уверенные в своих силах, овцебыки, степенно паслись, занимая самые лучшие и плодородные пастбища. Одиночки — туры, иногда показывали свои высокие спины и мощные рога, принуждая людей уступать им дорогу. Они не боялись никого и ничего, и только Пхаи, сами не менее прочих, неукротимые и опасные, могли оттеснить быков от водопоя, или, особо приглянувшихся трав. Звери, пережив чуму, теперь спешили откормиться в преддверии тяжелого периода наступающей зимы. В том, что она все-таки наступит, не сомневался уже никто.

Начиналась — а возможно, что уже и шла? — осень. Мы не могли знать, когда именно наступят настоящие холода — прежний календарь не годился для этого, а новый пока никем не был высчитан. На первый взгляд, почти ничего не менялось — но искушенные взоры неутомимых бродяг прерий замечали нюансы, ускользающие от оседлых жителей селений долины. Животные понемногу меняли летний мех своих шкур, на, более густой, длинный и теплый. Одной этой приметы иссушенному взгляду достаточно, чтобы понять — просто так это явление не происходит. До сих пор ни у одного из представителей новой фауны таких изменений не наблюдалось…

Тем не менее, твердой убежденности, что наступает очередной «сезон», не имелось ни у кого. Прошло более четырех лет со дня Катастрофы, и лишь самые первые месяцы запомнились стылыми морозами и ледяным ветром — временем той, прошедшей зимы. Все, что происходило дальше, никоим образом не совпадало с тем, к чему привыкло человечество за время своего пребывания на земле. Ну, по крайней мере, в той местности, где нас всех угораздило жить… Та зима закончилась, уступив место бесконечной весне и столь же бесконечному лету, длинному настолько, что Док приходил в тихий ужас и совершенное исступление, пытаясь высчитать хоть какой-то порядок в астрономическом календаре и того, с чем связана эта благодатная пора. И более всего он боялся, что приближающаяся зима — ведь должна же она хоть когда-то вернуться? — окажется куда более страшной, чем все, известные до сих пор… К слову — такое опасение разделяли не многие. Люди привыкли к теплу и прекрасной погоде, лишь изредка нарушаемой проливными дождями. Большинство считало, что, раз нас всех подвижки земной поверхности передвинули далеко к югу, о прошлых климатических изменениях можно смело забыть. Ни оспорить, ни подтвердить такое предположение никто не мог — даже Бен, державший в своей голове нечто вроде калькулятора и счетной машины одновременно. Но мулат и не задумывался над зимой — он никогда не видел снега, если не считать тех дней, когда вместе с Салли скитался среди обгоревших домов и огромных земляных валов, ставшими таковыми всего за несколько минут всеобщего ужаса и боли…

Салли, как заметили мои юные подруги, расцвела и похорошела. Она и мулат, слава небесам, разделили общую постель… и мужская сила Бена не просто покорила ее, но и вызвала к жизни давно и прочно забытые ощущения. Словом, женщина уже не жалела, что не оказалась среди состава разведчиков, когда все они попали в ловушку, устроенную самой природой. Что до тех, кто там был… в форте предпочитали, либо помалкивать, или вообще, не вспоминать. С одной стороны — стыдились того, что произошло, с другой — возможно, что и желали оказаться там снова! Да, я слышал и такое… Нравы прерий, в общем-то, весьма свободные, позволяли многое. И случаев, когда мужчины и женщины проводили время в похожих «оргиях», было предостаточно. Но лишь там, среди предгорий, на ставшей знаменитой, поляне, в окружении пахучих цветов, случилось так, что все потеряли голову…

Задумываясь над этим, я иногда бросал мгновенные взгляды на Элину. Все ли сказала нам первая красавица прерий? Как так могло получиться, что только она, да северянка, вместе с перерожденным, оказались неподвластны великому и могучему зову плоти? Ох… Что же это за гадкое чувство — ревность!

Белая Сова, верный своему слову, перестал приходить в форт. Охотники замечали его следы, видели, как он ставит ловушки, или, в одиночку охотится среди прерий. При удаче, индеец оставлял характерный знак, где-нибудь, на общей тропе — тогда жители форта или становища Лешего, могли пойти и подобрать мясо добытого им животного… Сам он, ни с кем не желал, видится, и, при случайной встрече, больше молчал, а то и вовсе сразу уходил, избегая разговоров на любые темы. Характер его портился — те, с кем ему приходилось общаться, отмечали угрюмость и все более нарастающую озлобленность индейца. Мы — я и Ната! — понимали, откуда это… То, что произошло между Бугаем и Ясной Зорькой, не могло остаться без последствий. Но мы ничем не могли помочь нашему другу…

— Со мной этого не произойдет никогда, Дар… — Ната бережно провела пальцам по моей груди и прикоснулась к побаливающим в непогоду шрамам, полученным в стольких схватках с дикими животными, и — не менее «дикими людьми», что счет им был уже утерян…

— Я больше не смогу перенести никакого другого мужчину, кем бы он ни был.

— Я верю, Ната. Знаю… не пустые слова.

— Да, не пустые. Только ты имеешь право так говорить, зная обо мне все. По своей воле — никогда! Окажись я там… на месте Зорьки — может, все и произошло так, как говорит Элина. Но потом… я пробила бы себе ножом сердце!

— Не говори этого вслух…

Я приложил к ее губам пальцы, заставляя говорить тише. Элина только недавно уснула, и мы старались не беспокоить девушку своими разговорами. Хоть наша длинноволосая красавица и спала, слух у нее был очень острый, и ей мешало буквально все. Непонятно отчего, сон девушки стал тревожным, нередко она просыпалась просто от того, что неловко пошевелилась — видимо, сказалось напряжение и трудности недавнего похода. В такие минуты или я, или Ната, садились возле нее и как могли, старались облегчить страдания нашей подруги. Что и говорить, что ради Элины мы не допускали никакого шума, особенно по ночам.

— Ты ведь понимаешь… Мы живем в таких условиях, случиться может все, что угодно. Новая банда, пришельцы из-за гор, мало ли кто — вообще! Я не хочу, и думать об этом… но, допуская самое невероятное, должен знать — такое не имеет право стать концом всему! Ты и Линка для меня дороже всего на свете, потеряв любую из вас, я просто сойду с ума! И я не хочу, не могу — чтобы ты так говорила! Да, я тебя знаю, что ты можешь так сделать — но обещай мне, что ты так не сделаешь никогда!

— Дар! Ты знаешь, но не понимаешь. Это смогла вытерпеть Лада, пережила Анна, сама Зорька, хоть и мучается, но продолжает ждать своего мужа! Даже Линка… Да, даже Линка, она вынесет иные руки на своем теле! Хоть я ни за что не хочу, чтобы это случилось! Но я, я больше — не смогу! Чужие ладони, шарящие по моим бедрам, чужие губы на коже… — она вся передернулась, как если бы рядом проползла змея. — Нет! Больше — нет! После этого я не смогу быть с тобой! Не смогу! А без тебя я не стану жить. И давай не будем больше об этом, Дар. Мы разбудим Лину…

Сова убил волка. Шкура зверя три дня сохла и коробилась, растянутая охотником на шестах, пока ее не сняли и не принесли в форт. След индейца отыскал Чер, вместе с врачевателем скитающийся в травах. Док, по-прежнему, всех приучал к сбору лекарственных растений, обосновывая это тем, что у людей должно быть несколько специалистов, способных заменить его, в случае необходимости. Я не особо этому противился. В какой-то мере, Док был прав, да и сам следопыт больше интересовался фауной и флорой прерий, чем довольно нудным исполнением работ в форте.

На том месте, где обнаружили шкуру, Черноног, прочел на земле то, что ускользнуло от зрения Дока. Волк поранил Сову, причем серьезно. Засохший окровавленный след тянулся среди буро-желтой травы и мха, и исчез лишь тогда, когда на их пути встретился ручей. Они пошли по следам дальше, вплоть до временного шалаша индейца. Совы там не оказалось — Чер заключил, что шаман, превозмогая боль, направился к Змейке, туда, где находилась Стара….

Ясная Зорька очень обрадовалась вестям, хоть рассказ о ранении мужа вызвал слезы на ее лице. Сова продолжал игнорировать юную девушку, и она так и жила в отведенном для них доме.

— Что мне делать, вождь?.. — Зорька печально смотрела на огонь, сложив руки на колени. Она сгорбилась, былой блеск в ее живых глазах угас. От нее веяло усталостью и обыкновенным отчаянием… — Что мне делать? Как мне вернуть его обратно? Я не хотела такого…

— Разве я могу что-то изменить?

Она пожала плечами. Элина, поддерживая одной ладонью разболевшийся живот, тяжело уселась рядом с ней и пригладила подружку, по темным, распущенным волосам.

— Ты с ним говорила?

— Нет. Я искала встречи, даже подстерегла его на тропе! Но он не стал слушать…

— А что ты хотела сказать? — Ната, слегка прикусив губу, опустилась на скамейку, с другой стороны.

— Не знаю… Я виновата перед ним, я хотела просить его о прощении… Но как ему сказать? Зачем, зачем я это сделала?!

Она закрыла лицо ладонями и беззвучно заплакала. Плечи ее тряслись от рыданий, и Ната притянула Зорьку к себе.

— Поговори с ним, Дар. — Элина страдальчески смотрела на меня, я видел, как в уголках ее глаз тоже начинают поблескивать слезы.

— Что я ему скажу, родная… Что?

Мы оставили Зорьку у себя. Ната сама отделила ей угол в нашем доме, завесив часть комнаты ширмой из двух сшитых вместе шкур. По ночам Зорька несколько раз принималась плакать, порываясь уйти обратно, но Ната убедила ее остаться.

Мы все понимали, что отношения наших друзей больше не могут оставаться прежними. Сумасшедшее желание Зойки и натиск Бугая, приведшие к той безумной ночи, поставили точку в семейной жизни индейца.

— Разве ты не понимала, что будет после, Зорька? Неужели действие этой… этих цветов, настолько сильно?

Женщина только опускала голову, пряча глаза от прямых вопросов Наты.

— Он потерял Дину… А потом тебя и меня чуть не убили эти нелюди, в Клане. О чем ты думала? И, уж если тебе было так хорошо с Бугаем, то почему ты не ушла с ним к Лешему? Ты, хоть что-нибудь, помнишь? Может, он опоил тебя?

— Опоил? Нет… Я сама. Я не знаю. Мне стыдно говорить вам об этом…

— Он не заставлял тебя? — Ната продолжала еле слышный допрос, и Зорька, полностью потеряв самообладание, уронила голову на ее плечо.

— Нет. Он большой… и добрый. Но я не люблю его! — она испуганно посмотрела в нашу сторону. — Все произошло случайно! Но Бугай не виноват! Он не заставлял меня… Все было как в тумане, я сама подошла к нему, сама разделась… Это невозможно объяснить, Ната! Это сильнее всех мыслей, чувств, сильнее разума!

— Кто из вас говорит правду, Зорька? — я встал и налил в кружку воды.

— Пей. Бугай рассказывал, по-иному. То, что это он вынудил тебя…

— Нет! — Зорька даже испугалась. — Он не брал меня силой! Не говори так, Дар! Если это услышит Сова — он убьет Бугая!

— А ты, чьей смерти больше боишься, своего мужа, или сына кузнеца?

— Зачем ты!.. — два возмущенных возгласа моих женщин слились в один.

Я отмахнулся, желая услышать ответ Зорьки. Та покачала головой:

— Ничьей… Что случилось, то случилось. Я не хочу, чтобы из-за меня погиб невиновный. Да, я спала с Бугаем, хоть и не могу понять, как это произошло. Но люблю я только своего мужа! Только он! Но Сова больше им быть, не хочет… Он никогда не простит меня.

— Лучше бы он сделал это силой.

По глазам Наты я увидел, что ляпнул нечто такое, после чего со мной долго не будут разговаривать… Она обняла Зорьку и сухо произнесла:

— Не слушай его. Вождь не знает, что говорит… Сова — наш друг, но и ты нам не чужая. Дар не хотел тебя обидеть — мы все в шоке из-за этой истории.

— Я знаю…

Вскоре до нас дошла весть об индейце — некоторые из бродяг, так и не примкнувших ни к одному из селений, побывали возле жилища шамана, где увидели нашего друга. Сова, получивший рану в схватке, стараниями Стары быстро поправился и передавал нам привет. Я вздохнул с облегчением — слова отшельника, каким стал индеец, возвращали надежду на примирение…

После возвращения разведчиков прошло почти два месяца. Прогноз Дока начал быстро оправдываться — с каждым днем становилось прохладнее, вначале незаметно, потом все сильнее и сильнее. Небо все чаще становилось непривычно хмурым, все затягивало темными облаками, и тогда лил дождь, несущий с собой стылый ветер. Прерии, словно пропадали в туманной дымке, от водной взвеси, охотники возвращались из степей ни с чем — все животные прятались в травах от падающих капель и не желали показываться наружу. Из запасников стали доставать хранящиеся там шкуры, старые куртки и теплые накидки. Теперь уже не приходилось, как раньше, прятаться от горячих солнечных лучей — скорее наоборот, их стало не хватать. По ночам нередко приходили заморозки, и тогда все в округе покрывало белесым налетом инея. Осень вступала в свои права, тревожа всех своей непредсказуемостью.

Но так было не всегда. Иной раз, словно вспоминая летний жар, солнце выглядывало из-за туч и все покрывало живительными лучами.

Напоследок, погода решила нас порадовать. Вновь вернувшееся тепло, растянулось на пару недель — как прежнее, «Бабье лето». Это был очень благоприятный момент для загонной охоты — предприятия, о котором я уже давно договаривался с соседями. Дал свое согласие Леший, должны были присоединиться люди Травника, несколько случайных охотников, постоянно посещающих Низины, а также Сова, неоднократно сам постоянно подбивавший меня к такому роду деятельности. Шаман объявился внезапно — вышел из трав и просто прошествовал в форт, отодвинув замешкавшегося Будду. Он не стал заходить в свой дом — сразу выискал меня и стал говорить о деле, словно ничего не произошло, и он не отсутствовал столько времени. Увидев его холодное лицо, Зорька мгновенно ссутулилась и ушла прочь…

Всего набиралось около восьмидесяти человек — вполне достаточно, чтобы охватить степи полукольцом на довольно большое расстояние. Нужно было только провести разведку. Так как мы не хотели переходить Змейку, и добывать животных на территории, где обретался Святоша, решено было отыскать подходящую пропасть, где-нибудь, возле прибрежных холмов. Там иногда встречались приличные расщелины, опасные из-за своей незаметности даже для самих охотников. Следовало уточнить их нахождение, определить место каждого участника, а главное — отыскать стада, которые должны превратиться в будущие шкуры и мясо.

…Кругом кипела жизнь. Тысячи, десятки тысяч всевозможных цветов, растений, трав, распространяли дурманящий аромат, жужжали и проносились мимо лиц насекомые — приходилось иной раз уклоняться, чтобы не попасть под удар крупного крылатого жука, или зазевавшегося шмеля. Все они увеличились в размерах раз в двадцать, укус подобного гиганта мог запросто вывести из строя на неделю! Под ногами вилась быстро растущая бахрома — еще одна причуда флоры, превращающая обычную землю в какой-то мохнатый ковер. Ветер проносился по верхушкам растений и шевелил их, создавая впечатление волн, склоняющих травы то в одну, то в другую сторону. Где-то вдалеке виднелись крутые спины козлов, скачущих по мхам так легко и свободно, словно под ними была беговая дорожка — еще одна особенность нового мира. Их округлые полу-лапы, полу-копыта, гораздо лучше наших ног стали приспособлены для путешествий среди трав. Иногда мелькали смутные тени от пикирующих с поднебесья птиц — также, изменившихся столь сильно, что мы уже не могли понять, кем они были ранее. Но то, что многие из них предпочитали охотиться не на насекомых, а на более крупную добычу, убеждались постоянно. Вот и теперь, заметив в просвет между деревьев, как стремительный ястреб слетел вниз, мы услышали резкий клекот и писк — упавший с неба хищник взмыл обратно с отчаянно запищавшим кролом. Зверек выглядел мелким в могучих лапах — птица, способная атаковать этого, отнюдь не маленького грызуна, была более чем в три раза крупнее самого крола.

Чер с завистью посмотрел ей вслед.

— Черноног опять завидует, тем, кто рожден не от человека?

Ульдэ насмешливо смотрела на охотника.

— А что плохого?

Он слегка насупился. Док примирительно произнес:

— Мечта о крыльях — она всегда была с нами. С человечеством, то есть. Только взлететь удалось лишь в легенде…

— Дедал и Икар? Да знаю, Док… Самому бы!

— Ты и о пхаях мечтаешь, — вмешался я. — А что толку? Поймай коня и приручи!

— А Дар позволит?

Черноног, весь вскинулся, устремив на меня загоревшиеся глаза.

Я пожал плечами:

— Почему бы нет? Но только не сейчас… А теперь идемте — мы и так слишком долго смотрим в небо, вместо того чтобы сокращать свой путь.

— Ты дал слово, вождь. Теперь Чер не успокоится, пока не сядет верхом на пхая! — Док пропустил охотника и девушку, и пошел рядом со мной.

— Надеюсь, что нет. С моего разрешения, без него — он все равно это сделает. — Ты мог бы запретить!

— А зачем? Могу ли я запретить тебе шляться по прерии? Указать Стопарю, что бы он ни мудрил, на поле? Бену — не рисовать чертежи? Док, я вовсе не хочу быть запрещателем и неразрешателем… Мы стали свободными — и слава небесам, что нет никого, кто смог бы эту свободу ограничить. Каждый волен делать то, что хочет — если это не мешает жить другим.

— И в итоге он свернет себе шею… Осторожно! — Док внезапно окликнул Джен и Нату, склонившихся над ярко-желтым соцветием. — Их запах ядовит! Можно уснуть и не проснутся… это цветы-убийцы. Таких здесь много!

Он показал на растение, и мы поспешно отошли назад. Даже самым искусным и опытным скитальцам прерий не были известны все травы, в том объеме, какой уже стал известен Доку. Сутками напролет тот бродил по долине, присматриваясь к его обитателям, запоминая, что они едят, и что предпочитают обходить стороной. Благодаря этому, он мог заметить опасность там, где многие из нас спокойно прошли мимо…

Наш небольшой отряд уже присмотрел подходящую для загонной охоты яму. Это был один из множества разломов в земной коре, которыми славилась Низина. Заметить пропасть, не оказавшись возле ее края, было невозможно Скрытый от глаз высокими и плотными кустарниками, достигающими трех-четырех метровой высоты, он перерезал одно из обширных и плоских полей наискосок. Мы расчистили около двадцати метров у края, чтобы животные не уперлись в колючки, и не повернули свои рога на охотников. Трудность заключалась лишь в том, чтобы направить стада из прерий, именно к этому месту…

Визг и тревожное ржание пхаев мы услышали внезапно. Отряд мгновенно схватился за оружие — звуки указывали на ожесточенную схватку. Охотники без слов перегруппировались, быстрым шагом направившись в сторону шума. Сова на ходу прикрикнул, вырвавшейся вперед, Ульдэ.

— Скво!

Он не произнес больше ничего. Одной интонации хватило, чтобы северянка мгновенно стушевалась и уступила ему дорогу.

Я поравнялся с индейцем:

— Зачем ты так?

— Сова похож на слишком много возомнившего о себе человека? Даже такая искусная и опытная охотница, как Ульдэ, в азарте может позабыть об опасности прерий в Низинах. Девушка не должна выходить на зубы зверя первой — это обязанность мужчин!

Я смутился. Сова просто и коротко объяснил свой поступок — мне еще только предстояло так соразмерять свои собственные… И я прекрасно понимал шамана — ведь, тоже самое делал, когда раньше путешествовал вместе с Натой, а потом и обеими девушками. Видимо, забота о других женщинах рода еще не впиталась в мою плоть и кровь, с той же силой, как боязнь за своих жен.

Черноног обогнал нас. Следопыт вообще бегал как лошадь, за что мы нередко называли его не Чером, а пхаем — не в обиду, но как дань уважения быстроте и выносливости молодого охотника. Донесся торжествующий крик — он стоял возле одной из незамеченных ранее ям, и смотрел вниз. Через несколько секунд мы уже сами стояли возле нее, разглядывая попавших в западню животных. Три взрослых коня, кобыла и два жеребенка. Еще один — четвертый, из жеребцов, был мертв — при падении он сломал себе позвоночник. Все остальные, несмотря на ссадины, живы и почти невредимы.

— Вот так дела… — пробормотал Стопарь, подбежавший, самым последним. — Пока загон готовили, мясо само пришло! Жаль, не овцебык.

— Пхаи тоже хорошо, — отозвался Сова. — У них крепкие шкуры, хоть мясо и жестковато. Мы забьем их, а потом вытащим наружу. Можем даже не торопиться — Ульдэ и Черноног, вернутся в форт и приведут остальных мужчин. Вытащим их все вместе!

— Погоди… — я остановил руку индейца, уже изготовившегося спустить тетиву. Чер умоляюще смотрел на меня, и я вспомнил мечту охотника. — Не стреляй. Ульдэ… беги к Лешему — Их стойбище ближе, успеешь вернуться к вечеру.

— Половину добычи отдашь лохматым?

Я кивнул шаману:

— Пускай. Загон для того и задумывался, так что эта яма для нас просто подарок судьбы. Джен, Ната! Принесите веревки.

Черноног понял меня сразу и радостно умчался к брошенным вещам. Сова недоуменно посмотрел ему вслед:

— Почему ты не хочешь их убить? На ржание сбегутся все пхаи с равнин — и мы сами станем кормом для этих созданий! А добыча достанется свинорылам!

— Не достанется. Упавший самец сломал только спину, крови нет. А раз нет — сам знаешь, трупоеды не покажутся. И пхаи не нападут. Поблизости нет других стад — мы никого не видели.

— Я не понимаю моего брата.

— Я хочу достать из ямы коней живыми… Если получится.

— Вождь сошел с ума? Зачем?

— Эх ты, индеец… посмотри на Чера!

Он красноречиво вздохнул и развел руками:

— Мой брат слишком впечатлителен. Черноног хочет оседлать пхая… Что ж, пусть попробует. Но помни, ты — вождь. Ты в ответе за каждого, кто носит отметину твоего рода. Сдается мне, скоро форт станет оплакивать еще одного хорошего воина прерий…

— Чер не будет рисковать понапрасну.

Вечером вернулась Ульдэ, а с ней — Леший и несколько человек из селения. Я мельком кивнул предводителю перерожденных — и получил в ответ такой же многозначительный взгляд. Бугай, по-прежнему, оставался в селении мохнатых, и я не представлял себе, как и когда он сможет вернуться…

Охотники приготовили арканы и колья. Вытащить пхая из ямы — еще та задача… Но мы собирались достать их всех, не убивая. Одного жеребца по уговору, Леший хотел забрать с собой. Я, сделав широкий жест, согласился на двоих — за помощь. Оставшиеся жеребец, самка и жеребенок должны были отправиться с нами, в форт. Ульдэ недовольно посмотрела на меня, но ничего не сказала — ей, как никому больше, приходилось искать добычу в прерии, и такая щедрость, конечно, казалась излишней.

Помогла изобретательность Стопаря и техническая выучка Бена. Они что-то намудрили с веревками, что-то накрутили, отдаленно напоминающее колесо — и получилась сложная конструкция, сильно похожая на лебедку.

— Давай!

Чер набросил первое лассо на одного из пхаев. Конь всхрапнул и попытался зубами перегрызть крепкую лиану. Только быстрота действий охотников не дала ему возможности это сделать. Рывок сбил пхая с ног, а потом Сова, увлеченный нашей идеей, умело прикрыл голову полузверя своим плащом. Ослепший пхай испуганно заржал, но поздно — общими усилиями мы вытащили его наружу и сразу свалили на землю, прижав своими телами. Чер оплел ноги коня веревками, разнеся концы аркана в разные стороны. Лишь после этого мы по команде отпрянули в стороны. Пхай взметнулся, попытался было достать ближайшего к нему, Лешего, но тут же упал на колени — Чер рванул за аркан. Мы с трудом удерживали животное — Сова вновь накрыл ему глаза шкурой, после чего коня накрепко привязали к кольям. Чуть отдохнув от первой добычи, и воодушевленные полученным опытом, также поступили со вторым самцом. В яме метались последние члены стада, когда случилось непредвиденное. Стопарь, стоявший у самого края ямы, поскользнулся и рухнул вниз. Он упал на тушу погибшего коня, что спасло его от ушибов, и оказался перед оскаленными мордами остальных пхаев.

— Вааргх! Вау!

Сова издал страшный клич, знакомый каждому созданию прерий. Так при нападении рычали волки, бывшие смертельными врагами пхаев. Знакомый звук заставил их сбиться в кучку посреди ямы — сила инстинкта была выше желания, немедленно расправится с попавшим в беду кузнецом. Этого хватило лишь на короткое время — животные быстро разобрались в тревоге, но Чер успел кинуть Стопарю конец веревки, и мы в мановение ока выдернули незадачливого богатыря обратно.

— Уфф…

Он скосил глаза на яму, где раздавался возмущенный пхиал этих новоявленных мустангов прерий, от которого они получили свое наименование.

Нами охватил азарт. После падения кузнеца, я велел девушкам отойти от ямы в сторону, и помогать лишь после того, как мы вытащим очередного пхая. На всякий случай, Ульдэ отправилась на край поля — вдруг, из прерий действительно прибежит на шум еще одно стадо. В таком случае нам бы следовало немедленно все бросать и скрываться в траве. Пхаи мало походили на овцебыков, предпочитающих самим убегать от человека. Они довольно решительно нападали как на вездесущих крыс, так и на одного-двух волков, если им удавалось застать последних врасплох. А как умели драться и на что способны, сильные и крупные лошади, мы уже знали — пример стычки с дикими собаками был вполне убедителен.

— Взяли! Еще!

С натугой, краснея и покрываясь потом, мы тащили упрямое и крупное животное. Пхай негодующе ржал, визжал и чуть ли не рычал — от подобной какофонии, лет пять назад, любой конюх решил, что перед ним исчадие дьявола…

С натугой, выигрывая каждый сантиметр, мы вырвали самца из ямы. Он оказался несколько более тяжелым, чем первые два. Оказавшись наверху, конь перестал сопротивляться и теперь весь дрожал и косил на нас свои испуганные глаза.

Чер внимательно осмотрел жеребца, потом набросил еще одну веревку на его шею и сделал знак:

— Как скажу… отпускайте.

— Ты что? Он же сразу убежит!

— Не убежит.

Он, вдруг, одним махом вскочил на спину пхая и сразу подтянул веревку, заставив испуганное животное захрапеть от удушья.

— Он тебя порвет… — Сова укоризненно смотрел, на, восседавшего в гордой позе, Чера. — Как только мы отпустим арканы, пхай снесет тебя со спины и убьет.

— Я в селе все стадо объезжал — больше никто не мог! Чем эти от тех отличаются?

— Зубами! — Стопарь натянул веревку потуже, удерживая рвущегося жеребца на месте. — А еще копытами… А главное — это не прежний конь, пусть даже дикий. Это — зверь! Ты до сих пор не понял этого? Где ты видел раньше лошадь, способную догнать крола, забить его копытами и сожрать? Может, этот тоже… человечины уже успел вкусить?

— Это безумие, Дар! — Док вторил индейцу, уже готовясь вытащить из своей сумки повязки и мази. — Дар! Вмешайся, в конце концов! Жалко ведь, дурня…

Я посмотрел в глаза следопыта. Тот еле уловимо кивнул — «все нормально» …

— Пусть рискнет. Убить пхай его не успеет, а если и куснет разок — что ж, умнее будет. Сами видите, по-другому, Чер не поймет. Отпускайте!

Охотники с досадой побросали веревки — пхай почувствовал свободу и резко рванулся в сторону и вверх. Такого прыжка мы еще не видели… Чер слетел со спины жеребца, как пушинка, оказавшись среди густых и колючих зарослей чертополоха. Сам конь мигом умчался на край поля, где остановился и уже более уверенно и злобно стал посматривать в нашу сторону…

— Доигрался? Упустили столько мяса… — Стопарь ругнулся, и вытащил Чера из колючек. — Дурень и есть. Разве так можно? Ты с малолетства его приручи, чтобы корм с рук брал… Травки сладкой поднеси, сам постоянно рядом будь, пока привыкнет. А то — взрослого зверя. Эх… Хорошо, живой.

— Возвращается!

Леший указывал на скачущего, прямо на нас, пхая.

— Стреляй! Стреляй, Ульдэ! Хоть шкура будет…

На призыв Стопаря девушка вскинула лук. Чер подскочил к ней и ударом под локоть выбил оружие из руки северянки. Она гневно размахнулась, метясь кулаком в лицо охотника.

— Хватит! — я встал между ними… — Он только пугает.

Конь резко остановился, поднялся на дыбы и шарахнул копытами по земле. Нам в лица полетела грязь и ошметки мха с травой. Леший вложил пальцы в рот и звонко свистнул. Пхай прянул ушами и вновь скрылся в травах, где его уже невозможно стало достать стрелой.

В яме оставались кобыла и вконец исстрадавшийся жеребенок. Их достали без труда. Леший забрал свою долю — обоих коней, пообещав прийти на охоту по первому кличу. Мне было немного жаль, но на немой вопрос Наты я отрицательно мотнул головой:

— Я обещал…

Наша добыча оказалась бы неполной, не вытащи заодно и тушу погибшего пхая. Конь умер недавно, а такое чувство, как брезгливость, у всех давно и прочно ушло далеко, не выдержав конкуренции с выживанием… Охотники споро сняли шкуру с жеребца и принялись разделывать его острыми ножами. Мы с Совой понимающе посмотрели друг на друга — не так давно, почти никто из тех, кто сейчас здесь присутствовал, не умел не то, что, выпускать кровь и кромсать пласты мяса, а вообще… просто находится рядом с мясником. Зато теперь каждый сам превратился в мясника, не пугаясь ни брызг крови, ни пахучих внутренностей. Свою долю получил и Леший. Крайне довольный, он еще раз подтвердил готовность прийти на большой лов, после чего отдал своим приказ собираться в дорогу. Простившись с перерожденными, мы повернули к форту, по дороге подшучивая над неудавшимся ковбоем…

— Смотри… — Сова указал на степь.

В некотором отдалении от отряда, по мхам трусил жеребец. Он иногда призывно ржал, на что связанная кобыла отзывалась ответным ржанием и приглушенным рычанием.

— Вот зараза… Тоже, видать, соображает. Семья это, не иначе. До самого форта идти будет.

Опытный сельский житель, Стопарь оказался прав. Жеребец не отходил от нас всю дорогу, отчего мы все держались в постоянном напряжении. Когда до стен оставалось немногим более километра, жеребец вновь предпринял попытку отбить самку с детенышем. Он обогнул нас по широкой дуге, словно отрезая путь, домой, и выскочил из зарослей, пытаясь сбить с ног переднего охотника из отряда. Череп ловко увернулся от разъяренного животного, и даже хлестанул его по крупу ремнем. Тот встал на дыбы, оскалил страшную пасть и с силой ударил копытами оземь. Наверное, в свое время это произвело бы на всех нужное впечатление… но не сейчас. Хладнокровно и без паники, мы мгновенно встали спина к спине, выставив перед собой острые наконечники копий. Это уже были не прежние запуганные жители городов и деревень — прошедшее время многому всех научило… Увидев непреодолимую преграду, пхай звонко заржал, но больше нападать не рискнул.

Послышался знакомый рык, а потом и лай. Угар, внезапно выскочив из травы, пробежал мимо охотников, направляясь к остановившемуся жеребцу.

— Куда? Стой! Стой, что б тебя!

Но остановить пса было невозможно… Чер, в досаде, опустил голову — он не терял надежды заманить коня, и вновь сделать вожака стада нашим пленником. Я только развел руками — когда Угар начинал охотиться, лишняя помеха на его пути сметалась псом напрочь. И лишь потом он начинал разбираться, что она из себя представляла! Так было, когда он схватывался в смертельной схватке с дикими собаками, тоже повторялось и в стычках с более крупными обитателями прерий. Спасти коня могло лишь бегство. Но Пхай не собирался уступать всего лишь одному врагу — жеребец заржал, взбил копытами перед собой и сам атаковал Угара, едва не разнеся псу мохнатую голову.

Угар увернулся от удара и всей грудью — как он делал всегда! — врезался в бок пхая. Вес чудовищно выросшего пса практически равнялся весу не самого крупного овцебыка, а удержать его на привязи, как когда-то, не стоило и думать. Он мгновенно рвал любой аркан, одним лишь натяжением могучей шеи. Любимый прием нашего любимца — атака всей тушей, в прыжке. Какой бы массой не обладал враг, такой удар сносил с ног практически любого зверя, в чем мы неоднократно имели возможность убедиться. То же произошло и с этим самцом. Взбрыкнув всеми четырьмя овальными копытами, он рухнул на землю. Черноног, увидев это, заскрипел зубами. Шейла, вставшая рядом с ним, попыталась что-то сказать, но он отмахнулся, и повернулся в другую сторону, не желая смотреть на гибель жеребца.

Тем временам Угар, успевший подняться быстрее пхая, рявкнул своим знаменитым басом и прижал к земле коня лапами. Над шеей поверженного раскрылась пасть со страшными клыками. Тот заверещал в испуге — смерть казалась неминуемой! Но Угар не собирался убивать — я увидел, что пес просто ударил пхая лапой, по морде, принуждая лежать смирно.

— Скорее!

Я указал в их сторону.

— Быстро к ним! Угар сделал за нас нашу работу! Быстрее!

Охотники, и мужчины, и женщины, уже бежали по травам, готовые заново спеленать жеребца веревками. Чер, услышавший мои слова, резко повернулся и замер, не веря своим глазам…

— Вперед! — я показал ему на жеребца и собаку. — Подбеги первым! Оттащи Угара! Сам набрось аркан ему на шею! Пусть именно тебя он запомнит, как того, кто спас от зубов хищника!

Черноног, радостно ухмыльнулся и стрелой метнулся вперед. Он даже бросил мешавшее ему бежать оружие, на что я сердито указал Шейле:

— Никогда охотник не имеет право оставаться безоружным! Это прерии, а не форт!

Впрочем, мое замечание пропало втуне — сам парень уже умчался прочь, а Шейла, решив, что это более относится к ней, подобрала вещи своего приятеля. Чер недаром слыл самым лучшим бегуном в форте и за его окрестностями — он обогнал всех и первым приблизился к продолжавшему лежать в оцепенении коню, и грозно нависшему над ним, псу.

— Зачем Черу пхай? — Сова насмешливо указывал на происходящее. Он спокойно смотрел на всех и не делал попыток вмешаться. — Он может обогнать любого жеребца, особенно, если будет торопиться в вигвам своей скво!

— Если бы его там ждала скво… может быть.

Он сумрачно посмотрел на меня, но не стал ничего отвечать.

Чер ухватил Угара за холку и попытался оттащить в сторону. Пхай почувствовал слабину, и попытался вскочить. Угар мгновенно вновь взмахнул лапой, буквально припечатав морду жеребца к земле. Тем временем Чер опутал шею коня веревкой — и вновь оседлал зверя! Теперь ничто не могло заставить обезумевшего от испуга, пхая, остаться на земле. Угар отскочил назад, а всадник и лошадь неимоверными скачками устремились в степи…

— Назад!

— Угар!

Оба крика слились воедино. Шейла заломила руки — гибель охотника всем предвиделась неизбежной… Пес услышал мою команду — и молнией метнулся вслед. Шейла, не скрывая своих слез, рыдала сидя на траве, а девушки не знали, как утешить печаль женщины, потерявшей второго мужчину в своей жизни…

— Твоя вина, — Док угрюмо посмотрел вслед быстро исчезающей тени. — Ты разрешил ему это верное самоубийство. Какой бы он не был… ковбой в прошлом, да только пхаи, как верно заметил Стопарь, совсем не прежние лошадки. Он не вернется, а нам придется искать останки в прерии… если успеем раньше свинорылов.

Шейла, услышав скупые слова лекаря, еще больше зашлась слезами.

Мы переглянулись с индейцем. Он пожал плечами:

— Чер — ловкий и сильный воин. Он справится с пхаем… Или, спрыгнет с него. Сова верит, что следопыт вернется в форт у синей реки. Надо ждать.

В форт все вернулись понурые, не радовала и неожиданная добыча — уверенность индейца мало кто разделял… Слишком часто люди становились свидетелями гибели мужчин и женщин от внезапных нападений, рассерженных пхаев. Кое-кто видел, как после них, бывшие сельские лошадки рвали тела поверженных жертв и поедали…

Я распорядился пока не убивать животных. Бен с добровольцами нарвал свежей травы, на которую указал Док. Несколько крупных охапок должно было хватить самке с жеребенком, на пару дней, пока мы не определимся, что с ними делать. В любом случае, мне хотелось оставить их в живых. Мясо в форте имелось, планирующуюся охоту никто не отменял, а прикормив грозных животных, мы могли попытаться их приручить. Может быть, это куда реальнее, чем отчаянная попытка следопыта. Стопарь отвел им небольшой закуток возле хозяйственных построек — там они жались друг к другу и косились на снующих по своим делам, людей.

…Они вернулись через два дня, когда мы уже собирались идти в травы на поиски останков. Все это время Шейла проплакала, запершись у себя дома. Дозорный заметил шатавшееся от усталости животное и всадника на нем. Мы выбежали навстречу.

— Вижу! Вижу его! На пхае! Он сумел это сделать!

Свистун восторженно орал что-то, показывая рукой в сторону едва удерживающегося на спине пхая, Чера.

Вид у охотника был порядком побитый. Весь в грязи и синяках, руки стесаны до рубцов, одна щека прокушена насквозь, из носа стекала кровь. Но глаза Чера улыбались! Он въехал прямо под арку ворот, после чего хриплым голосом произнес:

— Упорный пхай… и умный. Зря не бегал. Пытался, и сбросить, и укусить. Даже на землю падал — думал, что я соскочу, и тогда он меня сможет растоптать. Но мне повезло — увернулся и опять успел вскочить на его спину. Он снова бежать… Пока не выдохся. После, мы почти шагом приперлись на край Черного леса. А в нем на нас накинулись волки. Он их учуял раньше, чем я увидел — и тогда, будто решил что-то для себя. Я только и смог, что за гриву схватится — он так понесся, что ветер в ушах свистел!

Чер покачнулся, но удержался на спине жеребца. Глаза охотника были полузакрыты — он еле произносил слова…

— …В общем, удрать все равно не смогли. Догнали нас… Пришлось драться. А чем? Я все возле форта оставил, один нож на поясе. А их — уже пятеро! Стая! Хорошо, Угар подоспел — отбились вместе! Пхай их копытами бил, кусал так, что клочья летели. Одного я тоже убил.

Он устало кинул конец ремня в руки Волоса:

— Держи!

Сам Чер, почерневший и измученный, свалился со спины такого же измотанного пхая на наши руки, успев шепнуть напоследок:

— Не убивайте его… Он покорился. Теперь будет ручной.

Сова с уважением смотрел на потерявшего сознание юношу. Да и все мы были потрясены тем, что удалось сделать Черноногу! Но я заметил, что индеец, хоть, разделяя всеобщий восторг, тем не менее, был чем-то даже опечален.

— Ты встревожен? Если он его приручит… В прерии все измениться, Сова! Все!

— Я понимаю, брат мой.

Сова задумчиво посмотрел вдаль.

— Понимаешь? Расстояние перестанет играть для нас всякую роль! Если он сумел покорить одного пхая — значит, и мы сможем сделать, тоже самое, с другими! Наступит такое время, когда охотники будут преследовать стада на лошадях! Как твои предки, Сова! Смогут добираться до самых отдаленных мест долины!

— И она сразу станет гораздо меньше для всех нас, Дар…

— Ты… против?

Я удивленно посмотрел на индейца. Он неопределенно махнул рукой:

— Нет, конечно. Это великий день для всех нас. Наши предки тратили на такое несколько поколений — мы успеваем пройти прежний путь за месяцы и недели. Да, пхай — только начало. Потом будут одомашнены овцебыки, появятся стада ручных кролов, а в загонах начнут мычать туры… Земля покроется фермами, люди забудут вольный ветер, и станут с утра и до ночи перекапывать землю, обеспечивая себя и свое потомство зерном. Фермы превратятся в села и города, в которых ленивые люди станут прятаться от жизни в каменных коробках своих домов. И Святоша или его последователи наконец-то смогут надеть всем на шею ярмо — ведь привязанных к одному месту, всегда легче взнуздать, как Чер взнуздал пхая.

От речи обычно не многословного, Совы, я даже перестал улыбаться…

— Ты серьезно? Жалеешь?

— Нет. Форту и будущему племени нужны кони. Вождю не следует прислушиваться к ворчанию старого индейца.

Я кивнул:

— Не горюй, Сова. До той поры еще очень далеко. А сейчас нам всем хватает и вольного ветра, и свободных троп. К тому же… все это очень здорово — если бы не одно, но…

— ?

— Потомство, Сова. Пока что, оно появляется у кого угодно, только не людей. И твои опасения насчет городов и ярма не стоят и гроша… в этом свете.

— Ты прав, мой брат. Новая земля не хочет видеть на себе прежнюю жизнь. Все переменилось. Новые звери бродят по долине, а над ними летают новые птицы, иная растительность вырастает под ногами, и человек чувствует себя рядом с ней букашкой. Все изменилось, полностью или частично. Только люди остались прежними. И им сложно найти свое место…

— Не все люди остались прежними. А Леший? Его становище? Или… Тот, из предгорий? Мы умрем… рано или поздно. Они — останутся?

Сова на какое-то время умолк, словно затронутая тема его перестала интересовать. Потом он расправил плечи, выпрямился и твердо произнес:

— Может, мы и последние. Может, Великий дух устал от своих детей. Может, солнце отвернулось от нас… но жизнь — она продолжается. Пока еще у нас есть силы, крепки руки и зорок глаз. Будем жить, мой брат. Будущее — покажет…