Глава 9.
Шерше ля фам
Олег Ицкович, Париж, январь 1936
Пока ехали в Париж, времени для размышления над злободневными проблемами нового бытия почти не оставалось. Баронесса требовала повышенного внимания к себе, а, кроме того, то ли и в самом деле была страшно болтливой, то ли ее на нервной почве несло, но только казалось, что Кайзерина Николова не замолкает ни на мгновение. И ведь не дура. Это-то очевидно. Не глупости порола и не чепуху молола, если не считать чепухой "тайны мадридского", то есть, разумеется, болгарского двора. Грамотная, интеллигентная речь, разумные, если не сказать большего, мысли, своеобразный юмор - порою грубоватый, иногда циничный, но всегда подлинный - и знаний разнообразных вагон и маленькая тележка, но, помилуй бог, как же всего этого для Ицковича много! Так что расслабиться удалось только в Париже, где они остановились в солидном, но не обязывающем отеле. Вообще-то баронесса собиралась в "Риц", но Олегу удалось ее переубедить. Ему там светиться ни к чему, да и дороговато. Но и ей, если подумать, там сейчас лучше не появляться.
- По родственникам и знакомым соскучилась? - поднял бровь Олег. - Тогда, может быть, к мужу съездишь, проведаешь старика? - так затейливо он озвучил простую мысль: "Пошла нах..., заткнись, достала!"
Красотка поджала губы, сверкнула зеленью глаз, вдруг ставших изумрудными, но спорить перестала, и, отобедав в обществе "кузена Баста", отправилась отдыхать, успев пожаловаться на мигрень. А вот кузену спать не хотелось совсем, но и гулять по Парижу оказалось некомфортно. Погода испортилась. Под ногами слякоть, и сверху тоже что-то такое капает, не слишком очевидное: то ли снег с дождем, то ли дождь со снегом. Одним словом, просто Амстердам или Питер, а не Париж, но делать нечего. А раз так, пришлось идти в кабак. Вообще, получалось, что в новой своей ипостаси - или тело Баста фон Шаунбурга следовало считать аватаром? - Ицкович все свое время проводит в поездах и питейных заведениях, благо средства позволяют, и молодой здоровый организм не возражает.
"И то хлеб!" - усмехнулся Олег, устраиваясь за столиком в маленьком полупустом кафе. Подозвав официанта, он заказал уже ставшие привычными кофе и коньяк и спросил - есть ли в заведении свежие газеты
- Разумеется, - сдержанно поклонился гарсон. - Какую именно газету желал бы получить месье?
- Le Figaro.
- Я сейчас же пошлю мальчика, - вежливо кивнул гарсон, и через пять минут - Олег даже не успел допить кофе - ему действительно вручили газету. И следующие пятнадцать минут, кляня себя за глупость, Баст фон Шаунбург вынужден был имитировать заинтересованное чтение. Разумеется, Баст в отличие от Олега знал французский, что называется, изрядно, но все же не настолько, чтобы просто читать и уж тем более, получать от этого удовольствие. Вполне можно было попросить немецкую или английскую газету. Однако, за муки свои Ицкович оказался вознагражден самым неожиданным и щедрым образом: в разделе объявлений он наткнулся на краткое и совершенно невразумительное для непосвященных сообщение о женитьбе некоего Николя Саркози на некоей Карле Бруни. Остальной текст представлял из себя полный бред, который, однако же, расшифровывался, как номер парижского телефона.
Теперь оставалось только опрометью нестись к ближайшему аппарату и звонить... а кому, кстати? Кто дал объявление? Поскольку сам Ицкович его не давал, полагая излишним, это мог быть или Витька, или Степа. Но кто из них и почему сейчас, а не через месяц или два, как договаривались? Темна вода во облацех...
В противоположном конце зала какой-то мужик в матросской куртке из толстого сукна и в берете с помпоном наигрывал что-то тихо-тоскливое на аккордеоне, но музыка Олегу не мешала. Он углубился в свои мысли. А подумать, кроме как о неожиданном объявлении, если честно, было о чем. Появление Татьяны, а теперь еще и Ольги, оборачивало историю "трех толстяков" во что-то совсем иное. И, рассматривая теперь весь этот "фантастический роман", Олег не мог не прийти к выводу, что кто бы им так не "подсуропил" - Бог ли это был в своем непостижимом промысле, дьявол, или инопланетяне - у появления всей этой "банды" здесь и сейчас определенно имелся некий пусть и трудно формулируемый, но зато легко угадываемый сердцем смысл. Им предстояло стать провидением, богом из машины, неучтенным и неизвестным фактором... Однако кто-то или что-то - ведь могло случиться и так, что они - пятеро - являлись ни чем иным, как эффекторами природы, пытавшейся скомпенсировать накопившиеся отрицательные изменения - так вот этот кто-то или что-то явно стремились изменить с помощью "перенесенцев" сложившуюся историческую последовательность, переиграть историю, переломить ее ход.
"Роль личности в истории..." - усмехнулся Олег и с недоумением уставился на пустую рюмку.
Черт его знает, как это вышло, но он совершенно не помнил, чтобы пил. Однако все уже выпил, и сигарет выкурил... три штуки. И кофе остыл.
- Гарсон!
Олег заказал еще кофе, закурил очередную сигарету и решил, что, даже если он ошибается, и ничего провиденческого в его попадании в этот мир, или, вернее, в это время, нет, он все равно будет жить и действовать так, словно провидение, и в самом деле, избрало его своим орудием. Но если так, то следовало серьезнейшим образом обдумать, что и как можно сделать, чтобы остановить рвущийся на встречу с айсбергом безумный "Титаник" европейской цивилизации. И вот здесь действительно достаточно места для позитивного мышления. Думай, не хочу, что называется. Вот он и думал под быстро стынущий кофе, но когда во втором часу ночи добрался-таки до гостиницы, трясло его не по-детски. Даже крепкий организм Шаунбурга с таким объемом никотина и кофеина справлялся на пределе своих весьма серьезных возможностей.
***
- Четвертый, пожалуйста, - войдя в кабинку, назвал Олег номер этажа лифтеру.
Лифт клацнул стальными сочленениями, и дернулся, останавливаясь - лифтер сдвинул в сторону железную гармошку складной двери, и Олег наткнулся взглядом на два по-кошачьему горящих в полумраке фойе изумруда. Кейт сидела в кресле и курила свою обычную длинную стильную сигаретку, засунув ее еще и в костяной мундштук.
"Кейт..."- выяснялось, что называть ее Ольгой, хотя бы и мысленно, Ицкович не мог. Не получалось. Ни вслух, ни про себя, никак. Вероятно, дело в том, что ее-то он совершенно не знал. Не видел никогда, никогда с ней не говорил. Впрочем, он и Кайзерину не знал тоже. Но "Кисси" была физически реальна, осязаема, "дана в ощущениях".
"Дана в ощущениях... И кем же она дана? Съест-то он, съест, да кто ж ему даст?"
- Что не спится? - спросил, стараясь говорить ясно и без запинок. Получалось совсем неплохо, и походка тоже...
- А тебя, Баст, где носит? - взгляд уверенный, но какой-то "плывущий", голос вибрирует, как басовая струна альта, но Шаунбург, разумеется, назвал этот инструмент по-немецки: Bratsche. Ну, где-то так и есть - струны настроены на квинту ниже скрипичных.... И голос этот заставляет вибрировать нервы.
"Вот ведь ведьма!" - ведьма и есть: бронза волос в слабом свете электрического бра отдает совершенно уже лисьей рыжиной, и глаза горят как у ночной охотницы, и...
- Милая, - улыбается Баст фон Шаунбург, удивляясь наглости своей кузины. - Разве я обязан тебе отчетом?
- Отчетом не обязан, - сдает назад Кайзерина фон Лангенфельд Кински или, вернее, баронесса Альбедиль-Николова. - Но мог бы и предупредить, что уходишь. Я беспокоилась...
- В следующий раз обо мне, пожалуйста, не беспокойся, - Баст достал сигареты и начал охлопывать карманы в поисках спичек.
- А я о тебе и не беспокоилась, - тонкая рука протянула ему зажигалку. - Я беспокоилась о себе.
Баст закурил и с интересом посмотрел на Кейт. Ну что ж, она была такой, какой и должна была быть. Фокстрот, танго...
"Таня..."
- Хочешь выпить? - спросила она, как ни в чем, ни бывало.
- Идти в бар...
- У меня в номере есть.
У него в номере выпивки нет, а у нее, оказывается, есть!
"Она что, в чемодане с собой возит?" - разумеется, это был риторический вопрос. Ему абсолютно все равно, откуда у Кайзерины выпивка, но могло статься, что подобное предположение не лишено оснований. Что можно возить в трех таких чемоданах, какие таскала за собой кузина Кисси? Даже военно-полевую кухню, не то, что бар.
- Арманьяк?
- Ну-ка! - Баст взял из рук Кейт бутылку. - У тебя хороший вкус, золотце. Очень хороший...
Это оказался довольно редкий купаж Гастона Леграна, и, судя по запаху - бутылку уже не только открыли, но и почали - арманьяк действительно так хорош, как должен быть, если судить по цене. Вдохнув запах, и даже зажмурившись на мгновение от предвкушения удовольствия, Баст плеснул в бокалы, и поднял свой:
- Прозит!
- Прозит!
- Скажи, Кисси, - спросил Баст, медленно, со смакованием сделав глоток, пережив чудо послевкусия, и, переведя дух, прикурив сигарету. - Что ты тогда сказала про Эдуарда?
- А что? - сразу же насторожилась Кейт.
- Да, что ты в самом-то деле! - Баст от удивления даже руками развел, чуть не расплескав при этом драгоценный напиток. - Я же тебя не о твоих любовниках спрашиваю. Ты помнишь, когда умрет Георг?
- Двадцатого января, - она поставила бокал на стол, встала, прошлась по комнате, оглянулась на Баста через плечо. - Что-то еще?
- Да, - кивнул Баст. - Кто входил в делегацию СССР на похоронах?
- Литвинов, Тухачевский... остальных, извини, не помню.
- Тухачевский... - что-то в этом определенно было. - Он ведь на крейсере?...
- Нет, - перебила его Кейт. - На поезде. Через Польшу и Германию. И везде с остановками. Встречи, переговоры.
- И в Париже?
- И в Париже, - она все еще смотрела на него через плечо. Обворожительная женщина... - Но не перед похоронами, а после. Он сюда десятого февраля приедет... Прозит!
- Прозит! - согласился Баст и приник к бокалу, а когда снова поднял взгляд, она уже стояла прямо перед ним, в тонкой белой и с белыми же кружевами шелковой комбинации. Когда и как она успела снять платье, Баст так и не понял, но и не стал над этим думать. Тонкий шелк ничего, в сущности, не скрывал, но заставлял воображение работать на полную катушку.
- Я так и буду стоять перед тобой, как Ника Самофракийская?
- У Ники нет головы! - возразил Баст, вставая. - Ее в губы не поцеловать!
Его шатнуло от усталости, но он устоял, взял женщину за плечи, почувствовал под пальцами прохладную шелковистую кожу, и притянул к себе, ловя губами мягкие податливые губы.
***
Говорят, что от коньяка голова не болит. Врут эти знатоки, как всегда, или просто пили недостаточно. Или это наложившийся эффект от передозировки кофе и табака? Возможно. По крайней мере, когда Ицкович проснулся, голова у него буквально раскалывалась. Даже жить не хотелось... минуту или две, до тех пор, пока не обнаружилась притулившаяся к его правому плечу Кейт. Одежды на ней не было. Впрочем, на нем тоже, но если рассматривать себя ему и в больную голову не пришло, то вид обнаженной Кисси отвлек Олега от веселого перестука стайки маленьких дятлов внутри собственного черепа. С того ракурса, что определялся положением двух тел в пространстве, зрелище открылось настолько завораживающее, что на некоторое время даже дыхание для Ицковича стало неактуально.
"Н-да..." - а вот это была уже вторая членораздельная мысль, пробившаяся через все препоны, и оказалась она первой, не лишенной содержания.
Олег осознал, наконец, что произошло сегодня ночью, и ему стало стыдно. Стыдно перед Ольгой, перед самим собой, даже перед женой Баста, и уж особенно перед Таней.
"Хотя тут-то что?... Никто-никому-ничего-ничем... сплошной "платонизм" и переписка Абеляра с... как ее там? - подумал Баст в полусне. - Хотя нет! Чего это я?! Он же, вроде, Элоизе сначала ребенка сделал, а уже потом, когда его... Тьфу-Тьфу-Тьфу! А Таня тоже, как девочка... Два дня вместе, и ни да, ни нет. А я не железный, между прочим!"
Но тут прижавшаяся к нему грудью Кайзерина повела во сне плечом так, что движение это передалось ее полной груди, и Олег сразу же забыл об угрызениях совести. А в следующее мгновение или чуть дольше - он только успел подтянуть левой рукой сползшее с них одеяло - Ицкович уже снова спал, чтобы проснуться через час с ясной головой и отчетливым желанием продолжить дело, начатое ночью. И здесь, что показательно, его ожидало полное понимание и даже неподдельный энтузиазм "передовых представителей" австрийской аристократии.
В себя пришли, разумеется, не сразу, и ведь дамам "перышки чистить", что кавалерам коня после охоты или сражения обихаживать. Это, конечно, если грума нет и прочей челяди, но и у Кайзерины никого, чтобы помочь, - под рукой не оказалось.
"Бедная Кисси..."
Впрочем, насколько понимал Баст, это был отнюдь не первый случай, когда баронесса путешествовала налегке, прихватив с собой всего три чемодана - сущие пустяки - самых необходимых при такой походной жизни вещей.
Сам он действительно довольствовался малым, и, хотя после ночи любви плохо думается о прозе жизни, фон Шаунбург проявил чисто немецкий практицизм и того же происхождения педантизм. Из полудюжины рубашек, как минимум, четыре, а по максимуму все - нуждались в стирке. О ней же мечтали и его носки и нижнее белье. Но тут можно было кое-что и прикупить, а вот костюм следовало непременно отпарить. Получалось, что обстоятельства просто не оставили ему выбора: темно-серые фланелевые брюки и пиджак из темно-коричневого вельвета. А вместо галстука - шейный платок.
"Все хорошо... - констатировал Баст, рассматривая себя в зеркале. - Но ведь замерзну к едрене матери".
Действительно, в Париже было холодно и промозгло, но если под брюки у Шаунбурга поддеты шелковые кальсоны, - а Баст не отказался бы теперь и от шерстяных, но таковых у него, увы, не нашлось - то майка, рубашка и пиджак под элегантным, но всего лишь демисезонным пальто - тот еще паллиатив.
Но зато выглядел фон Шаунбург замечательно. Помылся, побрился, оделся, словно фат на прогулке. Выкурил заныканую с позавчера сигару, выпил большую чашку кофе с сахаром, принесенную по его просьбе из ресторана вместе с бутылкой коньяка. Коньячку Баст капнул в кофе - буквально пару ложек, - кто сказал "столовых"? - и благодаря всем этим мерам полностью восстановил свое душевное равновесие.
"Мадам, после того, что между нами было, я, как честный человек... А что было-то?"
Вот эта последняя реплика лучшим образом и отражала модус операнди Кайзерины Альбедиль-Николовой Кински. Ни тени смущения, разумеется, и никаких душевных драм. И в самом деле, с чего бы? Впрочем, нет. Тень смущения - но именно тень - все-таки промелькнула разок в ее посветлевших при утреннем солнце глазах, но Баст подозревал, и не без веских на то оснований, что смущалась чужая и незнакомая ему библиотекарша из Санкт-Петербурга, а вот баронесса на такие подвиги совершенно неспособна. Вернее, способна-то она как раз на многое, но если уж уложила в постель понравившегося ей мужика, то, верно, не затем, чтобы потом об этом жалеть.
- Извини, Баст, - рассеянно улыбнулась Кейт, открывая дверь через две минуты после того, как он постучал первый раз. - Я еще не готова, но это не займет много времени. Садись в кресло и...
"Наслаждайся представлением".
- ... покури, - скользящий в никуда взгляд, ироническая улыбка и что-то еще до кучи, чего Баст пока не понял.
Оставалось гадать, чем она занималась весь прошедший час, если была все еще в пеньюаре, под которым - лишь короткая шелковая комбинация. Разумеется, белоснежная и обязательно по фигуре, по хорошей фигуре... В общем, выглядела Кисси потрясающе, в первозданном смысле этого слова. Она буквально трясла Баста фон Шаунбурга, взяв его за грудки - за лацканы пиджака - вытрясая из него дурь, то есть, всех прочих баб...
"И юных блондинов. Что существенней!" - усмехнулся мысленно Олег, сбрасывая наваждение и вновь, хоть отчасти, становясь самим собой.
Естественно, Кисси нравилась не одному только Басту. Она и Ицковичу нравилась, но Олег в этом смысле был сейчас несколько крепче. Или все дело во времени суток и степени усталости?
- Не торопись, Кисси, - сказал он, усаживаясь в кресло и закуривая сигарету. - Мы никуда не опаздываем.
Она одарила его чудной улыбкой и соответствующим взглядом - "И не надейся, Баст, я спешить, не намерена..." - и "продолжила" прерванный туалет. На повестке стояли шелковые чулки. Ну, кто бы сомневался! Есть ли что-нибудь более эротичное, чем красивая женщина, натягивающая на стройные ноги тонкие, цвета топленого молока, чулки? Вероятно, есть, но в голову сразу не приходит. Особенно если ты как раз тем и занят, что смотришь, не в силах оторвать взгляд, как эта чертовка надевает чулки.
"Вот же! Ох,... Твою... твою..." - Олегу стоило немалых усилий справиться с природной магией женственности, которой кузина Кисси владела в совершенстве, но он все-таки преуспел. Закурил не суетясь, выпустил дым, взглянул "рассеянно" в расшторенное окно, снова перевел взгляд на Кисси, и, усмехнувшись, попросил:
- Ты бы рассказала мне, пока одеваешься, что там... тогда было с поездкой Тухачевского.
- С какой поездкой? - она была обескуражена, но еще не решила, как реагировать на такое откровенное хамство.
- Ты сказала, что десятого февраля он приедет в Париж. Об этой поездке что-то известно? С кем он встречался? Где? О чем говорил?
Баст фон Шаунбург казался в меру деловит, но не пережимал. Не допрос все-таки, а светская беседа, да еще и в контексте отношений, осложненных случайным сексом.
- А что это ты вдруг заинтересовался маршалом? - она вновь стала беззаботна, и голос ее звучал не то чтобы игриво, но чрезвычайно возбуждающе, хотя, видит бог, какой подтекст можно вложить в эту давнюю историю?
"Которая на самом деле еще даже не произошла".
- Да, просто любопытно, - Олег пока и сам не знал, почему вдруг заинтересовался Тухачевским. Что-то такое крутилось в голове, но пока неотчетливое, неясное.
- Расскажи, что помнишь, - попросил он.
- Он был в Париже с десятого по шестнадцатое февраля. Встречался с военным атташе Венцовым-Кранцем... обед в посольстве... Он там, вроде бы, наговорил лишнего...
- Вроде бы? - переспросил, заинтересовавшийся этой оговоркой Олег.
- Информация о его беседе с румынским военным атташе, не помню фамилии, содержится в таких источниках, что вполне могла быть инспирирована...
- Кем?
- Ну, не знаю, - пожала она плечами, пристегивая к поясу правый чулок. - Гестапо, например,...
"Бинго!" - все так и случилось, вероятно. Просто этим делом занимался кто-то другой, однако и Шаунбургу было известно об интересе Гейдриха к Тухачевскому.
- Слушай, а ты откуда все это знаешь? - спросил Олег, неожиданно сообразивший, что, хотя Ольга, как грамотный человек, историк и библиотекарь, могла знать что-то интересное о Тухачевском, но, с другой-то стороны, с чего бы ей все это знать?
- Не поверишь! - улыбнулась Кейт, сбрасывая пеньюар и направляясь к платяному шкафу. - Я одному типу за семьсот долларов собирала библиографию по июньскому процессу. Он диссертацию писал.
- А... - понял Олег, и чуть было не потерял нить мысли, увидев, как Кейт надевает платье.
"Черт!"
Но, следует признать, зрелище оказалось захватывающим, и, кроме того, Ольга не обманула ожиданий: она прочла Олегу такую содержательную лекцию о Тухачевском вообще, и о его посещении Парижа в частности, что вскоре Ицкович и думать забыл о соблазнах молодой плоти. Он беспокоился только об одном, как бы не расплескать всю ту информацию, что вывалила на него любезная Ольга Сергеевна. Но, к счастью, Баст фон Шаунбург обладал незаурядной - если не сказать большего - памятью, да и Олег на свою "стариковскую" пока не жаловался.
***
Следующие три дня прошли на редкость хорошо и спокойно. Олег гулял по Парижу, - то в одиночестве, то в компании Кейт, которая так и не смогла окончательно превратиться для него в Ольгу - акцентируя внимание на некоторых градостроительных особенностях этого великого города, или сидел в библиотеке, восполняя пробелы в образовании, как Ицковича, так и Шаунбурга. Однако по вечерам - воленс-ноленс - Баст обязался развлекать свою кузину, не позволяя той заскучать и, не приведи господь, впасть в меланхолию. Однако будь то опера, Мулен Руж или "Максим", заканчивалось все одним и тем же. Ицкович, давший себе с утра "честное фашистское" не поддаваться больше на чары баронессы Альбедиль-Николой, вечером или, вернее, ночью находил себя в ее постели или для разнообразия ее в своей. И самое неприятное, что это начинало ему нравиться, а угрызения совести звучали все глуше и глуше.
Лишь в первый из трех дней, не выдержав, Олег решил обязательно проведать Федорчука и выяснить, наконец, что тут происходит и почему. Но из идеи ничего не вышло, только потерял почти два часа. По указанному адресу - на этот раз Олег проверялся, как положено - Витьки не оказалось. Однако у консьержки его дожидалось письмецо. Впрочем, понять из этой коротенькой писульки что-нибудь вразумительное, кроме того, что "твой друг Гастон" - а именно такое имя значилось в "эльзасском" паспорте - куда-то срочно уехал, но скоро - "дней этак через пять" - вернется, было невозможно. Чертыхнувшись по-немецки и приведя этим консьержку едва ли не в ужас - еще бы, проклятый бош, как-никак - Олег покинул доходный дом, где под вымышленным именем квартировал Федорчук.
На четвертый день утром он все-таки расстался с кузиной Кисси, условившись встретиться здесь же, в Париже, через несколько дней. И Кейт благополучно уехала в Голландию на встречу с подругой, не подозревая, впрочем, что Олег тоже предполагает - хоть и чуть позже - увидеться с Татьяной. А пока Ицкович снова оказался совершенно свободен и предоставлен, наконец, самому себе. Тут-то и выяснилось, что делать ему совершенно нечего. То есть, на самом деле работы нашлось выше крыши: хоть официальной - фашистской, хоть неофициальной - попаданческой, но ничего "такого" делать как раз и не хотелось. К тому же в голове назойливо крутилось запоздалое опасение, что, несмотря на все благие намерения, - а намерения эти были высказаны Ольгой по ее личной инициативе - случайно или умышленно, но Кейт проболтается об их "парижских каникулах". Разумеется, это было бы неприятно, но...
"Сам дурак!" - твердо решил Баст и отправился в синема. В конце концов, сделанного не воротишь. А мучаться сожалениями как девица, - то ли давшая раньше времени, то ли не давшая вовремя (вот ведь горе!) или и вовсе давшая, но не тому, - Олег полагал излишним. Один черт, ничего уже не исправишь, только изведешься весь.
Просмотрев четыре фильма подряд - говеные, надо сказать, фильмы, но зато аутентичные - и хлопнув в промежутках и после по рюмахе коньяку, Олег пришел к выводу, что жизнь - все-таки хороша, и жить хорошо. Теперь можно бы и в отель отправиться, чтобы выспаться за все прошедшие дни, но сначала Олег все-таки снова наведался в логово пана Федорчука. Однако Виктор все еще не вернулся, и это начинало не на шутку тревожить. Ведь сам же дал объявление. Дал, дал, нечего увиливать! И где теперь его черти носят?
Обдумав сложившуюся ситуацию, Олег написал Виктору короткую ничего не значащую записку по-французски, в которой, скрепя сердце, указал номер телефона отеля. Сделал он это вопреки науке конспирации, но что же делать, если три, с позволения сказать, шпиена хреновых не додумались даже код какой-нибудь убогий изобразить. Одно успокаивало. В отеле кроме Шаунбурга живет еще, как минимум, три десятка мужиков и немалое количество баб, так что, иди узнай, кто оставил Гастону записку без подписи? Да и с чего бы вообще узнавать?
Вот после этого Олег действительно поехал в отель, пообедал плотно в ресторане и отправился на "боковую". И надо сказать, спал как убитый. Без снов и сновидений спал. И проснулся только в девятом часу утра на следующий день, и то только потому, что до портье дозвонился месье Гастон Руа и просил передать месье Шаунбургу привет и лучшие пожелания...
***
- Где тебя черти носят? - Олег ни радости от встречи, ни раздражения, накопившегося за время ожидания, скрывать не собирался. - Я как дурак, несусь через всю Европу, прибегаю в Париж, а его, понимаешь, нет и все.
Самое смешное, что "немец" осыпался с Ицковича, как сухая шелуха с лука, стоило только остаться наедине с Федорчуком, и убедиться (разумеется, чисто автоматически), что двери закрыты, свидетелей нет, и никто не удивится, что Себастиан фон Шаунбург заговорил вдруг по-русски. Да не абы как, а с так называемым "южнорусским" певучим акцентом, который на самом деле просто акцент другого языка, ставшего для Ицковича основным за прошедшие тридцать лет.
- Да, ладно тебе! - отмахнулся Федорчук, тоже переходя на русский. - Так получилось. Я сначала думал, ну день, ну два, а получилась почти неделя...
Что-то в его голосе было, что-то такое, что заставило Олега тут же насторожиться.
- И где же ты ошивался? - спросил он, сам не зная, чего, собственно, ждет.
- В Гааге, в Ницце... - нарочито беззаботным тоном ответил Федорчук. - Выпить хочешь?
- Хочу... Стоп! В Гааге. Ты, случаем, не?...
- Не что? - по-детски наивно переспросил Федорчук, выставляя на стол бутылку кальвадоса. - Ключница делала...
- Кривицкий?
- Да, - кивнул Виктор едва ли не с облегчением. Он уже взял себя в руки и теперь смотрел на Олега спокойно, даже с вызовом.
- И?
- Покойник просил более о нем не беспокоиться, - Федорчук разлил водку по стаканчикам, живо напомнившим Ицковичу что-то из давно ушедшего в историю быта 50-60-х годов, захваченного им буквально краешком - в раннем малолетстве - но вот ведь, не забытого и даже, напротив, оказавшегося сейчас близким, едва ли не родным.
"Какую, к черту, историю?!" - спохватился Олег, сообразив, что до шестидесятых еще двадцать лет, и каких лет.
- Рассказывай! - попросил он и замолчал на следующие полчаса, пока Виктор неторопливо повествовал о своем житье-бытье после памятного "заседания" в Амстердаме. Ицкович другу не мешал, слушал внимательно, обдумывал услышанное и "на ус мотал", а потому пил умеренно, растянув, убогий - дай бог, если восьмидесятиграммовый - стаканчик на тридцать пять минут.
- Значит, думаешь, это был курьер? - спросил после того, как Виктор замолчал.
- Ну, стопроцентной уверенности у меня, как понимаешь, нет, но дамочка на такую роль вполне подходящая...
- В газетах ничего не было...
- Так и фигура не та, - пожал плечами Виктор. - Подумаешь, какой-то лавочник из Гааги. Они же не знают, кто он такой. Полиция, наверняка версию самоубийства отрабатывает.
- Даже так? И как ты это инсценировал?
- Если бы... Да, тут промашка вышла, - тяжело вздохнул Федорчук и тряхнул головой. - Проворонил я его. Не просчитал до конца... Это, знаешь ли...
- Теперь знаю, - криво усмехнулся Олег.
- У тебя что, тоже "клиент" на тот свет сам ускользнул?!
- Нет, не сам. Думаешь, я хуже тебя? - вскинулся Ицкович. - Да и не лучше... - Махнул он рукой, успокаиваясь. - Все мы теперь немножко душегубы. Гейнлейна я грохнул. В Праге.
- Господи, Цыц! Ну, ты даешь! Его-то за что?
- За что как раз есть, даже если и авансом, но вот в смысле ценности этого кадра для истории... тут я с тобой полностью согласен, Витя. Но, - поднял указательный палец Олег. - Нет худа без добра!
- Так... - прищурился Виктор.
- Я встретил еще одного попаданца.
- Да ты шо! - а вот это было даже смешно. Дело в том, что в течение всего этого разговора Олегу приходилось делать над собой изрядное усилие, чтобы видеть в этом породистом "белогвардейчике" Витьку Федорчука. Получалось плохо. Закроешь глаза, и, вроде бы, Витька. Ну, голос другой, разумеется, но, как будто интонация знакомая, словечки... А потом посмотришь, и все. Как и не было узнавания, да и кого узнавать-то? Чужое лицо, незнакомые глаза, фигура, фактура, стиль. Все чужое. А вот сейчас - на нерве, на сильной эмоции - через условно знакомую внешность прорвался-таки, пусть и на одно только мгновение, настоящий Витька Федорчук. Аутентичный, узнаваемый не глазами даже, а потрохами.
- То, что слышал! - улыбнулся довольный произведенным эффектом Олег. - Мы не одиноки во вселенной.
- Кто?
- Давай, пока без подробностей.
- Почему? - насторожился, было, Федорчук, но тут же нахмурился, что-то обдумывая, и неожиданно кивнул, как бы соглашаясь с Ицковичем. - Ему ты тоже про нас не сказал.
Не вопрос, утверждение.
- Совершенно верно.
- Согласен, - Виктор налил по второй, усмехнулся такой их скромности, но и сам водку лишь пригубил, а пить до дна не стал. - Но хоть в общих чертах можешь?
- Могу, - кивнул Олег. - Мой знакомый по прошлой жизни. Из Москвы, - добавил он, увидев интерес в глазах Федорчука.
- Думаешь, я бы расстроился, если бы он оказался из Тель-Авива?
- Кто тебя знает? - усмехнулся Олег.
- Пошел на фиг! И?
- Человек работает на Разведуправление Красной Армии.
- Да, ты что?! - оживился Федорчук. - Да за это следует выпить! Вот только закусить, прости, у меня нечем.
- Ничего! - отмахнулся Олег. - Мануфактурой занюхаем!
- Вот, знаешь, чему не устаю удивляться? - неожиданно засмеялся Виктор.
- Ну? - подозрительно посмотрел на друга Олег.
- Баранки гну! - ожидаемо выпалил Федорчук. - А удивляюсь я тому, Цыц, какие слова и выражения сидят у тебя в башке. Ты же тридцать лет, как свалил. Жена по-русски ни гу-гу... Черт! Прости, Олежек!
- Не бери в голову... - на самом деле спазм в горле неожиданно образовался, и источник слез открылся где-то в опасной близости от глаз. - У самого-то, можно подумать, не болит... Прозит!
Олег опрокинул стаканчик, вливая в себя всю порцию сразу, хекнул, выдыхая, сунул в рот сигарету, закурил.
- Проехали.
- Проехали, - согласился Виктор, глаза которого стали вдруг как у больной собаки.
- Скажи, - меняя тему, спросил Ицкович. - Ты уверен, что хочешь остаться?
- Дурак, - беззлобно откликнулся Федорчук, - я бы к Вальтеру и на пушечный выстрел не подошел, если бы и, в самом деле, собрался в Аргентину. Чем он хуже меня в таком случае?
- Тоже верно.
- Между прочим, я кое-что придумал, - хитро подмигнул Виктор. - И не один я. Степа тоже клювом не щелкает. Ты это видел? - и он достал откуда-то с буфета газету на английском языке и бросил на стол перед Ицковичем.
- Ну и на что я должен смотреть? - Олег был заинтригован, но пока не понял, в чем здесь цимес.
- На карикатуру.
- Карикатура? - переспросил Олег, глянул и замер пораженный узнаванием. - е мое!
- А! - торжествующе возопил Виктор, хватая со стола бутылку и разливая яблочную водку по опустевшим емкостям. - Каково!
- Подожди, подожди! - остановил его Олег. - А он, что, уже в НКВД?
- Нет, - качнул головой Виктор. - Он все еще в ЦК. Но, наверняка, сейчас вопрос уже решается или решился. По времени, вроде бы, пора. А тут картинка эта. Ты представляешь, как это там аукнется?
- Не уверен, - покачал головой Олег. - Впрочем, лиха беда начало. Ты знаешь, что он из Литвы и наполовину литовец по матери?
- Нет, - удивленно поднял брови Виктор. - Зато я знаю, что он в прошлом и позапрошлом году был в Австрии, Италии, тут вот, в Париже тоже был.
- Могли завербовать... - как бы размышляя вслух, предположил Олег.
- Англичане.
- Зачем, англичане? - удивился Олег. - Гестапо. На педерастии попутали.
- А англичане узнали и топят, - включился в игру Федорчук, и в его глазах загорелись азартные огоньки.
- Точно! А Вальтер узнал...
- Откуда?
- А мы что, обязаны знать, от кого он получал информацию? - удивился Олег. - Просто узнал.
- И его убили, - согласился Виктор.
- Гестапо, - Олег уже примерно представлял, на кого это можно повесить.
- Руками РОВС... - чуть не поперхнувшись от понимания - какая комбинация может закрутиться после его поездки в Ниццу - продолжил Виктор. И это предложение сулило красивое продолжение партии.
- Хороший ход, но тогда мне нужен персонаж, которого видели - могли видеть - в Гааге в день убийства.
- Персонаж... - на мгновение задумался Виктор. - Узнаваемый?
- Разумеется, - кивнул Олег. - Такой, чтоб его в Москве смогли по приметам вычислить.
- Есть такой... даже двое.
- Ну вот и славно. Я эту информацию через нашего нового товарища в Москву-то и протолкну. Слушай, Витя, а ты со своим куратором не расплевался еще?
- Так об этом же и речь!
- Так, значит, по твоему каналу уйдет... без имен, неконкретно... и намек, что решение принималось из-за возможности утечки какой-то сверхважной информации.
- Уже ушло... - однако о своих похождениях Федорчук решил пока не говорить... Хватит рассказов о "мокрых делах" на сегодня.
- Заговор Ежова, - поддержал после небольшой паузы он мысль друга, и вдруг с завистью посмотрел на дымящуюся в руке Ицковича сигарету. - Дай, что ли и мне дымом демократии затянуться! А то этот французский табак уже поперек горла встал.
- Держи! Кого к Ежову пристегнем?
- Не знаю пока, - покачал головой Федорчук. - Тут надо думать. Может быть, у Степы кто-то на примете есть...
- Ну это в принципе не к спеху... Слушай, - вдруг оживился Олег, вспомнив кое-что из прошлой жизни. - У тебя же абсолютный слух!
- А это тут причем? - недоуменно взглянул на него Виктор.
- Ты песни Паулса помнишь? Листья желтые, вернисаж, ну что там еще?
- Олежек, а ты в себе? - поинтересовался Федорчук, прищуриваясь.
- Вполне, - усмехнулся Олег. - Ну, так как? Помнишь?
- Помню что-то, - пожал плечами Виктор. - А тебе зачем?
- Подожди! - остановил его Ицкович. - И ноты записать сможешь?
- С нотами, боюсь... Но, если надо, найдем кого-нибудь, кто умеет: я напою, а он запишет.
- Это хорошо, - улыбнулся Олег. - А что делать со словами?
- Подожди, тебе что - песни нужны? Репертуар?
- В точку, - кивнул Ицкович. - У меня есть классная певица, Витя. Мирей Матье, Эдит Пиаф... и наш человек, между прочим.
- Так, - усмехнулся Федорчук. - Говорили же мне опытные люди, где Ицкович, там и бабы. Наш человек оттуда - женщина?
- Да.
- е-мае!
- Это моя реплика! - запротестовал, разулыбавшийся, Олег.
- Неправильные мы попаданцы... Все правильные попаданцы - хитрые Лисы, заранее заучивают наизусть слова всех песен, а мы какие-то ненормальные: мелодию насвистеть еще туда-сюда, а слова даже из припева - через пень колоду, хорошо если общий смысл текста не переврем. Впрочем, тексты-то - как я понял - нам нужны на французском, а про любовь все примерно одинаковы: он-она под луною, несложилось-расстались, две звезды на закате, шум волны - море роз... Ладно, - хмыкнул Виктор. - Придумаем что-нибудь. Ты лучше послушай мою идею!
***
- Правда, возникает проблема морального плана, - Виктор покосился на пустой стаканчик, но решил не наливать. Разговор принял серьезный оборот, а это обязывало.
- Не вижу никаких этических проблем! - не согласился Олег. - Во-первых, сам бы он в такой ситуации недрогнувшей рукой, знаешь ли.
- Это да, - кивнул Федорчук. - Но мы - не он.
- Тоже верно, - не стал спорить Ицкович. - Но мы знаем кое-что про то, что случится на будущий год. Говорят, на его допросных листах видны следы крови...
- А так войдет в историю героем...
- И других паровозиком не потянет... жен, например, детей... - Олегу и самому было противно, но то, что они делали, делалось во благо...
"Как и многие другие преступления..."
- Ладно, - пожал плечами Федорчук. - пятнадцатого он будет в гостинице "Командор" на бульваре Османн...
- Стрелять?
- Не знаю пока.
- Слушай, а вы со Степой можете сделать радиовзрыватель? - поинтересовался Олег, в голове которого начал оформляться, наконец, долго зревший на периферии сознания план.
- Радиовзрыватель? Кустарно... на нынешней элементной базе... Нереально. Если ты не хочешь заполучить нечто в размере большой сигарной коробки с волочащимся шлейфом антенны. Метров в пять.
- То есть, если не взрывать, так значит стрелять?
- Ну вот, чуть что сразу - стрелять. А чем тебе часовой механизм не угодил? - удивился Виктор.
- Ну, хорошо! - согласился Ицкович. - Будильник. Взрыватели я достану. А вот взрывчатка?
- С селитрой и ее производными, по идее, проблем быть не должно. А вот детонаторов, Олег, нужно два: ударный или химический, и еще электро. Первый можно, в конце концов, от гранаты взять. Только не терочный, а то будем как дураки с хлопушками...
- Я же сказал, - махнул рукой Олег. - Взрыватели будут! Есть у меня канал.
- Тогда не вижу проблем, подгоняем авто с полутонной взрывчатки, и...
- Витя, ты бульвар имени крепкого хозяйственника, барона Османна, хорошо себе представляешь? - спросил Олег.
- Черт!
- Вот именно! - усмехнулся Олег, который над этим самым уже думал, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Но вот Федорчук заговорил, и все встало, что называется, на свои места. - Но не беда! Я, Витя, знаю одно "другое" место - пальчики оближешь!
- Какое место?
- Мне тут кое-кто рассказал, что тринадцатого Тухачевский встретился со своим товарищем по немецкому плену, лейтенантом Реми Руром. Рур - журналист. Сейчас печатается под псевдонимом Пьер Фервак. В двадцать седьмом он даже книгу о Маршале выпустил. Типа воспоминания о замке Ингольштадт и германском плене. Следить за этим типом несложно. Он приведет нас в кафе. Там, разумеется, будет охрана, но подозреваю, что встреча будет неформальной и менее помпезной, чем обед с бывшими офицерами Семеновского полка.
- Как будем работать пациента?
- Двое следят за Ферваком. - Предложил Олег. - Один потом остается в машине, а второй - звонит из ближайшего бистро третьему в кафе или еще куда. Третий отправляет смертника на заминированной машине по адресу, заведя перед этим часы, и сам тоже едет к месту действия, приглядывая за миной.
- Подожди! - остановил Олега Виктор. - А кто смертник?
- Есть у меня один местный фашик на примете. Его в любом случае надо убирать, а тут и повод хороший.
- Ага! - Виктор все-таки разлил кальвадос по стаканчикам. - Но, знаешь что, не надо его взрывать. Пусть бросит машину и уходит. Чекисты за ним, тут мы и постреляем и его, и этих, и давай Бог ноги!
- Тогда нам нужна пара МП-18! Или томпсоновских "трещоток". Впрочем, с "томми-ганами" будет перебор. Здесь не Чикаго, юноша... И сразу же встает во весь рост второй вопрос: где их взять?
- МП-18? Что за зверь такой? - ну, да, Виктор-то не немец, откуда ему такие тонкости знать?
- Первый пистолет-пулемет Шмайсера, с деревянным прикладом и барабанным магазином от "Люгера"...
- Знаю, - кивнул Виктор. - Видел пару раз. Ну "Шмайсер" я, пожалуй, могу достать... Или, в крайнем случае, что-нибудь похожее. "Штайер", например, - задумчиво протянул Виктор и закурил. - На черном рынке, наверняка, есть. Но вообще-то стремное это мероприятие: сам понимаешь, криминал, стукачи, то да се. Ладно, дай подумать, может быть, что-нибудь и придумается. Пока суд да дело, давай, я быстренько по лавкам пробегусь. Багет куплю, сыр, ветчину, кофе... Настоящих французских сардин. Они в оливковом масле, очень пряные. Поесть-то нам всяко надо, да и разговор живее пойдет. Фосфор, знаешь ли. Требуют нервные клетки...
- Вот интересный феномен, - отсмеявшись, сказал Олег. - Как немец, я вполне могу говорить всухую...
- А как русский - нет! - заржал Федорчук. - Мы русские такие!
- Это ты мне говоришь? - картинно ужаснулся Олег.
- Я, я! - передразнил его Виктор. - В зеркало на себя глянь при случае... Ну, бывай! Вместе нам светиться ни к чему. Подожди меня здесь, я скоренько!
- Не торопись! - крикнул вдогон Олег. - И купи бриошь с изюмом, к кофе вместо пирога!
Но Виктор вернулся с порога и, тщательно посмотревшись в зеркало, висевшее на стене, как-то скучно и трезво спросил:
- И вот еще что, Олег. Ты, пока меня не будет, подумай, сколько мы постороннего народу в этот раз в графу "запланированные потери" внесем. Полтонны аммонала... Это, знаешь ли, не в тапки срать...
***
Накатило на него в поезде. Сидел, дремал. Потом проснулся, глянул лениво в окно, ничего примечательного: не понять даже, едет ли поезд все еще по Франции, или это уже Бельгия. Но это, разумеется, иносказательно. Де-факто это была Бельгия, и де-юре тоже, поскольку паспорта проверяли как раз перед тем, как Баст заснул. Неважно, что там делалось за окном вагона, чьи деревни и поля мелькали за редкими деревьями. Важным стало ощущение, что сон кончился, и он, Олег Ицкович, превратившийся волею обстоятельств в Баста фон Шаунбург, вернулся к жизни. К самой обычной жизни, даже если это фантастическая жизнь в чужом, но ставшем своим теле, под чужим, впрочем, переставшим уже резать слух именем, и в чужом времени, каким-то образом превратившемся в его собственное.
Это странное ощущение, необычное, яркое, ни с чем не сравнимое. Как будто само время - непостижимая субстанция, слившаяся в единый поток с историей - проникло в это свое-чужое тело, наполнило его собой, заставив ожить и прочувствовать реальность и материальность окружающего мира каждой клеточкой. Время кипело энергией в крови, с бешеной скоростью - так казалось - неслось по узостям кровеносных сосудов. История насыщала вдыхаемый легкими воздух ароматами и смрадом эпохи, отчего прояснялось в мозгах и глазах, и мир приобретал свои настоящие цвета, звуки и смыслы. Дико захотелось быть, жить на этой земле, под этим небом, с этими людьми, но на пороге стояла война. Война, которой суждено уничтожить эту цивилизацию и породить новую. Послевоенная Европа только напоминает довоенную, но та несколько архаичная Европа умерла вместе с десятками миллионов убитых, еще большим числом искалеченных, с разрушенными городами и исчезнувшими в огне пожарищ картинами, библиотеками, архивами. Возврата к ней нет, и не может быть. И тяжесть этого знания, ответственность за обладание им, заставило Олега окончательно принять то, что с ним случилось как факт, как реальность, данную в ощущениях.
Он встал с дивана. Попутчики дремали, но он спать уже не хотел. Он проснулся. Во всех смыслах проснулся. И неожиданно выяснилось, что, хотя в главном он оставался Олегом, его тело и непосредственные реакции безраздельно принадлежали человеку по имени Себастиан фон Шаунбург, но к прежнему Шаунбургу человек этот никакого отношения, разумеется, не имел. Слияние произошло, адаптация благополучно завершилась, и ему, Олегу-Басту теперь не нужно опасаться, что он выдаст себя какой-нибудь неправильной реакцией, неподходящим жестом, словечком на неизвестном прототипу языке.
Баст вынул из кармана фляжку, свинтил колпачок и сделал пару сильных глотков, враз ополовинив серебряный сосуд. Коньяк согрел изнутри, чуть-чуть приподняв заодно и настроение.
"Ну, с днем рождения!" - усмехнулся Баст, закуривая. - Чтобы коньяк и не поднял настроения? Так не бывает!"
***
- Что-то случилось? - спросила она, с напряжением всматриваясь в его лицо.
- Ничего не случилось. Во всяком случае, ничего такого, что могло бы меня изменить, - разумеется, он лгал, но полагал, что ложь во спасение, да еще и ради дела, не есть грех. В конце концов, Таня уезжала, и что же, он - как честный человек - должен вывалить ей на дорожку всю правду?
"В каком-то смысле женщины правы. Все мы кобели! - мысленно усмехнулся Олег. - Ну, пусть не все, но многие. Это-то уж точно".
- Ты изменился...
- Прошло почти две недели.
- Ну, разве что, - в ее голосе все еще слышалось недоверие.
- Когда отходит твой пароход? - спросил Олег.
- В девять вечера я должна быть на борту.
- Не густо, - вздохнул Олег. - Поужинаем?
- Ты приглашаешь меня в ресторан? - улыбнулась она.
- Есть возражения? Пожелания?
- Да, одно.
- Слушаю вас, моя госпожа, и заранее повинуюсь.
- Не в центре города.
- Разумеется, - кивнул он. - Это все? Тогда пошли!
Они вышли из здания вокзала, Олег остановил извозчика и назвал ресторан в Хобокене. Район так себе, зато и не центр. И кабак, подходящий, Олег сейчас вспомнил о нем памятью Баста, - самое то.
В ландо ни о чем серьезном не говорили. Обменивались милыми репликами по-французски и по-немецки, но не о делах, естественно. Заговорили только в ресторане, когда остались одни в кабинете, "щедрой рукой" брошенном к ногам женщины безукоризненным джентльменом, пекущемся о ее репутации.
- Ты была у Кривицкого? - спросил Олег.
- Ты же знаешь, - Таня удивилась и посмотрела в глаза Олегу. - Что случилось?
- Пока ничего, - усмехнулся Олег. - Но обязательно случится... через несколько минут.
- Интригуешь? - прищурилась она.
- Никак нет, мадемуазель. Скажи, ты никого там не заметила?
- Где? Когда?
- Там, где Вальтер живет,... Когда обратно шла.
- На улице... - Таня задумалась. - А знаешь, да! Там, в кафе... за окном... Он на меня так посмотрел, я даже испугалась: а вдруг он знает, кто я такая? Но потом... Все было нормально. Хвоста не было. У меня еще одна встреча была...
"Да знаю я!" - отмахнулся мысленно Олег.
- Как он выглядел? Я имею в виду мужчину в окне?
- Молодой, красивый, - Улыбнулась Таня. - С усиками. Знаешь, такие узенькие... Ну прямо Кларк Гейбл - типичный мафиозо!
- А теперь слушай и запоминай. - Таня, видимо, оценила твердость его взгляда и вопросов задавать не стала. - Когда ты шла к резиденту, в начале улицы ты обратила внимание на автомобиль. Ничего особенного: потрепанный и заляпанный грязью Audi Front. Как выглядит, знаешь?
- Знаю, а...
- Подожди, - остановил ее Олег. - Рядом с автомобилем курил невысокий, но широкий в плечах мужчина в черном пальто и черной шляпе с прямыми полями. Волос его ты не видела, значит...
- Значит, или лысый или стрижется коротко.
- Точно. Густые - моржовые - усы. Сивые с обильной сединой. На подбородке шрам. Ты еще обратила внимание, что на холоде шрам побледнел. Неряшливый шрам, уходит вниз, на шею. Запомнила?
- На себе не показывай! Да.
- Нос картошкой. Глазки маленькие...
Олег рассказывал долго. Минут пять. Он дал описание одного и перешел к другому - второй должен был заместить собою образ Виктора в кафе на том же месте в тот же час, - и обоих обязательно узнают, должны узнать по этим словесным портретам. Не Таня, а те, кто ее сюда послал. Однако Олег-то этих двоих и сам никогда не видел, потому и старался самым точным образом - с синонимами и сравнениями - передать Тане слова Федорчука.
- А для чего это? - спросила Таня, повторив без запинки все приметы и обстоятельства встречи.
- Для того чтобы изменить историю, - усмехнулся Олег.
- И как же мы ее изменим? - заинтересовалась Таня.
- А вот так, - откровенно усмехнулся Олег. - Все запомнила?
- Да.
- Тогда переходим ко второй части марлезонского балета, - Таня непроизвольно прыснула. - Сегодня ты приехала в Антверпен. И вдруг к тебе подошел я. Не удивляйся. Расскажешь им, как выгляжу...
- И?...
- И передашь содержание нашего разговора и свои ощущения. Итак. Ты меня не знаешь. Я подошел на улице, вежливо поздоровался, приподняв шляпу. И спросил, не могли бы мы поговорить.
- Кто вы? - спросила Таня. - Что вам надо?
Она еще не полностью включилась в игру, но все-таки поддержала предложенный Олегом "дурной" диалог.
- Я немец. А надо мне, чтобы вы передали своим начальникам, что к вам подошел в Антверпене немец, знающий, кто вы такая на самом деле, и попросил кое-что передать на словах.
- Вы в своем уме, господин немец? Какие, к черту, начальники?
- Ну не знаю. - Развел руками Олег. - Я не настолько осведомлен в ваших делах, мадемуазель. Коминтерн, НКВД, военная разведка...
- О чем вы?! Какая разведка? Я француженка...
- Я знаю, - кивнул Олег. - Вы действительно француженка. Вас узнал один ваш старый знакомый. Он сказал, что вас зовут Жаннет Буссе. Вы коммунистка, были связаны с газетой "Юманите", но сейчас у вас в сумочке наверняка лежит паспорт на совершенно другое имя.
- Да, что вы себе!.. - но Баст не дал ей закончить фразу. Эту партию вел он, и реплики глупой французской девчонки его не волновали. Интерес его простирался гораздо дальше, но Москва была достижима только через эту "певунью".
- И я даже не хочу знать, на какое имя, - закончил он свою мысль. - Я вас не вербую, мадемуазель. Поверьте. Как агент вы мне совершенно не нужны. Мне нужно доверие, и ничего больше. Я вам вот, что еще скажу. Позавчера вы были в Гааге. Встречались там с резидентом. Адрес назвать?
- Я...
- Не врите, - снова остановил ее Баст. - Я вас там видел. А резидента вашего убили.
- Кто? - чисто рефлекторно спросила Таня и сама тут же спохватилась, что прокололась. Но Баст на это и внимания не обратил, он ведь с самого начала знал, что она именно та, кто ему нужен...
- Гестапо, - сказал он. - Но это не моя операция. И почему его убили, я не знаю, хотя кое-какие предположения у меня есть, и именно их-то я и хотел бы передать в Москву. Но, прежде всего, скажите им, это не самоубийство. Это убийство.
- Я не понимаю, о чем вы говорите. Москва... Это ведь в России, не так ли? А я еду в Париж!
- Разумеется, - кивнул Баст. - Значит, вы потратите на меня десять минут своего драгоценного времени, а потом уедете в Париж. Договорились?
- Почему я не ухожу?
- Потому что он, то есть, я удерживаю тебя за руку. А поднимать скандал ты боишься. У тебя ведь с собой шифровка Вальтера. Я прав?
- Да.
- Тогда продолжим разговор.
- Ладно, господин псих, - Татьяна посмотрела на него с таким презрением, что захотелось ей поаплодировать ("Верю. Верю!"). - Говорите, что хотите, и я пойду.
- Вот и славно, - кивнул Баст. - Итак. Немецкой разведке - не Абверу, а СД удалось завербовать одного высокопоставленного русского комиссара.
Татьяна напряглась. Или это Жаннет дурила?
- Он отдыхал в Италии. Два или три раза, но завербовали его в Австрии. Не уверен, но по моим данным, взяли его на любви к мальчикам. Понимаете, о чем я говорю?
- Я знаю, о чем вы говорите, - тон холодный, глаза мечут молнии. Просто великолепно!
- Пытались завербовать его и англичане. Однако если судить по их поведению, не успели.
Олег замолчал и с интересом смотрел на Таню, пытавшуюся - и не без успеха - изображать равнодушие к тексту и презрение к рассказчику. По-видимому, сейчас ей очень хотелось спросить, откуда он знает об англичанах, и о ком, собственно, идет речь, но держала себя в руках.
- Вот, - Олег достал из кармана пальто давешнюю "Дэйли Мейл" и положил перед Таней. - Полюбопытствуйте.
- Ну и что здесь не так? - но по глазам Тани сразу стало видно, что она-то поняла, "что там не так".
- Я предполагаю, что это провокация английской разведки. Газету оставьте мне, а своим скажите, что карикатура помещена в газете "Дэйли Мейл". Но, тем не менее, это намек на реально существующее обстоятельство. Полагаю, что ваш резидент откуда-то об этом знал. Тогда понятным становится и его убийство.
- Это все? - голос холоден, губы кривятся в презрительной усмешке.
- Есть кое-что еще. Передайте, пожалуйста...
- Я еду в Париж, - напомнила Таня, но это уже было лишнее. Случись, что серьезное, - этот финт не помог бы.
"Впрочем... "
- Но мы же договорились, кажется?
- Хорошо.
- Германия озабочена возможным сближением СССР и Франции. В качестве меры воздействия на ситуацию рассматривается провокация, возможно даже, террористический акт против одного из видных деятелей партии или правительства, приезжающих в Париж.
- Зачем вы все это говорите?
- Для создания атмосферы доверия, - совершенно серьезно объяснил Баст.
- А зачем вам понадобилось доверие?
- Вот это и есть главное, - кивнул Шаунбург. - Несколько... ну, скажем, единомышленников... Вы меня понимаете? Хорошо, значит, единомышленников..., - он специально задержался на этом слове, а затем продолжил как бы с того места, где остановился, - ... достаточно влиятельных... Озабочены политикой Гитлера, и хотели бы получить независимый канал связи с руководством СССР. Для обсуждения - разумеется, на взаимовыгодной основе - актуальных вопросов мировой политики. Вы запомнили или мне повторить?
- Повторите, пожалуйста, - попросила Таня.
Шаунбург повторил. Три раза. Медленно и четко. Потом еще два раза повторяла Таня.
- Запомнила.
- Хорошо, - удовлетворенно кивнул Баст. - Связь. Первый понедельник марта, и потом еще раз через две недели, но уже во вторник, площадь перед дворцом юстиции в Брюсселе. Около памятника героям Великой войны. В шесть часов вечера. Вы.
- Я? - удивилась Таня.
- Вы. А тот, кто приедет говорить, пусть ждет в отеле. Вообще в качестве постоянного представителя Москвы я хочу видеть именно вас.
- Почему меня?
- Мой каприз, - улыбнулся Баст. - Может быть, вы мне нравитесь, а может быть, мне понравилось, как вы поете.
- А откуда вы знаете, как я пою?
- Мне рассказал Питер Кольб. Помните такого?
- Питер? Господи!
- Я вижу, вы его вспомнили, - Шаунбург достал, наконец, сигарету и закурил. - Он увидел вас в Праге. Удивился. Проследил и удивился еще больше: у вас, оказывается, образовалось новое имя. К счастью, он работает на меня. Я прибыл в Прагу, и вел вас все это время.
- Но меня проверяли.
- Плохо проверяли.
- И Кольб рассказал вам обо мне?
- Да. Певица хорошее прикрытие.
- А не могут в Москве узнать про наш дивертисмент? - на мгновение выходя из роли, спросила Таня.
- Вряд ли, - ответил Олег после короткого размышления. - Я уже думал об этом. Вероятность крайне мала, но... Но если даже и узнают. Ну, значит, ты просто побоялась сказать им правду. А разговор этот состоялся не в Антверпене, а в Праге после того, как ты со мной переспала.
- Но я с тобой в Праге не спала! - возмутилась Таня.
- Правда, - согласился Олег. - Но кто этому поверит?
***
Остаток дня они провели, неторопливо прогуливаясь по городу. О делах больше не говорили. Все, что требовалось обсудить, обсудили еще в ресторане, обговорив и ее линию поведения в Москве, и способы связи, и прочие жизненно важные мелочи, но заниматься этим весь день сочли излишним. Некоторая спонтанность в ее, очевидным образом не заученном наизусть рассказе о встрече в Антверпене могла только добавить правдоподобия и искренности. И присутствие Олега рядом с Таней было теперь залегендировано. Немец выгуливал ее до отплытия парохода, развлекая лекциями об истории города и длинными рассуждениями о немецком музыкальном гении.
На самом деле говорили они, как ни странно, мало, и на это, по-видимому, у каждого имелись веские причины. Чувствовали настроение друг друга и не пытались говорить ради самого факта разговора. Но и напряжения или неловкости от длинных пауз между короткими репликами не испытывал ни он, ни она. Напротив, и у Олега, и у Татьяны было ощущение облегчения, а почему так, каждый знал и сам, вернее понял позже, когда уже расстались.
Около восьми они зашли в бар неподалеку от порта, выпили по рюмочке коньяка и там же простились. Идти дальше Таня должна была уже одна.
- Удачи! - сказал Олег, глядя ей прямо в глаза. - И до встречи. Я буду ждать тебя в Брюсселе.
- Скажи, Олег, - Таня, очевидно, решилась наконец озвучить часть того, что непроизнесенное ощущалось дальним фоном все время их не слишком содержательного разговора. - Ты ведь здесь не один?
Конечно, можно было и отшутиться, сказав, что, разумеется, - нет, поскольку вместе с Таней их двое. А еще можно было сделать вид, что не понял, о чем идет речь. Были и другие варианты. Но Олег решил сказать правду. Сразу, без лишних раздумий решил, почувствовав, что так будет правильно.
- Нет, - сказал он. - Нас трое. Со мной здесь два моих старых друга.
- Значит, трое, - кивнула Таня.
- Четверо, - поправил ее Олег.
- Пятеро, - она снова смотрела ему в глаза.
- И кто же у нас пятый?
- Ее зовут Катерина Николова.
- Болгарка?
- Здесь.
- А там?
- Она из Питера. Но это она пусть тебе сама рассказывает. В Париже оставь ей записку у портье в отеле "Одеон", и она придет на встречу.
"Не проболталась... Надо же!"
- Правильное решение, - кивнул Олег. - Когда приедешь в следующий раз, познакомлю тебя со всеми остальными. Пять человек - это сила.
- Прощай.
- До свиданья! - поправил Таню Олег.
- До свиданья! - улыбнулась она и неожиданно, резко привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку.
А где-то сзади - то ли справа, то ли слева от того места, где стоял Олег, "сводный духовой оркестр" грянул "Прощание славянки", и у Ицковича неожиданно защипало в глазах. Он оглянулся в поисках так кстати вступившего оркестра, но там, где он мог или должен был быть, ничего подобного, разумеется, не наблюдалось. Однако музыка-то звучала! И Баст фон Шаунбург отчетливо ее слышал, вот только так и не понял, откуда она к нему пришла. Из далекого далека прошлого, когда, возможно, под этот же марш уезжал на "японскую" сапер Моисей Ицкович, или из далекого будущего, где с этой мелодией тоже много чего было для него связано. Но, так или иначе, она была с Олегом - эта тревожная мелодия - здесь и сейчас, в вечернем Антверпене 1936 года, а вот Тани, когда Баст обернулся назад, рядом уже не было.
